Из двух зол всегда лучше выбирать меньшее, и, поскольку мистеру Ванделупу пришлось выбирать между потерей популярности и потерей свободы, он выбрал потерю первой. В конце концов, уверял он себя, Австралия – лишь малая часть мира, а в Америке никто ничего не узнает о его маленькой эскападе – связи с Китти.

Гастон понимал, что находится во власти Голлипека. Если б Ванделуп не согласился на требование этого джентльмена выступить свидетелем, на француза донесли бы властям как о беглом заключенном из Новой Каледонии и отослали бы обратно в тюрьму. Конечно, его свидетельские показания невольно нанесли ущерб и ему самому, принимая во внимание, как скверно он обошелся с Китти, но пройти через это испытание означало сохранить свободу, и Гастон через него прошел.

Результат оказался таким, какой он и предвидел. Мужчины, как правило, не очень щепетильны и снисходительно смотрят на недостатки друг друга, особенно если дело касается женщин, но Ванделуп зашел слишком далеко, и «Клуб холостяков» единодушно признал его образ действий «чертовски сомнительным». Месье Ванделупу было послано письмо с требованием вычеркнуть свое имя из всех списков членов клуба. Он немедленно подчинился и написал вежливый ответ секретарю, заставивший щеки этого джентльмена покраснеть от неловкости из-за жгучих ремарок относительно его собственной морали и морали его товарищей по клубу. Секретарь показал письмо нескольким членам клуба, но, поскольку все они имели свои маленькие грешки, джентльмены решили не обращать внимания на эти выпады и оставили месье Ванделупа в покое.

Случилось и еще кое-что – общество подвергло его остракизму. Стол француза, прежде заваленный приглашениями, вскоре полностью опустел. Конечно, Гастон знал, что мог бы заставить Меддлчипа его признать, но решил этого не делать, поскольку теперь все его помыслы были устремлены к Америке. Располагая солидной суммой денег, Ванделуп считал, что под новым именем и обличьем он будет процветать и благоденствовать в Штатах.

Поэтому Гастон сидел дома, не желая смотреть в каменные лица отвергнувших его друзей, и ожидал суда над Китти Марчёрст. После суда он собирался немедленно отбыть в Сидней, а оттуда ближайшим пароходом уехать в Сан-Франциско. Ванделуп не возражал против ожидания и развлекался тем, что читал, курил и играл на пианино, совершенно независимый от светского общества Мельбурна.

Его беспокоили только два обстоятельства: во-первых, Пьер Лемар как будто предвидел скорый отъезд Ванделупа и преследовал его день и ночь, как неупокоенный дух. Всякий раз, выглядывая в окно, француз видел наблюдающего за домом немого, а если Гастон отправлялся на прогулку, Пьер угрюмо тащился за ним, как и в прежние времена. Ванделуп мог бы позвать на помощь полисмена и избавиться от докучливого бродяги, но он боялся оскорбить Пьера. Вдруг тот почувствует искушение поведать обо всем, что знает? Результат был бы крайне неприятным. Поэтому Гастон терпеливо сносил хмурый шпионаж, который установил за ним немой, и утешался мыслью о том, что вскоре будет на пути в Америку, и тогда ему станет плевать, расскажет Пьер все, что знает, или промолчит.

Еще молодого человека беспокоили слова, сказанные Китти в гостиной миссис Вилльерс. По словам девушки, она знала какой-то секрет. Это тревожило Ванделупа, который почти догадывался, что именно это за секрет. Если Китти, полная желания отомстить, выложит его кому-нибудь, у Гастона прибавится больших проблем. Но, с другой стороны, убеждал себя француз, Китти слишком его любит, чтобы рассказать то, что принесет ему беду, хоть он и набросил веревку на шею девушки.

Если б Ванделуп мог справиться со всеми этими трудностями, просто сбежав, он бы так и поступил. Но Голлипек все еще был в Мельбурне, и Гастон знал, что не сможет покинуть город без ведома ужасного старика, который, несомненно, вернет его обратно.

Наконец Гастон, все время пытавшийся догадаться, что же известно Китти, не выдержал этой пытки и решил отправиться в мельбурнскую тюрьму, чтобы расспросить девушку.

Он добыл у властей разрешение на свидание с ней и на следующее утро послал служанку за кебом. К тому времени, как экипаж появился у дверей, мистер Ванделуп, спокойный, хладнокровный и хорошо одетый, спустился на лестнице, натягивая перчатки. Первое, что он увидел, выйдя на улицу, – это Пьер, ожидающий его с видом угрюмого смирения, в надвинутой на глаза старой шляпе.

Гастон холодно кивнул ему и сказал кебмену, что ему нужно в мельбурнскую тюрьму. После этого молодой человек приготовился шагнуть в кеб, но Пьер подался вперед и положил ладонь на его руку.

– Ну, – негромко проговорил Ванделуп по-французски, стряхивая руку немого, – что тебе нужно?

Пьер показал на кеб, и Гастон пожал плечами.

– Уж конечно, ты не собираешься посетить вместе со мною тюрьму, – издевательски сказал он. – Ты и так туда скоро попадешь.

Пьер кивнул и шагнул к кебу, но Ванделуп оттолкнул его назад.

– Будь проклят этот дурак, – пробормотал он себе под нос, – мне придется его ублажить, иначе он устроит сцену… Ты не можешь поехать! – сказал он вслух.

Но Пьер упорно отказывался уйти.

Эта беседа – вернее, монолог, потому что говорил один Ванделуп – велась по-французски, поэтому кэбмен и служанка у дверей совершенно не понимали, о чем идет речь. И все равно их удивило, как ведет себя грязный бродяга по отношению к элегантному джентльмену. Ванделуп заметил их изумление и решил покончить с этой сценой.

– Ладно-ладно, – сказал он Пьеру по-французски, – забирайся, только живо!

И когда немой залез в кеб, Гастон объяснил кебмену по-английски:

– Этот бедняга живет на моем содержании и хочет повидать друга в тюрьме, так что я возьму его с собой.

Ванделуп шагнул в кеб, и тот отъехал. Все случившееся сильно озадачило кебмена, но все-таки он не отказал себе в удовольствии подмигнуть стоявшей на ступеньках хорошенькой служанке. Служанка пренебрежительно вскинула голову и ушла в дом.

По дороге Гастон ничего не говорил Пьеру – не потому, что не хотел, а потому, что не доверял люку в крыше кеба, который позволил бы кебмену все услышать. Итак, они ехали в молчании, а когда прибыли на место, Ванделуп велел кебмену ждать, а сам пошел к тюрьме.

– Полагаю, ты собираешься войти вместе со мной, – резко бросил он Пьеру, который все еще тащился рядом.

Немой угрюмо кивнул.

В глубине души Ванделуп еще разок проклял Пьера, но вежливо улыбнулся и согласился позволить ему себя сопровождать. С охраной у двери возникли кое-какие трудности, поскольку разрешение на свидание с заключенной было выдано только на имя мистера Ванделупа, однако после больших хлопот им все же удалось войти.

– Клянусь честью! – беспечно заметил Гастон, когда они в сопровождении охранника подошли к камере. – В тюрьму почти так же трудно попасть, как и выйти из нее.

Охранник впустил их обоих в камеру Китти и оставил там.

Девушка в полной прострации сидела на кровати в углу. Когда они вошли, она машинально подняла глаза, и Ванделуп увидел, какое у нее измученное и усталое лицо. Пьер дотащился до дальней стены камеры и равнодушно прислонился к ней, а Ванделуп встал прямо напротив несчастной. При виде его Китти вскочила, на ее осунувшемся лице промелькнуло выражение ненависти.

– А! – горько сказала она, отвергая протянутую руку Ванделупа. – Итак, ты явился полюбоваться на свою работу! Что ж, посмотри по сторонам, посмотри на эти голые стены, посмотри, какой я стала худой и уродливой! Подумай о преступлении, в котором меня обвиняют… И тогда даже ты, Гастон Ванделуп, наверняка останешься доволен.

Молодой человек издевательски ухмыльнулся.

– Вижу, ты по-прежнему хорошая актриса, – насмешливо сказал он. – Не можешь даже повидаться с другом, не произнося высокопарных речей?

– Зачем ты пришел? – спросила Китти, выпрямившись во весь рост.

– Потому что я твой друг, – хладнокровно ответил француз.

– Мой друг! – бросила девушка, с отвращением глядя на него. – Год назад ты разрушил мою жизнь, а теперь пытаешься свалить на меня обвинение в убийстве. И все равно называешь себя моим другом! Воистину, это просто анекдот!

Китти горько засмеялась.

– Мне поневоле пришлось сыграть роль свидетеля, – хладнокровно ответил Гастон, пожав плечами. – Но если ты невиновна, мои показания не будут важны.

– Если я невиновна! – повторила она, глядя на него в упор. – Злодей, ты же знаешь, что я невиновна!

– Ничего подобного я не знаю.

– Значит, ты веришь, что это я совершила преступление?!

– Да.

Китти беспомощно опустилась на кровать и провела рукой по глазам.

– Господи! – пробормотала она. – Я схожу с ума.

– Вполне возможно, – беспечно ответил Ванделуп.

Девушка рассеянно обвела взглядом камеру и заметила Пьера, съежившегося в тени.

– Зачем ты привел с собой своего сообщника? – спросила она, посмотрев на Гастона.

Мистер Ванделуп пожал плечами.

– Дорогая Крошка, – лениво протянул он, – понятия не имею, с какой стати ты называешь его моим сообщником, раз я не совершал никакого преступления.

– Да неужто? – Китти встала и порывисто подалась к нему. – А ну-ка, напряги память!

Гастон с улыбкой покачал головой.

– Нет, думаю, что не совершал. – Он пристально посмотрел на нее и добавил: – Полагаю, ты хочешь очернить меня, чтобы я сравнялся с тобой?

– Трус! – в ярости крикнула девушка, подступая к нему. – Как ты осмеливаешься насмехаться надо мною? Разве мало того, что ты меня погубил, что из-за тебя мне угрожает смерть – тебе еще нужно глумиться надо мной, трус?

– Ба! – цинично ответил Ванделуп, смахивая пылинку с пиджака. – Ты отклонилась от темы. Ты намекала, что я совершил преступление. Может, расскажешь, какое именно?

– Убийство, – шепотом ответила она.

– В самом деле? – невозмутимо ухмыльнулся Гастон, хотя губы его слегка дрогнули. – То же преступление, что и ты? И кого же я убил, скажи, умоляю?

– Рэндольфа Вилльерса.

Ванделуп пожал плечами.

– Кто может это доказать? – презрительно спросил он.

– Я могу!

– Ты? – Француз глумливо усмехнулся. – Убийца?

– А кто может доказать, что я убийца?! – дико вскричала она.

– Я могу, – ответил он, бросив на нее скверный взгляд. – И докажу, если ты не будешь держать язык за зубами.

– Я больше не буду молчать! – Китти со сжатыми кулаками храбро встала перед Ванделупом. – Я преданно пыталась тебя защитить, несмотря на все твои злобные выходки, но теперь ты обвиняешь меня в преступлении, зная, что эти обвинения ложны. А я обвиняю тебя, Гастон Ванделуп, и твоего сообщника, стоящего вон там, – она резко повернулась и показала на попятившегося Пьера, – в убийстве Рэндольфа Вилльерса на Черном Холме Балларата из-за золотого самородка, который у него был!

Ванделуп кинул на нее пренебрежительный взгляд.

– Ты спятила, – холодно сказал он. – Это бред безумной. Твоим словам нет подтверждения. Пьер спал в нашем отеле, когда мистер Вилльерс простился с Джарпером в два часа ночи.

– Я знаю, что это было доказано при помощи какого-то трюка, который ты провернул. Но тем не менее я видела, как ты и он, – девушка снова показала на Пьера, – убили Вилльерса!

– Видела, – с недоверчивой улыбкой повторил Ванделуп. – Скажи мне, каким же образом?

– А! – воскликнула Китти, делая шаг вперед. – Ты мне не веришь, но я говорю правду… Да, я знаю, что когда Мадам Мидас уехала, за ней последовали двое мужчин: один из них был ее муж, желающий ее ограбить, а второй – Пьер, который, согласно твоим указаниям, должен был отобрать золото у Вилльерса, если тому удастся ограбить Мадам. Ты оставил меня спустя несколько минут после того, как я заметила этих двоих, но я, с сердцем, полным любви – какой же я была простушкой! – последовала за тобой, не желая терять тебя из виду даже на короткое время. Я спустилась вниз между камней и увидела, что ты сидишь в узком месте тропы. Любовь уступила место любопытству, и я стала наблюдать, чтобы понять, что же ты собираешься делать. Пьер… этот негодяй, который съежился тут в углу… сошел вниз по тропе, и ты заговорил с ним по-французски. Я не знала, что ты ему сказал, но поняла достаточно, чтобы догадаться – ты замышляешь какое-то преступление. Потом вниз по тропе зашагал Вилльерс, держа под мышкой ящик с самородком. Я узнала в ящике тот, который Мадам Мидас привезла в наш дом. Когда Вилльерс поравнялся с тобой, ты что-то ему сказал; он попытался пройти мимо, но тут из-за скалы выскочил Пьер, и эти двое сцепились друг с другом. Ты схватил ящик с золотом, который выронил Вилльерс, и стал наблюдать за дракой. И видел, что Вилльерс, которому отчаяние придало сил, постепенно одерживает верх над Пьером. И тогда ты шагнул вперед… Да, я видела, как ты выхватил нож Пьера сзади из-за его пояса и пырнул Вилльерса в спину! Потом вложил окровавленный нож в руку Пьера, а Вилльерс упал мертвым, и я убежала.

Китти замолчала, задохнувшись, а Ванделуп, бледный, но сдержанный, уже хотел было ответить, как вдруг их обоих испугал крик Пьера: тот подошел к ним и теперь смотрел на Китти в упор.

– Господи! – воскликнул он. – Значит, я невиновен!

– Вы! – взвизгнула мисс Марчёрст, падая на кровать. – Кто вы такой?!

Человек стащил с головы шляпу и шагнул ближе.

– Я – Рэндольф Вилльерс.

Китти снова завизжала и закрыла лицо руками, а Гастон издевательски засмеялся, хотя бледное лицо и дрожащие губы говорили о том, что веселье его напускное.

– Да, – сказал Вилльерс, швырнув шляпу на пол, – погиб Пьер Лемар, а не я. Мы и вправду дрались, как вы описали, но он, – Рэндольф показал на Ванделупа, – по каким-то своим причинам хотел избавиться от Пьера и пырнул в спину его, а не меня. Он ловко всунул нож мне в руку, и я, ослепленный яростью, подумал, что именно я убил немого. Я боялся, что меня арестуют за убийство, поэтому, как предложил Ванделуп, надел одежду мертвеца и свернул мою. Мы спрятали тело и слиток в одной из старых шахт, а потом спустились в Балларат. Внешне я смахивал на Пьера, если не считать того, что был чисто выбрит. Я отправился в отель «Акация» под именем Пьера, но сначала оставил свою одежду под окном спальни, на которую указал мне Ванделуп.

Вилльерс помолчал, словно припоминая, как все было.

– Ванделуп собирался в театр и велел мне присоединиться там к нему под собственным именем – Вилльерс. Я затащил свою одежду в комнату, переоделся и после, заперев дверь, чтобы люди в отеле решили, будто Пьер спит, выпрыгнул из окна спальни и пошел в театр. Там, как вы знаете, я сыграл свою роль. Когда мы были за кулисами, мистер Вопплс попросил меня выключить газ в его комнате. Я так и сделал, попутно взяв с его туалетного столика черную бороду, чтобы маскироваться под Пьера до тех пор, пока не отращу собственную. Мы отправились ужинать, а потом я расстался с Джарпером в два часа ночи, вернулся в отель, забрался в спальню через окно и уже навсегда переоделся в Пьера.

Рэндольф повернулся к французу.

– Это по совету Ванделупа я притворился пьяницей, чтобы мне не пришлось отправляться на Пактол, где меня узнала бы жена. Потом, как вы знаете, Пьера – то есть меня – уволили. Ванделуп, притворяясь другом немого, получил жалованье мертвеца и купил мне сундучок и одежду. И вот однажды посреди ночи я, все еще изображая Пьера, выскользнул через окно и отправился на Черный Холм, где нашел слиток и принес в свою комнату в отеле «Акация». Потом Ванделуп доставил мне сундук с одеждой, и мы упаковали в него слиток вместе с костюмом, который я носил в момент совершения убийства. Следуя инструкциям, я отправился в Мельбурн, где избавился от самородка… Не спрашивайте, как, – всегда найдутся люди, готовые сделать что угодно за приличную плату. Когда я получил вырученные за самородок деньги, у меня было всего восемьсот фунтов. Человек, который переплавил его, забрал остальное, и мне пришлось отдать шестьсот Ванделупу, поскольку я считал, что нахожусь в его власти. Я не осмелился ему отказать, иначе он донес бы, что я – убийца Пьера Лемара. А теперь я узнал, что все это время был невиновен, что Ванделуп пугал меня призраками… Он, а не я – убийца Пьера Лемара, и вы можете это доказать!

Во время этой речи, которую Китти слушала с широко раскрытыми глазами, Гастон стоял неподвижно, обдумывая, как ему спастись из этой западни. Когда Вилльерс договорил, француз вскинул голову и дерзко посмотрел на обе свои жертвы.

– Судьба дала вам карты в руки, – холодно сказал он, – но я еще не побежден, мой друг. Могу я спросить, что вы намерены делать?

– Доказать свою невиновность, – храбро ответил Вилльерс.

– Неужто! – осклабился Гастон. – За мой счет, полагаю.

– Да! Я обвиню вас в убийстве Пьера Лемара.

– А я, – быстро сказала Китти, – удостоверю, что Рэндольф Вилльерс невиновен.

Ванделуп повернулся к ней с гибкой, жестокой грацией тигра.

– Сперва ты должна доказать собственную невиновность, – заявил он негромко и свирепо. – Так-то! Если ты можешь повесить меня за убийство Пьера Лемара, я могу повесить тебя за убийство Селины Спроттс. Да, хоть я и знаю, что ты ее не убивала.

– Ах! – выпалила Китти, рванувшись вперед. – Ты знаешь, кто совершил преступление!

– Знаю, – медленно ответил француз. – Человек, который намеревался убить Мадам Мидас. Тот самый человек, который ненавидит ее и желает ей смерти… ее муж.

– Я? – вскричал Вилльерс, шагнув к нему. – Ложь!

Ванделуп тоже сделал шаг к нему навстречу.

– Нет, не ложь! – В его голосе слышался гнев. – Вы последовали за мной к особняку мистера Меддлчипа и спрятались среди деревьев на лужайке, чтобы наблюдать за домом. Вы увидели, как Крошка вышвырнула пузырек, и подобрали его. Потом отправились в Сент-Килду и, перебравшись через стену, совершили убийство, а она, – Гастон показал на Китти, – видела, как вы это сделали. Я встретился с вами на улице рядом с домом после того, как вы совершили преступление. – Он вдруг стремительно сунул руку в карман Вилльерса. – И пожалуйста, вот пузырек с ядом!

Ванделуп показал Китти тот самый пузырек с двумя красными ленточками, который она выбросила.

– Он фальшивый! – в отчаянии закричал Вилльерс, видя, что все улики против него.

– Тогда докажите это! – холодно сказал француз и постучал в дверь, чтобы вызвать охрану. – Попробуйте спасти свою шею, прежде чем подвергать опасности мою!

Дверь открылась, появился охранник.

Китти и Вилльерс глядели друга на друга, скованные ужасом, а Ванделуп, не сказав больше ни слова, быстро покинул камеру. Охранник поманил Вилльерса, веля ему выходить, и тот с глубоким вздохом повиновался.

– Куда вы сейчас? – спросила Китти, когда Рэндольф направился к двери.

– Куда? – переспросил тот. – Я иду повидаться со своей женой!

С этими словами Вилльерс покинул камеру.

Выйдя из тюрьмы, он увидел быстро удаляющийся кеб, в котором уезжал Ванделуп. Рэндольф безнадежно посмотрел ему вслед.

– Господи, – пробормотал он, запрокинув к голубому небу лицо, искаженное ужасным отчаянием. – Как мне вырваться из лап этого дьявола?!