1944 год
Время было очень тяжелое, голодное. Редко кто жил в полном достатке — по крайней мере, в моем окружении таких не было. Мама приносила из магазина хлеб, который давали по карточкам, делила его на три части (завтрак, обед, ужин), каждую из них делила еще на четыре части — для Павла Платоновича, бабушки, меня и себя. И так каждый день.
У нас была корова, черная с белыми пятнами и очень красивыми рогами. Звали ее Гапка. Говорили, что она дает мало молока, но нам хватало. Я уже упоминала, что с детства не могла пить молоко. Меня заставляли, уговаривали, я пила, а оно фонтаном вылетало назад, поэтому от меня быстро отстали и больше не заставляли. Получается, что Гапку я любила совершенно бескорыстно. Я пасла ее на веревочке, которую привязывала за рога. Мы гуляли по склону горы, стоявшей неподалеку, ходили через дорогу и даже на кладбище, там же, на горе, где были полянки. Гапка ела траву, а я смотрела на город и по сторонам.
Иногда со мной ходили девочки из нашего двора. Нам все было интересно. Однажды в яме у подножья горы мы нашли кучу обрезков разноцветных обоев, набрали для себя самые красивые кусочки и потом играли — рисовали кукол и вырезали из обоев наряды для них. Еще мы находили там же куски кинопленки с нашими любимыми артистами. У каждого из нас были коробочки с вырезанными отдельными кадрами из кино с Целиковской, Сергеевой, Лемешевым, Жаровым, Серовой, Орловой, Цесарской, Смирновой… Вот и у меня был целый набор с подписанными коробочками (я умела читать и писать до школы). Мама даже выделила мне целую полочку на этажерке. Тогда у нас не было никаких приспособлений, чтобы смотреть эти малюсенькие пленочки. Мы садились в кружок и очень внимательно рассматривали их сообща, прикладывая к оконному стеклу, обсуждали и вспоминали моменты из кино. Мы еще не ходили в школу, и времени у нас было много.
Павлу Платоновичу на работе полагался спецпаек — чего и сколько, я сейчас уже не помню, а мамы нет, и спросить не у кого. Перед Новым годом отчим уговорил распределявшую пайки женщину дать ему вместо обычного набора кулек конфет. Я случайно подслушала, как он говорил маме:
— Будет сюрприз Люсеньке на Новый год.
Мама спрятала конфеты в комод. На следующий день я была дома одна, ко мне пришли мои дворовые друзья, мы играли. Самая маленькая девочка вдруг заплакала:
— Хочу есть!
Мне стало очень жалко ее. Вдруг меня осенила мысль — отпраздновать Новый год сегодня! Ведь до него оставалось всего десять дней. Я достала из комода кулек с конфетами и громко сказала:
— У нас сейчас будет Новый год! — и высыпала конфеты на стол перед изумленной публикой.
Это было как в сказке! Мы поделили и мигом съели все конфеты. Дети, не исключая самую маленькую, Раю, понимали, что мы совершаем «преступление». Все быстро оделись и убежали по домам. А я, оставшись одна, убрала со стола следы «преступления» в печку.
Наступил Новый год. В квартире стояла елка, которую наряжали мы с мамой — самодельные елочные игрушки и несколько настоящих. Стол накрыли красивой скатертью, поставили самую лучшую посуду. Бабушка хлопотала на кухне — готовила праздничный ужин. Перед самым Новым годом Павел Платонович произнес очень красивую речь и добавил, что сейчас он покажет фокус. Подошел к комоду, открыл ящик, сунул руку туда, где должен быть кулек с конфетами… Я чуть не потеряла сознание и закричала:
— Там сюрприза нет, мы его съели!
— Как съели? — кинулась ко мне мама. — А про нас ты не вспомнила?
— Я не вспомнила. У нас был свой Новый год, Рая очень хотела есть и плакала!
Мама ничего не понимала, она не ожидала от меня такого. А вот Павел Платонович все понял и уговаривал маму не шуметь и не портить праздник:
— Подумаешь, конфеты! Мы будем есть жареную картошечку! Зато сколько народу попробовало конфетки! Не плачь. Мама тебя простила, а мы с бабушкой не сердимся. Ведь правда, баба Катя?
Бабушка улыбнулась, поцеловала меня и сказала:
— Ну, перестань плакать. С Новым годом всех нас!
Это был Новый, 1944 год.
