Анна окликает тебя по имени и ласково трясет за плечо.

Комната залита светом, и желтые стены кажутся злыми. Каждый твой вдох отзывается глубоко в груди хрипом, а выдох звучит свистящим сипом.

– Доброе утро. Понимаю, тебе нехорошо, но мы должны спуститься вниз и сесть за стол, а потом ты сможешь отдохнуть. Идем. Мы уже почти закончили.

Анна усаживает тебя на кровати, закидывает твою правую руку себе на плечо и поднимает тебя на ноги. Утреннее солнце усиливает желтый цвет; стены сияют, и свет превращается в опьяняющий туман, сбивающий с толку. Ты не хочешь покидать эту комнату. Ты мог бы оставаться здесь вечно.

Вы вдвоем медленно идете по коридору, затем спускаетесь по лестнице, по ступеньке за раз, с паузой. Ты хочешь попросить показать тебе ванную, чтобы узнать, есть ли там зеркало, или на стене пустое место там, где оно должно быть, но уже слишком поздно. Подняться по лестнице наверх ты уже не сможешь.

Анна опускает тебя на стул за столом. Твоя голова не держится на шее, падает на грудь, и ты, возможно, засыпаешь или отключаешься, но когда ты приходишь в себя, ты ощущаешь боль на тыльной стороне левой руки.

– У тебя сильное обезвоживание, и я ввожу тебе жидкость внутривенно, – говорит Анна. – Это поможет лучше, чем просто стакан воды.

По всему предплечью разливается холод. Вскоре ты уже можешь поднять голову и оглядеться вокруг. Рядом с тобой стоит стальной штатив, на нем висит прозрачный пластиковый мешок с прозрачной жидкостью, и тонкая трубка соединяет мешок с твоей рукой. На кухонном столе лежит толстая черная тетрадь, в корешок вставлен карандаш.

– _____? Ты меня слышишь? Тебе стало получше?

– Я здесь, – отвечаешь ты.

Ты в коричневом доме, в копии: это ты помнишь. Тебе больно говорить, и голос это не твой. Тебе не нравится то, каким он стал.

Анна отодвигает тетрадь от тебя на противоположный край стола.

– Нам с тобой нужно поговорить, _____, – говорит она. – Это самый важный разговор, какой у нас был – какой у нас будет. Пожалуйста, держи в голове все, что ты помнишь, и все, что ты узнал о себе, о том, кем ты был и кто ты теперь. Ты добился очень хороших результатов за короткий период времени. Я горжусь твоими достижениями, но ты должен оставаться сосредоточенным в течение всего разговора и не отвлекаться. Ты должен оставаться собой в рамках параметров, которые будут обсуждаться. Ты не должен больше спрашивать у меня о прошлой ночи и предыдущих тридцати днях. Пожалуйста, _____, мне нужно, чтобы ты это сделал. Для меня.

– Потому что мы партнеры?

– Да. Потому что мы партнеры в самом священном смысле этого слова. Я оставлю тебя здесь одного, пока сама переоденусь, но меня не будет всего несколько минут. Не вставай, не двигайся. Это также очень важно, потому что вот так – ты сидишь один за столом – я хочу тебя найти. Так я тебя найду. Так это начнется.

Анна уходит. Ты кашляешь, этот звук просто ужасный, и ты понимаешь, что у тебя в груди все разорвано. Ты смотришь на иголку, воткнутую в руку, и на отходящую от нее трубку. Ты представляешь себя, того, которого видел в зеркале вчера ночью, представляешь, будто ты всегда сидел здесь, на кухне, и ждал возвращения Анны. Ты пытаешься строить догадки, что она тебе скажет и что ты скажешь ей.

Анна возвращается. На ней фланелевая рубашка и синие джинсы. Она кладет тетрадь на пол, так, чтобы ее не было видно. Закрывает глаза, дважды глубоко вздыхает и начинает.

– Что ты там делал? Тебе следовало оставаться в кровати.

Ее тон изменился. Отношение к тебе становится другим. Ты видишь это по ее позе, по широко раскрытым глазам, по нервно дергающимся рукам.

Ты не знаешь точно, кто ты, кем должен быть. Ты не знаешь, что должен говорить.

– Было слишком жарко, – наугад говоришь ты. – Я захотел выпить воды. Я…

– Голос у тебя ужасный, _____.

– Я чувствую себя так же ужасно, как звучит мой голос.

– Тебе нужно вернуться в Комплекс. Там я смогу лучше о тебе позаботиться.

– Нет, я не вернусь. Ни за что. – Ты вспоминаешь, как проснулся в той комнате и что это было, и понимаешь, что больше никогда не хочешь испытать это снова. – Ты не поместишь меня в ту комнату и не оставишь одного…

– Прекрати, я от тебя никуда не уйду. Но если ты останешься здесь, ты не поправишься.

– Я не поправлюсь и если вернусь туда.

– Мы должны попробовать. Мы должны что-нибудь попробовать! Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты умираешь.

Ты молчишь, не зная, что сказать, не зная, чего ждет от тебя Анна. Ты пытаешься представить, что твое лицо не то, какое ты видел вчера в зеркале, а другое, из видео, из твоих воспоминаний.

– Ну хорошо, я не хочу, но так уж и быть, если ты очень этого хочешь, я пойду.

Анна качает головой, выходя из эмоционально напряженного аффекта. Криво усмехнувшись, она прикладывает ладонь к губам и шепчет:

– Ты бесподобен. Это единственный раз, когда я тебя поправлю, обещаю. Тебе нужно сказать: «Зачем мне туда возвращаться? И почему ты хочешь идти? Это ты сказала, что убеждена в том, что вирус вышел из Дортуара». Скажи это, и мы двинемся дальше, и я больше не буду тебя поправлять. Итак, пожалуйста!

Ты кашляешь. Ты киваешь. Анна повторяет то, что хочет от тебя услышать, и ты произносишь это дословно.

– Я никогда не говорила, что убеждена, – говорит Анна.

– Анна, ты же сама сказала…

– Я сказала, что у нас была группа бланков, выращенных с новыми модификаторами для репрограммирования ДНК, и эти пациенты заболели первыми. Но корреляция еще не означает причинно-следственную связь. Может, какой-нибудь долбаный природно-очаговый вирус выскочил из лаборатории с животными, мало ли что. На самом деле мы до сих пор не знаем, откуда он появился… – Она осекается, очевидно, сама не до конца веря своим словам.

Ты так устал, что с трудом удерживаешь голову. Ты не до конца понимаешь, что тебе говорит Анна, но слова приходят сами собой, словно этот разговор – частица тебя, скрытая где-то глубоко внутри.

– Ты единственная не заболела? – спрашиваешь ты.

– Нет. Брианна и Алехандро тоже были здоровы. Но…

– Но?

– Теперь я уже не знаю. Я не знаю, как они сейчас. Они покинули Комплекс четыре дня назад, как и все остальные.

– А ты, не знаю, не вакцинировалась, не привилась?

– Господи, нет! Если бы я могла, неужели ты думаешь, что я не спасла бы и тебя? Как ты мог сказать такое? – Анна уставилась себе на колени и не смотрит на тебя, затем она закрывает лицо руками. Когда она снова поднимает голову, выражение лица у нее пустое, непроницаемое. Но ты уверен в том, что эта непроницаемость что-то означает.

Ты молчишь.

Анна отвечает на твое молчаливое обвинение словами:

– Но я хочу тебе помочь. Давай вернемся обратно, и я попробую.

– Не заставляй меня возвращаться обратно. – Даже после всего случившегося ты не хочешь расставаться с обещанием и ложью про маленький коричневый дом.

– Я не хочу смотреть, как ты умираешь.

– Не заставляй меня возвращаться обратно! – Это говоришь ты такой, какой ты сейчас. Тебе наплевать на то, насколько точно ты изображаешь тебя из прошлого.

Анна ругается и ударяет кулаками по столу. Она закрывает глаза, затем медленно тянется через стол и берет твою правую руку. Ее кожа холодная.

– Если ничего не… Если ты не поправишься – я смогу тебя вернуть?

– Что ты имеешь в виду?

– Я понимаю, это очень трудно, это просто невозможно спросить, твою мать, но после того как ты… После!

– После того как я умру?

– Да, после. Только если ты прямо сейчас скажешь «да», я смогу вернуться в Комплекс, у нас еще сотни жизнеспособных бланков и… ты знаешь, что я смогу сделать. Я смогу тебя вернуть.

– Учитывая все то, что сейчас происходит, ты действительно спрашиваешь это?

– Спрашиваю. Я… я не хочу быть без тебя. Пожалуйста.

– Я хочу, чтобы ты это сказала.

– _____, пожалуйста!

– Ты должна это сказать.

– Разреши мне вернуть тебя. Я не хочу быть одна, без тебя. Я…

– Анна, ты должна произнести вслух это слово.

– Разреши мне клонировать тебя. Пожалуйста, разреши мне это сделать. Я хочу, чтобы ты разрешил мне вернуть тебя.

Ты плачешь. Сидящая перед тобой Анна расплывается и начинает казаться молодой Анной из твоих воспоминаний.

– Я не хочу возвращаться. На самом деле ты вернешь не меня.

– Но послушай, подумай о…

– Анна!..

– О том, каких поразительных успехов мы добились, увеличивая клеточную память наших пациентов, напрямую загружая информацию и образы, а потом упражнения и психотерапия…

– Анна! Это буду не я. – Ты смотришь на свои руки и гадаешь, чьи это руки.

– Я заложу все это в него. И он будет тобой.

– Это буду не я, – повторяешь ты. На самом деле ты хотел сказать: «Это никогда не был я», но в самый последний момент тебе не хватило мужества.

– Если ты откажешься, я не буду тебя клонировать. Даю слово. И я понимаю, что это безумие, это полное безумие, твою мать, но я тебя прошу. Пожалуйста, ты мне разрешаешь?

– Нет. Извини, Анна. Нет. Не надо. Это буду не я.

Анна вытирает глаза, вздыхает, нагибается и подбирает с пола тетрадь. Сердито черкнув в ней несколько слов, она швыряет карандаш на стол.

– Спасибо, – говорит она, но безразличным тоном, сквозь стиснутые зубы, не глядя на тебя.

– Сколько нас уже было? – спрашиваешь ты. Твое дыхание стало неровным, твой голос похож на тихий скрип.

– Много, слишком много.

– Мы помогли построить наш дом. – Тебе отчаянно хочется ощутить близость с остальными «ты», которые провели все эти годы вместе с Анной. Тебе отчаянно хочется почувствовать что-нибудь, принадлежащее тебе, что-нибудь помимо пустоты.

– Да, помогли.

– И со всеми нами у тебя был этот разговор.

– Да.

– Сколько из нас согласились?

– Никто. Ни один из вас, твою мать!

Вскочив со стула, Анна подходит к окну и кричит, давая выход своему отчаянию. Затем она останавливается и быстро заменяет капельницу, хотя первый пакет был еще на четверть полон. На этот раз у тебя по руке разливается тепло.

Анна закрывает глаза и вздыхает.

– Осталось совсем мало тех, кто еще может согласиться, – говорит она.

Анна гладит тебя по голове. У тебя тяжелеют веки, ты пытаешься заговорить, но не можешь. Тебе кажется, будто ты таешь; твое сознание сжимается в точку.

– Я тебе не солгала, _____… – шепчет Анна.