21
Ровно через двое суток в одиннадцать утра в понедельник инспектор Кремер снова был у нас.
Мы за это время успели сделать многое. Я, например, постригся, а заодно помыл голову. И провел несколько приятных часов с Лили Роуэн. Полчаса беседовал с нашим клиентом Уэлманом, который заехал к нам в офис сразу после прилета из Чикаго и остался в Нью-Йорке в ожидании дальнейших событий. Я как следует отоспался за два последних дня и прошелся до Баттери и обратно с остановкой в уголовном отделе полиции на Двадцатой улице, доставив им, как просил Кремер, наши показания. Я снял пять копий с той копии покаянного письма Корригана, которую, как мы договорились, нам прислал Кремер. Я ответил на три звонка Сола Пензера, переключив его на Вульфа и повесив по указанию Вульфа свою трубку. Ответил еще на тридцать-сорок телефонных звонков, ни один из которых вас не заинтересует. Выполнил кое-какие рутинные дела по офису и шесть раз поел.
Вульф тоже ни в коем случае не бездельничал. И тоже шесть раз поел.
Единственное, чего мы не сделали, это не прочли в газетах неподписанного Корриганом письма с признанием своей вины. Потому что его в газетах не было, хотя все они, разумеется, извещали о смерчи выдающегося адвоката, пустившего пулю себе в висок, и вспоминали о других, предшествующих этому печальных событиях, связанных с возглавляемой им юридической конторой. По-видимому, Кремер хотел сохранить письмо с покаянием Корригана себе на память, пусть и без автографа.
В понедельник утром, усевшись в красном кожаном кресле, он объявил:
— Окружной прокурор готов квалифицировать смерть Корригана как самоубийство.
Вульф, сидя за столом, наливал себе пиво. Он поставил бутылку на стол, подождал, пока пена осядет настолько, чтобы из наклоненного под углом стакана одновременно полилось пиво, а губы смочило пеной, поднял стакан и выпил. Он любил, чтобы пена обсыхала на губах, но позволял себе это только, когда не было посторонних, а поэтому сейчас вынул платок и вытер себе рот.
— Я, пожалуй, с ним согласен — Кремер, приняв приглашение выпить пива, на что он соглашался крайне редко, держал стакан в руке. — Могу сообщить вам, как обстоят дела на сегодняшний день.
— Слушаю.
— Значит, так. Признание напечатано на машинке, которая имеется у него в квартире. Он пользовался ею уже много лет. Он всегда кое-что печатал сам, а потому у него дома был запас фирменных бланков и конвертов. Его секретарь, миссис Адамс, допускает, что в манере перепечатки и в самом тексте нет ничего, что могло бы вызвать сомнение, напечатано ли письмо им собственноручно.
— Допускает?
— Да. Она его защищает. Она не верит, что он донес на О′Мэлли или совершил убийство. — Кремер опустошил стакан и поставил его на стол — Я мог бы рассказать вам еще многое про это письмо, но сомнений в том, что оно написано Корриганом, ни у прокурора, ни у меня нет. Нам не довелось опровергнуть ни одного из приведенных там фактов. Что же касается дат совершения убийства, то есть тридцатого декабря, второго февраля и двадцать шестого февраля, то, разумеется, мы проверили на этот счет не только Корригана, но и всех прочих. Проверка дает ему алиби на двадцать шестое, день убийства Рейчел Эйбрамс, но после тщательной проверки мы убедились в наличии неточности. Хорошо бы, конечно, будь он жив, еще раз перепроверить, прежде чем передать дело в суд, где нам пришлось побороться бы с защитой, но поскольку он мертв, значит, суда не будет. Промерить его алиби на четвертое декабря, когда, по его словам, он был вечером в офисе, нашел рукопись Дайкса и прочел ее, мы не можем. А больше проверять нечего.
— Как насчет остальных в эти же дни? — пробурчал Вульф. — Что показала проверка?
— У всех положение почти такое же, как у Корригана, уцепиться нам практически не за что. По-моему, я уже говорил вам, что ни у кого полного алиби нет, кроме О′Мэлли, на тот день, когда была убита Рейчел Эйбрамс. Он был в Атланте, да к тому же, раз мы знаем, что было в рукописи, он вообще исключается. О нем говорилось только, что его лишили практики за подкуп присяжного, а, как всем известно, в этом никакой тайны нет. Если, конечно, вы не считаете, что в письме содержится ложь по поводу рукописи?
— Нет. В этом отношении я полностью доверяю написанному в письме.
— Значит, где был О′Мэлли, значения не имеет. — Кремер потянулся за бутылкой, вылил остатки пива себе в стакан и уселся поглубже в кресло. — Теперь насчет машинки в «Клубе путешественников». Она стоит в алькове возле рабочей комнаты, но была в ремонте месяца два назад. Это нас не обескуражило, поскольку в бумагах фирмы мы нашли две памятные записки, адресованные миссис Адамс и напечатанные Корриганом на этой машинке. Мы взяли оригинал анонимного письма в суд, информирующего о поступке О′Мэлли, и убедились, что оно было напечатано именно на этой машинке. Корриган от случая к случаю ею пользовался. Два-три раза в неделю он в клубе обедал, а по четвергам играл в бридж. Никто из его компаньонов не состоит в этом клубе. Двое из них, Кастин и Бриггс, обедали там раз-другой по приглашению Корригана, вот и все. Поэтому нам представляется…
— Это, — перебил его Вульф, — существенный факт. Чрезвычайно. Как тщательно его проверили? Приглашенный к обеду гость вполне мог воспользоваться машинкой, особенно если ему понадобилась такая, на которой можно печатать, не обратив на себя внимания.
— Да, знаю. В субботу вы сказали, что на этом желательно сосредоточить внимание. Я поручил проверку лично Стеббинсу, приказав ему действовать наилучшим образом, что он и сделал. Теперь смотрите. Допустим, вы Кастин или Бриггс, идете туда на обед в качестве гостя Корригана. Допустим, вы хотите воспользоваться в определенных целях этой машинкой. А как это сделать, как проникнуть туда, где она стоит, да так, чтобы этого не заметили ни Корриган, ни обслуживающий вас человек? По-моему, рассчитывать на это не приходится, верно?
— Да.
— Поэтому похоже, что Корриган в самом деле донес на своего компаньона. Это одно уже делает признание куда более достоверным, подписано оно или нет, — к такому выводу пришли и в офисе у прокурора. Да и вы, по-моему, практически утверждали то же самое в субботу? Разве что-нибудь не так?
— Нет, все так. — Вульф издал смешок, похожий на кудахтанье. — Я приму извинение.
— Еще чего, черт побери? За что я должен извиняться?
— Вы обвинили нас с Гудвином в том, что мы сами сделали эту загадочную пометку на заявлении Дайкса об уходе с работы. Итак?
Кремер поднял стакан и не спеша выпил пиво. Потом поставил стакан на стол.
— Пожалуй, — признал он — Только эта штука до сих пор представляется мне типичным для вас фокусом, а поэтому я обожду с извинением. В письме Корригана есть одна деталь, которая не дает мне покоя. Там говорится, что он сделал эту пометку в декабре, поэтому, разумеется, ее там быть не могло, когда все они видели заявление летом, все правильно, но она должна была быть там неделю назад, в субботу, когда заявление было послано вам. Тем не менее трое из них утверждают, что ее не было. Фелпс попросил свою секретаршу по фамилии Дондеро посмотреть, лежит ли заявление в архиве, она нашла его и передала ему. В то утро в офис на совещание по просьбе Корригана явился О′Мэлли, и, когда секретарша принесла заявление, они оба на него посмотрели. Клясться, что пометки на нем не было, они не станут, но оба утверждают, что если бы была, они бы ее обязательно заметили. Более того, девица говорит, что готова засвидетельствовать перед судом, что на письме пометки не было. Говорит, что, будь она там, она бы непременно ее заметила. Фелпс продиктовал ей свое письмо вам, она его напечатала. Фелпс его подписал, она положила это письмо, заявление Дайкса об уходе и другие бумаги, написанные Дайксом, в конверт, адресованный вам, послала за курьером, отнесла конверт в приемную, где оставила телефонистке, сидевшей за коммутатором, для передачи курьеру. Чему же мне прикажете верить?
Вульф повернул руку вверх ладонью.
— Фелпс и О′Мэлли оставили письмо открытым. Секретарша лжет.
— Зачем, черт побери?
— По привычке, свойственной женскому полу.
— Глупости! Не шутками же нам отделываться, если придется заговорить об этом в суде. Но на данный момент, по-моему, можно об этом забыть. Придется, если решили верить письму Корригана.
— Арчи, — повернул голову Вульф, — мы отдали мистеру Кремеру заявление Дайкса уже с пометкой?
— Да, сэр.
— И конверт? Конверт, в котором оно было нам прислано?
— Нет, сэр
— Конверт у вас?
— Да, сэр. Как вам известно, мы храним все, пока дело не будет окончательно закрыто, за исключением того, что передаем полиции.
Вульф кивнул.
— Возможно, он нам понадобится в случае, если нас обвинят в косвенном соучастии. — Он повернулся к Кремеру. — А как насчет прокуратуры? Они тоже согласны об этом забыть?
— Они считают это незначительным фактом. Если, разумеется, верить всему остальному в письме.
— Показывали ли вы письмо коллегам Корригана?
— Конечно.
— Они ему верят?
— И да и нет. Не поймешь, потому что они все какие-то полоумные. Еще бы, год назад их старшего компаньона лишили практики, а ныне их новый старший компаньон сознается в убийстве троих человек и кончает с собой — их положению не позавидуешь. По мнению Бриггса, им следует заявить о том, что письмо с признанием — подделка, и привлечь вас к ответственности, но это пустая болтовня. Пока он не говорит, что вы или Гудвин убили Корригана, но скоро начнет. Фелпс и Кастин утверждали, что если признание и подлинное, все равно оно не может служить документом, потому что не подписано и его опубликование будет считаться диффамацией. По их мнению, мы должны забыть про письмо, одновременно приняв его за истину. Почему бы нет? Корриган умер, значит, дело о трех убийствах можно закрыть, и тогда они смогут понемногу прийти в себя. К вам они испытывают примерно то же чувство, что и Бриггс, но настроены более реалистично. Посмотреть в глаза О′Мэлли они не решаются, хотя он не оставляет их в покое. Все время старается чем-нибудь досадить. Послал цветы жене того присяжного, которому дал взятку, с письмом, в котором просит прощения за то, что подозревал ее в доносе на него, но прежде чем послать письмо, он прочитал его своим бывшим компаньонам в присутствии лейтенанта Роуклифа и поинтересовался их мнением на сей счет.
В стакане у Кремера пива осталось на один глоток. Сделав этот глоток, он потер нос кончиком пальца и снова откинулся на спинку кресла, по-видимому, желая поведать нам еще кое-что.
— Пожалуй, это все. Наверное, на этом можно поставить точку. Прокурор округа будет готов выступить перед прессой с заявлением, как только решит, можно ли обнародовать признание. Слава Богу, что ему, а не мне принимать это решение. Что же касается главного вопроса — поставить ли крест на этих убийствах или нет, — то его придется решать и мне. Я-то, может, и готов на это, но тут приходится считаться с вами. Вот почему я и явился сюда. Уже пару раз я по глупости пнул ногой шляпу, в которой вы запрятали кирпич, поэтому теперь остерегаюсь сломать большой палец. Вы установили связь между Джоан Уэлман и Дайксом, заметив имя Бэйрда Арчера. Вы разыскали Рейчел Эйбрамс, и, не опоздай Гудвин на две минуты, она осталась бы жива. Вы взяли Корригана на пушку, заставив его пустить себе в лоб пулю. Поэтому я повторяю свой вопрос, который задал вам позавчера: готовы ли вы послать своему клиенту счет?
— Нет, — ровным голосом отозвался Вульф.
— Я так и думал, — прорычал Кремер — Чего вы ждете?
— Я уже перестал ждать. — Вульф стукнул ладонью по подлокотнику кресла — жест столь непривычный для него, что мне показалось, он вот-вот сорвется на крик. — Вынужден перестать. Вечно это продолжаться не может. Придется приступать к действиям с тем, чем я располагаю, или отказаться от всего.
— А чем вы располагаете?
— Тем же, что и вы. И ничем более. Может, этого и недостаточно, но возможности отыскать кое-что новое я не вижу. Если я…
Зазвонил телефон, и я повернулся, чтобы ответить. Это был Сол Пензер. Ему требовался Вульф. Вульф взял трубку, сделав мне знак положить мою, что я и сделал. В том, что мы с Кремером имели возможность слышать, ничего интересного не было. В основном, мычание через определенные промежутки. По-видимому, Солу было о чем доложить.
— Все правильно. Приходите сюда в шесть часов, — наконец произнес Вульф, повесил трубку и повернулся к Кремеру. — Должен сделать поправку. Теперь у меня есть кое-что, чего нет у вас, но чем вы могли бы с легкостью овладеть, если бы пожелали. Улик добавилось, но ненамного. Однако больше надеяться не на что, и я приступаю к действиям. Если хотите, можете тоже принять участие.
— В чем?
— В рискованной, но решительной попытке обнаружить убийцу. Самое большее, что я могу предложить.
— Вы могли бы поделиться и тем, что вам известно. Что вам только что сказали и кто?
Вульф покачал головой.
— Вы начнете настаивать на поиске новых фактов, из-за чего момент будет упущен, а ваши поиски ни к чему не приведут. Он сумел перехитрить вас и почти справился со мной. Я хочу вступить с ним в схватку и вывести его на чистую воду. Можете нам посодействовать, если угодно.
— Каким образом?
— Доставив их всех сюда. Сегодня в девять вечера. В том числе и десять женщин, которых мистер Гудвин угощал ужином две недели назад. Возможно, они все мне понадобятся. И конечно, приходите сами.
— Если я их доставлю сюда, я буду иметь право вмешиваться.
— Мистер Кремер, — вздохнул Вульф, — три недели назад мы договорились о сотрудничестве. Я честно придерживался нашей договоренности. Ничего не утаивая, я сообщал вам все, что мне удавалось узнать. И что же получается? Вы, окончательно отчаявшись, готовы солидаризироваться с прокуратурой округа в безусловной капитуляции. Вы попались на обман. Я нет. Я знаю, кто он, почему он это сделал, знаю, как. И намерен застать его врасплох. Вы настаиваете на своем желании вмешиваться?
Кремер остался равнодушным к доводам Вульфа.
— Я говорю, что если я доставлю их сюда, то я буду присутствовать как официальное лицо и оставляю за собой право распоряжаться.
— Очень хорошо, будем считать, что вы отказываетесь. Их соберет сюда мистер Гудвин. Если вы придете, вас не впустят. Надеюсь, что буду готов доложить вам о результатах до полуночи.
Кремер сидел, нахмурившись и стиснув губы. Открыл было рот, но ничего не сказал и снова стиснул губы. Я его давно раскусил и видел по глазам, что он вот-вот готов сдаться. Но уступать он не умел, ему обязательно надо было хоть в чем-то отстоять свою независимость и доказать, что он ничуть не испугался. Поэтому он сказал:
— Я приведу с собой сержанта Стеббинса.
