VIII. КИЛОВАЯ ГОРА
Территория ближайшей автостоянки была отгорожена от дороги металлической сеткой. У шлагбаума, на скамейке, вязала носки женщина-вахтер, за будкой дремала овчарка. Чуть сзади высилось высокое двухэтажное административное здание, напоминавшее железнодорожный блокпост.
«Нет, — понял Денисов. — Машина, к которой Ланц ночью сопроводил незнакомца, на стоянке не стояла. Ланца сюда бы просто не впустили!»
— Поставить машину можно? — Он поздоровался.
Женщина оставила спицы:
— Если вы с турбазы.
— Да нет.
— Сожалею…
— А если припарковать вот здесь, у дороги?
— Оставлять машины в Планерском можно только во дворах. И на стоянке. — Она снова взялась за спицы. — На дороге — ни в коем случае. С этим строго. Погранзона.
— А ночью?
Вопросы, которые Денисов задал дежурной, были просты и наивны, и ответы на них были очевидны для всякого, кроме приезжего.
— Ночью тем более. Патруль!
— И на пару-тройку часов?
— Все равно.
— Какой же выход?
— Автокемпинг! — Она кивнула на дорогу. — Здесь недалеко. Двести метров.
Въезд в кемпинг выглядел солидно: тоже вахтер, контора, прейскурант. Написанные крупно объявления об услугах:
«Машино-место 3x5 метров… установление палатки… коммунальное обслуживание…»
Дальше, по ту сторону забора, начинался городок, который Денисов наблюдал накануне вечером с моря — разнообразие машин, цветные скаты палаток, длиннющие умывальники; известные приметы бивачной жизни.
В вахтере Денисов сразу узнал отставника-милиционера — на нем были форменные, ведомственного пошива туфли, удобные в носке, каких не увидишь ни в одном магазине.
— Здравия желаю… — Денисов представился по форме, показал удостоверение.
— Транспортная! — ахнул отставник. — Так я ж из линейного отдела на станции Симферополь. Двадцать восемь лет на «железке», не считая армии… — С этой минуты на правах офицера транспортной милиции Денисов мог полностью на него рассчитывать.
— Давно открыли кемпинг?
— С весны. С восемнадцатого мая. Уж пять тысяч машин прошло!
— Издалека?
— Считай, что со всего света. — Он принялся перечислять: -Днепропетровск, Борисов, Дрогобыч…
— И все оформлены?
— А как же?! «Книга № 1 по регистрации автотуристов» Полный порядок. Каждому водителю под расписку «Правила по технике безопасности». У нас строго. — Он показал на плакаты.
Денисов прочитал:
— «Регистрация аквалангов и резиновых лодок — срок 2 суток», «Запрещается играть на музинструментах, включать радио с 23 до 6 часов»…
— На одни сутки тоже можно оставить?
— Хоть на час! Лишь бы оформлен был!
Денисов рассудил:
«Путевка у Ширяевой с 28 апреля по 24 мая. Кемпинг открылся 18 мая. Шесть дней работая при Ланце…»
— Я бы взглянул, как ведется оформление.
— Сделай одолжение.
Из окошка деревянного административного здания появилась «Книга № 1», Денисов просмотрел записи, сделанные за первую неделю после открытия:
«Всего пять машин…»
Все графы были четко заполнены — данные владельца регистрационные номера, количество автотуристов…
Люди, первыми пользовавшиеся платной стоянкой, были издалека, устраивались прочно, с палатками, с детьми.
«Похоже, человек, через которого Ланц намеревался войти, в компанию Веды, — подумал Денисов, — предпочел избежать регистрации…»
Клочок чистой бумаги все висел на дереве с объявлениями, заменив уведомление «Приезжают завтра». Ниже, на вырванном из тетради в клеточку листке, появилась новая корреспонденция, начинавшаяся эффектно: «Наде из Перми!»
Денисов прошел дальше. Из-за угла навстречу ему вывернулся бородатый человек, подошел к почте, подергал дверь -она не открылась. Желавших позвонить из автоматов не было — не работала междугородная связь.
«Лина не поверит», — подумал Денисов. Он представил ее интонацию, жест. «Не понимаю, как можно?! Помнить и не найти места позвонить?!»
Вместо московского Денисов набрал номер отделения милиции в поселке, трубку по обыкновению снял старший опер:
— Пашенин, слушаю.
— Денисов. Начальник у себя?
Пашенин стал нудно уточнять:
— По какому вопросу?
— Я по поводу телеграмм из Харькова в Дом творчества на имя Настасьевой. Ответ на мой запрос…
Было уже около девяти. Припекало. День обещал снова быть жарким. К пляжам шли люди.
Денисов знал, что смущает коллегу:
«Лымаря нет, корреспонденция не рассмотрена…» Хотя инициатором запроса в Харьков считался Денисов, бумаги, приходившие в отделение, адресовались начальнику.
— Жду, — напомнил он.
Пашенин комплексовал, стеснялся, от этого держал себя самоуверенно, даже заносчиво. Наконец он решился:
— «На ваш исходящий…» Так… — глухо зачитал старший опер. — «Сообщаю, что обратный адрес на бланках телеграмм, направленных в Дом творчества «Коктебель» на имя Настасьевой…» Тут перечисляются даты, номера. Так… «Указан несуществующий…» — Пашенин счел долгом пояснить. — Такого адреса в Харькове нет… Бланк телеграммы 1235 подписан «Ланц»…
— Ланц?
— Да. «Проверкой адресному столу лицо с указанной фамилией прописанным в Харькове не значится. Зам. нач. отдела». Подпись.
— Все?
— Да. Желаю успеха. — В конце он расщедрился.
Веда и Георгий ждали Денисова у входа в столовую. Втроем они отошли к парапету. На Веде было яркое цветное кимоно, которое ей шло, на нее обращали внимание.
По-видимому, накануне Денисов не очень осторожно интересовался Ширяевой, потому что режиссер сразу же сказала:
— За Наташу я ручаюсь. В высшей степени порядочный человек. Блестящая переводчица. Практически переводит с трех главных европейских языков. Несколько месяцев стажировалась во Франции, потом ее мужа перевели советником в Грецию…
«Все имеет свои причины, — подумал Денисов. — Потому и площадь Вогезов, останки храмов Аполлона в Коринфе и в Дельфах…»
— С мужем она рассталась. Это уже другая история.
— Она приезжала в Коктебель одна?
— Да. Почти все вечера без исключения проводила с нами.
— Да, — подтвердил ее муж. — Милейший человек… — В этот раз у него не было оснований для беспокойства. -Просто редкостный…
Кто-то из проходивших по набережной окликнул Веду. Она извинилась перед Денисовым и мужем.
— Одну минутку…
Внизу, в бухте, обозначилось оживление, высыпали в море водные велосипеды. Прямо впереди разворачивался катер, на носу у него что-то сверкало, он шел в сторону Карадага.
— И все-таки… — Денисов дождался ее возвращения, заговорил первым. — У нее в Коктебеле, по-видимому, был родственник. Возможно, племянник.
Веда уверенно отвела предположение.
— Это ошибка. Я знаю их семью. Родственник есть у Сусанны. У ее тети.
— Он тоже был в мае?
— Николай? Он всегда здесь. Он живет на даче у Сусанны. Здесь рядом. На улице Десантников.
— Где именно?
— Недалеко от спасательной станции. Знаете?
— На горе?! — Речь, без сомнения, шла о том самом доме -«даче, в которую входил человек, заинтересовавший Ланца той ночью…»
— Да. Это дача художницы Сусанны Роша. Вдовы Роша, как ее еще называют. Грант Роша, ее муж, был скульптором.
— Огромный дом с садом? — Денисов хотел убедиться.
— Да, да. Все обращают внимание. Она купила в ту пору еще, когда это стоило не так дорого…
— Прекрасный дом, — вставил муж Веды — Георгий.
— Сусанна — чудесная хозяйка, хотя ей хорошо за восемьдесят. Обычно в доме всегда люди. Подруги, друзья. А иногда и совсем малознакомые люди. Можно сказать, чужие. К ней все идут. Кстати, Наташа и Сусанна Ильинична вот-вот должны приехать в Коктебель.
Денисов задумался.
— Надолго?
— На пару дней, не больше. Дело в том, что дача теперь юридически Сусанне не принадлежит. Она ее продала.
— Давно?
— В мае. Как раз в прошлый наш приезд.
Взаимоотношения людей, которыми он интересовался, все больше переплетались и запутывались, а приезд Ланца в Коктебель оказывался во временном ряду с таким событием, как продажа огромного и, видимо, очень дорогого дома.
— Выходит, Роша едет как квартирантка?
— Нет. Покупатель еще полностью не рассчитался.
«Все это необходимо расставить по полочкам…» — подумал Денисов. Однако главная новость ждала его впереди:
— А теперь насчет того человека на фотографии, — сказала Веда. — Я вам все могу о нем сказать. Зовут его Александр. Саша. Фамилию вы можете узнать у Михаила Мацея, поэта. Он из Харькова. Улетая, Александр по просьбе Мацея прихватил с собой его сынишку. В Харькове их должна была встретить жена Мацея…
— Кто он? Ширяева что-нибудь рассказала о нем?
— В двух словах. Пробует себя в литературе. Хороший человек. В нашей компании он не был…
Дальнейшее было делом чистой техники.
Наиболее профессиональным представлялся путь через агентство воздушного флота, авиакассу, снабжавшую билетами отдыхающих Коктебеля в мае, через списки пассажиров рейсов Симферополь — Харьков. Но Денисов сразу же от него отказался.
Мимо авиакассы и людей, молча ожидавших регистратора у клумбы с каллами, мимо теннисного корта и писательского корпуса с глубокими открытыми террасами он снова вышел на набережную.
Поэта Денисов встретил у дома-музея Волошина, Мацей выходил из калитки.
— Доброе утро!
— День добрый. — Он курил трубку и был явно доволен собой. — Встать рано, поработать на рассвете, потом походить… Что лучше этого? Коктебель еще пуст, на набережной ни души… Вы птиц слышите по утрам? Спать не мешают?
Денисов покачал головой.
— Такой щебет! Вы послушайте!
— Нет, нет! У меня заботы чисто… прозаические… — Он чуть не споткнулся на этом слове — известном, но никогда не употреблявшимся им раньше — совсем не из языка оперативных уполномоченных. — Скажите, вам приходилось когда-нибудь отправлять ребенка самолетом? Сложная это вещь?
— Приходилось. — Мацей, уступая дорогу, посторонился, коснулся Денисова животом — жестким, как каучук. — У меня так было с сыном от первого брака. В этом году. Я брал его с собой — немного погреть на солнышке…
— Отправляли со знакомыми?
— Как сказать… Я искал попутчика, потом случайно разговорились с одним у кассы. Он согласился.
— И до этого не знали?
— Вообще-то видел. Он сидел в столовой за моей спиной.
— И послали с совершенно чужим человеком!…
— Детей, по-моему, у нас еще не воруют, — со знанием дела отверг Мацей. — Кроме того, я знал фамилию. Он наш, харьковчанин. Геолог или археолог.
— Не Ланцберг случайно?! — подкинул Денисов. — Ему всегда везет на такого рода поручения…
Мацей взглянул удивленно:
— Волынцев…
«Ну, конечно! — Денисов не почувствовал радости открытия, лишь досаду. — «Л», «н» и «ц» — формирующие буквы псевдонима и имени! Надо было лишь внимательно вчитаться в список отдыхающих». Недогадливость стоила ему лишних сорока восьми часов!
— Волынцев Александр Андреевич. Знакомы?
— Он отдыхал у нас… — Лицо молодой женщины-регистратора снова не выражало ничего, кроме вежливого внимания и долготерпения. — Путевка была на другое имя. На месте переоформили. Он подал заявление.
— Первоначально путевка выдана члену Литфонда?
— Нет. В обкоме союза. Здесь все есть.
Денисов достал блокнот, аккуратно перенес:
«Волынцев Александр Андреевич. Город Харьков… улица… дом…»
— Теперь, пожалуйста, посмотрите, кто был его соседом. — Денисов усвоил, что по одному в Коктебеле жили только писатели. — Дайте мне его адрес.
— Сутыгин Арсений Иванович… — Несмотря на неоднократные встречи, регистратор так и не изменила вежливому, почти безразличному тону. — Не первый раз в Коктебеле… Москвич. Вот адрес. Телефон записывать будете?
«Человек, о котором ничего не могу предположить, — Денисов вдруг подумал о ней. — Замужем? Удачлива? Есть ли дети?» Он на секунду отвлекся.
— Телефон тоже, пожалуйста…
Он попросил еще установочные данные на всех пятерых соседей Ланца по столовой — все это было тут же безропотно ему предоставлено.
— Строева Маргарита Алексеевна… Успеваете? Зарипов Шукурбек…
Он поинтересовался горничной, убиравшей номер Волынцева, хотел было переписать и других соседей по корпусу, но в последнюю минуту передумал, воспользовался телефоном регистратуры, сообщил дежурному по милиции адреса установленных им свидетелей и текст телеграфных запросов, которые следовало срочно отправить.
— Больше не смогу ничем вам помочь? — кротко осведомилась регистратор, — долгое общение с творческими работниками выработало в ней почти ангельское терпение.
— Все. Извините за беспокойство. Спасибо. — Он поднялся, посмотрел на часы. Пора было идти с участковым к даче Роша.
Встреча назначена была у ворот Дома творчества, рядом с мастерской по огранке камней.
Но участкового Денисов так и не дождался, вместо него Лымарь прислал все того же старшего опера.
Пашенин приехал на ярко-желтом милицейском «газике», привлекшем к себе общее внимание. Выйдя из него, он тут же смешался с отдыхающими и только потом — за что Денисов был ему благодарен — направился к Дому творчества.
Была самая жара. Пашенин появился в джинсовом костюме, в кроссовках, в белых носках, входивших в моду.
— Мои запросы ушли? — осведомился Денисов.
— Да. Дежурный передал в Судак, оттуда телетайпом по назначению… Сегодня будут на месте. — Пашенин поздоровался со сторожихой у входа, спросил Денисова: — Я надолго нужен?
— Нет, тут рядом.
Аллеями Дома творчества они вышли на набережную. Старшего опера здесь знали. Шумные компании местных парней — босых, загорелых, с клешнями крабов на шеях -расступались, давая дорогу.
Из-за невысокого решетчатого забора Дома творчества пахло сеном, в дальнем, не засаженном деревьями углу косили траву.
— Итак, дело сделано? — спросил Пашенин.
— Это по поводу Ланца?
— Да. Ланц, Волынцев… Опорные буквы в обеих фамилиях одни и те же.
Денисов обернулся. Он шел немного сбоку и впереди:
— Заметил?
— Да.
— Молодец.
— Еще далеко?
— Да нет. Рядом.
На солнцепеке, впереди, показалась уже знакомая, выкрашенная белым спасательная станция. Она походила на жарко натопленную русскую печь. С агитрисунка смотрели сумасшедшие, навыкате, глаза плывущего спасателя. В последнюю минуту он словно мучительно вспоминал перечисленные тут же, на стене, «приемы освобождения от захвата тонущего».
— Дальше музей планеризма. — Пашенин заскучал. По-видимому, времени у него действительно было не так много. -Аварийный пляж. Карадаг, запретная зона.
Среди деревьев, на горе, мелькнула помидорного цвета выгоревшая черепица, черный, в форме пиратского брига, флюгер.
— Вот этот дом. — Денисов замедлил шаг.
Они сразу свернули за угол, дача осталась над ними -большая, почти полностью закрытая садом. Метрах в пятидесяти, у кафе, остановились.
— Знаешь хозяев? — спросил Денисов.
— Этой? На киловой горе?
Пашенин объяснил:
— Кил — разновидность отбеливающих глин, горная порода. — Он словно только сейчас понял, о каком строении идет речь.
Они смотрели вдоль тротуара, чтобы интерес к даче не бросался в глаза. Улица Десантников не была ни самой просторной, ни самой чистой, у кафе валялось бессчетное количество битых тарелок; на заборе, сбоку, вывешен был пожарный щит — крючья, лопата, металлический багор — все чистенькое, ни разу не побывавшее в деле.
«В траве лежал багор, наподобие пожарного… — Денисов вспомнил рукопись. — Я забыл, что у людей свои корысти, дела». И дальше: «Когда-нибудь мы посмеемся над перипетиями этой ночи…» Кто «мы»? — подумал Денисов.
— Дача вдовы Роша, — объяснил Пашенин. — Или, как ее называют, мадам Роша.
— Недолюбливают?
— Наоборот. Дети вообще без ума от нее. Из своих поездок привозила им пистолеты, пистоны.
— Внутри приходилось бывать?
— Смотрел. — Он уклонился от ответа. — В середине большая комната, гостиная. Справа две небольшие, изолированные, коридор. Все комнаты выходят на застекленную террасу… — Старший опер все больше нравился Денисову, он даже готов был простить ему холодность при их первом знакомстве. — Дальше — вроде палубы. Как раз над спасательной станцией. Как капитанский мостик. Во дворе сарай, мастерская. Столярная или слесарная. Сама Роша прописана в Ленинграде. Живет то там, то у нас. То в Киеве, у подруг.
— В Планерском подолгу?
— Наездами. Обычно три-четыре раза в году. Тогда тут шумно. Старики, молодежь. Знакомые… — Пашенин повел кроссовкой, залюбовался белизной носка. — Из Курортного, со Старого Крыма. И здешние — из Дома творчества. У нее тут все друзья. Телефон не умолкает.
— В доме телефон?
— Да. В газете о ней недавно писали. Я сам читал.
— А что за газета.
— Районная, «Путь Ильича», за май. «Помогает молодым литераторам, художникам…»
— Когда она бывает в Планерском?
— Обычно? Весной. На лето, в жару, уезжает под Ленинград. В Репино. Или к сестре. А случается, бросит все и сюда.
— Но сейчас этому конец?
— Вы о чем? — Пашенин не понял.
— Продает дачу. Если не продала.
— Это известно.
— Не беспокоит?
— Тревожащих сигналов пока не было. Это я в отношении уголовников. Оперативная обстановка у нас не очень сложная.
— Роша получила деньги в мае?
— Половину. Вторую должны еще выплатить. А может, уже получила.
Мимо прошла компания курортников — в шортах, в купальниках. Женщина, шедшая последней, несла включенный транзистор. Курортницы давно уже не было, а звук бит еще стоял в воздухе, не исчезал.
— Поднимешься со мной? — Денисов показал на гору, возвышавшуюся по другую сторону дачи.
— Действительно спешу. — Пашенин явно сожалел. — Кроме того, меня многие знают. Привлечет внимание… Хотя вообще-то хозяевам нравится, когда приходят смотреть.
— Даже в их отсутствие?
— Калитку обычно не запирали.
— У Роша есть родственники?
— По крайней мере двое. Женщина, переводчица, эта приезжает один-два раза в год… — Про Ширяеву старшему оперу было известно мало, он сразу перешел к мужчине. -Еще родственник по линии умершей младшей сестры, инженер… Он постоянно здесь. Занимается хозяйством, за повара и шофера. Он и садовник. Эти деревья вокруг дачи сам посадил. Даже березы.
— Какая машина у них?
— «Волга». Двадцатьчетверка.
— А куда ездят?
— Куда захотят. В Старый Крым. В магазин. В бухты. Еще в Судак.
— Где она обычно стоит?
— У дачи. В гараже.
— А в автокемпинге, на стоянке?
— Ставят и там. Его все знают. Он, бывает, сопровождает старуху. Как в этот раз… Пока их не было, с весны машина была на стоянке.
— Родственник — блондин? Высокого роста, в очках?
— В очках, блондин. Но полноватый, приземистый. Лет тридцати.
Денисов подумал:
«С портретами персонажей автор эссе мог поступить как ему заблагорассудится…»
Они отошли к пожарному щиту, чтобы не мешать возвращавшимся с пляжа выстраиваться в очередь у кафе. Несколько беспризорных, разучившихся лаять собак посторонились, давая место.
— Он работает?
— У него производственная травма, инвалид.
— Как же водит машину?
— Не мешает. Живет один. Чудак, коллекционер. Часто вечерами на набережной. А то у рыбаков. Он у нас прописан, в Коктебеле. И пенсия ему идет на Судак. Там знакомая у него… — Как старший опер Пашенин был неплохо обо всем информирован. Денисов оценил это. — У тебя нет больше вопросов? — Пашенин впервые обратился на «ты», как заведено между розыскниками.
— Еще о родственнике. Я хочу, чтобы произвели проверку, запросили материалы. Оснований особых нет. И все-таки… Прошлый образ жизни, материальное положение. Он не племянник?
— Нет. Седьмая вода на киселе.
— Имеет право собственности на часть дачи?
— Нет. Дача целиком — Роша.
— Ты сказал о нем — коллекционер. Филателист, нумизмат?
— По-моему, все собирает. Подряд.
— И оружие?
Испанское название пистолета, из которого произведен был смертельный выстрел на платформе, постоянно забывалось. Но з следственном поручении оно было приведено полностью:
«Установить источник приобретения пистолета «фабрик… д'армес…» — часть слов Денисов не запомнил. — «Пума…» И так далее».
— Оружия как такового не видел, — Пашенин задумался. -Но фотографии пистолетов, справочники… Это есть.
— Я понял. Они надолго сюда?
— Роша? Мне говорили, на день. Максимум на два. Чтобы покончить с формальностями.
За деревьями дома не было видно.
Денисов вернулся к спасательной станции, против нее начиналась отвесная тропинка, шедшая вверх по периметру дачи.
Участок оказался обнесенным колючей проволокой, кое-где слетевшей с завалившихся кольев. Метрах в двадцати, вверху, на тропинку выходила калитка с надписью, оставшейся от оных времен: «Злая собака».
Денисов поднялся на вершину невысокой горы, она была лысой, почти напрочь лишенной растительности. Несколько коз, пасшихся в отдалении, подняли головы. Что они находили среди выгоревших сухих колючек?
Нещадно палило. Внизу у ног Денисова была дача — дом, дворовые постройки. Там чувствовалась прохлада. Часть прилегавшего к дому двора была пуста, остальную занимал сад — густой, буйно разросшийся. Дверь в дом была ярко разрисована. Еще Денисов увидел внизу старинный фонарь, наподобие тех, что установлены у Большого театра; этот висел над входом.
«Интересный обзор…» — Денисов огляделся.
Черный, в форме пиратского брига, флюгер на крыше бездействовал, постоянно показывал на море. Там, на границе неба и воды, шло судно, оно едва виднелось.
Над аварийным пустым пляжем планировали чайки.
Дойдя до калитки с надписью «злая собака», Денисов толкнул ее, спустился к даче.
Вблизи она оказалась еще более необычной. Старинный фонарь, канаты, несколько ржавых морских якорей, остатки разбитого шлюпа.
«Должно быть, найдено на берегу…» — подумал Денисов.
— Бом-бом… — пробили часы в запертом доме.
«Завели те, кто убирал дачу, — догадался Денисов, — к приезду хозяев».
Он осмотрел сад. Несмотря на жару, все деревья чувствовали себя хорошо, только несколько берез — им явно не хватало влаги — стояли без листьев. Трава под ними тоже пожухла. За кустами шиповника виднелся гараж.
«Ланц точно описал дорогу к даче, — подумал Денисов, -надо полагать, все другое указано так же верно».
Денисов вернулся к дому, теперь он смотрел на него с профессиональной внимательностью. Окно со стороны кило-вой горы было подведено под массивную металлическую решетку, система обращенных к калитке зеркал позволяла наблюдать за тропинкой. Входная дверь оказалась массивной, рисунок маслом во всю ее высоту изображал русалку, с одной стороны на груди был искусно замаскирован дверной глазок, с другой — кнопка звонка.
Простоявший в одиночестве дом оживал; едва закончили бить часы, внутри залился телефон — хозяев ждали.
Оперуполномоченного заинтересовала кнопка звонка — она была новой, видимо, недавно поставленной. Денисов нажал — к звуку телефона присоединился другой — резкий, пронзительный…
Но и он оказался не последним.
Денисов услышал вдруг в кустах неслышный шорох, шаги и легкий, почти неслышный металлический лязг калитки. Потом все стихло. Денисов быстро, напрямик, спустился к ограде, но никого не увидел. Похоже, кто-то неизвестный все время следил за ним из-за деревьев, пока он осматривал дачу…
Остаток дня Денисов провел вблизи спасательной станции, на набережной.
У аварийного пляжа гуляла молодежь. Странный длинноволосый человек, которого в этот вечер Денисов увидел в Коктебеле впервые, играл на непривычном инструменте, вроде волынки, а его молоденькая жена и их маленькая дочь, одинаково одетые, с распущенными косами, ритмично двигались в такт музыке, окруженные слушателями.
Машина, в которой приехала художница вместе со своими домашними, появилась рядом с киловой горой довольно поздно.
Против ожидания, на дачу Роша прошли всего несколько человек, компания Веды и ее мужа; еще был Мацей — в темноте Денисов узнал поэта по животу, детской шапочке. Примерно часа через полтора — уже после полуночи — гости удалились, фонарь над входом в дачу погас. Роша и ее родственники, устав, видимо, с дороги, из дома так и не вышли. Денисов оставил свой пост.
«Кто же был там тогда в саду? — Несколько раз в течение вечера он мысленно возвращался к тем минутам на даче, когда являлся сам объектом чьего-то внимательного изучения. — За кого он меня принял? За гостя вдовы? Почему не окликнул, предпочел уйти незамеченным?»
