Судья поплотнее запахнул полы своего платья, потому что в открытых носилках особенно сильно ощущался холодок осеннего воздуха. Настроение у него было приподнятым, потому что «Логово лисицы» вполне могло оказаться первой настоящей зацепкой в деле убийства студента. На рынке толпился народ, у лоточников отбою не было от покупателей. Но публики поубавилось, когда носилки свернули на широкую темную улицу. По обе ее стороны поднимались высокие каменные арки, перемежающиеся с длинными кирпичными стенами, на которых зной и дожди оставили свои многочисленные следы. Из надписей на огромных фонарях, которые висели над каждыми воротами, судья узнал, что на Храмовой улице представлены все разновидности буддизма.

Носильщики остановились перед двухэтажной надвратной башней. На фонаре, красовавшемся над их двойными створками черного лака, было написано три больших иероглифа, которые означали «храм Тонкого прозрения».

Судья Ди сошел на землю. Оба носильщика немедленно принялись вытирать свои вспотевшие торсы. Судья сказал старшему из них:

— Можете отдохнуть здесь. Я не задержусь дольше, чем на полчаса. — Расплачиваясь, Ди спросил: — Сколько времени займет дорога до восточных городских ворот?

— Если на носилках, господин, то около получаса. Но если знать, как срезать путь по переулкам и задворкам, то пешком гораздо быстрее.

Судья кивнул. Это означало, что убитый студент вполне мог посещать лисье святилище у южных ворот. Зайдя в мощеный двор храма через узкую калитку, расположенную рядом с главными воротами, Ди обнаружил, что там пусто. Однако в глубине двора виднелся свет, он лился из окон добротного двухэтажного здания, где находился главный зал. Справа от него вдоль внешней стены тянулся открытый коридор, и судья двинулся по нему, собираясь выйти через заднюю калитку храма и отправиться к южным воротам города. Тогда носильщики не узнают, куда он на самом деле ходил.

Коридор привел к узкому проходу на задах между двумя темными одноэтажными строениями, в которых, как рассудил судья, жили монахи. Проход тускло освещали маленькие фонарики, подвешенные к карнизам крыш. Судья поспешил к калитке в задней стене. Проходя мимо углового окна правого здания, он машинально заглянул в него и внезапно замер на месте. Ему показалось, будто он видит Могильщика Лу, который, ссутулившись, сидит на скамье в глубине комнаты и не сводит с него взгляд своих жабьих глаз.

Судья приложил ладони к бумажным панелям окна, всмотрелся и понял, что ошибся. В слабом свете фонарей по другую сторону прохода он увидел на скамье лишь груду монашеских одеяний, а сверху — молитвенный барабанчик в виде черепа. Судья, злясь на самого себя, пошел дальше. Стало ясно, что ему никак не удается отделаться от тревожащего образа странного могильщика.

Забирая вправо, он пересек редкий сосновый лес за храмом и вскоре вышел на широкую, хорошо вымощенную дорогу. Вдалеке на фоне звездного неба виднелись очертания высоких южных ворот.

Радуясь, что его маневр удался, судья Ди быстро зашагал по улице, тут и там подсвеченной мерцающими масляными лампами торгующих вразнос лоточников. Слева виднелось насколько заброшенных домов, а впереди — торчащие из густого кустарника деревья. Там маячили полуразрушенные каменные ворота. Едва судья собрался перейти дорогу, как на улице показалась длинная вереница людей. Их спины сгибались под тяжестью тюков и мешков, однако они весело переговаривались между собой. Эти люди явно покидали город, чтобы отметить праздник Середины осени с родней из окрестных деревень.

Дожидаясь, пока они пройдут, Ди размышлял, где может находиться этот Изумрудный утес, который судья Ло выбрал для грядущего празднества. Наверно, где-то в горах к западу от города. Разглядывая небо, судья не видел облаков, которые бы затеняли яркую осеннюю луну, однако заросли на противоположной стороне дороги казались темными и опасными. Тогда судья подошел к лоточнику, купил маленький фонарь «летучая мышь» и, снарядившись таким образом, перешел дорогу.

От старых ворот осталось только два столба. Осветив фонарем выемку в сером камне у основания того, что слева, судья обнаружил там кучку свежих фруктов и грубую глиняную миску с вареным рисом, полуприкрытую зеленым листом. Эти приношения доказывали, что ворота действительно вели в нужное ему место.

Судья Ди быстро раздвинул ветки густого подлеска, перегораживающего узкий проход. После первого же поворота тропы он подоткнул полы своего платья под кушак и закатал длинные рукава. Пошарил в кустах, нашел крепкую палку, чтобы раздвигать колючие ветви, и пошел извилистой тропой дальше.

Здесь, в этом диком месте, стояла удивительная тишина, не слышно было даже голосов ночных птиц. Единственными звуками тут было стрекотание цикад да негромкое шуршание, что порой доносилось из густого подлеска.

— А танцовщица-то отважная девушка, — пробормотал судья. — Тут и средь бела дня, пожалуй, жутковато!

Вдруг он остановился и крепче сжал свою палку. Из темного куста прямо на его пути донеслось фырканье, и с высоты примерно двух чи над землей на него уставилась пара зеленоватых глаз. Судья быстро подобрал камень и швырнул его в том направлении. Глаза исчезли, листья зашелестели, потом опять все стихло. Значит, тут действительно водятся лисы. Они никогда не нападают на людей, мелькнуло в голове у судьи, но его тут же поразила другая, тревожная мысль. Он вспомнил, что многие лисы и бродячие собаки поражены бешенством, во всяком случае, так говорят. А бешеная лисица нападает на всякого, кто попадется ей на глаза.

Сдвинув на затылок шапочку, судья удрученно подумал, что, возможно, слишком поспешил, отправившись в путь безоружным. Сейчас очень пригодился бы меч или, еще лучше, короткая пика. Но его обувь была из толстой кожи, а палка казалась очень ухватистой, поэтому он решил продолжить путь.

Вскоре тропка стала шире. Сквозь редкие деревья он увидел большой унылый пустырь, залитый лунным светом. Пологий склон, поросший бурьяном и усеянный крупными валунами, поднимался к черной громаде разрушенного храма. Его внешняя стена в нескольких местах обвалилась, и слишком тяжелая изогнутая крыша сильно провисла. Где-то на середине склона темная лисья тень ловко вспрыгнула на валун и уселась там. Судья четко видел ее заостренные уши и длинный пышный хвост, животное показалось ему слишком крупным для обычной лисицы.

Он некоторое время вглядывался в темные развалины, но не увидел там ни света, ни каких-то иных признаков жизни. Вздохнув, судья продолжил путь по извилистой тропе, выложенной по краям камнями неправильной формы. Приблизившись к лисе, судья вскинул свою палку, животное, грациозно соскочив с камня, скрылось в темноте, и лишь по колыханию травы можно было догадаться, где примерно оно находится.

Судья остановился в воротах, чтобы разглядеть передний дворик, весь заваленный мусором. У подножия стены лежали трухлявые балки, и в воздухе витал слабый запах разложения. В углу на высоком гранитном постаменте находилось каменное изваяние сидящей лисицы в натуральную величину. Красный лоскут, обернутый вокруг ее шеи, был единственным признаком человеческого присутствия. Сам храм оказался одноэтажным квадратным зданием, сложенным из больших кирпичей, которые потемнели от времени и заросли плющом. Его правый угол совсем раскрошился, именно там крыша опасно провисла, а черепица частично обвалилась, обнажив толстые черные балки. Судья поднялся по трем гранитным ступеням, постучал палкой в решетчатую дверь, и кусок сгнившей резной древесины упал вниз с треском, прозвучавшим очень громко в неподвижном вечернем воздухе. Судья подождал, но из развалин не донеслось ни звука.

Он толчком открыл решетчатую дверь и ступил внутрь. Из маленького бокового зала слева сочился слабый свет. Судья свернул за угол и резко остановился. Под свечой в стенной нише стояла высокая худая фигура, завернутая в замызганный саван. Головой ей служил череп, который уставился на судью зияющими пустыми глазницами.

— Тебе не кажется, что это просто глупо? — холодно произнес Ди.

— Вы должны были испугаться, закричать и броситься бежать, — раздался прямо у него за спиной тихий голос. — Тогда вы переломали бы себе ноги.

Медленно обернувшись, судья оказался лицом к лицу с очень тоненькой молодой девушкой, одетой в свободную кофту из какой-то грубой коричневой ткани и длинные рваные штаны. У нее было красивое, но лишенное выражения лицо с большими испуганными глазами. Однако к боку судьи Ди прижималось острие длинного ножа, и державшая его рука была тверда.

— Теперь мне придется убить тебя, — сказала девушка все тем же тихим голосом.

— Как прекрасен твой нож! — медленно проговорил судья. — Ты только посмотри на его красивый синеватый блеск!

Стоило девушке взглянуть вниз, он выпустил палку и быстро схватил ее за запястье.

— Не дури, Шафран! — рявкнул он. — Меня прислала Маленькая Феникс. И я видел господина Суна.

Девушка кивнула, закусив полную нижнюю губу.

— Когда мои лисы встревожились, я подумала, что это идет Сун, — сказала она, глядя мимо судьи на пугало. — А когда разглядела на тропе тебя, то зажгла свет над моим любимым.

Судья выпустил ее запястье.

— Шафран, мы можем где-нибудь присесть? Мне хотелось бы поговорить с тобой.

— Только поговорить, без всяких игр, — серьезно сказала она. — Мой любимый очень ревнив. — Сунув нож в рукав, девушка подошла к пугалу и, разглаживая залатанный саван, шепнула: — Я не позволю ему играть со мной, милый. Я обещаю!

Она слегка постучала по черепу сбоку, потом извлекла из ниши свечу и вышла через арочный дверной проем в противоположной стене.

Судья Ди последовал за ней в маленькую, пропахшую плесенью комнатушку. Девушка поставила свечу на примитивный столик, сделанный из грубых досок, и села на низкую бамбуковую скамью. Кроме плетеной ротанговой табуретки тут не было больше никакой мебели, но в углу лежала куча тряпья, которое, очевидно, служило Шафран постелью. Верхняя часть задней стены обрушилась, а крыша так провисла, что в пролом было видно небо. Густые плети плюща заползали в комнатушку снаружи и спускались вниз по грубым кирпичам. Сухие листья шуршали на пыльном полу.

— Тут очень жарко, — пробормотала девушка.

Она сняла кофту и бросила на ворох тряпья в углу, обнажив грязные округлые плечи и полные груди. Судья проверил, устойчива ли плетеная табуретка, и уселся. Девушка смотрела мимо него своими пустыми глазами и потирала шею. Судья находил, что в комнатушке довольно холодно, однако заметил, что тонкая струйка пота стекла по груди девушки и оставила черный след на плоском животе. Грива ее спутанных неухоженных волос была перевязана красным лоскутом.

— Правда же, у моего любимого очень страшный облик? — вдруг спросила она. — Но сердце у него доброе, он никогда не покидает меня и всегда так терпеливо выслушивает! У него, бедняги, не было головы, поэтому я выбрала самый большой череп, который только смогла отыскать. И каждую неделю я наряжаю его в новую одежду. Понимаешь, я добываю ее на заднем дворе. Там всего много, и черепов, и костей, и всяких тряпочек. Почему Сун не пришел нынче вечером?

— Он очень занят. Просил меня сказать тебе об этом.

Она медленно кивнула.

— Я знаю. Он очень занят, потому что ему со стольким надо разобраться. Ведь все случилось так давно — он сказал, восемнадцать лет назад. Но человек, который убил его отца, до сих пор здесь. Когда он найдет этого человека, то сделает так, чтобы ему отрубили голову. На плахе.

— Я тоже ищу этого человека, Шафран. Напомни, как его зовут?

— Как его зовут? Сун не знает. Но он найдет его. Если бы кто-то убил моего отца, я бы тоже...

— Я думал, ты подкидыш.

— Вовсе нет! Мой отец иногда приходит меня навестить. Он славный человек. — Неожиданно она грустно спросила: — Почему же тогда он меня обманул?

Увидев, что ее глаза лихорадочно заблестели, судья мягко сказал:

— Ты, должно быть, ошиблась. Я уверен, что твой отец ни за что не стал бы тебя обманывать.

— Но он обманул! Он говорит, что всегда заматывает голову платком и прячет под ним лицо, потому что ужасно уродлив. Но Маленькая Феникс встретила его как-то ночью, когда он от меня уходил, и она говорит, что он вовсе не уродливый. Почему же он не хочет, чтобы я видела его лицо?

— Шафран, а где твоя мать?

— Она умерла.

— Понятно. Кто же тогда тебя вырастил? Твой отец?

— Нет, моя старая тетушка, но она плохая, потому что отдала меня гадким людям. Я убежала от них, но они пришли за мной сюда. Сперва, днем, пришли двое. Я забралась на крышу и взяла с собой черепа и кости, столько, сколько смогла, и стала кидаться в них, прямо им в головы, и они убежали. Потом, ночью, они пришли втроем. Но тогда со мной уже был мой любимый, поэтому они закричали и побежали. Один споткнулся о булыжник и сломал ногу. Ты бы видел, как остальные волокли его за собой!

Она расхохоталась, и стены пустой комнаты отозвались эхом на ее пронзительный смех. В плюще что-то зашуршало. Судья Ди обернулся. Лисицы, четыре или пять, заскочили снаружи на полуобвалившуюся стену и не сводили с него своих странных зеленоватых глаз.

Когда он снова посмотрел на девушку, она закрыла лицо руками. Ее худенькое тело дрожало крупной дрожью, хотя плечи покрывал пот. Судья торопливо проговорил:

— Сун сказал мне, что скоро придет сюда вместе с господином Мэном, чаеторговцем.

Девушка убрала руки от лица.

— С чаеторговцем? — переспросила она. — Я никогда не пью чая. Только колодезную воду. Только теперь и она мне разонравилась. Ах да, Сун говорил, что живет в доме чаеторговца. — Девушка немного подумала, а потом продолжила с медленной улыбкой: — Сун приходит сюда через одну ночь и приносит свою флейту. Моим лисам нравится его музыка, а ему очень нравлюсь я, он сказал, что увезет меня в хорошее место, где можно будет слушать музыку каждый день. Только он велел никому об этом не рассказывать, потому что он никогда не сможет на мне жениться. А я сказала, что ни за что отсюда не уеду и никогда не выйду ни за кого, ведь у меня есть мой любимый, и я с ним не расстанусь. Никогда!

— Сун не рассказывал мне о твоем отце.

— Конечно, не рассказывал! Отец велел никому о нем не говорить. А теперь я тебе проболталась! — Она бросила на судью испуганный взгляд и схватилась рукой за шею. — Мне так трудно глотать... и у меня ужасно болит голова, и горло тоже. И становится все хуже и хуже... — Ее зубы застучали.

Судья Ди поднялся. Девушку нужно прямо завтра забрать отсюда. Она опасно больна.

— Я скажу Маленькой Феникс, что ты плохо себя чувствуешь, и завтра мы с ней вместе придем тебя навестить. Твой отец никогда не предлагал тебе у него пожить?

— Зачем? Он сказал, что лучше, чем в этом храме, мне нигде не будет, здесь я могу заботиться о моем любимом и о моих лисах.

— Ты лучше поосторожнее с этими лисами. Когда тебя кусает лисица...

— Как ты смеешь говорить такие слова? — сердито оборвала его девушка. — Мои лисы никогда меня не кусают! Кто-то из них обязательно спит со мной вот тут, в уголке, и вылизывает мне лицо. Уходи, ты мне больше не нравишься!

— Шафран, я очень люблю животных. Но звери иногда болеют, в точности как мы. И когда они кусают тебя, ты тоже заболеваешь. Завтра я вернусь. До свидания.

Девушка последовала за ним во двор. Показав на статую лисицы, она боязливо спросила:

— Я бы хотела подарить моему любимому этот красивый красный шарф. Как ты думаешь, каменная лиса не рассердится?

Судья обдумал этот вопрос. Решив, что для безопасности Шафран лучше, чтобы пугало оставалось таким же страшным, как прежде, он ответил:

— Я думаю, каменная лиса может очень разозлиться. Лучше оставить ей этот шарфик.

— Хорошо. А своему любимому я сделаю застежку для накидки, из серебряных шпилек для прически, которые обещал мне Сун. Можешь попросить его, чтобы он принес их завтра?

Судья Ди кивнул и вышел в старые ворота. Оглядывая залитую лунным светом пустошь, он не увидел ни единой лисицы.