II. «КОГДА ОБОРВУТСЯ ВСЕ НИТИ…»
— Отсюда уже видно! — Командир строевого отделения на ходу стряхивал с фуражки капли дождя. В конце платформы, впереди, угадывалось что-то черное. Светильник там едва горел.
Денисов ускорил шаг.
— Кто его обнаружил?
— Носильщик. Шел от элеватора.
— Кто именно?
— Сальков.
— Из бригады Романа?
— Он.
«Выбирать не приходится…» — подумал Денисов.
Несколько лет назад Сальков проходил связью от группы Стаса — бывших работников отделения перевозки почты, задержанных за спекуляцию и грабежи. В последнее время, правда, за ним ничего такого не значилось.
— Футболист… — уточнил командир отделения. — Знаешь его? Женился на девчонке из оперативно-комсомольского отряда…
Денисов кивнул.
Пока шли перроном, дождь начал стихать. Сбоку тянулись платформы, по-ночному пронзительно высвеченные, покатые; вода стекала с них, как с крыш. У одной из платформ чернел электропоезд. По другую сторону, позади путей высился элеватор — глухой, с бесчисленными лестницами по фасаду, — повторявший форму огромной деревенской печи.
— Сальков смотрит: кто-то лежит. Думал, пьяный! — Командир отделения был из пограничников — подтянутый, четкий, — работал недавно.
— При пострадавшем есть вещи?
— На платформе? Не видел.
— Кому Сальков сообщил?
— Ниязову. Он как раз стоял на перроне, против первого зала. — Ниязов был младший инспектор розыска. — Ниязов передал по рации дежурному.
— Где он сейчас?
— На стоянке такси. Опрашивает водителей.
Они уже были рядом с местом происшествия.
— А так тихо начиналось дежурство! — Командир отделения снял фуражку, повертел, сбивая капли. — Когда доложил, никто верить не хотел… — Он замолчал, подал Денисову фонарик.
— Пассажиров много?
— Полные залы.
— Денисов взглянул на часы:
«03.57»
Он посмотрел на крышу центрального здания, световое табло показывало то же время. Впереди, в направлении Дубниковского моста, маячили пути, конфигурации стрелочных переводов, черная сеть подвесок.
Из электрички на шестом пути послышался стук компрессоров. Она отправлялась первой, в 4.00. Вокзальные сутки начинали бесстрастный отсчет времени.
— Пришли. — У командира отделения перехватило голос. Труп был накрыт брезентом, хранившимся для таких случаев у дежурных. Денисов поднял за край, щелкнул фонариком. Острый луч полоснул по платформе.
Человек лежал на спине. Открытые глаза смотрели безучастно. На вид погибшему было не меньше сорока, на нем был синий в полоску костюм, сорочка с галстуком.
— Как он лежал, когда вы подошли? — Денисов нагнулся над телом.
— Лицом вниз.
— Посадка на тамбовский шла с этой платформы?
— На 441-й? Нет. — Командир отделения показал на соседнюю. — Здесь была нерабочая сторона состава. Но кто-то из пассажиров все равно мог видеть.
Денисов провел лучом, нашел на асфальте отметку масляной краской:
«Четвертый вагон».
— Четвертый, — подтвердил командир отделения.
Денисов подержал руку погибшего в своей, она была еще теплой.
«Один-два-три… — Слабые удары пробивались к поверхности кожи. — Один-два-три…»
Возникло ощущение бьющегося пульса. Это была иллюзия: биение собственной крови в кончиках пальцев. Пульса не было. Рука скользнула, изгибаясь под неожиданно непривычным углом. Трупное окоченение до нее не дошло, медленно распространяясь от головы.
Оперуполномоченный осторожно положил руку погибшего. Мышцы ее не сократились, покорно-безжизненно рука легла на асфальт.
Денисов внимательно оглядел погибшего, пиджак был расстегнут, кровь слева, на груди, успела загустеть, отливала буроватой блестящей эмалью.
Под трупом виднелась еще небольшая темная лужица. Там, по-видимому, тоже была кровь.
Как оперуполномоченный розыска Денисов предпочитал составить обо всем собственное суждение.
«Сквозная? — подумал он. — Или несколько ран? И в грудь, и в спину? По закону сообщающихся сосудов, кровь вытекала из ран, находившихся ниже других.
— Когда его обнаружили?
— В три ноль семь.
— До дождя?
— Дождь только начался.
— Что-нибудь предприняли?
— Искусственное дыхание. До прибытия «Скорой».
— Пришлось переворачивать?
— Труп? Да. Иначе не получалось.
Это было важно.
— Зачем Сальков ходил к элеватору? — спросил Денисов. Конец платформы, где был обнаружен труп, и угол здания элеватора связывала тропинка, без необходимости носильщики ночью ею не пользовались. — Как он объяснил?
— Искал проволоку. С тележкой непорядок.
Денисов подумал:
«Проволоку легче найти в гараже…»
— К слесарям он обращался?
— Слесарей не было.
— Вы осмотрели тележку?
— Все точно. Ось переднего колеса вышла из строя. Дождь кончился, но вода продолжала бежать с платформы.
«К приезду оперативной группы будут видны трупные пятна, — подумал Денисов, — подтвердится время наступления смерти…»
Трупные пятна появлялись уже через час. При данном положении тела их можно было предполагать в поясничной и в межлопаточной областях, в любой нижележащей части неплотно прилегавшей к асфальту. Денисов представил их -разбросанные, мелкие, пока еще исчезающие напрочь при нажатии пальцами…
— Ничего подозрительного не было? — Он поднялся, выключил фонарик.
— Тихвин, — громко позвал командир отделения.
От светильника в конце платформы подошел старшина охранявший место происшествия. Денисов поздоровался.
— Как здесь? — спросил командир отделения.
— Все нормально. В три с четвертью прошли ревизоры. Еще составитель. А так тихо… — Постовому были видны концы платформы и вся горловина станции. — Пассажиры все больше в залах. Дождь! — За электричкой на шестом пути виднелось еще несколько сцепов, ночевавших на путях.
— Быстро вы приехали, — старшина обернулся к Денисову. Происшедшее ночью не исчерпало живший в нем интерес к окружавшему. — Дежурный машину послал?
— С попуткой.
— Понятно.
— В начале смены службу несли в залах? — Денисов показал на ярко освещенный куб нового здания вокзала.
— Так точно, — постовой переменил тон. — Здесь потом поставили, после «Скорой».
— А во время посадки на тамбовский?
— Провожал инкассаторов.
Несколько капель с контактной подвески упало на платформу, но дождя больше не было. Денисов убрал в сторону брезент. Погибший виден был теперь целиком.
«Что произошло? — подумал Денисов. — Убийство, самоубийство?» Типовые версии убийства были все известны -хулиганство, месть, корысть, ревность… Он снова нагнулся над трупом: карманы нового, с иголочки, пиджака вывернуты не были.
«Сотни людей на вокзале — это выглядело всегда как парадокс, — а свидетелей нет…»
— Нашел Сальков проволоку? — спросил он командира отделения.
— Не нашел. Я интересовался.
Стукнули стрелки. Бесшумно прошел маневровый.
От пункта технического осмотра к платформе пробежали несколько человек, Денисов узнал Сабодаша. Антон, казалось, был вдвое выше и здоровее остальных. С ним рядом держался оперуполномоченный Кравцов.
— Едут, — предупредил командир отделения.
Денисов обернулся. На лужах мелькнули отблески огней. Две машины — микроавтобус с прожектором впереди и «Волга» — пересекли перрон, приближаясь к платформе.
— Полковник Бахметьев. — Командир отделения узнал машину начальника отделения, неуловимо подтянулся.
Денисов зажег фонарик, снова провел по платформе; у самого края, на другой стороне, что-то темнело. Он подошел ближе: маленький тонкостенный металлический стакан.
— Гильза…
Начальник отдела выглядел хмурым, его покалеченный на фронте глаз слезился больше обычного; Бахметьев то и дело отворачивался, касался его чистым носовым платком.
Осмотр трупа не начинался. Ждали судебно-медицинского эксперта, который должен был появиться с минуты на минуту.
Пошел дождь. До приезда медика погибшего снова закрыли брезентом.
— При обнаружении гильзы измеряем расстояние между нею и двумя ближайшими постоянными ориентирами… -Эксперт-криминалист, неисправимый резонер, не мог не объяснить, чем в данный момент занимается. — Если гильз несколько, надо измерить расстояние и между ними… — Ему было безразлично, кто перед ним — асы розыска или вчерашние слушатели школы милиции.
Бахметьев нервничал. Его волнение передалось следователю транспортной прокуратуры Королевскому — щеголеватому, молодому, с шапкой темных волос.
Оперативная машина подъехала совсем близко. В лучах прожектора было заметно, как подергиваются поверхности луж.
Криминалист наконец перешел непосредственно к гильзе, достал лупу, поднес к глазам.
— Гильзы пистолетных патронов бывают латунные или стальные. Подразделяются в зависимости от их формы, устройства шляпки, наличия капелюры — кольцевой бороздки, крепления пуль и размеров… — Он отставил лупу, привычно произвел замер. — Данная гильза латунная, цилиндрическая, пистолетная… От 7,65-миллиметрового патрона браунинга образца 1900 года… Брать гильзу, — он снова не удержался от наставления, — следует двумя пальцами за край донышка и дульце…
— Пистолетная? — переспросил Антон Сабодаш, спорщик и любитель сразу все брать под сомнение. — Почему не револьверная? — При этом Антон допускал иногда удивительные просчеты. Так было и в этот раз.
Эксперт удивился:
— Элементарно! Гильза бы осталась в барабане!
— Конечно же! — Антон обозлился на себя.
— Револьвер чем хорош? — Эксперт воспользовался преимуществом. — Нужно, скажем, отразить внезапное нападение, захват… — Он не догадывался о своем резонерстве, и это всех неожиданно с ним мирило. Кроме того, он был эрудитом в своем ремесле. — В пистолете, чтобы загнать в патронник патрон, необходима вторая рука, а здесь… Вас держат, а вы все равно в состоянии защищаться! Почему многие полиции мира предпочитают револьверы.
— И преступники, — заметил Бахметьев.
— И преступники, — согласился криминалист, — те, kto стремится не оставлять на месте преступления доказательств в виде стреляных гильз…
Светать не начинало. Темнота перед рассветом словно сгустилась.
По другую сторону путей, у элеватора, шелестели невидимые верхушки деревьев — там, на высоте, было ветрено. С порывами ветра дождь то затихал, то вновь усиливался.
— Вот так… — Эксперт заговорил по существу. — 7,65-миллиметровый патрон браунинга практически подходит ко всему автоматическому оружию этого калибра. Германскому, бельгийскому, испанскому, «леонгардт», «мелиор», «астра»… «сэдвиж». Это уже, правда, американский. Всех не перечислишь… — Он снова взял лупу. — След выступа отражателя на гильзе отсутствует. Это упрощает дело. Остаются каких-нибудь три десятка пистолетов, браунинги модификаций после девятисотого года, германские «штенда», «харрингтон и ричардсон», «мента», «беретта»… Думаю, смогу точно назвать марку. — Он надел очки.
— Особенности эжекции гильзы в этих пистолетах? Помните? — спросил следователь.
Криминалист достал объемистый блокнот, листочки-таблицы в нем лежали не прикрепленные друг к другу, начал осторожно перелистывать:
— Почти во всех моделях гильзы выбрасываются вправо. — Он нашел нужную таблицу, показал Королевскому.
— На большие расстояния?
— По-разному. От браунинга образца 1900 года, например, самое меньшее на полтора метра.
— А наибольшее?
— Около четырех.
Денисов поймал брошенный на него тревожный взгляд Бахметьева, они могли обходиться без сленга — укороченного языка людей, работающих постоянно «локоть к локтю».
«Включайся», — сказал Бахметьев.
— Какой выброс у «беретты»? — спросил Королевский.
— От полутора до двух с половиной. — Эксперт достал из оперативного чемодана мягкий метр, мел. — Подержите.
С помощью Сабодаша он прочертил две концентрические дуги с центром на краю платформы, рядом с погибшим. Мел не хотел ложиться на мокрый асфальт, но кое-что все-таки удалось.
— Местонахождение стрелявшего, — объяснил криминалист, — определяется обычно по следам ног, по местоположению выброшенных из оружия гильз и путем визирования. Мы можем рассчитывать лишь на гильзу, и то потоки дождя ее наверняка откатили…
Денисов посмотрел на часы. Два действия в милиции следовали всегда незамедлительно, одно за другим, как причина и следствие: поиск — после сообщения о совершенном преступлении — и задержание — сразу вслед за установлением преступника.
«Пора разворачиваться…»
— Намучился с вечера! «Тачка» еле двигалась…
Салькову было около сорока, но выглядел он моложе; на красноватом безбровом лице поблескивали белесые глаза; светлые ресницы казались выгоревшими.
— Наконец бросил все, пошел вдоль элеватора. Как-то видел там моток проволоки.
Речь его была непритязательна, смазана, и держался он простовато. Притом, Денисов знал, неплохо играл в футбол, одно время выступал в дублерах «Локомотива». В обслуге вокзала было немало бывших спортсменов.
Разговаривали в темноватом вытянутом помещении раздевалки. Раздевалка выглядела унылой, временной. Голый стол, пустой подоконник, списанные, из зала для транзитных пассажиров, фанерные скамьи.
— Кого-нибудь заметили на платформе? Или поблизости?
Сальков задумался, хотел сказать: «Нет», вдруг вспомнил:
— Мужчина с женщиной возле угла элеватора! Там, в кустах, что-то вроде приступка. Курили. Да! По-моему, ссорились.
— Обрисовать сможете?
— Нет, не обратил внимания.
— Без вещей?
— Вещей я не видел. — Сальков поднял выгоревшие белесые глаза, подбородок его тоже казался выгоревшим, светловатым, покрытым пушком. Сальков хотел понять, что именно Денисов от него добивается, старался объяснить полнее четче. — Сидели друг напротив друга…
— Это было до того, как обнаружили?
— Ну! Тамбовский ушел, отбой полный. До камышинского… — Первый утренний поезд — Камышин — Москва — прибывал в 4.07, с этого времени движение возобновлялось. — Думаю, посмотрю проволоку. Может, никто не подобрал…
Денисов окинул взглядом унылый ряд шкафчиков, на каждом висел замок, ни один не напоминал ни следующий, ни предыдущий. Ящик Салькова — сорок шестой — был открыт, перед самым приходом Денисова носильщик выгрузил на стол с килограмм помидоров, яйца, яблоки, хлеб — завтракал.
— У тамбовского поезда были?
Денисов продолжал расспрашивать.
— У 441-го? Был. После отправления тут как раз все обнаружилось…
— К какому вагону подъезжали?
— В голову состава. — Сальков украдкой взглянул на разложенную на столе снедь. — Двух женщин привез с мешками. От стоянки такси. До Тамбова едут. Еще семью в пятый вагон. Военный с двумя детишками, с женой.
— Все было тихо?
— Как всегда.
— При отправлении стояли на платформе?
— При мне и отправился. — Сальков попытался осмыслить порядок, в котором Денисов предлагает вопросы, не смог. Денисов и сам не мог бы точно его объяснить; верная мысль не приходила.
— Давно в футбол не стучали, — сказал он вдруг.
Белесые глаза Салькова посветлели еще больше:
— Играли! У вас, в Видном. В прошлое воскресенье.
— Не знал.
— Душевно так постучали…
Сальков не пытался продолжить разговор, терпеливо ждал. Денисов спросил:
— Бригадир носильщиков был у тамбовского?
— На посадке? А как же?
— Какой-то разговор состоялся?
— У меня с ним?! Вот ты о чем! В том-то и дело! «Тележку, — говорит, — к утру мне наладь! Кровь из носа!»
«С этого следовало начинать», — подумал Денисов.
— Заметил, видно, что я все стараюсь у вокзала держаться, чтоб колесо не потерять. Ну, и дал команду, чтоб все в норме… — Сальков снова посмотрел на помидоры, на хлеб, вздохнул.
— Выстрел слышал? — спросил Денисов, переходя на «ты».
— Нет.
— Не хочешь сказать?
— Да нет. Я бы сказал! Знаем друг друга. Татьянка всегда привет передает.
— Ей тоже.
— Денис! — так называли его близкие — друзья, сослуживцы и еще на поле, во время игры. — Куда его? В голову? -Обветренное лицо Салькова искривилось, носильщик приготовился к страшному. — Здорово изуродовали?! — В глазах мелькнуло напряжение.
— Ты не заметил?!
— Я?! Как увидел кровь, сразу на перрон, к младшему инспектору… — Он заглянул Денисову в глаза. — Веришь? Не могу видеть! Если кто палец обрежет или укол сделать велят… Сразу слабость в груди. И головокружение.
Из раздевалки Денисов прошел к багажному отделению, миновал кассовый зал. Вышел на перрон. Скамьи снаружи были пусты. Рассвет наступал медленно, становилось свежо. Из-за дождя носильщики не успели убраться. Пустые коробки, окурки прибило к стенам, они словно держались на плаву.
У гаражей стояло несколько тележек, принадлежавших носильщикам. Денисов разыскал «тачку» Салькова — на ней был тот же номер, что и на ящике, — 46. Тележка не отличалась от остальных — с трафаретом о стоимости услуг, с многочисленными крючками на ручке, с подвижным колесом впереди. Ось колеса сбоку была прихвачена проволочками, торчавшими во все стороны; ей явно не хватало грубой и удобной подпоры.
Денисов обогнул гаражи, отсюда начиналась тропинка, шедшая вдоль стены элеватора, частично она была освещена прожектором, бившим с крыши.
Старые шпалы, опоры контактных подвесок справа… Денисов бывал здесь бессчетное количество раз в различное время суток. Слева — почтовые вагоны, платформы…
Он свернул к элеватору, у стены, в гигантских репейниках, таились укромные места. Над головой, по глухому фасаду здания, взбегали хрупкие лестницы, по которым, сколько Денисов помнил, никто не поднимался.
Было тихо. Воркования многочисленных голубей, слетавшихся к элеватору, слышно не было.
Недалеко от угла, рядом с тропинкой, Денисов увидел доску, земля под ней была выбрана, получилось что-то вроде сиденья, сбоку на кирпиче, лежала фанерка.
«Если они сидели, — Денисов подумал о парочке, про которую рассказывал Сальков, — то именно здесь…»
Он прошел дальше. Скрывавшая тропинку зелень была мокрой, на уровне головы тянулись застекленные зеленоватым бутылочным стеклом квадратные окна. У пункта технического осмотра вагонов — ПТО — тропинка сворачивала к воротам.
«Отсюда Сальков решил проделать обратный путь по платформе…» — Денисов осмотрелся.
В ПТО за освещенным окном молодой парень — вагонник — пил молоко из пакета. «Вагонники! — написано было на щите против окна. — Нарушение технологии при ремонте может вести к тяжким последствиям!» Денисов взглянул под ноги. Удивился. У самого щита, на виду, лежал перегнутый несколько раз моток толстой, мягкой даже на вид, алюминиевой проволоки.
— 201-й! — раздалось неожиданно под курткой из миниатюрной радиостанции. Денисов узнал голос дежурного, обернулся, глазами нашел Антона на платформе, он стоял рядом с Бахметьевым. — Как слышите?
Денисов назвал позывной.
— Пройдите в центральный зал, — передал Антон, — к, Ниязову. Он все объяснит. Как поняли?
— К Ниязову. Вас понял.
Обернувшись, Денисов невдалеке внезапно увидел Салькова — носильщик шел той же тропинкой, взгляд его был прикован к земле; он искал проволоку, которую просто нельзя было не заметить, если бы Сальков ее действительно4 разыскивал.
Ниязов стоял против касс, рядом с киоском «Транспортная книга» — замкнутый, неулыбчивый, черноглазый, в коротком плаще. Под мышкой младший инспектор держал учебник по гражданскому процессу.
Интересующий Денисова разговор он начал первым, не дожидаясь вопросов:
— Я видел потерпевшего.
— С вечера?
— Ночью.
— Тебя допросили?
— Да. Но Бахметьев сказал, чтобы, кроме того, я доложил тебе в подробностях.
— Слушаю.
Незнакомый пассажир подошел к киоску — один из многих, для кого вокзальное время еле двигалось. С минуту постоял рядом.
Они замолчали.
— С вечера… — спросил Денисов, когда пассажир побрел прочь, — было спокойно?
— Ночью тоже. И никого из тех, на кого обращаешь внимание. На такие дни вообще не думаешь, что что-нибудь случится.
Денисов взглянул на него — Ниязов ограничивался обычно самым существенным и необходимым.
— Где вы пересеклись?
— Он курил у второго зала. В тамбуре. У выхода на перрон.
— Один?
— Там было несколько мужчин, я только мельком взглянул.
— Когда это было?
— Примерно в 0.20. Я проходил мимо, к кассе сборов.
— Почему ты обратил внимание?
— Не знаю. Видно, что-то заинтересовало, но я не придал значения.
— Он был с вещами?
— По-моему, нет.
— Потом ты его снова видел?
— Я делал ему искусственное дыхание. «Изо рта в рот». Перед приходом «Скорой».
Несколько чужих военных прошли в сопровождении переводчика; на непривычных широких фуражках блестели целлофановые чехлы от дождя. Денисов и Ниязов проводили их взглядами.
Зал для транзитных пассажиров проснулся, но еще не был наполнен шумом. Издалека донеслось цоканье каких-то особенно звонких каблучков, другие касались мрамора совершенно бесшумно. Вверху, на уровне антресоли, взлетел голубь.
— Где ты проходил во время посадки?
— Вдоль рабочей стороны. Подходил к начальнику поезда; все, как обычно.
— К проводникам?
— Не обращался.
— Провожавших было много?
— Несколько человек. Потом спустился на путь, обошел локомотив. Назад, к вокзалу, возвращался по правой платформе.
— Здесь все важно, — напомнил Денисов.
— Платформа была пустой, отлично помню.
— Труп обнаружили против четвертого вагона.
— Я проходил, там никого не было.
— Дальше.
— Когда поезд двинулся, был примерно у двенадцатого-тринадцатого вагона.
Денисов представлял картину ночного перрона; по мере того как состав уходил, Ниязову открывалась вторая платформа — возвращавшиеся к вокзалу провожающие, носильщики.
— Салькова не видел на посадке?
— На посадке не видел, только потом.
— А бригадир?
— Роман? Был.
— Как ты узнал про труп?
— Начался дождь… — Младший оперуполномоченный отвечал на вопросы точно и кратко. — Сальков шел по первой платформе, я стоял у табло, на перроне.
— Сальков шел быстро?
— Почти бегом. Был виден издалека. Заметил меня: «Там человек в крови! "Скорую". Самого трясло.
— Все?
— Я побежал на место. И сразу по рации дежурному.
— Как он лежал?
— На животе. Раскинув руки. Там ничего? — спросил он вдруг.
— Ничего.
— Личность установлена?
— Пока нет.
— 201-й… — Под куртками у обоих одновременно раздались тоны вызова.
— Слушаю. — Денисов нажал на манипулятор.
Снова вызывал дежурный:
— Срочно подойдите к багажному отделению. Там 210-й.
— Вас понял.
В 5.17 прибыл елецкий, пыльный, обшарпанный. Его приняли на четвертую платформу, чтобы дать оперативной группе возможность скрупулезно осмотреть первую.
Проплыли в окнах загруженные остатками еды столики, пустые бутылки из-под воды, невыспавшиеся лица, тревожно высматривавшие встречавших.
Проводницы в раскрытых настежь тамбурах драили поручни.
— Привет. — Двести десятый — оперуполномоченный Кравцов стоял под навесом, у входа в багажное отделение. Его тоже вызвали из дома.
— Знакомьтесь: капитан Денисов, Плетнева Тамара Николаевна. — Рядом, у скамьи, стояла крупная женщина в куртке.
Сбоку, на скамье, стояла сумка.
— Она опознала погибшего. — Мальчишеское гладкое лицо Кравцова было сосредоточенно, он привычно чуть покачивался на носках, сунув руки в карманы. — Ночью видела его на вокзале.
— Вы издалека? — спросил Денисов у женщины.
— Из Верхнего Парюга.
— Не слыхал.
— Граница Вологодской и Костромской.
— Не спали? — Денисов почувствовал усталость.
— Я вообще не сплю, когда еду. Не могу.
— Как вы обратили на него внимание?
Женщина показала на вход в зал — стандартный комплекс стеклянных, в металлических рамках дверей, чугунную урну-кубок. Это был тот самый тамбур, о котором рассказывал Ниязов.
— Здесь они курили.
— Он был не один?
— Вдвоем, по-моему. Не могу сказать, второй был ему знакомый или просто стоял.
— Они разговаривали?
— Не знаю. — Она умолкла, глядя куда-то в сторону.
Говорить с ней можно было, лишь задавая новые и новые вопросы.
— Какой из себя был тот — другой?
— Помоложе. Точно не заметила. Темный костюм.
— Какая у него фигура? Худой, толстый?
— Плечистый.
— В какое время это было?
— После полуночи аккурат, телевизор уже не работал.
— Оба были без вещей?
— Кажется, стоял портфель.
— У кого?
— Сбоку. Можно на обоих подумать. Просторный, с ремешком в середине. Желтый.
— Вы покажете похожий?
— Если увижу.
— Точно, что разговор идет о погибшем? — Денисов взглянул на Кравцова.
— Она опознала труп. — Кравцов качнулся на носках. В нем все бродила энергия выпускника спортивной школы олимпийского резерва. — И по лицу, и по одежде.
— Новый, с иголочки, костюм. Темно-синий, в полоску. -Плетнева оживилась. — Мужу такой брали. В Шарье. Немецкий.
— Надолго в Москву? — спросил Денисов.
— Дочь жду. Из Караганды. У нее отпуск. Списались, вместе к брату едем. К ее дяде. В Липецк.
— Нам нужна ваша помощь. Когда должна подъехать дочь?
— Сегодня. В крайнем случае завтра.
— На всякий случай оставьте адрес в Липецке, где будете находиться.
— Нужно зайти в отдел, записать показания, — сказал Кравцов. Денисов понял: Бахметьев предоставил ему возможность узнать обо всем не из протокола — из первых рук. -У вас только сумка?
— В камере хранения еще сумка, чемодан.
— Пойдемте. По дороге покажете похожий портфель. Если увидите.
Недалеко, на стене багажного отделения, висел телефон прямой связи с милицией. Денисов извинился:
— Одну минуту.
В отделе трубку снял помощник дежурного.
— Это Денисов. Для дежурного: розыск желтого портфеля…
— Он знает. Новости у нас, — сообщил помощник. — Сейчас будет передача. Находитесь на дежурном приеме.
— Запишите еще: послать телеграмму вслед поезду Москва — Тамбов. Переписать пассажиров четвертого вагона. Может, понадобится.
— В 441-й. Так…
Вдоль перрона прошла уборочная машина, Денисов мгновенно среагировал:
— Дать команду — не вывозить мусоросборники с вокзала. Тоже на всякий случай. Предварительно пометить, где какой контейнер стоял ночью.
— Я поручу командиру отделения.
— Пусть приглядят за ними.
Кравцов с Плетневой успели повернуть к отделу. Денисов догнал их.
Снова закапал дождь.
Из последних вагонов елецкого по платформе еще тянулись пассажиры. По схеме станция принадлежала к тупиковым — локомотив упирался в вокзал, конец состава оставался метрах в четырехстах.
В череде других носильщиков Денисов увидел Салькова: переднее колесо тележки, грубо прихваченное алюминиевой проволокой, моталось из стороны в сторону. Встретившись глазами с Денисовым, Сальков на секунду приостановился, потом снова с силой налег на ручку.
«Что, если бы труп обнаружил не Сальков, а другой носильщик? Было бы проще? — подумал Денисов. — Неизвестно. И неизвестно: не потому ли Сальков подошел к Ниязову, что тот видел его идущим по платформе, а повернуть Салькову было некуда…»
— Во-он такой портфель! — Плетнева рукой через путь показала на перрон. — Видите? С ремнем! Во-он!
— Болгарский, свиной кожи…
— Только старый, потрепанный.
Под курткой Денисова из рации послышался свистящий тон вызова. Началась передача, о которой предупредил помощник дежурного.
— Информация… — Сабодаш докладывал начальнику отдела, находившемуся на месте происшествия. — Пассажирка Захарова. Нижний Тагил… — Поначалу для удобства Антон крошил предложения. — Оказалась без документов и денег. -В конце он не смог соблюсти заданный ритм, зачастил: — На вокзале познакомилась с погибшим, он принял в ней участие. Дал телефон людей, которые смогут ее в Москве приютить…
— Она была у них? — перебил Бахметьев.
— Нет! Но телефон остался! Я думаю, он мог тоже там останавливаться…
