Глава 35
Падение

С открытым ртом, вытянув дрожащие пальцы вперед, Эдриенн подошла к окну. Она прикоснулась к стеклу, ощутила его холод и снова прижала руку к груди.

Деревья, заросший сорняками двор, небо… все исчезло, словно этого никогда и не было. Все вокруг стало темно-серым.

Сквозь муть все еще пробивался слабый свет, но он был настолько тусклым, что Эдриенн показалось, будто она погрузилась в сумерки.

Затем часть серого закружилась, и девушка осознала, что снова может дышать. Это просто дым, вот и все.

Она отошла от окна, все еще щурясь на густой серый туман, и нахмурилась. Она не должна была видеть дым, и уж точно не такой густой. Эшберн стоял на вершине холма. Каким бы легким ни был ветерок, дым все равно должен уноситься прочь.

Эдриенн бросила джинсы, которые держала в руках, и поспешила к двери. Ей не хотелось возвращаться в коридор с искаженными картинами, но ей нужно было выглянуть наружу, а с чердака открывался лучший вид на дом.

Подниматься на третий этаж было трудно. Ступеньки прилегали к стене, но на ней не было ни креплений, ни перил, так что Эдриенн не за что было удержаться. Сделав первые несколько шагов, она повернулась, села на лестницу и остаток пути проделала сидя. Выглядело это унизительно, и Эдриенн испачкала всю одежду в пыли, но такой подъем оказался быстрее, чем обычный способ.

Слова, вырезанные на высокой черной двери в верхней части лестницы, привлекли ее внимание. Поднимаясь и отряхиваясь, она прочитала знакомую фразу.

Слова звучали загадочно – возможно, пришли к Эдит во время приступа безумия – но упоминание о семье почему-то казалось важным. Сначала Эдриенн предположила, что причиной тому было горе. Теперь чувство вины казалось более вероятным мотиватором. Твоя семья все еще мертва. Возможно, Эдит сожалела о том, что сделала. Пыталась ли она воскресить своих родителей тем же способом, каким ей удалось воскресить себя? Не в силах решить эту загадку, Эдриенн толкнула дверь и вошла.

От вида чердака, большого и просторного, заполненного ящиками с тысячами свечей, у девушки по коже побежали мурашки.

Покрытый воском подсвечник и аккуратно вставленная в рамку фотография намекали на что-то оккультное, потому она обошла их стороной и подошла к незанавешенному окну.

Наконец-то было видно хоть что-то, кроме серого дыма. Небо, темно-голубое с густыми облаками, надвигающимися с севера, казалось, растянулось до самого горизонта. Под ним Эдриенн смогла увидеть город, уютно примостившийся в долине, полный крошечных домов и еще более крошечных людей.

Лес с густыми переплетенными кронами деревьев отделял ее от поселения, а между лесом и домом лежало тяжелое серое одеяло.

Эдриен отперла раму и распахнула окно. Она наклонилась вперед, перегнувшись через подоконник, чтобы взглянуть на крышу. Столб черного дыма не поднимался в небо. Вместо этого он падал, переваливаясь через крышу и проливаясь во двор призрачным водопадом.

В дыму что-то двигалось. Эдриенн напряглась, чтобы рассмотреть что-нибудь сквозь клубящийся серый туман, но он был слишком густым, чтобы она могла разглядеть какие-либо детали.

Разочарование заставило ее поджать губы, и Эдриенн бросилась через чердак к окну, выходящему на задний двор. Девушка отодвинула занавеску, и перед ней предстало почти то же самое зрелище. Темно-серый дым тяжело висел между опушкой леса и домом, создавая впечатление, что по нему можно пройтись.

Эдриенн прищурилась и взглянула на опушку леса, пытаясь разглядеть, как высоко поднимался смог над ближайшими деревьями. Ее догадки оказались верны: серый слой очень медленно, но неуклонно опускался, словно вода просачиваясь в землю.

Эдриенн бросилась к первому окну. Фигура, вокруг которой завихрялся туман, стала, наконец, видимой, и Эдриенн ощутила прилив холодного гнева, когда увидела блеск белых глаз Эдит.

Женщина стояла среди дыма, подняв иссохшие руки и растопырив пальцы. Она медленно опускала руки, и смог повиновался ей, опускаясь все ближе и ближе к земле и превращаясь из серого в злой и грязно-черный.

На этот раз злые, полные разочарования слезы сдержать не удалось. Эдриенн вытерла их со щек, недовольная собой, и захлопнула окно.

Прежде чем повернуться к двери, она бросила взгляд на фотографию. Эдит выглядела такой невинной и озорной на снимке, как будто ее поймали в саду за игрой. Контраст с существом, которым она стала, был поразительным.

Эдриенн не позволила себе ни одного вздоха, покидая чердак, но поражение было сокрушительным. Она вложила в этот план все ресурсы, включая последние дрова, и в результате оказалась запертой в Эшберне по крайней мере еще на одну ночь. Кроме того, ее постоянно лишали удобств. Никакого электричества. Никакого горячего душа. Теперь и огня нет, а запах горелой резины в гостиной лишает меня возможности там спать.

Она дошла до основания лестницы и остановилась. Открытый чемодан ждал ее в комнате, но упаковывать его больше не было смысла. По другую сторону тянулся коридор с уродливыми портретами. Эдриенн посмотрела на них и почувствовала, как у нее сжалось сердце. Они вновь изменились.

Она подошла к ближайшему портрету, и ее затошнило. Это был образ миссис Эшберн. Безупречная поза дамы изменилась. Голова ее склонилась набок, глаза устремились в сторону от зрителя, а тонкие каштановые волосы разметались по деревянному полу.

У нее была оторвана нижняя челюсть.

Запекшаяся кровь была изображена просто фантастически. Даже несмотря на то, что разум Эдриенн восставал против этого образа, она почувствовала некоторое удивление от того, как идеально сияли верхние зубы на фоне красных оттенков, и разорванный конец артерии торчал из горла женщины, извиваясь в крови словно жирный червь.

Она отвернулась, но другие портреты были не лучше. Правый глаз мистера Эшберна был широко раскрыт и застыл в шоке, а второй глаз отсутствовал – так же, как и половина головы. На усах блестела капля крови, но еще больше ее растеклось по полу под ним.

Другая миссис Эшберн – жена Чарльза и тетя Эдит – лежала лицом вниз. Ее рука, вытянутая ладонью вверх, словно она кого-то манила, была оторвана от тела у запястья. Клок ее безупречно уложенных волос свободно свисал с головы, которая была рассечена топором, торчащим из черепа.

Эдриенн зажала рот руками. Как бы ни были тошнотворны картины, она не могла отвести от них глаз. На каждом портрете были изображены три члена семьи в одних и тех же позах, но нарисованные под разными углами, чтобы подчеркнуть новые подробности резни: оторванные конечности, лужи крови и дыра в груди мистера Эшберна, из которой было вырвано сердце.

Там же были портреты Эдит. Она единственная осталась в живых. На каждой из картин она была изображена в одной и той же позе: обращена к зрителю, лицо застыло в спокойном выражении, взгляд глаз жестокий и бесчувственный. На подбородке и щеках виднелись брызги крови.

Эдриенн дошла до лестницы. Шок накрыл ее, и она едва ощутила боль, даже когда перенесла вес на поврежденную лодыжку. Острый, сумасшедший приступ паники призывал ее покинуть дом и бежать в город, где царили комфорт, здравый смысл, и были другие люди. Спотыкаясь, она направилась к входной двери, сама не понимая, что делает. Повернула ручку. Распахнула дверь. И остановилась на крыльце.

Дым расползался по лужайке густыми клубами. Из темно-серого он стал воздушным, почти призрачно-белым.

Эдриенн отступила назад, когда смог окутал ее ноги и хлынул в дом. Она посмотрела вниз, туда, где стояла, и сквозь густую дымку увидела свой след среди слоя черной сажи, покрывавшей крыльцо.

Странное зрелище вывело Эдриенн из оцепенения. Она подняла взгляд к лесу, где между двумя деревьями скорчилась бледная, уродливая фигура, и захлопнула дверь.

– Так, – Эдриенн зажмурилась и уперлась лбом в дверь, поворачивая замок. – Все будет нормально. Тебе просто нужно немного потерпеть, Эдди. Ты выберешься отсюда.

Она повернулась обратно в направлении коридора и обхватила себя руками. Тени окутывали вход, словно призрачная паутина. Где-то между претворением ее плана в жизнь и его крахом день начал превращаться в ночь.