Школа

Дима пошел в школу в шесть лет. Мы тогда жили в коммуналке, довольно далеко от мамы. Стоял вопрос — в какую школу отдавать? Рядом с коммуналкой или рядом с мамой? Мы, конечно, надеялись, что в коммунальной квартире не будем жить вечно. Мама настояла, чтобы школа была с ней рядом, иначе ей приходилось бы каждый день далеко ездить, чтобы забирать Диму из школы. Зато теперь мы должны были ежедневно заезжать к маме, чтобы забрать сына домой. Иногда он оставался на ночь у нее. Многие мои знакомые решали эту проблему иначе, заставляя дедушек и бабушек ездить к деткам, но при нашей «замечательной» работе транспорта это было просто чудовищным испытанием.

Решили устроить Диму в школу, где работала мамина соседка и приятельница Вера Георгиевна Нечаева. Перед 1 сентября я повела сына знакомиться с будущей учительницей, Анастасией Алексеевной Ивановой. Она встретила нас приветливо. Мы разговаривали, казалось бы, о посторонних вещах, но Иванова вела беседу так, чтобы узнать о нас как можно больше. Она расспросила обо всем — кто мы, что собой представляем, какой характер у Димы, чем он интересуется. Наш Дима всегда хотел казаться старше, чем он есть, и торопился показать Анастасии Алексеевне, что интересуется вполне взрослыми вещами. Когда она задала вопрос, во что он больше всего любит играть, он мгновенно ответил: «В ножички». У меня от удивления поползли вверх брови, у учительницы тоже. Правда, рассказать, что это за игра, Дима не смог — он просто слышал разговоры старших мальчишек. Анастасия Алексеевна поняла это и успокоила меня:

— Он желаемое принимает за действительное. Не огорчайтесь, так бывает. Мне он очень понравился. Я беру его себе в класс!

Перед школой нам нужно было купить специальную одежду — школьную форму. Для осени — фуражку, брючки, пиджак, белую рубашку, ботинки. Для зимы — шапку-ушанку, пальто, теплые ботинки. Все это продавалось в магазине «Детский мир», в специальном отделе. Также необходимо было пройти медицинское обследование, в том числе показаться фтизиатру, у которого мы стояли на учете, хотя для окружающих Дима не был опасен. Во время осмотра у окулиста выявилась сложная патология зрения — значит, придется носить очки. Их нужно было заказывать в Хабаровске — посылать туда рецепт и долго ждать. Дима сердился — не хотел быть «очкариком». Он не понимал, что плохо видит, но знал, что быть «очкариком» в детской стае — наказуемо. Будут бить, срывать очки.

1 сентября 1969 года мама и Шура отвели Димочку в первый класс школы № 94, к Анастасии Алексеевне Ивановой.

Конечно, привыкать к новой жизни ему было трудно, хоть первые навыки выживания в коллективе он частично получил в детском садике. Но в школе была более жесткая дисциплина. По-видимому, из-за слабого зрения Дима был немного рассеянным, устремленным в себя мальчиком. У него была своя внутренняя жизнь, и он часто не замечал очевидных вещей, чем вызывал недовольство и раздражение окружающих, особенно взрослых. На уроках он мог сидеть и думать о своем, не слушая, как учительница объясняет урок, и не понимая, о чем его спрашивают. Ему было плохо и неуютно в школе. Он не хотел туда ходить — как и в садик, а ему твердили:

— Все люди трудятся, ходят на работу, в школу, в институт. Ты тоже большой и должен ходить в школу.

Почти сразу начались преследования «очкарика». Двое-трое сорванцов то и дело подкарауливали его в укромных местах, чтобы сдернуть очки. Естественно, вспыхивала драка — безнаказанно обижать себя Дима не позволял, «давал сдачи». На уроке, если кто-то задевал его словом или делом, он вставал, шел через весь класс и наказывал обидчика кулаками. На вопрос учительницы: «Хворостовский, что ты делаешь? Ты почему себя так ведешь?» — он удивленно отвечал:

— Как что? Даю сдачи!

Учительница Анастасия Алексеевна говорила об этом с восторгом:

— Вы бы знали, как я люблю вашего Диму! Мне не дают покоя эти два горячих уголька, которые смотрят на меня, приводя в трепет, когда я рассказываю что-нибудь интересное. Он так не похож на других!

Школа находилась в рабочем районе города. Нравы живущих там людей и их детей были суровые и воинственные. То и дело происходили жестокие пьяные драки взрослых, что оказывало влияние на детей. Диме, непохожему на своих сверстников, приходилось постоянно самоутверждаться. Не помогала даже бабушка, которая провожала и встречала его из школы (на пути туда был очень опасный перекресток, где часто случались аварии и наезды на людей, поэтому мы боялись отправлять Диму одного), — часто он уже успевал подраться. Школа и улица производили в характере Димы свою коррекцию. Из ласкового, нежного, стеснительного мальчика он превращался в резкого, решительного бойца. Сам он никогда не задирался, но спуску не давал никому, невзирая на возраст и количество соперников, дрался до победы, как последний раз в жизни. Екатерина Павловна рассказывала, как однажды дачные ребятишки стали задирать его из-за какого-то пустяка. Дима сначала отмахивался, но, когда ему больно досталось палкой, он, что называется, «взорвался» и начал крушить обидчиков направо и налево. Наша баба Катя не на шутку испугалась:

— Вот это характер, вот это боец!

Дима, как все русские, был очень терпелив, но если загнать его в угол — пощады не жди!

То, что взрослые считали его достоинством, сверстников раздражало, они стремились сделать так, чтоб Дима стал таким же, как все. Когда он подрос, у него появилось новое качество — защитника. Если он решал, что кому-то нужна его помощь — берегись, обидчик друга! Такая искренность и доверчивость часто подводили Диму, он получал шишки совсем не по заслугам и оттуда, откуда совсем не ждал, — за других, хитрых и изворотливых. Обидно, что друзьями его назывались люди, которые никогда ими не были и не собирались быть! К сожалению, переубедить его было невозможно. На все наши попытки объяснить ему, что он чрезмерно доверчив, Дима становился в позу оппозиционера, а мы становились врагами его друзей. Позже жизнь показывала, что мы были правы, а так называемые «друзья» самым черным образом предавали его, и он очень переживал. К сожалению, такая ситуация не раз повторялась и в его взрослой жизни.

Где-то во втором классе Дима заявил:

— Человек должен пройти через свои собственные ошибки — шишки!

Где он мог такое услышать? Я возразила:

— Если бы человечество свою жизнь строило только на своих собственных ошибках, мы бы никогда не вышли из пещеры.

Он мне ничего не ответил, но я поняла — все равно не согласен.