Книга: Раппорт. Как найти подход к собеседнику любой сложности
Назад: Быть частью большего
Дальше: Что сильнее: раппорт или принуждение?

Глава 2
Почему слова так важны

Слова, такие невинные и бессильные в словаре, обретают невероятную мощь, когда оказываются в руках человека, который умеет с ними обращаться.
Натаниэль Хоторн, американский писатель

 

1993 год. Я, Лоуренс Элисон, молодой выпускник университета, сижу в своем маленьком кабинете в Гилфорде и разбираю шесть толстенных папок с бумагами. Эта гора документов содержала информацию по первому делу, с которым я работал как судебный психолог. Сбоку на каждой папке черным маркером было написано «Р-В-Стэгг». Стэгг был главным подозреваемым в убийстве молодой мамы Рэйчел Никелл. Рейчел 47 раз ударили ножом на глазах у ее тогда еще двухлетнего сына Алекса в районе Уимблдон-Коммон. Когда ее обнаружили, Алекс тряс окровавленное тело и умолял маму проснуться. Стэгга арестовали на основании показаний очевидца и приблизительного психологического портрета преступника, составленного Полом Бриттоном (психологом и специалистом по составлению психологических портретов правонарушителей, который работал с полицией по многим другим делам).
Колин Стэгг жил один в Рохэмптоне, в двух шагах от Коммона, где часто выгуливал собаку. Он держался особняком, не пил, не принимал наркотики и, по его собственному признанию, был одиночкой. В 30 лет он все еще был девственником, но отчаянно нуждался в отношениях. Когда полиция пришла к нему домой, их смутила одна из комнат в его маленькой квартире — она была выкрашена в черный цвет, а белым мелом на стенах были нарисованы символы, как им показалось, демонические или сатанинские. Позже выяснилось, что они были связаны с викканством.
Бриттон в своем первоначальном портрете преступника (составленном еще до того, как начали подозревать Стэгга) утверждал, что полиции стоит искать мужчину двадцати-тридцати лет, одиночку со странными сексуальными интересами, который живет недалеко от Коммона. На опросе Стэгг показался полиции странным (мягко говоря). Он соответствовал портрету, а позже Бриттон подтвердил, что Стэгг вполне может быть преступником.
Вскоре полиция перешла к тайной операции под названием «Эдзелл». Офицер под прикрытием с кодовым именем «Лиззи Джеймс» подружилась со Стэггом, чтобы подтолкнуть его раскрыть какие-нибудь факты, о которых может знать только убийца, и тем самым себя скомпрометировать. Поначалу они переписывались, потом начали созваниваться и, наконец, встретились в живую.
Тогда я был в самом начале своей карьеры судебного психолога (мне было чуть больше двадцати), и меня попросили изучить это дело во всех подробностях. Один высокопоставленный полицейский пытался меня предупредить:
— Это серьезное дело уровня Скотланд-Ярда, Лоуренс. Если вы решите работать на защиту, поверьте мне, вы больше никогда не будете работать в полиции Великобритании.
И все же я чувствовал, что обязан провести расследование. Прежде всего меня попросили изучить взаимодействия между Стэггом и Лиззи Джеймс: тщательно проанализировать каждое письмо, телефонный звонок и встречу. Я смотрел на все эти материалы и не мог перестать гадать, кто же он такой: жестокий насильник и убийца, чью истинную природу раскрыла полиция, или невинный человек, которого обманом заставили говорить то, что он не имел в виду.
Даже сейчас, спустя почти 25 лет, я вспоминаю этот печальный случай, будто все произошло вчера. Особенно я помню два момента. У меня был полный набор фотографий с места преступления, чтобы я мог там «побывать». Съемка началась с ужасных изображений места убийства Рэйчел Никелл, а закончилась снимками окрестностей.
Как ни странно, последняя фотография навсегда осталась в моей памяти: на этом жутком снимке с высоты птичьего полета виднелась автостоянка «Ветряная мельница» на окраине Коммона. В тени удивительной ветряной мельницы рядом с автостоянкой стояла единственная машина, которая, конечно же, принадлежала Рэйчел. Такой, казалось бы, повседневный образ вызвал у меня невероятную грусть. Он навеял чувство оторванности — одинокая машина в тени ветряной мельницы, этого бессильного стража. Я представлял, как Рэйчел и Алекс вышли из машины, предвкушая приятную прогулку по парку. Как трагично это тогда казалось — ничем не примечательное событие закончилось так ужасно и разрушительно.
Второе, что я запомнил — то, насколько вопиющими мне показались попытки полиции манипулировать Стэггом и выудить из него признание в убийстве Рэйчел. Фактически, Лиззи Джеймс предложила ему интимную близость и отношения в обмен на признание. Стэгг отчаянно жаждал такого внимания со стороны женщины. Он был социально наивен: не курил, не пил, не принимал наркотики и никогда не был замечен в насилии. И тут появляется Лиззи — красивая блондинка — и проявляет к нему интерес. Нетрудно понять, с какими надеждами он откликнулся на ее внимание.
Я проанализировал материалы и понял, что многие из компрометирующих высказываний Стэгга (о принуждении женщин чувствовать себя физически и психологически униженными) на самом деле сформировала или навеяла офицер под прикрытием. Эти слова из него вытащили обещаниями секса (который, конечно, так и не произошел). Лиззи уверяла, что унижение и чувство беззащитности заводили ее, и Стэгг изо всех сил старался придумать какую-нибудь историю, удовлетворяющую ее желания, из-за которой он чаще выглядел убого, чем сексуально. Операция становилась все более абсурдной из-за отчаянного стремления соблазнить Стэгга на признание. Во время одной из встреч, когда Стэгг никак не хотел сознаваться, что убил Рэйчел, Лиззи фактически сказала ему:
— Было бы гениально, если бы ты убил ее… Если бы только ты был тем самым человеком.
Он ответил:
— Прости, Лиззи, но это был не я, мне очень жаль.
За все время их общения Стэгг ни разу не признался в убийстве. Моя психологическая оценка этих взаимодействий способствовала тому, что в суде дело было отклонено лордом главным судьей Огналлом. Огналл обвинил полицию и Пола Бриттона в «чрезмерном рвении» и «грубейшем введении в заблуждение». СМИ, общественность и даже семья Рэйчел Никелл чувствовали себя преданными. Они твердо верили, что сексуальный маньяк, животное, безжалостный хищник снова получил свободу убивать. Они были согласны с тем, в чем их убедила полиция: что только Стэгг мог убить их прекрасную дочь. Вот только он этого не делал.
Они поймали не того человека. Только 17 лет спустя благодаря достижениям в области криминалистики нашелся настоящий убийца — Роберт Нэппер. По имеющимся данным, Нэппер вполне мог совершить более 100 изнасилований, названных «изнасилованиями на Зеленых тропах», а также убить Рэйчел. Во многих случаях его жертвами становились именно молодые матери с детьми. Похоже, это его особенно заводило, и из-за страха матери за ребенка ему было проще их контролировать.
Не прошло и года после нападения на Рэйчел Никелл, как он убил еще одну молодую маму с ребенком — Саманту Биссет и ее четырехлетнюю дочь Жасмин. Убийство было настолько зверским, что могло сравниться с худшим из злодеяний Джека-Потрошителя.
Из-за ловушки следственной группы, сплетенной из принуждений, манипуляций и обмана, невинный человек провел в тюрьме 14 месяцев, что стоило общественности более 3 миллионов фунтов стерлингов и, что хуже всего, позволило монстру продолжить насиловать и убивать. Лиззи Джеймс уловками пыталась заполучить доверие Стэгга. Это был спектакль, основанный на тактике уговоров, давления и склонения Стэгга к признанию. Более слабый, более уязвимый человек мог попасться на это, признаться и провести следующие 17 лет в тюрьме, ожидая, пока криминалистика достаточно разовьется, чтобы найти настоящего преступника.

 

Когда мы пытаемся манипулировать кем-то за счет давления и ложных обещаний, возможно, мы и добьемся желаемого. Но все же это обман, и когда-нибудь он раскроется.

 

Такие отношения обречены с самого начала, и долго они не проживут.
В раппорте уловки неуместны. Раппорт — это важная для вас связь, основанная на честности и эмпатии. В таких отношениях человек может сказать вам правду о себе и своих поступках, даже если эта правда ужасна, но он не будет чувствовать себя обязанным лгать или что-то придумывать. Если он решит признаться вам в чем-то, это произойдет потому, что он сам так решил, а не потому, что вы обманом выудили это признание.
Работа над делом Стэгга очень повлияла на меня и на мое восприятие коммуникации. Это был суровый пример того, какие серьезные последствия могут быть у наших слов и того, как мы их используем.
Эмили
Когда я изучала бихевиоризм и уголовное право в Университете Мэдисон-Висконсин, мне посчастливилось прокатиться с Мэри Энн Тербер — полицейским-новатором, одной из лучших в большом выпуске женщин-офицеров, поступивших на службу в 1979 году. Незадолго до выхода на пенсию в интервью местной газете она поделилась своим походом к работе: «Доброта — вот язык, которой все понимают».
Именно этот урок она преподнесла мне в самых красочных подробностях в 1993 году, когда я ненадолго оказалась рядом с ней. Осенью, одним свежим солнечным днем, офицер Тербер подобрала меня на своей патрульной машине. Мне было 19, и я волновалась. Мэри Энн была не человеком, а крошечным сгустком энергии — под растрепанными темными волосами сияла улыбка и горели глаза. Едва я села в машину, откуда-то сзади она достала бронежилет, подмигнула мне и сказала:
— Надень на всякий случай.
«Во что я ввязалась?» — подумала я и глубоко вздохнула.
Пока мы ехали, поступил вызов из местного приюта для бездомных. Одной из работниц приюта угрожал ее бывший парень: он напился и закатил скандал прямо у входа. Персонал и бездомные забаррикадировались в здании, заперев все двери и опустив металлические ставни. Мужчина угрожал убить женщину или «сжечь это проклятое место дотла», если она не выйдет. Понятно, что она до ужаса испугалась, как и остальные люди внутри. Последнее, что сказала оператор, когда связывалась с нами по рации: «Они сказали, что это крупный парень, Мэри Энн, прямо очень большой…»
— Хммм, — сказала Мэри Энн. — Оставайся в машине, если боишься. Не переживай. — Она пыталась меня успокоить, а я смотрела на нее круглыми глазами. Мы въехали на парковку и, конечно же, увидели человека, похожего на медведя гризли, который стучал и пинал металлические ставни. Озверевший, пьяный и очень страшный.
Мэри Энн посмотрела на меня и сказала:
— Когда мы припаркуемся, выйди, но не обходи машину. Не выходи, пока я не скажу, хорошо? — Она была твердой, уверенной и абсолютно спокойной. Я решила, что она предложила мне выйти на тот случай, если ей придется посадить туда этого парня, и это предложение меня полностью устраивало.
— Хорошо, — сказала я, пытаясь казаться храброй. Я вышла и услышала, как мужчина кричит:
— Выходи, шлюха! Решила мне изменить? Я из тебя быстро все это выбью! Открой эту долбаную дверь, или я все тут к чертям сожгу!
То ли он был настолько пьян, то ли слишком сосредоточился на двери, но он даже не заметил, как мы подъехали.
— Эй! — крикнула ему Мэри Энн. — Хватит, иди сюда, поговорим.
Он повернулся и из-под потного лба грозно посмотрел на нее налитыми кровью глазами.
— Что тебе нужно, сука? — прорычал он в ответ.
— Эй, — сказала Мэри Энн, — не обзывайся! Просто поговори со мной. Что происходит? Зачем ты это делаешь?
Мужчина начал ругаться и кричать, что его бросила девушка, хотя обещала, что они будут вместе навсегда. Вдруг он остановился, будто только сейчас понял, что Мэри Энн из полиции.
— Тебе насрать, ты все равно меня арестуешь! — сказал он, глядя на нее как дикий бык, который вот-вот набросится.
Мэри Энн была эталоном спокойствия и уверенности:
— Если понадобится — арестую, но сейчас я просто хочу узнать, что происходит. Как тебя зовут?
— Томас, — резко и недоверчиво сказал мужчина.
— Хорошо, Томас, у тебя есть что-то, о чем мне нужно знать? — спокойно спросила Мэри Энн.
— Нет, — пробормотал Томас.
— Ладно, выверни карманы, хорошо?
— Да, да, знаю я ваши порядки! — рявкнул он в ответ, выворачивая карманы джинсов, которые теперь торчали словно маленькие белые флажки.
— Просто объясни мне, что происходит. Что случилось? — успокаивающе спросила Мэри Энн.
— Я хочу поговорить с ней, вот и все. Она не выходит, не хочет меня видеть, не отвечает на звонки, понимаешь! Ты хоть представляешь, каково это?! Кто-то становится для тебя целым миром, а потом резко тебя отшивает! Ой, да что ты понимаешь… — бормотал Томас.
Он все еще был на взводе, но теперь смотрел на Мэри Энн так, будто собирался расплакаться, а не убить ее.
— Я понимаю, ты очень расстроен. Более того, ты в отчаянии и пришел сюда, чтобы выговориться. Влюбленные иногда ведут себя как сумасшедшие. Но Томас, когда я подъехала, ты угрожал убить ее и все тут сжечь!
— Да, но ведь она не выходит! — сказал Томас, защищаясь как ребенок, будто это был вполне аргументированный ответ.
— Ты пил сегодня? — спросила Мэри Энн.
— Ну да, немного, — пробормотал он.
Они говорили еще около десяти минут довольно тихо, и я мало что услышала, но даже внешне можно было заметить, как меняется Томас. Он начал успокаиваться, прислонился к стене и уже не боялся смотреть Мэри Энн в глаза. Они отошли от ступенек здания и подошли к машине.
Мэри Энн сказала ему:
— Томас, ты же понимаешь, что мне придется тебя увести? Когда человек кричит и угрожает всем в округе, он попадает в полицейский участок, так ведь?
Он помолчал, будто размышляя, удастся ли ему сбежать, но затем ответил:
— Да, да, я знаю.
В этот момент подъехала еще одна патрульная машина, и из нее вышли двое офицеров-мужчин. Я даже не заметила, как Мэри Энн вызвала их по рации.
— А эти здоровяки, как я понял, нацепят на меня наручники? — сказал Томас и снова начал злиться.
— Томас, — сказала Мэри Энн, — посмотри на себя. Ты размером со шкаф, так что да, я позвала подкрепление. Но давай будем придерживаться плана, ладно? Мы наденем на тебя наручники, но в этом нет ничего страшного. У тебя точно ничего нет? Не хотелось бы сюрпризов.
Томас отрицательно помотал головой.
— Отлично. Мы поедем в участок и во всем разберемся, хорошо? — спросила Мэри Энн.
Томас неохотно кивнул в ответ.
«Это было великолепно», — подумала я. Эта крошечная женщина-полицейский приручила такого огромного пьяного зверя. Он и правда согласился на арест! Как она это сделала? Как она уговорила его встать на свою сторону?
Один из полицейских обошел машину, чтобы надеть на Томаса наручники. Он наклонил его к багажнику и похлопал по его брюкам. Томас начал подстрекать полицейского. Он нес какую-то чушь, но больше ничего не делал. Он говорил и говорил… и так продолжалось, пока офицер резко не ударил Томаса головой о багажник. Всего одно быстрое движение. Бац! А потом начался ад…
Томас начал драться и пинаться, пытаясь ударить кого-нибудь рядом с собой. Все трое полицейских, включая Мэри Энн, сразу же набросились на него. Вскоре они превратились в огромную кучу из рук и ног, где трое пытаются усмирить огромного пьяного человека.
Наконец, я увидела из-за машины, как они связали Томаса стяжками, и он лежал на земле лицом вниз. Офицеры подняли его и посадили на заднее сиденье одной из машин. Когда дверь захлопнулась, он продолжал ругаться и плеваться в них.
Мэри Энн подошла ко мне с растрепанными волосами и измазанным лицом:
— Ну, все могло быть лучше, — вздохнула она. — Вот же идиот…
Я не до конца поняла, кого она имеет в виду — подозреваемого или своего сослуживца, который решил отбить голову Томаса как футбольный мяч. Они оба заслуживали этого звания.
Все закончилось очень грустно, и мне даже было жаль этого парня, несмотря на его угрозы своей бывшей девушке. Мне запомнилось, как спокойствие, терпение и слова, самые обыкновенные слова помогли Мэри Энн укротить жестокого, пьяного и агрессивного человека, который был намного крупнее и сильнее ее. Я подумала, что она и сама бы усадила его в нашу машину, без какой-либо помощи со стороны мужчин-офицеров. Ей не нужна была подмога. Она оказалась самой сильной, хотя ростом была едва выше полутора метров. При этом она не повышала голоса и не поднимала оружие.
Даже в этой непростой ситуации Мэри Энн удалось установить раппорт и терпеливо развить его с помощью мощнейшего инструмента, которой смог усмирить Томаса. Этот инструмент оказался гораздо эффективнее физической силы, и этим инструментом были слова.

 

Отношения, основанные на раппорте, коренятся в искреннем интересе к другому человеку, в понимании его мыслей, чувств и ценностей.

 

Слушающий внимателен к жизненным обстоятельствам говорящего, даже если первому полностью принадлежит контроль над взаимодействием. Мэри Энн терпеливо вытаскивала из Томаса историю, объясняющую его поведение, что укрепило доверие и уважение между ними. В ее общении с Томасом не было ни угроз, ни принуждения, ни обмана. Она не стала лгать, что его не арестуют. Он знал, что она намеревалась арестовать его, ведь она сама ему это сказала. Она не обращала внимания на выходки Томаса и постепенно склонила его к сотрудничеству. И это почти сработало.
Вы можете подумать: «Зачем так заморачиваться?» Томас угрожал людям и вел себя агрессивно. Почему Мэри Энн просто не вытащила пистолет и не приказала ему лечь на землю лицом вниз? Сегодня, особенно в Америке, такие действия сочли бы вполне оправданными. Но что потом? Что, если он откажется? Что дальше? Пристрелить его? Лучший ли это выход?
Не поймите меня неправильно, я уверена, будь он опасен, Мэри Энн вытащила бы оружие и смогла бы выстрелить. Но для нее это было бы крайней мерой, а не главной стратегией. Зато она была готова решить ситуацию с Томасом своими навыками общения, пусть он и был два метра ростом, вусмерть пьяный и ревел как разъяренный медведь.
Обе эти истории показывают мощную силу слов, которую можно использовать, чтобы надавить и принудить или, наоборот, успокоить и найти общий язык. Чтобы научиться пользоваться раппортом, очень важно чувствовать эти границы.
Назад: Быть частью большего
Дальше: Что сильнее: раппорт или принуждение?

BrentLox
Продвижение сайта Балашиха}