* * *

У меня началась свободная, сытая, интересная жизнь. Я часто ходила по городу, с удовольствием наблюдая за жизнью разноплеменных людей. Во время учебы у меня не было времени для наблюдений.

Город утопал в зелени, по всем улицам с обеих сторон текли арыки, а над домами, раскинув кроны, стояли тополя, давая сладкую прохладу и тень. Теперь я уже не помню названия улиц, а впечатления от этих прогулок остались. У меня была подружка-немка, жившая в доме напротив нашего. Ее звали Лида Кнельц. Ее мама работала где-то уборщицей. У Лиды был младший брат по имени Калюш — так и не знаю, что это значит по-русски. Жили они очень бедно. Мама — худая, очень бледная, уставшая — редко бывала дома. Кроме основной работы, она подрабатывала домработницей. И все равно им едва-едва хватало денег, чтобы не умереть с голоду. Иногда я давала Лиде какое-нибудь свое платье — поносить или насовсем. Она не отказывалась. Мы были одного роста и комплекции. Если у нее было свободное время, мы вместе гуляли по городу, парку, базару. Она хорошо знала город и показывала интересные места, где ей что-то нравилось.

На углу нашей Охотничьей улицы стоял большой дом, огороженный не дувалом, как все окрестные дома, а высоким забором-частоколом. В нем жила огромная семья узбеков, одна девочка из этой семьи училась со мной в классе. Все они были огненно-рыжие, а у моей одноклассницы на лице было множество веснушек. Там всегда было шумно и весело. Часто по вечерам ее старший брат играл на зурне, а кто-нибудь на бубне. Сидя у себя в саду в виноградной беседке, мы слушали зурну и бубен.

Однажды в Токмак приехала с концертами народная артистка Тамара Ханум. Пела она в городском парке. Мы с Лидой Кнельц бегали туда слушать знаменитую певицу Востока.

Еще на нашей улице в полуразвалившемся домике жила пожилая чеченка. Она часто брала гармонь и играла национальные мелодии. Однажды Кнельц прибежала ко мне:

— Пойдем, я тебе покажу интересное!

Мы пошли к дому чеченки. Там собралось много людей, все шумели, громко разговаривали на своем языке. В центре двора была большая куча песка, глины, ребятишки в корзинках приносили кизяк — засохший коровий навоз в виде круглых лепешек (им можно топить печь, удобрять почву, использовать в строительстве как связующий материал). Молодые парни и девушки босиком месили эту смесь ногами, доливая воду. Почему-то все были одеты по-праздничному. Мое внимание привлекла необыкновенно красивая, стройная и грациозная чеченка с длиннющими черными косами. Она была одета в легкое белое облегающее платье, подоткнутое на поясе. Ног ее не было видно, они были по колено в грязи, которую она месила. Все были чем-то заняты.

— Что это? — спросила я у Лиды.

— У этой чеченки недавно умер муж, а может быть, его убили, — ответила она.

Чеченцы жили за городом, там построили поселок. Я слышала об этом и раньше, мне даже говорили, чтобы я одна никогда туда не ходила. На вопрос «почему» отвечали: «Страшно!» И все. Лида продолжила:

— В этом домике жили пожилые люди, они почему-то не хотели переезжать за город. Сейчас, когда мужа этой женщины не стало, чеченцы решили помочь ей построить новый дом. Они делают саман. Потом, когда саман высохнет, построят дом. Видишь, какие они дружные? Одни работают, а женщины готовят еду.

Только теперь я увидела за домом костер и большой котел с каким-то варевом. Мы стояли в сторонке и наблюдали. Через какое-то время все ушли в сад. Лида сказала:

— Давай отойдем ненадолго и вернемся. Они сейчас в саду накрывают столы, а потом опять придут сюда. Будет интересно!

Мы медленно пошли к нашему дому, посидели на скамеечке и, когда заиграла гармоника, Лида воскликнула:

— Вот теперь будет концерт!

Мы побежали к дому чеченки. На расчищенной территории двора под звуки гармошки, на которой играла полная пожилая женщина — хозяйка, танцевали общий танец мужчины, парни, даже подростки. Обнявшись и образовав круг, они делали, казалось бы, очень простые движения ногами, но точно и одинаково, как один. Потом музыка сменилась, круг разомкнулся, и в центр вышел, как мне показалось, самый старый седой чеченец в очень тонких, облегающих ноги сапогах, поднял руки и сделал движение, какое я видела в кино, только не крикнул: «Асса!» В это же мгновение в центр круга выпорхнула та самая красавица чеченка, которой мы любовались ранее. Все в такт хлопали в ладоши. Эти двое, юная красавица и совсем седой старик, с одинаковой легкостью выделывали изящные движения, завораживая окружающих, выкрикивающих иногда непонятные нам слова. Темп хлопков все больше и больше ускорялся, а старик не уступал молоденькой красавице. Это было невероятно красивое зрелище. Наконец Юность пожалела Старость и прекратила соревнование. Сделав молниеносный пируэт, как балерина, девушка остановилась, тяжело дыша. Старик легко и грациозно встал перед ней на колени. Грянули овации. Все зашумели, заговорили. Веселье закончилось. Хозяйка унесла гармонь.

Начались будни, полные тяжелого физического труда. Работали все — старые, молодые, подростки, даже маленькие дети. У каждого был свой участок, своя ответственность. Была весна, нужно было быстро сделать и высушить саман, а потом поставить дом. Работали споро, дружно. Мы с Лидой стояли и смотрели на все это с великим удивлением. Хоть мы были еще не взрослые, но уже понимали, что происходит что-то значимое, — наверное, взрослые назвали бы это единением большой семьи, клана. А мы просто понимали — эти люди очень любят друг друга и помогают всем, чем могут. Очень противоречивые чувства вызывает у меня этот народ. С одной стороны, такое единодушие и добро, с другой — коварство и жестокость. Чего-то мы не понимаем. Ведь не зря говорят: «Восток — дело тонкое».

Долго мы ходили по городу молча, потрясенные тем, что видели. Я спросила Лиду:

— Они такие трудолюбивые, добрые друг к другу, почему же мы боимся ходить мимо их поселка, почему они нападают на русских вечером, а днем с нами добрые и приветливые?

Лида была немка и уже много страдала от этого, но ответить мне не смогла. Я подумала: «Лида не притворяется. Она не злая, она добрая и, видимо, не обидчивая, как я, и тем не менее ей, как и мне, страшно пойти в поселок чеченцев не только вечером, но и днем. Почему?»

Уже темнело, когда мы вернулись к себе. Баба Лина велела мне найти Эдика и «загнать» домой. Настало время ужина. Я знала, где он, и сразу нашла его. Почти прямо за нашим домом была большая песочная поляна, где обычно собиралась местная шпана и играла в альчики — кости. Мой брат стоял в центре ватаги и, размахивая руками, что-то громко кричал. Его перебивали, а он хотел всех переубедить. В стороне стоял вожак нашей ребячьей ватаги — Жек-Шалава. По природе своей он был авантюрист и махинатор. Именно он всегда становился причиной ссор, драк и вообще конфликтов нашей ребятни. «Разожжет костер» — и стоит в сторонке, наблюдает, а Эдик, горячая армянская кровь, рвется защищать его. Я растолкала ребят, подошла к Эдику и тоже громко закричала:

— Все! Баба сейчас придет с ремнем и разгонит вас! Эдик, сейчас же иди домой!!

И вот что странно — никто не возразил. Ребята медленно, как бы нехотя, разошлись, а мы с Эдиком пошли домой.

— Ну и здорово ты их напугала! — хохотал Эдик.

К моему брату сверстники относились хорошо. Когда он был еще совсем маленьким, старшие девочки Валя и Лида одевали его в Лидины платья, а на голове завязывали ленточку бантиком. Он был очень хорошенький, и девочка получалась очаровательная. Эдика тогда почему-то прозвали Катей. И до сих пор называли его «Катя Вебер», рассказывая какую-нибудь смешную историю. Эдик часто попадал в нелепые ситуации благодаря своему горячему темпераменту и доверчивости.

Целое лето он проводил на реке, на песочном пляже, где мальчишки играли в альчики с чеченской ребятней. Эдик понимал чеченский язык и многое умел рассказать на нем. Даже меня научил считать по-чеченски. Река называлась Чу. Это узкая, мутная горная река, неглубокая, но очень быстрая и грязная. Вода в ней была почти красного цвета. Когда вечером Эдик приходил домой, я смывала с его спины толстый слой красного песка, прежде чем бабушка разрешала ему сесть за стол. Он так уставал, что у него едва хватало сил, чтобы поесть. Поев, он падал на раскладушку, стоявшую на веранде. Не договорив начатую фразу, засыпал так крепко, что Лида не могла его разбудить.

Бабушка любила Эдика, как мне казалось, даже больше, чем Лиду. Дома Эдик тоже оказывался постоянным объектом для шуток, родственники давали ему самые разные прозвища. Он звонко и красиво смеялся, смущаясь и негодуя, но все же откликался. Даже его мама, тетя Клава, присоединялась к нашим шуткам. Чаще всего Эдика называли Правнук, хотя прабабушки у него не было. По-моему, ему эта кличка нравилась, особенно когда к слову «Правнук» добавлялось «любимый».

Расскажу одну историю, которая приключилась с Эдиком и Женей Могилевским. На нашей улице Охотничьей жила пожилая женщина, имени которой я не знала. Соседи же звали ее «бабка-ведьма», присвоив ей это звание как раз после истории с нашими двумя «героями-богатырями». Поговаривали шепотком, что она может лечить заговорами, убирать порчу, обладает даром гипноза. Как всегда, нашему авантюристу Жене — Жеку-Шалаве — захотелось попробовать урюк из сада этой женщины.

— Может, не надо? — слабо возразил Эдик. — Говорят, она колдунья!

— Вот и хорошо, проверим! Потом будем к ней постоянно лазать за урюком.

Решили — и пошли. Легко перескочили через невысокий дувал, неторопливо обошли сад, высматривая, что и где растет. Остановились около дерева.

— А вот и урючина, — обрадовался Женя.

— Нет, не урючина. Это яблоня, — возразил Эдик.

— Много ты понимаешь! — высокомерно ответил Женя и начал рвать спелые плоды, складывая их, как обычно, за майку. Вдруг у Эдика закружилась голова, и он увидел, что дувал растет, становясь все выше и выше. Вот он уже выше Эдика, потом выше Жени и все растет и растет!

— Бежим! — крикнул Эдик. — Смотри, он растет, мы не перелезем обратно!

Тут уже и Женя испугался, когда увидел, что вместо дувала стоит высоченный, на уровне дома, забор. Никого нет. Тишина. Даже солнце исчезло, стало темнеть. Ребята обезумели от страха и заорали срывающимися петушиными голосами:

— Бабушка, спаси нас! Мы больше никогда не полезем к тебе в сад!

Им казалось, что они продираются сквозь колючие заросли и никак не могут добраться до бабушки, которая стоит на крыльце дома и громко смеется. Эдик потом рассказывал, что от страха потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что они с Женей стоят рядом с бабушкой, высоченного забора нет, стоит тот же низенький дувал, а у Жени под майкой штук пять яблок. Бабушка, весело смеясь, подает им по горстке урюка со словами:

— Попробуйте мой урюк. Очень вкусный! Яблоки выбрось, у твоей мамы самые вкусные яблоки. Больше не воруй!

Эти слова относились к Жене. Эдику старушка ничего не сказала. Довела до калитки, открыла, потрепала ребят по макушкам:

— Приходите ко мне в гости, только через калитку, а то, не ровен час, через забор не перелезете!

Смеясь, закрыла за ними калитку и ушла к себе в дом.

Наши «герои» поплелись домой и в этот день «героических подвигов» больше не совершали. У них просто не осталось сил. С тех пор Женя лазать по садам не перестал, но дом колдуньи опасливо обходил стороной. Эдик же «за компанию» иногда посещал чужие сады, но с очень большой осторожностью. Интересно, что у Жениной мамы и правда был хороший большой сад. Она была добрая, интеллигентная женщина, не понимала увлечения своего сына чужими садами и очень стеснялась.

Уже в Красноярске, комментируя это событие, тетя Клава говорила, что бабка обладала даром гипноза. Когда-то она работала в цирке. В годы репрессий ей удалось бежать из города, какого — никто не знал, и, что называется, залечь на дно.