* * *

Димина страсть к хоккею обернулась для него и для нас настоящей трагедией. Дима говорил, что шайба попала ему в нос только один раз. Но мой хороший знакомый, профессор-хирург по фамилии Парилов, сказал после обследования:

— Знаешь, твой хоккеист скорее похож на боксера. В носу у него сплошное месиво. Надо оперировать. Попробую из хоккеиста сделать человека.

В необходимости оперировать меня убедила моя давняя знакомая, врач-отоларинголог Людмила Павловна Костянко, которая волей-неволей следила за судьбой нашего ребенка и первая предположила, что Дима будет петь. Диме тогда было тринадцать лет. Его положили в городскую больницу № 20, где и работала Людмила Павловна. Палаты были большие, иногда в них лежало по двенадцать-четырнадцать человек, в основном взрослые люди. Диму оперировал сам профессор Парилов. После операции он сказал:

— Случай трудный, непонятно, кто и что сделал с его носом. Собирал все по кусочкам. Посмотрим, что получилось. Гарантий насчет пения не даю, посмотрим, как пойдет процесс реабилитации. Будем надеяться!

Я страдала молча, никому не сообщая об этом разговоре. К счастью, послеоперационный период прошел хорошо, носик стал аккуратный. Спустя годы у Димы стал другой нос — но уже по другой причине.

Беда пришла совсем с неожиданной стороны. Сама операция, конечно, была для Димы большим стрессом, большой болью. Но самый неприятный момент — это пребывание среди грубых, мерзких мужиков, настоящих хамов, лежавших с ним в одной палате. Не знаю, случайно ли подобрались такие больные, с которыми нашему мальчику довелось общаться много дней, или такой контингент — нередкое явление. В каком обществе пришлось находиться ребенку, я поняла в одно из посещений, пробыв в палате довольно длительное время. Что там происходило и о чем говорилось в мое отсутствие, можно было только догадываться.

Из больницы Дима вышел совсем другим человеком. Мы его не узнавали, это был не наш ребенок. В его рассуждениях появился цинизм, в глазах — выражение презрения ко всем нам. Моя мама однажды не выдержала и в полном недоумении и раздражении напустилась на меня:

— Что там происходило такое, что я не узнаю своего внука? Почему ты положила его во взрослое отделение, а не в детскую больницу? У меня такое впечатление, что он в тюрьме побывал!

Я, как могла, успокоила ее тем, что мальчик перенес сильную боль, к тому же находился в обществе не самых порядочных людей.

После больницы Дима как-то не по-хорошему повзрослел. Стал грубым, пренебрежительным, насмешливым, недоверчивым, даже агрессивным. Все время находился в оппозиции к нам. В очередной раз проявилось его слабое качество — поддаваться влиянию, особенно дурному.

Мы не знали, что делать. Моя мама где-то прочитала, что детям нужен взрослый друг, которому они хотели бы доверять свои тайны. Она решила взять на себя эту миссию. Прощала ему грубость, вранье, пьянство, лаской старалась преодолеть его несогласие с нами. К ней в дом стали приходить Димины «друзья», имевшие над ним безраздельную власть. Часто они вели себя нагло и непристойно со мной и бабушкой. Иногда мама не выдерживала, прогоняла их со скандалом. Они смеялись, а Дима приводил их опять.