3
Форзиция, магнолия и названия внутри названий

Каждый год ранней весной, когда лужайки и сады моего родного города еще серо-коричневые, а в тенях зданий таятся сугробы, на раннецветущих деревьях и кустарниках распускаются почки. Я всегда с нетерпением жду всплесков цвета, которые озаряют прохладные весенние деньки: веселую желтизну форзиций и утонченную розоватость магнолий. Я знаю эти растения, как и их названия, много лет, но лишь недавно я понял, что в этих названиях таятся имена людей, вложенные в них, как этимологические матрешки.

Форзиции и магнолии – это те редкие примеры, когда обиходное название является, по сути, латинским названием рода. Форзиция – небольшой род, насчитывающий около десятка видов, большинство из которых произрастают в Восточной Азии. Род магнолия отличается бóльшим разнообразием: в нем около 200 видов из Восточной Азии и Нового Света. Представителей обоих родов выращивают в садах в умеренных широтах по всему миру, и эти цветущие деревья и кустарники узнает каждый. А вот что далеко не каждый может различить, так это имена людей, скрывающиеся в этих названиях. Если хорошо подумать, я мог бы догадаться, что слово «форзиция» чем-то похоже на фамилию Форсайт, но не более того. Об этимологии названия «магнолия» я не имел ни малейшего представления, но, как выяснилось, действительно существовал человек по фамилии Маньоль (Magnol). Как и следовало ожидать, за каждым названием скрывается своя история.

Название «форзиция» было дано этому растению в 1804 г. Мартином Валем, норвежским ботаником, который учился у Линнея и опубликовал несколько каталогов названий растений. Именно в то время растение, сегодня известное как форзиция, привлекло внимание европейских ботаников. Другой ученик Линнея, Карл Петер Тунберг, дал этому японскому виду название Syringa suspense. Таким образом, оно попало бы в род сирень (Syringa), но Валь резонно предположил, что это неверно, и придумал новое родовое название – Forsythia.

Хотя он нигде об этом не говорит прямо, можно с уверенностью предположить, что Валь таким образом отдал дань уважения Уильяму Форсайту, шотландскому ботанику и садоводу. Форсайт был одним из основателей Королевского садоводческого общества, управляющим двумя королевскими садами (в Кенсингтонском и Сент-Джеймсском дворцах) и широко известным специалистом по болезням и повреждениям деревьев. Кроме того, когда Валь опубликовал свое название, Форсайт считался среди ботаников весьма противоречивой фигурой. Он изобрел состав, названный им «замазкой», – смесь золы, навоза, мочи, мыльной пены и других неприятных ингредиентов, которые, как он утверждал, можно было наносить на поврежденное дерево, чтобы исправить дефекты древесины. Это было важно, потому что британский флот отчаянно нуждался в дубовых досках для военных кораблей, чтобы сражаться во французских революционных и Наполеоновских войнах. Форсайт получил от британского правительства субсидию в размере 1500 фунтов стерлингов – около 130 000 фунтов стерлингов в сегодняшней валюте – для продолжения работ над замазкой. Эта довольно щедрая награда сделала Форсайта предметом насмешек со стороны соперников-ботаников и вызвала бурю споров, пари, оскорблений и обид с обеих сторон. Назвав форзицию в честь Форсайта, Валь, по сути, выбрал сторону в споре, объявив, что он за обмазывание деревьев навозом. Только после смерти Форсайта и появления названия «форзиция» садоводческое сообщество пришло к единому мнению: замазка Форсайта – бесполезна, а форзиция, она же форсайтия, – прекрасна.

История магнолии совсем иная. Название этому растению в 1703 г. дал Шарль Плюмье, французский ботаник, участвовавший в трех ботанических экспедициях во французские владения в Вест-Индии. Его магнолия была родом с острова Мартиника. Полное название звучит как Magnolia amplissimo flore albo, fructu caeruleo, или «Магнолия с большими белыми цветами и синими плодами» (Плюмье работал до изобретения Линнеем биноминальной системы; сегодня этот вид известен под более кратким названием Magnolia dodecapetala). Описание вида включало в себя многословное посвящение, которое начиналось с отсылки к «прославленному Пьеру Маньолю, советнику короля, профессору Академии врачей и профессору Ботанического сада в Монпелье». В этом Пьер Маньоль был очень похож на Форсайта: высокопоставленный сотрудник ботанического учреждения, занимающий высокое положение в обществе благодаря должности при дворе. Но представленная в таком свете история Маньоля вводит в заблуждение: его реальная жизнь куда интереснее и перекликается с современностью.

Пьер Маньоль родился в 1638 г. в Монпелье, на юге Франции. Во Франции эпохи Ренессанса Монпелье был крупным центром торговли и образования, где находилась знаменитая медицинская школа. Там же располагался первый во Франции ботанический сад – Королевский ботанический сад Монпелье, где изучали медицину и фармакологию (в XVI–XVII вв. ботаника и медицина были настолько тесно переплетены, что, по сути, представляли собой один предмет). Поэтому Монпелье оказался идеальным местом для Маньоля, чьи интересы были связаны с ботаникой и медициной, и к 1659 г. он завершил там медицинское образование. Однако он не занимался врачебной практикой, а предпочитал бродить по сельской местности, изучая и собирая растения; его первая крупная публикация была посвящена флоре окрестностей Монпелье. В 1668 г. в университете освободились места на двух кафедрах, и в качестве претендентов на эти должности рассматривали Маньоля и еще четырех других ботаников. У Маньоля была выдающаяся репутация, он превзошел других кандидатов на экзамене, и его имя было представлено королю для высочайшего назначения. Однако его кандидатуру отвергли – не потому, что король считал Маньоля плохим ботаником, а потому, что Маньоль был протестантом – принадлежал к гугенотскому меньшинству.

Еще до рождения Маньоля Франция сильно пострадала от религиозных войн между католиками и протестантами, которые закончились в 1598 г., когда король Генрих IV издал Нантский эдикт. Этот эдикт предоставил французским протестантам гражданские права, в том числе право занимать должности в государственных учреждениях, например на университетских кафедрах, к чему и стремился Маньоль. Однако то, что написано в законе, не всегда соблюдается на практике, и в конце XVII в. французские протестанты сильно страдали от дискриминации, как неофициальной, так и официальной. Король Людовик XIV (внук Генриха) был особенно враждебно настроен по отношению к протестантам: помимо прочего, он отказывал им в официальных назначениях и даже расквартировывал в их домах королевских драгун, которые вели себя весьма грубо. Отказ назначить Маньоля на эту должность был всего лишь еще одним свидетельством того, что король ни во что не ставил Нантский эдикт. В 1685 г. Людовик его просто отменил, оставив протестантам вроде Маньоля три варианта: жить, постоянно подвергаясь притеснениям, покинуть Францию или принять католическую веру. Сотни тысяч людей покинули страну, Маньоль же хоть и неохотно, но перешел в католичество. Поэтому в 1687 г. он наконец получил официальное назначение, став демонстратором растений и преподавателем ботаники на медицинском факультете. Впрочем, эта должность в университете отнюдь не была руководящей, – скорее всего, его приверженность к католической религии все еще не вызывала достаточно доверия для того, чтобы Маньоль мог занять более престижное место. В конце концов в 1694 г., когда ему было уже 56 лет, он получил назначение в Королевский сад в Монпелье и стал профессором медицины и директором ботанического сада. Больше трех десятилетий ему отказывали в подобных должностях, несмотря на репутацию одного из самых способных ботаников Франции.

Самый значительный вклад, который Маньоль внес в ботанику, – его труд «Prodromus», опубликованный в 1689 г. В нем он перечислил все известные на тот момент растения мира и представил их общую классификацию. Таким образом, он предпринял первую в истории попытку систематизировать растения, объединив их в семейства (аналогично уже принятой практике для животных). В предыдущих трудах, посвященных растениям, их чаще всего просто перечисляли в алфавитном порядке, а Маньоль, разделив их на семейства, попытался выявить естественные группы растений со сходными признаками. В последующие столетия появится множество конкурирующих систем классификации. Система Маньоля была не только первой, но и одной из лучших ранних попыток. Дело в том, что он устоял перед искушением отдать приоритет одной категории признаков (как через 50 лет сделал Линней, построив систему целиком на подсчете частей цветка). Маньоль, напротив, писал, что «многие растения проявляют определенное сходство и сродство, основанное не на частях, взятых по отдельности, а на общей композиции, которая явно видна разуму, но не может быть выражена словами». Это осознание привело нас к современному пониманию взаимосвязей между видами растений: например, петунии, помидоры и картофель относятся к семейству пасленовых, нарциссы и чеснок – к семейству амариллисовых, розы, малина и яблоня – розоцветных. Конечно же, это удобно для классификации и изучения разнообразия растений, к чему и стремился Маньоль, но в конечном счете его система семейств имеет и более важное значение. Маньоль не знал (а если бы и догадывался, его религиозные воззрения, возможно, не дали бы ему принять это знание), что его система классификации растений стала одним из первых шагов к пониманию того, что все растения и вообще все живое на Земле имеет общее эволюционное происхождение и общую историю. Именно благодаря общему происхождению их можно сгруппировать так, как это сделал он: нарциссы можно объединить с чесноком, потому что у них есть общие признаки, а общие признаки у них есть потому, что они эволюционно близкие родственники. Это основа всей современной биологии, и каждую весну цветение магнолии чествует Маньоля – сегодня его помнят немногие, но его вклад в науку от этого не становится менее значительным.

В какой степени работу Маньоля ограничила религиозная дискриминация, с которой он столкнулся? Трудно сказать. Даже не имея официальной должности, он сумел создать себе солидную репутацию: к нему с визитом приезжал великий английский ботаник Джон Рэй, а Карл Линней высоко отзывался о его обзоре флоры Монпелье. Вероятно, ему помогало то, что он происходил из богатой семьи аптекарей и потому имел возможность заниматься ботаникой, даже когда ему отказывали в назначении на престижные должности. Но насколько больше он мог бы сделать, будь все иначе? А сколько других протестантов, не из таких богатых семей, оказались не у дел? Это может послужить для нас уроком, который важно помнить и сегодня. Вся ирония состоит в том, что Маньоль в конце концов стал преподавать медицину именно в Монпелье. Медицина эпохи Ренессанса, и особенно учебная программа университета в Монпелье, основывалась на огромном массиве знаний, полученных арабскими врачами и учеными. Пока Европа переживала темные века, в исламском мире наука вообще и медицина в частности процветали уже много столетий. Очевидный вывод – что вклад в научный прогресс человечества не зависит от национальности, расы и религии – во Франции XVII в. так и не был сделан. Не все понимают это и сегодня. Многое предпринимается для того, чтобы наука и другие сферы деятельности стали более доступны для женщин, для людей разных рас и сексуальных ориентаций; однако сделанного явно недостаточно. Ксенофобия и нетерпимость по-прежнему живут, здравствуют и в чем-то даже процветают, поскольку политика многих стран склоняется к демагогии правого толка. И, может быть, в этой связи было бы полезно увидеть в цветущей магнолии как напоминание о прошлом, со всей его нетерпимостью, так и надежду на будущее – без дискриминации и предрассудков.

Итак, у форзиции и магнолии есть о чем нам рассказать. Конечно, их рассказы связаны с ботаникой, но также и с историей, людьми, конфликтами и (по крайней мере, в случае Маньоля) достижениями наперекор судьбе. Сегодня мало кто знаком с историями Форсайта и Маньоля, но латинские названия играют роль своеобразных маркеров, чтобы те, кто не лишен любознательности и любит подобные истории, знали, где их искать. И во всем многообразии жизни тысячи других названий служат той же цели.