40
На самом высоком из земных престолов
Я долго колебался: цитировать ли мне здесь довольно беззастенчивое заключение Опытов? Не оскорбит ли оно чувствительные души? Однако Монтень написал то, что написал; почему нужно молчать об этом? Книга заканчивается, поэтому – вперед:
Эзоп, этот великий человек, увидел как-то, что господин его мочится на ходу: «Неужели, – заметил он, – нам теперь придется испражняться на бегу?» Как бы мы ни старались сберечь время, какая-то часть его всегда растрачивается зря (III. 13. 310).
В этих нескольких хлестких словах выражена целая философия жизни. Люди эпохи Возрождения не жеманничали так, как мы, и открыто говорили то, что думали. В главе Об опыте, завершающей труд Монтеня, он подытоживает свое кредо, которое часто ассоциируют с эпикурейством. Будем ценить жизнь, следовать природе, наслаждаться настоящим, не будем спешить без нужды. «Festina lente» – «Поспешай медленно», гласит парадоксальный девиз, который высоко ставил Эразм Роттердамский. А вот как говорит о том же самом Монтень:
Есть у меня свой собственный словарь: время я провожу, когда оно неблагоприятно и тягостно. Когда же время благоприятствует, я не хочу, чтобы оно просто проходило, я хочу овладеть им, задержать его. Надо избегать дурного и утверждаться в хорошем (III. 13. 307).
Будем ускорять шаг, когда нам нелегко, и смаковать мгновения удовольствия. «Carpe diem», – говорит Гораций. «Пользуйся днем, завтрашнему не верь»; лови момент во всей его полноте и не думай о смерти. На последних страницах Опытов Монтень повторяет эту максиму во множестве вариантов, проповедуя верность себе:
Когда я танцую, я занят танцами, когда я сплю, я погружаюсь в сон. Когда же я одиноко прогуливаюсь в красивом саду и мысли мои некоторое время заняты бывают посторонними вещами, я затем возвращаю их к прогулке, к саду, к сладостному уединению, к самому себе (III. 13. 303).
Избранная Монтенем этика жизни – это еще и эстетика, искусство жить в красоте. Ловить момент – вот лучший образ жизни в этом мире: скромный, естественный, во всей простоте и полноте человеческий.
Мне очень нравится приветственная надпись, которой афиняне почтили прибытие в их город Помпея:
Себя считаешь человеком ты, —
И в этом – божества черты.
Действительно, уменье достойно проявить себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное. Мы стремимся быть чем-то иным, не желая вникнуть в свое существо, и выходим за свои естественные границы, не зная, к чему мы по-настоящему способны. Незачем нам вставать на ходули, ибо и на ходулях надо передвигаться с помощью своих ног. И даже на самом высоком из земных престолов сидим мы на своем заду. Самой, на мой взгляд, прекрасной жизнью живут те люди, которые равняются по общечеловеческой мерке, в духе разума, но без всяких чудес и необычайностей (III. 13. 311).
Последние слова Опытов принимают жизнь, какой она нам дана и что бы она нам ни готовила – одинаковой для всех, и для великих, и для простых людей, ибо перед смертью мы все равны. Даже Сократа, своего любимца, Монтень умудряется упрекнуть в том, что тот хотел ускользнуть от удела человеческого, утверждая, будто демон придерживает его за рукав, словно ангел-хранитель. Сам же Монтень – обычный человек, послушный природе, согласный со своей судьбой, наш брат.
notes
