Шерлок Холмс в Хрустальном Дворце
1
Тот день я не забуду до конца моей жизни.
Я проснулась с болью во всем теле, особенно в спине, в тех местах, на которые пришлись удары о ствол сосны. Но было и другое, гораздо хуже — головокружительное ощущение пустоты. Я посмотрелась в зеркало, как будто сказала сама себе: «А чего ты ждала, Энни?»
Но неужели я хотя бы чего-то ждала, пока была с Робертом? Мне хотелось думать, что иногда я его привлекала, делала счастливым, как и он меня. В самом начале такой момент был — миг, день, несколько дней. А потом? Я решила, что это моя вина. Сколько раз со мной такое случалось? Мужчинам нет необходимости говорить «Я люблю тебя, королева морей» — просто «Иди», так оно все и было. И я шла.
Хотя я и слышала его душераздирающее «Энни!», соединенное с шумом прибоя.
И я сама удивлялась, как мало значат для меня эти воспоминания.
Плохо это или хорошо, но я со своим истерзанным, ноющим телом стала другой.
2
Куда больше меня беспокоили слова, услышанные от другого человека.
Я вошла, когда завтраки уже разнесли по комнатам, но его поднос на столике рядом с креслом оставался нетронутым. Я даже не успела поздороваться, когда раздался знакомый голос:
— Вы очень хорошо сделали, что порвали с ним, эта личность доверия не внушала.
— Доброе утро. У вас пропал аппетит? — спросила я, чтобы не развивать эту тему.
— Мисс Мак-Кари, вы не могли бы раздвинуть шторы?
И я раздвинула шторы, а потом продолжила наш абсурдный диалог.
— В театре не было ничего опасного, — заметила я, моргая от яркого света.
— Да, театр. Пожалуйста, расскажите мне вкратце.
Мистер Икс очевидным образом нервничал. Конечно, он ждал появления своих мальчишек, но на лице его в утреннем свете проявилось нечто новое, печать другого беспокойства.
Я рассказала мистеру Икс о Петтироссо, о его помощниках, молодых Константине и Эбигейл, и в раздражении остановилась перед запертой дверцей. Почему-то она сделалась целью, которой я хотела достичь. Вы понимаете, там была закрытая дверь. Повторяю, Константин заволновался, когда я стала смотреть на эту дверь. Мистер Икс выслушал меня в молчании. К завтраку он так и не притронулся. Когда я замолчала в ожидании его ответа, мистер Икс снова заговорил о другом:
— Забудьте об этой двери. Меня интересуют зрители.
— Зрители?
— Да. Полагаю, доктор встретил в театре много знакомых и представил вас кое-кому, вот и расскажите, что вам запомнилось.
Помнила я немного, а мистер Икс услышал только одно знакомое имя: мистер Эдмунд Хаммерсмит, редактор газеты «Портсмут ай». Иногда он писал театральные рецензии. Повеселил мистера Икс и рассказ о католическом священнике отце Филпоттсе, заядлом шахматисте. Особенно то обстоятельство, что изначально приглашение в театр получил не Филпоттс, а отец Эванс, который не смог прийти из-за болезни. Услышав об этом, мой пансионер — непонятно почему — даже улыбнулся!
— Поистине, невероятная история… Каждый день появляются новые замки́, и с каждым днем я все больше утверждаюсь в мысли, что они открываются одним и тем же ключом.
— Ничего не понимаю, — призналась я. — Но уж если мы заговорили о замках, мне кажется, вы слишком быстро отказались разбираться… с закрытой дверью.
— Можете больше не думать ни об этой двери, ни о юных иностранцах, мне только-то и нужно еще одно преступление, со стороны убийцы несправедливо мне его не давать, для него ведь это сущая мелочь, еще один нищий, полцарства за нищего, еще один нищий — и у меня кое-что появится, кое-что надежное, потому что на сегодня реальность — это вода, а мы — распахнутые ладони…
— Позавтракайте уже наконец, мне из-за вас становится тревожно. Вы похожи на стервятника.
Действительно, пока мистер Икс говорил, его выдающийся нос, как клюв, витал над подносом, над яичницей с беконом и над крепким чаем. Наконец он отпил глоток:
— У меня нет аппетита, сначала кто-то должен принести мне новость, все складывается правильно, когда нет ошибок, простите за очевидное утверждение. Ваша спина сильно пострадала от столкновения с деревом?
Я тут же перестала потирать спину, но — клянусь вам — я стояла позади кресла! Способности мистера Икс продолжали меня изумлять.
— Отвечайте сами на свой вопрос, вы ведь так много знаете, — резко отозвалась я и тут же устыдилась. — Простите. Спина еще побаливает, но это пройдет. Как и остальное.
— Что остальное?
Я решила выразиться яснее:
— Вы правы: я с ним рассталась.
— С кем?
— С этим… мужчиной.
— Ну да, в этом я был уверен.
— Даже так?
— Да. Вы умная женщина, зерно упало в благодатную почву, дальше оставалось только ждать. Терпение — это все.
— Вам бы самому у себя поучиться.
— Мой случай — не нетерпение, я живу будущим наших событий.
— Почва моя не столь благодатна, чтобы вас понимать…
Мы услышали шаги в коридоре.
— А вот и будущее наших событий, — подытожил мистер Икс.
Постукивание по двери.
— Да-да! — сказал мистер Икс.
Вошел Джимми Пиггот, на этот раз не покрасневший, а бледный, как покойник.
— Появился новый нищий. Рядом с крепостью… Молодой мужчина.
— Прекрасно. — Мистер Икс потирал руки.
За этим занятием его застигла следующая фраза.
— И еще один, в сгоревших бараках… — Джимми помолчал, а потом закончил шепотом: — Эта новость вам совсем не понравится, сэр.
3
Сгоревшие бараки. Так их называли. Они получили это прозвище из-за пожара, который произошел десять лет назад. Мы, портсмутцы, никогда не отличались богатым воображением по части названий. Вообще-то, это были старые казармы: в моем городе все хоть сколько-то значимое связано либо с флотом, либо с армией, предназначено для обороны и окружено стеной. Пожар случился много лет назад, и, поскольку казармы ни к чему теперь не были пригодны, они так и остались обгоревшими, черными и необитаемыми. Из-за сырости деревянные каркасы не выгорели полностью, и это место служило площадкой для поиска сокровища и детских игр. Дом-призрак.
А теперь призраки поселились и внутри.
Дэнни Уотерса нашли дети, такие же, как и он сам.
И нашли его по чистой случайности, потому что мальчика выбросили как мусор на дно бочонка, на который бродяги ставили огарки свечей. Я представила себе… Нет, я не могла себе представить. Я вообще не могла о нем думать, мне проще было представить себе детей, заглянувших в этот бочонок. Быть может, они играли в повелителей таинственного замка. Кто-то из мальчишек приметил бочонок и решил приспособить его под стол. Я так и вижу, как детские головы тянутся к этому беззубому рту. Вытянутые шеи. Тишина. Взгляды.
Прибыла полиция, собрались зеваки — всегда алчные до ужасных зрелищ, — а вечером приехала и коляска с вспыльчивым Мертоном и его миролюбивым сержантом Джеймсоном.
Чего не смогли добиться двое несчастных пасынков судьбы с клеймом пьяниц, то удалось ему одному, бедняжке Дэнни.
Он наконец-то знаменит (слезы мои капают на эти строки), наконец-то обрел свою публику, как ему и мечталось.
4
Весь Портсмут поднялся на войну.
Сгоревшие бараки снова запылали. На них обрушилась ярость моего города. Я не могла отделаться от мысли, что глаза, ныне наполненные слезами, и рты, вопиющие о справедливости, принадлежат тем же самым людям, которые обходили Дэнни стороной, когда мальчик протягивал руку в поисках пищи или аплодисментов. Убийца как будто расправился с частицей каждого из нас.
Полиция запретила представления под открытым небом. Пришлось остановить поиск сокровища, в котором неопытная молоденькая актриса скинула красное платье, чтобы сыграть роль сокровища, но по ошибке оставила его совсем рядом со своим убежищем в скалах крепости. Арестовали нескольких бродячих артистов, представлявших фарсы о преступлении. Убийство Дэнни всех растрогало настолько, что смерть Дэвида Тейлора прошла почти незамеченной. Тейлору было двадцать пять лет, одна нога у него была короче другой, но на крепость рук он не жаловался и работал машинистом сцены в театре «Милосердие». Его тело как раз таки и обнаружили самые первые участники поисков той рассеянной девицы. На рассвете игроки заметили в скалах что-то красное, но это было совсем не платье. И все-таки не все городские представления попали под запрет, и некоторые труппы бросились ловить рыбку в мутной воде. В тот самый вечер «Терренс-Холл» с оглушительным успехом представил старый готический спектакль «Убийство в аду».
Ничего еще не было подтверждено наверняка, но в тот вечер общественное мнение — в моем случае его представляли Нелли и Гетти — постановило, что действовал один и тот же убийца. Две жертвы за одну только ночь! Фитиль этой новости разгорелся так ярко, что доктору Понсонби пришлось совершить внеплановый обход пансионеров Кларендона, чтобы попробовать всех успокоить. Несколько его фраз пришлись и на долю персонала. Я помню, как плакали Сьюзи Тренч и Гетти Уолтерс, как миссис Гиллеспи раз за разом лишалась чувств, Джейн Уимпол и Нелли Уоррингтон припадали друг к другу на грудь, а Джимми Пиггот смотрел в пол. Даже мистер Уидон сделался молчалив и серьезен, а старшая сестра Брэддок высоко подняла брови.
Как ни странно, речь доктора Понсонби я не запомнила.
Зато я прекрасно запомнила мистера Икс.
5
Когда я подошла к его комнате, уже разнесли ужин. Из-за двери доносился душераздирающий вой. Звук был очень высокий, почти пронзительный.
Я никогда не слышала, как плачет мистер Икс. На самом деле я никогда не слышала — и не видела, — как мой пансионер выражает чувства любого рода, разве что можно считать выражением чувств его покашливания, чуть более громкие восклицания и еле заметные движения губ. Я пришла в ужас. И больше того, впала в панику. Я знала, что глубоко внутри этой раскрашенной статуи есть сердце, а в сердце живут чувства, но услышать такие звуки я не ожидала.
Я открыла дверь без стука. Точнее, попыталась: мне помешало какое-то препятствие.
— Мальчики, это мисс Мак-Кари, — холодно произнес голос из кресла. — Пусть она войдет.
Паутина отодвинул стул. Меня обдало запахом моря. Окно было открыто. Сбоку от окна, в свете лампы стояли двое мальчиков. Я снова приставила стул к двери и задернула шторы. Мне до сих пор больно вспоминать дрожащие детские лица, на которых грязь мешалась со слезами. Муха плакал громче: это из его рта исходил вой. Я поругала себя за нелепое предположение, что подобные звуки может издавать мой пансионер. А чем же был занят он? Утешал ли он мальчиков? Не стану вас осуждать, если вы решите, что ответ на этот вопрос положительный. Вы бы именно так и поступили, я тоже, да и любой нормальный человек, и даже ненормальный… Но только не он.
— Раны Тейлора? — произнес мистер Икс, словно продолжая прерванный допрос.
— Одна рана на животе, сэр… — ответил Паутина, — и… на шее. Нож лежал в двадцати шагах…
— Только одна… — повторил наш герой. — Прекрасно, а у Дэнни…
Паутина опустил голову. Муха размазывал сопли под носом.
— Мы… не хотели… на него смотреть… На Зайку, — всхлипнул он.
Я обняла малыша.
— Не имеет значения, «Портсмут ай» подробно их расписал, — отозвался мистер Икс. — У Дэнни две раны на животе и перерезано горло, интересные вариации…
— Пожалуйста, ради всего святого, замолчите, — взмолилась я, прижимая к себе Муху.
Мистер Икс оставил мои слова без внимания:
— Когда вы видели Дэнни в последний раз?
— Вчера ночью, незадолго до двенадцати.
Понятно, что в тот момент отвечать мог только Паутина. Бедный Муха трясся в моих объятиях.
— Откуда ты знаешь, что это было «незадолго до двенадцати»?
— Потому что он спросил у нас, сколько времени. Мы были рядом с вокзалом, где обычно ночуем, и спросили время у Безвинного.
— У Безвинного?
— Это вокзальный сторож, он всегда нас защищает, когда другие нас пинают и не дают спать. Он говорит: «Это просто безвинные дети». Так мы его и прозвали.
— Понятно. Что сказал Дэнни, когда узнал, сколько времени?
— Сказал, что у него какое-то дело, и быстро умотал.
— Что у него было при себе?
— Мешок с вещами. Как… как будто он с кем-то встретиться договорился.
Мистер Икс медленно, почти сурово кивнул:
— Вы не можете оставаться в городе, вам нужно уехать.
При этих словах Муха вырвался из моих рук:
— Но… Но!.. Мы не можем оставить тут… Зайку!.. Он же наш друг!
— Идиот, Дэнни умер. — Паутина ткнул товарища в бок.
Три голоса зазвучали одновременно, не сливаясь в один. Это было три разных выражения: от механической невозмутимости мистера Икс до отчаяния Мухи. Паутина говорил спокойно, превозмогая боль.
— Вы должны уехать, я дам вам денег…
— Мы не можем!
— Потише, не то нас услышат.
— Муха. — (Мальчик замер, устремив взгляд на мужчину в кресле.) — Дэнни уже нет, и, больше того, можешь мне поверить: его уже не было, когда с ним сделали это.
— Как же это сделали… если его не было? — засомневался Муха.
— Было только его тело, а вот разум его уже отправился в странствие.
— Откуда вы знаете? — Муха недоверчиво потер свой грязный нос.
— Знаю, потому что знаю, перестань волноваться за Дэнни, он не страдал.
— Если он где-то странствовал, то он вернется, — возразил Муха не слишком уверенно.
— Он не вернется, его тело убито, вернуться он не сможет.
Обдумав услышанное, Муха заговорил как будто про себя:
— Я могу одолжить ему мое тело… Мы можем жить там вдвоем.
Паутина заговорил, не обращая внимания на безумную идею своего друга:
— Сэр, почему вы считаете, что… нам пора убираться?
— Подымется большая кутерьма, полицейские захотят допросить всех друзей Дэнни, и это будет неприятно. Из Лондона начнут требовать результатов, машина правосудия уже запущена, а ведь она сминает все, что встречается на ее пути.
— Мы тоже могли бы уйти туда, где сейчас Зай… туда, где Дэнни, — предложил Муха.
— Заткнись уже, нам пора.
Но Муха не сдвинулся с места. Только перестал плакать. Я предложила мальчику поесть и попить — он ничего не взял. Он сделался совсем беспомощным и только слабо сопротивлялся, когда рука Паутины потянула его к окну. И тогда прозвучал голос из кресла:
— Послушай, Муха, я сыграю тебе на скрипке.
Мальчики переглянулись, замолчали и стали ждать.
Это «исполнение» отличалось от предыдущих. Движения музыканта не сделались красивее — сплошное дерганье, которое выглядело бы забавно, если не принимать во внимание, что речь идет о душевнобольном человеке. Однако в этот раз все выглядело иначе: мистер Икс не изменился в лице, но весь как-то напрягся; его высокий лоб увлажнился от пота, вена на виске набухла. Детей это зрелище, должно быть, ужасало.
— Тебе понравилось? — спросил мистер Икс, опустив руки.
Муха кивнул, как под гипнозом.
Я сама опрокинула над постелью вазу, в которой мой пансионер хранил деньги. Муха оторопело молчал. Паутина был вынужден тянуть его к окну за руку; дети остановились, снова услышав голос из кресла.
— Клянусь вам, я уничтожу того, кто это сделал, — произнес мистер Икс.
То была речь сумасшедшего, однако Паутина кивнул с самым серьезным видом — он поверил каждому слову.
— Как вы могли пообещать такое бедным детям? — спросила я после их ухода, задергивая шторы. — «Уничтожу»?
Мистер Икс ничего не ответил. Он развалился в кресле, как будто «скрипка» забрала все его силы.
— Во-первых, почему вы уверены, что это был один и тот же убийца?
— Убийца был один; мне неизвестно, оставил ли он орудие убийства неподалеку от Дэнни, но готов поспорить, что так и есть.
— И как же он умудрился совершить два преступления в противоположных концах Портсмута?
— Он очень хитер.
Я не знала, что сказать. Кто вообще на такое способен? Неужели и вправду привидение? Случившееся ночью у меня совершенно не связывалось с иррациональной ненавистью к нищим или с личной местью. Я знала нескольких душевнобольных убийц, сидевших в специальных камерах Эшертона; хотя ни за одним я лично не ухаживала (ими занимались охранники), я видела их руки-крючья, царапающие смотровые окошечки на дверях, заглядывала в их вытаращенные глаза и знала их истории: то были дикие, невообразимые деяния, порожденные самыми нелепыми причинами. Но преступления свои эти безумцы совершали неуклюже, оставляли повсюду улики, кто-нибудь их обязательно видел или слышал, или они выдавали себя сами. А портсмутский убийца вообще не был похож на человека. Мне стало по-настоящему страшно.
Я хотела поделиться своими мыслями, но мистер Икс заговорил первым. Его голос поднимался из кресла, как дым из трубки.
— В оксфордском пансионе… — пробормотал мистер Икс бесцветным голосом, как будто засыпая. — Помните, я обещал вам, что однажды расскажу об этом случае подробно? Хорошо. В Оксфорде, мисс Мак-Кари, я сделал не так много, как об этом говорят, однако я многое приобрел, включая и дружбу с неким джентльменом, попавшим в затруднительную ситуацию, он тоже писатель… Как видите, я питаю слабость к литераторам. Однако в тот раз проблема именно в нем и состояла. Чтобы заговорить, ему не потребовался алкоголь: этот человек был по-настоящему замкнут, так что, когда он решил довериться мне, откровения его плескали через край. Почти все было шелухой, но иногда попадались и жемчужины, и я развлекался, составляя из них ожерелье. Именно тогда я узнал о существовании некоей группы, название которой вам не следует повторять, если вы хотите оставаться живой, невредимой и здравомыслящей. Я узнал о Десяти.
— О Десяти?
— Не повторяйте, — всерьез предостерег мистер Икс.
— Хорошо.
Что это было? Вспышка безумия? Звучало все именно так, но я продолжала слушать.
— Этот человек обладал богатейшей фантазией, но только на бумаге. Мне даже на мгновение не пришло в голову, что его рассказ — плод его воображения. Даже сам мой знакомый не знал, кто эти люди, но зато он был уверен, что никакая полиция в этом мире не сможет их арестовать. Потому что их власть лежит вне досягаемости законов и правительств.
— Что это за власть?
— Театр.
Теперь я окончательно уверилась, что мистер Икс бредит.
— Пожалуйста, не надо.
— Писатель, о котором я вам говорю, видел некоторые явления, которые они связывали с театром.
— Мистер Икс, театр — это не магия и не колдовство. В театре все основано на трюках.
— Мисс Мак-Кари, я и не говорю о магии и колдовстве. Я говорю об особенной власти, от которой нет защиты: это наслаждение. Очевидно, что театр доставляет наслаждение, поэтому он и является лучшим из развлечений в нашем мире. Но… представьте хотя бы на миг театр, который доставляет безграничное наслаждение. Что осталось бы ему неподвластно?
— Не могу я представить, мистер Икс…
— Мистер Холмс.
— Мистер Холмс, наслаждение — оно больше от дьявола, чем от Бога. И никогда не бывает безграничным. Вы… Послушайте, вам это, наверное, неизвестно, но поверьте мне. Наслаждение длится совсем недолго.
— А ему и необязательно быть безграничным, мисс Мак-Кари. Наслаждение — у нас в головах, и тот, кто им управляет, сможет управлять и сознанием.
— Вы имеете в виду месмеристов и гипнотизеров…
— Нет, как раз наоборот. В этом-то и коренится различие: такого рода мастера не управляют сознанием, чтобы контролировать эмоции. Они управляют эмоциями, чтобы контролировать сознание. Прямо противоположное направление. Мой друг не знал наверняка, зато я уверен, что определенные театры доставляют такое наслаждение, которое заставляет людей, собравшихся вместе, совершать некие поступки.
И тут я вспомнила:
— Погодите-ка. Доктор Корридж, с которым я работала в Эшертоне…
— Сэр Оуэн Корридж, не так ли?
— Да, я работала под его руководством.
— Именно этот психиатр занимался моим другом, писателем из Оксфорда… весьма любопытно. Пожалуйста, продолжайте.
После этого «любопытного» замечания мистер Икс обхватил пальцами подбородок и приготовился слушать.
— Доктор Корридж говорил нам, что никакой ментальный театр не может… «управлять человеческой волей до такой степени, чтобы заставлять человека делать то, что противно его принципам». — Я произнесла эту тираду на одном дыхании: доктор Корридж часто нам ее повторял.
— Возможно. Но ментальный театр — это одна из форм гипноза, мисс Мак-Кари. Как я уже сказал, эти господа занимаются совсем другими вещами. В общем, этот писатель, которому я помог, случайно услышал обсуждение одного из проектов Десяти… Еще раз подчеркиваю: никогда не повторяйте того, что слышите сейчас. Они решили отправить кого-то «играть в Портсмуте» этим летом. Они называли его «мистер Игрек». Мой друг-литератор ничего о нем не знал, не представлял и его планов, но я сразу решил, что, если в дело вступили Десять, ничего хорошего не предвидится, — скорее всего, последуют ограбления или убийства… Вот почему я попросил, чтобы меня перевели в Кларендон. Я воспользовался услугами славного Джимми Пиггота и мальчишек… но совершил ошибку, недооценив врага.
Я снова вспомнила фразу миссис Мюррей: Он чего-то дожидается. Все верно. Мистер Икс чего-то дожидался с самого начала.
Но как я могу ему верить? От рассказа мистера Икс так и разило безумием.
— Если вы обо всем знали, почему же не предупредили полицию?
— Мисс Мак-Кари, полицейские не способны с этим справиться. Не думаю, что инспектор Мертон принял бы на веру признание нервного литератора…
— Как сейчас дела у вашего друга?
— В какой-то степени неплохо, но если я сумею разрушить план мистера Игрек…
«Мистер Игрек». Это звучало даже забавно. Мистер Икс, мистер Игрек. Типично для душевнобольного. Мой пансионер, как всегда, успел прочитать мои мысли:
— Мисс Мак-Кари, прежде чем делать выводы, вспомните о ментальном театре… Вы им занимались?
— Присутствовала при нескольких сеансах.
— И можете рассказать, как это было?
— Я не могу называть имен и приводить некоторые детали.
— Пусть так, прошу вас, расскажите мне то, что возможно.
На самом деле, я никогда не забывала о пережитом мною опыте, вот только я не понимала, каким образом это работает. Я коротко — и преодолевая внутреннее сопротивление, мешавшее вспоминать, — пересказала сеанс с участием вдовца, после смерти супруги впавшего в черную меланхолию. Театр был декорирован черным, на подмостках стоял гроб, открытый с одной стороны, чтобы можно было видеть человека, лежащего внутри, — а это была укрытая саваном актриса. На такие роли всегда брали молоденьких девушек или детей. Здесь требовались гибкие тела без определенных очертаний, почти всегда обнаженные, по заказу доктора Корриджа голоса и движения должны были изменяться — вот чем был обусловлен выбор артистов. На том сеансе актриса изображала «воскресение», она выбиралась из гроба, исполняла танец и декламировала текст, специально составленный драматургом ментального театра, — помню, что для того сеанса текст писал мистер Питер Харвил, — и основанный на избранных отрывках любовных писем, которые усопшая писала нашему пациенту во времена их юности. Танец был шокирующий, даже невозможный, и — если бы речь не шла о медицинской процедуре — я бы назвала его непристойным, но ведь это был ментальный, а не художественный театр. Ментальный театр считается врачебной практикой, настолько же неприличной и скандальной, как и раздевание больного перед операцией.
— И что сталось с пациентом? — спросил мистер Икс по завершении моего рассказа.
— Ему стало лучше. Он примирился с воспоминаниями о своей потере.
— Так, значит, действительно существует род театра, который управляет нашим сознанием…
— Но с его помощью невозможно заставить человека совершать поступки…
— А это, как я уже сказал, вопрос спорный, все зависит от степени наслаждения. Вам разве не доводилось слышать, что «каждый человек имеет свою цену»? Уверяю вас: и каждая воля тоже, и если цена поднимается выше определенной черты, то самый стойкий отшельник в конце концов уступает искушению.
— Но ведь Убийца Нищих не имеет ничего общего с театром, — возразила я. — Тела появляются в разных местах, всегда безлюдных, а тот свидетель, Спенсер… он сказал, что на пляже был только Хатчинс и еще эта смеющаяся сущность…
— Как я и говорил, в этой загадке все потрясает воображение, а мне для ее решения не хватает лишь одной детали.
— О чем это вы?
— Об этом двухнедельном интервале между двумя убийствами. Это последний ключ. — А потом мистер Икс добавил нечто совсем непонятное: — Я уже знаю эту деталь, мне остается только ее забрать, посему я прямо сейчас отправляюсь в Хрустальный Дворец.
6
Мне показалось, что я не расслышала. Я всполошилась:
— Вы не можете покидать Кларендон без дозволения…
— Я и не собираюсь покидать Кларендон. И даже эту комнату.
— Но… вы сказали, что отправляетесь…
— Да, отправляюсь. Это совсем ненадолго. Оставайтесь или уходите.
Никогда еще его двухцветные глаза не вызывали во мне столько жалости. Я подошла ближе и заговорила с ними как с закрытыми окнами в надежде, что живущий внутри меня услышит:
— Что вы имеете в виду, мистер Икс? Куда вы все-таки…
— Я Шерлок Хол…
— Да зовитесь вы как угодно! Если вам так хочется, играйте в полицейского… Но, пожалуйста, не смешивайте ваши фантазии с… с этим! Я просто не вынесу!
Мистер Икс шевельнул губами, обозначив легчайшую из своих улыбок:
— Мисс Мак-Кари, почему вы так боитесь, что я окажусь сумасшедшим? Вас ведь и наняли для ухода за сумасшедшим.
— Я… не боюсь.
— Успокойтесь. Хрустальный Дворец — никакая не галлюцинация. Это место, в котором я храню всё: то, что воспринимаю, то, что предчувствую, любые обломки, которые океан выбрасывает на мой жалкий берег. Я не могу пустить все это в дело, поэтому просто храню, а когда мне требуется что-то забрать, остается только войти и обнаружить искомое.
— Куда… войти?
— В Хрустальный Дворец, куда же еще, — повторил он со стоическим терпением. — Мисс Мак-Кари, я ведь старьевщик, который собирает реальность: я прихватываю все, что попадается на пути, поскольку никогда не знаю заранее, что может пригодиться. В этом дворце двери достаточно проницаемы, чтобы пропускать внутрь все, что угодно, а жизнь взрослого человека достаточно продолжительна, чтобы собрать коллекцию, какой позавидовал бы и Британский музей.
— С каких пор… вы этим занимаетесь?
— С самого детства, разумеется. С тех пор, как я решил, что знаю слишком много и бо́льшая часть моих знаний мне только мешает. Вот тогда я впервые воспользовался скрипкой, и ее музыка помогла мне проникнуть во дворец…
— Прошу прощения… — Мне было горько это произносить, но я решила, что должна высказаться до конца. — Ваша музыка… она не существует, мистер… мистер Холмс. — Слезы катились по моим щекам, но я продолжала говорить: — Этой скрипки нет, и вы ни на чем не играете… Быть может, прежде вам никто об этом не рассказывал, потому что… они оставили вас совсем одного! Ваша семья оплачивает ваши пансионы, и этого им достаточно! Доктора и медсестры терпят вас по той же причине, но вы никогда никому не были нужны! Ну хорошо, кроме меня. — Я вытерла слезы. — Простите меня.
— Зачем вы плачете? — мягко спросил он.
— Простите. Я потом вычищу ковер.
— Я не спрашивал над чем, я спросил зачем.
— Я… я расчувствовалась.
— И почему же?
Я шмыгнула носом, вопрошая себя, к чему так настойчиво подбирается этот бедняга.
— Потому что я не хотела вас ранить, мистер Холмс, но я не могла… Я должна была это сказать.
— Не хотели меня ранить?
— Да. Потому что вы — это единственное, что у меня есть, единственное, что у меня осталось! — Я села на стул, приходя в себя.
Якорь, подумала я. У меня больше нет якоря.
— Я не могу выносить, когда вы рассказываете мне эти бредни о скрипках и о… «мистере Игрек»!.. Вы просто не можете!.. Вы должны считаться с реальностью!
— Мисс Мак-Кари, вы снова понимаете меня превратно. Дышите глубже, успокойтесь и ответьте мне на простой вопрос. Вы сказали, что не хотите меня ранить. Чем? У вас с собой нож?
Я растерялась:
— Ну при чем тут нож?
— Спрашиваю вас еще раз: вы имели намерение причинить мне физический вред?
— Нет. Я имела в виду, что не хотела ранить вас… моими словами, — пробормотала я.
— Вашими словами! Вот как! — Мистер Икс как будто удивился. — Может быть, ваши обладают лезвием или острием? Они способны прикоснуться? К ним можно прикоснуться?
— Конечно же нет, но…
— Но ими можно нанести глубокую рану.
— Именно так. Но это — не телесные раны.
— Но они причиняют боль.
— Сильную боль, — согласилась я.
— А в некоторых случаях — смерть.
— Да.
— Стало быть, слова могут быть реальными, хотя они и невидимы. Можно нанести раны тем, чего мы не способны ни видеть, ни осязать, — например, музыкой скрипки, которую никто не видит. Мы можем восторгаться без слов, убивать без убийц и путешествовать, не вставая со стула… Вы вчера страдали из-за того, чего не могли ни увидеть, ни потрогать, ни ощутить иными органами чувств, но вам было больнее, чем от ударов о ствол дерева. Реальность всегда рассказывает одну и ту же историю, только на тысячу разных ладов: я читаю реальность лучше, чем вы, — вот и вся разница. — Я молча смотрела на своего пансионера. Сказать мне было нечего. А мистер Икс продолжал: — Времени у меня немного. Я отлучусь, а вас прошу остаться. Порой это для меня болезненно, но я должен отправиться на поиски совершенно конкретной вещи.
— Я останусь, — отозвалась я, не раздумывая. — Я пробуду здесь столько, сколько вы мне скажете.
Мистер Икс улыбнулся и поднял руки.
Мы были там, в полумраке, при зажженной лампе и задернутых шторах, и его маленькие ручки с тонкими пальцами играли на абсурдной скрипке.
— Вы ее слышите? — спросил он через некоторое время.
— Нет, — призналась я.
— Еще услышите. Муха услышал ее сразу же.
В такое мне верилось с трудом, но вот по прошествии нескольких минут глаза моего пансионера открылись.
— Хрустальный Дворец… — прошептал мистер Икс. — Ах, мисс Мак-Кари… если бы вы только могли его видеть! Полюбоваться им во всем великолепии!.. — Движения скрипача теперь уступили место дирижерским взмахам. Он медленно помавал руками, как будто задавая темп. Это было подлинное безумие. Двухцветные глаза мистера Икс смотрели в потолок. — Он такой большой… Такой… просторный… У вас кружится голова?
— Немного, — откровенно призналась я.
— Не беспокойтесь, если вы его не видите. Он ведь хрустальный, а хрусталь виден только тогда, когда на нем помещено нечто другое. Что не есть хрусталь… Но сам дворец — это только хрусталь.
Я кивала и всхлипывала, говорить я не могла.
Еще какое-то время прошло в махании руками и разглядывании потолка. А потом я увидела, что мой пансионер трясется, как в лихорадке. Он пролепетал:
— Эта лестница… Сюда? Нет, я не хочу туда подниматься… Боже мой, я должен его найти… ради Дэнни…
Голос его звучал тихо и печально, как у покинутого ребенка. Я поняла, что таким он всегда и был, именно это он скрывал за стеной из льда и гениальности. У мистера Икс не было имени, потому что он едва успел родиться. То было существо без любви, приговоренное человечеством к бесконечному одиночеству. Я бросилась на пол, прижалась головой к креслу, а руками к нему, неуклюже пытаясь его успокоить, дать понять, что я здесь, что я никогда его не покину. Он больше ничего мне не сказал: он как будто заснул, только вздрагивал время от времени.
Я не знала, о чем мне молиться. Поэтому в конце концов я решилась попросить: Боже мой, излечи его или излечи нас, всех остальных!
Я по-прежнему прижималась к креслу; в такой позе меня и застали доктор Понсонби и Мэри Брэддок.
Назад: Фарс для Дэнни Уотерса
Дальше: Семья мистера Икс
