Жарко. Поднимается солнце. Вы радуетесь его сиянию, потому что можно увидеть пески далеко вокруг. Но температура начинает повышаться. Пройдет совсем немного времени, и придется искать укрытие от обжигающего света. Вы перераспределяете свой вес, готовясь начать движение. Песок немного проседает под ногами. Практически невозможно поставить ногу твердо, и вы с каждым шагом чувствуете, будто теряете равновесие, сильно отклоняясь то вперед, то назад. Лучше бы остаться на камнях в паре метров слева, но выбирать не приходится. Вам нужно быть на песке, если хотите оседлать червя.

Песчаные черви – самый запоминающийся образ в «Дюне». Фрэнк Герберт создал для нас ряд интересных персонажей, от Харконненов до Атрейдесов, от Бене Гессерит до фрименов, но образ червей всегда присутствует в нашем сознании. Есть что-то величественное и одновременно пугающее в этих существах, живущих и передвигающихся под землей. Они вырываются наружу без предупреждения, разгоняя людей и нарушая всякий ход вещей. Всем приходится существовать, учитывая активность червей. При этом черви не являются полноценными персонажами книги, поскольку не обладают свойствами личности: у них нет никаких намерений, мечтаний, целей или желаний. Они всего лишь существуют, а всем остальным приходится под них подстраиваться.

Рассматривать мир Дюны с философской точки зрения немного странно. От начала и до конца она пронизана срочностью. Кругом опасность и каждый перескакивает от одной задачи к другой, едва ли находя время заботиться о собственных нуждах. Ни у кого нет времени на отдых, тем более на раздумья, и совершенно нет возможности философствовать. Если я или кто-то другой решаем поразмышлять о философской составляющей Дюны, то это из-за того, что мы находимся в иных условиях. У нас есть то, чего не хватает им: возможность размышлять на досуге. Мы можем отстраниться на время от бесконечного напора повседневной жизни и задуматься о вещах, которые мы делаем и почему мы поступаем именно так.

Для философского размышления требуется свободное время, но прогулки в парке для этого будет мало. Не всякий может просто прогуливаться и размышлять о чем-то, принимая вещи такими, какие они есть, и называть себя философом. Философия больше похожа на добычу ископаемых. (Она может даже метафорически поднимать пыль!) Когда мы занимаемся философией, мы погружаемся в идеи, находим в них то, что скрыто в глубинах, извлекаем руду, фильтруем и проверяем ее, чтобы найти ценные самородки. Особенно сложно вести добычу в глубоких слоях смысла жизни. Трудно решить, с чего начать. Аристотель предлагает начинать с изучения взглядов мудрецов. Нужно приложить все усилия, чтобы понять их идеи, исследуя разные точки зрения по очереди и дополняя наше восприятие тем, что уже изучили. В таком случае я предлагаю уделить немного нашего свободного времени и поразмышлять о жизни в Дюне философски.

Если бы Аристотель был знаком с Гербертом, то причислил бы его к мудрецам, ведь Герберт дал нам несколько сильных жизненных историй. Каждая из этих историй представляется хорошей, плохой или неоднозначной. Говоря об этих историях серьезно, раскапывая их на предмет того, что они могут сказать о смысле жизни, мы находим интересную философскую позицию. Конечно, «Дюна» никак не защищает эту позицию и это не философская работа по своему определению. Однако она дает пищу для некоторых философских размышлений. Так что, хотя мысли о молящихся монахах и монахинях, о Сизифе, катящем на гору камень, или о, возможно, выбранном наугад числе 42, были бы более уместны, эти рассуждения упускают нечто, что «Дюна» припасла для нас: динамичную борьбу, которую олицетворяют наездники червей.

Позвольте накрыть для вас метафорический стол с объяснениями. Вернемся из песков пустыни прямо на пир, который герцог Лето Атрейдес организовал, когда его семья впервые прибыла на Арракис. Лето пригласил банкиров, торговцев, политиков – всех, кто на Арракисе или за его пределами имел широкие связи. Это был пир, выходящий далеко за рамки нашего представления о трапезе. Больше, чем момент рефлексии, чем шанс на разговор или чем все более распространенная форма перекуса перед телевизором. Атредейсы показали гораздо большее. Это была церемония, изобилующая ядоискателями и серебряной посудой, но сохранившая идею расслабленной общей трапезы.

Леди Джессика настояла на проведении общественного ужина в надежде построить более тесные общественные связи между Атрейдесами и местными банкирами, контрабандистами, торговцами и политиками. Суфир Хават не видел в такой встрече ничего, кроме опасности. Герцог Лето тоже едва ли наслаждался процессом. Он менял церемонии и планировал манипулировать гостями. В какой-то момент он даже испытывал гостей, вылив часть своей воды на пол после тоста. Конечно, остальные должны были последовать ритуалу, но это напрягло их. Когда-то гости считались высшим классом на Арракисе. У них всегда было достаточно питьевой воды, но такой жест Герцога показывает больше, чем некоторые могут представить. Все это время Лето и Джессика наблюдали и запоминали. Они оценивали характер каждого из гостей, подмечая отношения между ними, их любовь и ненависть, их заботу и сомнение.

Для Джессики и Лето эта ночь – долгосрочное планирование. Они готовились и обосновывались. Им еще приходилось осторожно оценивать положение, чтобы не ошибиться в выборе своего места в этом новом мире. У них были планы, так как они пришли не с пустыми руками, хотя и многое оставили позади. Этот ужин был им необходим, чтобы снова встать на ноги.

В этом отношении их мир не так далек от нашего. Конечно, не многие из нас посещают торжественные ужины в больших залах с ядоискателями. Но мы действительно часто оказываемся в подобных ситуациях. Будь то новая работа, новый город, новая семья или все упомянутое вместе, мы часто попадаем в ситуации, когда нам нужно наше предчувствие будущего. В особые моменты к нам приходит предвидение того, что должно случиться или как сложатся обстоятельства, но оборотной стороной этого чувства является его неопределенность. Церемонии неясны, значения изменчивы, и мы, почти как Лето и Джессика, часто вынуждены действовать до того, как полностью поймем ситуацию. Тем не менее у Лето и Джессики есть время. Им удалось организовать торжественный ужин, пусть и в спешке, но они не смогли насладиться им. Поражает, насколько мало удовольствия можно наблюдать в описаниях Гербертом трапезы во всей «Дюне». Кажется, никто не испытывает удовольствия, но никто этим фактом и не обеспокоен. Ни у кого нет такой роскоши. Тем не менее, хотя Лето и Джессика находятся в спешке, они ловят момент спокойствия, когда можно начать думать о том, как влиться в общество. Но Харконнены разрушат все их планы.

На следующий день после знаменательного ужина, до того, как взошло солнце, Харконнены разрушили все стремления Атрейдесов. Юз выполнил свою миссию, но был убит в процессе. Харконне-ны привели в исполнение гениальный план, обойдя тщательную и мощную тренировку Юз, которая, предположительно, запрещала ему наносить вред людям. Они обнаружили слабое звено, которое делало Юз уязвимым: его жену Ванну.

План Харконненов многое говорит о них. Они не жестоки. Нет ничего излишнего или беспричинного в их действиях по отношению к Юз и Ванне. Они не упиваются не знающей меры жестокостью и причиняемой болью. Но также в них нет и сожалений о том, что их план требует настолько радикальных мер. Харконнены осознают тот риск, с которым сталкивается Юз, и то, что он совсем не рад быть пешкой в их плане, но у них нет к нему сострадания. Для Юз идея захватить Лето и отдать на милость Харконненов противоречит его внутренней сути. Зная, кем был Юз, что от него ожидать и где его место в мире, Харконнены сделали на него ставку. Но они видели в нем лишь инструмент, который нужно эксплуатировать, чтобы двигаться вперед по пути накопления власти. Ничто не указывает на то, что Харконнены когда-либо боролись с решением воспользоваться кем-то. Совершенное ими настолько ужасно, что у кого-то может возникнуть соблазн думать, что они не осознавали тот вред, который был причинен Юз.

Присмотревшись к Дому Харконнен получше, мы можем глубже понять, ради чего они живут. Барон Владимир Харконнен – тучный человек. Требуются специальные суспензоры, чтобы поднимать его огромное тело. Здесь возникает двойственная картина. С одной стороны, от такого большого веса «разит властью». Это авторитет. Значимость во плоти. Такая тучность говорит о власти больше, чем просто о естественном желании поесть или о неестественном росте организма. В конце концов, власть нужна каждому. Длинная вереница философов признавала, что власть необходима, что каждое существо должно стремиться к власти или полностью отказаться от всех притязаний. Власть обеспечивает универсальные методы для того, чтобы получить то, что мы хотим, неважно, что именно. Мы можем быть разными и хотеть разного, но все мы желаем власти. И это естественно, в этом есть смысл. В этом желании нет ничего жадного и извращенного, по крайней мере в его необходимости.

Однако в случае с бароном Владимиром Харконненом мы видим совсем другую картину. Он перешел предел естественной потребности в пище. Он жирен, не может двигаться без посторонней помощи, но все еще не чувствует стыда за свою тучность. Вместо этого вес сообщает его самое сокровенное желание: власть. Власть за пределами естественного желания. Власть за пределами необходимого. Харконнены накапливают власть только для себя и также используют ее для возможности уничтожения Дома Атрейдес и устранения Юз в процессе. Все во имя их стремления накопить больше власти.

В конечном итоге Дом Харконнен представляется неприятным образом. Они не образец для подражания. Отрицательные персонажи, стоящие предупреждением у истоков «Дюны» и показывающие, как не надо жить. Несмотря на весь свой вес, Харконнены кажутся полыми. У них мало запоминающихся черт, мало сентиментальной привязанности и даже мало чувства целостности. Владимир видит надобность в последователе, в необходимости кому-то покровительствовать, потому что иначе смерть оборвет его власть, но он не отождествляется с молодым человеком. Точно как Фейд-Раута не отождествляется с Бароном. Они нужны друг другу, чтобы накопить больше власти. Их свела вместе удача, и они получили шанс работать вместе столько, сколько потребуется, но власть – единственное, что удерживает их вместе.

Если сказанное правдиво, и мы приговариваем Харконненов прозябать в униженном и бесполезном существовании, то что предполагается для нашего мира? В какой-то мере мы похожи на них. Мы нуждаемся во власти. В то же время мы бы хотели верить, что у власти есть цель. Улучшит ли нашу жизнь преумножение власти, зависит от того, что мы с ней делаем. Путь Харконненов привел их к изоляции друг от друга и от остального социума таким образом, который большинство из нас посчитает пугающим. И это важный урок. Нас отталкивает то, как они обошлись с Юз. Их поступок кажется особенно разрушительным не только потому, что Юз погибает, или потому, что буквально разрушает его физически, но и потому, что уничтожает его идентичность. Таким образом, можно считать, что идентичность способствует нашей благополучной жизни.

С этой точки зрения, мы не видим того, что Харконнены нам дают. Вместо этого нам оставлено своеобразное предупреждение. Их черты, скрытые в нас, нельзя игнорировать, потому что они приведут к ужасному концу, если возобладают. Мы многое потеряем. Наши идентичности, которые придают нашим жизненным историям интерес и смысл, превратятся всего лишь в бесполезное тщеславие, которому предназначено расставлять ловушки для наших противников.

Фримены занимают другой конец установленного континуума, и их жизнь проливает больше света на ценность идентичности. Как группа они ищут власти, но только потому, что она им нужна для благих целей. Внутренне у них есть жесткие ритуалы, которые передают закрепленное, идеальное и вечное чувство смысла. Фримены никогда не задаются вопросом, как действовать. Им не нужно задумываться о том, кто они и что они делают. Они живут на земле, медленно трансформируя ее, проявляя собственную волю и используя свою власть, но лишь для восстановления этой земли. Они хотят восстановить Арракис до состояния, в котором планета была до того, как стала центром торговли Пряностью.

Как Пол вскоре выяснил, жизнь среди фрименов полна правил и ритуалов. Поражает, что никто не желает оспаривать эти правила. Хотя фримены настроены антифилософски, они вызывают гораздо больше симпатии, чем Харконнены. На каждый вопрос о том, как им жить и как действовать, у фрименов уже готов ответ. Для каждого квадратного метра земли есть название, цель и изобретенный список правил о том, кто и что может там делать. И хотя никто никогда всерьез не оспаривал эти правила и смыслы, Герберт дает нам несколько объяснений того, как фримены пришли к этому состоянию.

Жесткий климат сыграл в этом ключевую роль. Под палящим солнцем истекающие потом фримены должны работать сообща. У них нет времени на споры и рассуждения. Однако, одновременно с этим, лишь сложными обстоятельствами всего не объяснить. Они бы могли давно покончить с такой жизнью. Могли сдаться, продавать Пряность, сделать на этом состояние и уехать. Если бы они жили ради удовольствия, так бы и поступили. Стремись они к власти, такой ход вещей был бы неизбежен. Но они так не поступили. Что-то еще держало фрименов на Арракисе.

Этим чем-то была их идентичность. При объяснении фрименских ритуалов Фрэнк Герберт каждый раз обращается к прошлому. Из этих объяснений мы узнаем о древних обрядах и великих правителях, которые определяли порядок вещей в истории. Узнаем о пророках, которые предсказывают будущее и взывают к великому возвращению культуры фрименов. На этих правилах и установках, на сильном чувстве привязанности друг к другу и особенно к прародителям построена осмысленная жизнь фрименов, устремленная в одном направлении. И, кажется, все довольны.

История фрименов питаема Водами жизни и червями. Есть многое, что фримены не до конца понимают. Они не знают, откуда берется Пряность. В ней нуждаются, ее обменивают, но не культивируют. Фримены собирают только ту, что могут найти. Точно так же, как они седлают червей и знают достаточно о том, как контролировать или избегать их. Но они никогда не пробовали их приручать. Вода жизни важна, но запретна. Они никогда не испивают ее много, не упиваются ею. Структуры, что формируют их идентичность и их жизнь, они оставляют непознанными и за гранью их власти. Они действуют в пределах данной им идентичности и никогда не сомневаются в ней или не ищут чего-то большего.

У Герберта мы находим большую симпатию к подобной жизни. Когда Джессика и Пол находят приют в пустыне, они избавляются от нервозного ощущения скрытой повсюду угрозы. Они становятся гораздо более уверенными, так как они знают, чему могут доверять. Хотя во всех последующих событиях прослеживается поспешность, жизнь у фрименов, кажется, безопаснее. Даже если они сталкиваются с реальной угрозой, а встретят они ее немало, их жизни что-то да значат среди этих людей.

Но индивидуальная жизнь фрименов не встраивается в такую концепцию. Пока идентичность и традиции, поставленные на рельсы, держат человеческое желание власти под контролем, жизнь задыхается. Индивидуальность исчезает, когда мертвых забывают. Лишь некоторым удалось стать легендами, и даже тогда их жизни причисляются к всеобщей истории. Они превращаются в ее необходимую ступень.

Что эта история рассказала нам о благополучном существовании? На руках имеется более позитивное представление об идентичности. Для фрименов она не инструмент, как мы видели ее у Харконненов. Они серьезно к ней относятся, и она держит их естественное желание власти под контролем. Она придает форму их стремлению. У них есть конкретные цели, которые они преследуют, уверенные в их ценности, и у них даже есть обряды, ритуалы и сказания, которыми эти цели сопровождаются. Если верить идее Герберта, идентичность нужна, чтобы придавать конкретную форму нашему выбору и понимать, кто мы такие. И только после этого мы можем задаваться вопросом, как нам жить. Одновременно с этим осмысление жизни у фрименов задушено. Они многое не понимают в своем собственном существовании. В этом отношении Пол и Джессика всегда заинтересованы в причинах, стоящих за традициями, и кажутся лучшими примерами. Так что нам остается модель идентичности, которая показывает ее ценность и предел. В ней есть нечто положительное, но если воспринять ее слишком серьезно, она заглушит нечто важное для благополучного существования. Если мы находим жизнь фрименов более предпочтительной жизни Харконненов, но все еще неудовлетворительной, нам следует искать недостающее в другом месте.

Присоединившись к фрименам, Пол должен был изменить ход вещей, переизобрести ритуал. Пол даже получил возможность видеть будущее и узнавать смысл событий, которые еще не произошли. У его силы есть границы. Его понимание увиденного ограничено, но, в отличие от остальных фрименов, он не обязан постоянно оглядываться на прошлое. Поэтому Пол изменит все раз и навсегда.

Это исследование жизни Харконненов и фрименов дает нам более приближенное к реальности и углубленное понимание того, как люди могут осознанно существовать в этом мире. Атрейдесы находятся ровно между Харконненами и фрименами. И это те самые Атрейдесы, которые могут научить нас многому о том, как нам жить.

Можно указать на ряд событий в «Дюне», когда Атрейдесы принимали решения, выходящие за предел их идентичности и традиций, которые стремились к власти на службе у других, чьи дела шли, судя по всему, более благополучно. Полу пришлось нарушить порядки фрименов, чтобы выжить в пустыне. Леди Джессика поступила так же и разорвала связь с Бене Гессерит. Они оба относятся к власти с осторожностью, прекрасно понимая, что она способна сотворить с их жизнями и Вселенной. Однако лучше всего можем мы наблюдать правильное отношение к жизни в момент краха. Темнейший час для Дома Атрейдес: ужин перед похищением Лето Харконненами.

Можно посчитать, что именно в этот момент Лето совершил ошибку. Хотя сюжет никак не предвещал такого промаха, именно это событие привело к его гибели, именно здесь лучше всего виден нрав Лето. Он начал застолье с уничтожения старой традиции. Обычно гости окунали свои руки в воду, стряхивали ее на пол, вытирали руки полотенцем и тоже бросали, чтобы они впитали воду. Во время ужина эти мокрые полотенца обычно выносили на улицу и отдавали попрошайкам. Реакция Лето на это была предсказуема для многих из нас. Он был в ужасе. Он прерывает церемонию и укоряет низшие классы. Бедность заставила их принять воду и полотенца, которые другие выбросили. И это кажется для него недопустимым. Лето разрывает связи с местной культурой и отказывается от традиции. В общем и целом это кажется положительным поступком.

Но есть и обратный эффект. Как только Лето отдал приказ, на лице слуги он мог прочитать, что подрывает местную экономику. Слуге можно было забрать полотенца обратно и продать их. Лето почувствовал ее неприязнь, но настоял на выполнении приказа. Он хотел, чтобы воду раздали без вытирания ее с пола. Сам того не желая, он урезал заработок слуги.

Он не видел того, как несправедливые традиции формировали их собственную экономику. Людям приходилось полагаться на них. Традиции хотя бы обеспечивали их деньгами, и многие из них придавали жизни людей смысл. Они привыкли считать себя слугами и нищими. Они знали свое место и обретали в нем свой смысл, даже если чужак мог посчитать их роль несправедливой. Лето выступил с желанием принести изменения. Он применил свою власть в попытке сделать что-то положительное. Он нарушил хрупкое равновесие, и его благотворительный жест не вызвал понимания.

В продолжение вечера Лето использовал воду в своих собственных целях. Как уже упоминалось ранее, он вылил немного воды на пол после произнесения тоста. Его намерением было проверить гостей, посмотрев на их реакцию. Желание власти завладело волей Лето, так как, использовав воду ради себя, он встал на опасный путь, угрожающий даже его жизни. Он не испил ее и не использовал для мытья. Он ввел ее в политическую игру. И эту воду можно было также отдать нищим. У Лето могла быть более благородная цель, но нет. Это знак. Его действия были не совсем понятны и не соответствовали моменту. Они не сходились с контекстом, в котором они бы сработали. Лето использовал самый ценный ресурс, чтобы заработать политическое влияние.

Что нам дают эти события? Как мы должны судить Лето?

Вопросы не из легких. Фримены и Харконнены производили более ясное впечатление. Возможно, наши прошлые наблюдения смогут помочь. С помощью Харконненов мы подытожили, что власть необходима для благополучия, но одной ее недостаточно. Для нас то, что Харконнены сделали с Юз, показалось особенно жестоким, и мы сделали вывод, что идентичность в каком-то своем значении означает продолжение жизни. Фримены устремлены в другом направлении. Пожалуй, нам нужно немного дистанцироваться. Погруженные в идентичности, традиции и обычаи, мы тонем. То, что мы видим в Лето, может быть в некотором роде этим пространством над идентичностью, традициями и обычаями. Свое первое появление он начал с разрушения местной культуры.

На первый взгляд, можно подумать, что мы восхищаемся Лето, потому что он способен на моральные поступки. Прерывая традицию отдавать воду, собранную с пола, нищим, Лето поступил так из чувства сострадания и справедливости. Но даже в этом случае его первый поступок кажется неуклюжим и бестактным, хотя с моральной точки зрения его легко объяснить. Бестактность заключена в разорванных узах, которые остались позади. Он уничтожил одну традицию и порядок вещей, не создав для людей что-то новое. Позже, когда Лето пролил воду, он узнал нечто новое о своих гостях, но не трансформировал это знание во что-то более значимое. В нем мы видим динамичную взаимосвязь измененного понимания и попыток получить власть через правильные поступки в традиционном духе, на основе которого формировалась жизнь на Арракисе веками. За неимением лучшего определения скажем, что Лето не олицетворяет добродетель. Герцог отошел от традиций, чего не делали фримены. Кроме этого, он стремился возвыситься, но не связал людей с их прошлым таким способом, чтобы можно было принять его благородные свершения.

Умение сочетать эти процессы – изящно выйти за рамки понимания традиций, но в каком-то роде сохранить узы и не накапливать власть для собственного блага – требует определенного мастерства. Чтобы достичь его, кому-то надо находиться в постоянной борьбе, уравновешивая сомнения и тщательно обдумывая следующее подходящее действие. Нет инструкции или безопасного пути. Контекст и история важны, но они не могут определять каждый шаг.

События сразили Лето. Но там, где он пал, Пол и Джессика преуспели. Они использовали ресурсы культуры фрименов, которые они смогли найти в пустыне, чтобы полноценно воссоздать их, казалось бы, разрушенную жизнь. Пол и Джессика заполучили власть, ловко нарушив культурные правила; но каждый раз они восстанавливали социальные узы, показывая фрименам новый путь вперед и создавая новое, более сильное и справедливое общество. Им удалось изменить правила не просто по своей воле, но таким образом, который отвечал нуждам ситуации и сохранял фрименов едиными. Пол метался между ощущением себя как Атрейдеса, вовлеченного в смертельную борьбу за власть с Харконненами, и как своей новой идентичности Муад’Диба. Он посмотрел в будущее и увидел справедливый и осмысленный мир, в котором Арракис покрыт зеленью, где жизнь безопасна, а общество развивается. Чтобы достичь такого будущего, Пол должен был поставить себя выше культурных рамок, в которых находились фримены, но и не пасть перед одержимостью жаждой власти, как случилось с Харконненами. Это была борьба без правил. Вместо них его направляли видения, смутные идеалы, которые он понимал, как мог. И Пол всегда был чутким по отношению к нуждам окружающих его людей.

В конечном счете Пол и Джессика испробовали Пряность. Цвет их глаз сменился на голубой. Это интересное наблюдение. Глаза – первое, что мы замечаем, когда смотрим на человека. Видеть кого-то – значит видеть его глаза. А их цвет – это образ, который они являют миру. И этот образ, они являют другим. С другой стороны, глазами мы смотрим на окружающий мир.

Пряность проникает повсюду. Она создает жизнь и придает ей смысл, находясь в центре любой деятельности. Пока люди Арракиса боролись за существование, пока Атрейдесы пытались найти себе новый дом, пока Харконнены пытались управлять новым миром, Пряность была на заднем плане. Некоторые люди погрузились в нее, кто-то отстранился в попытке контролировать ее, а двое, Пол и Джессика, попытались пойти обоими путями. Они постарались жить осмысленной жизнью на пути добродетели.

Добродетель, как было уже описано, не определена, и концовка «Дюны», оставляет нас с чувством неопределенности. Пол теперь крепко связан со своей ролью Муад’Диба, но его сражения с Императором возвращают обратно его прошлую идентичность. Он был известен как Атрейдес и теперь должен был балансировать меж двух своих самоопределений. Нет уверенности, что он справился с этим успешно. В конце книги Пол возвысился до императорского трона. Он преобразовал власть, управляющую Вселенной. По меркам Харконненов, он пошел крайне правильным путем.

Тем не менее от всего этого остается неприятное ощущение. Тот путь, которым он достиг победы, поставил под угрозу весь Арракис и даже Вселенную. Нас беспокоит, что его жажда власти в итоге затмила все. Даже если в этом была необходимость, мы не можем избавиться от этого чувства. В то же время его идентичность Муад’Диба обрела собственную жизнь с фрименами. Пол должен готовиться к противостоянию с самим собой, и далеко не ясно, закончится ли оно в пользу лучшей стороны.

На этом моменте заканчивается книга. Развязка нам неизвестна. Но финал получился мощный. В нем заключено нечто важное, касающееся нашего отношения к жизни. Любое равновесие, которое мы находим, любой момент, когда у нас получается возвыситься над традициями и идентичностями, которые формируют нас, и двигаться вперед, не забывая о прошлом, – все это оказывается временным. Так было всегда. Борьба за благополучное существование должна продолжаться. Ни один из предыдущих шагов не гарантирует успеха в будущем.

В таком случае образ, с которым мы остаемся после прочтения «Дюны», это наездники червей. Они в пустыне, стоя на барханах, пытаются оседлать червя. Черви не похожи на машины. Они не движутся просто туда, куда нам надо. Они даже не похожи на лошадей. Черви живут под землей, большую часть времени скрываясь от глаз. Они вырабатывают Пряность, которая вырывается на поверхность, неизвестным образом. Их можно призвать, но никогда не получится полностью их контролировать. Все, что могут сделать наездники червей, – это оценить обстановку, насколько увереннее можно ступать по песку и попытаться оседлать червя, когда представится возможность. Наездники остаются на поверхности. Не зарываются вместе с ними под землю. Не являются частью земли и не отрываются от нее. Они борются за то, чтобы оставаться посередине. Это образ борьбы за смысл существования, который стоит того, чтобы о нем поразмышлять, так как, в отличие от любых других персонажей «Дюны», у нас есть свободное время, необходимое для философских размышлений.