Глава 23
Странность

Собирая осколки разбитого стекла и вытирая воду той же скатертью, Эдриенн пообещала сама себе: она не станет той девушкой, которая, слыша жуткие звуки из подвала в начале фильмов ужасов, идет, чтобы посмотреть, что там; и уж точно не будет той, кто говорит: «Это, наверное, просто ветер», в то время как серийный убийца ломится в ее дом.

События предыдущих дней – таинственное явление на закате, несчастный случай с Мэрион и то, как она изменилась, вчерашнее вторжение и исчезающая со стола скатерть – с уверенностью заставляли предположить, что в доме явно что-то не так. Она подозревала, что это были только предупреждения. Но она уже достаточно их игнорировала.

Эдриенн понятия не имела, на что указывали эти знаки. Слухи, ходившие об Эшберне, касались в основном призраков, но она не придавала им особого значения. Посмотрев изрядное количество документалок об охоте на привидений, в конце концов она пришла к выводу, что если профессионалы не могли собрать точных доказательств, то привидений либо не существовало вовсе, либо они были настолько непостижимы, что не стали бы беспокоить тех, кто не ищет их специально.

Однако это не значило, что беспокоиться не о чем. Эдриенн все еще была одинокой, безоружной и неспособной себя защитить девушкой. Все, что она знала о самообороне умещалось в двухчасовое занятие еще в школе, и сейчас она едва ли могла что-то вспомнить. И каким бы идеальным и тихим ни казался Ипсон, плохое могло произойти в самый неожиданный момент.

Еще ребенком она читала об одной немецкой семье, которую забили киркой на какой-то захолустной заснеженной ферме. Полицейское расследование показало, что кто-то спрятался в сарае за несколько дней до убийства. Эта история не давала ей покоя, и она не горела желанием пережить ее лично.

Поэтому, бросив в пакет последние осколки стекла, она решила вооружиться осторожностью и прагматизмом. Вполне вероятно, что ее опасения были напрасны. Совпадения – обычное дело, и странности случаются каждый день.

Однако она будет осторожна.

Эдриенн выбросила пакет в мусорное ведро, которое обнаружила рядом с электрическим щитком. Вернувшись в дом, она вытерла руки о джинсы и посмотрела на напольные часы в прихожей. Было чуть больше четырех, а значит, до заката оставалось еще несколько часов.

Это будет первый этап ее расследования. Было бы слишком рискованно идти пешком в город сейчас и надеяться вернуться до наступления ночи, но она запишет вечернее происшествие как можно тщательнее, а следующим утром поговорит с горожанами. Шанс, что они ее не поймут, был велик, но и это будет ценной информацией. Значит, странности связаны только с домом.

Следующее, что она хотела сделать – узнать все, что можно, о семье Эшберн. Эдриенн хотела знать больше не только об Эдит, которая и без того была для нее большой загадкой – одновременно угрюмая, но добрая, замкнутая, но приветливая, – но и о родителях Эдит, ее тете и дяде. Она хотела знать, когда они переехали в Эшберн, построили этот дом сами или купили, и как умерли. Помимо этого, она мало что могла сделать, кроме как вести себя осторожно и ждать, пока сможет позволить себе купить мобильный телефон.

Эдриенн вернулась на кухню и, закусив губу, оглядела пустой стол. Она не думала, что в доме есть кто-то еще – со вчерашнего вечера она тщательно следила за тем, чтобы все двери были закрыты – но ужасная история о том, как семья фермеров, сама того не желая, приютила в своем сарае убийцу, вновь вспыхнула в памяти Эдриенн. Взяв самый большой и острый нож, который только смогла найти в кухонном ящике, она отправилась обыскивать дом.

Девушка проверила обе двери первого этажа и каждое окно, мимо которого проходила, и через которое мог пролезть человек. Всё была по-прежнему закрыто и заперто, и нигде не было никаких признаков взлома. Закрытые окна имели и неприятный побочный эффект – в доме было душно, а у Эдриенн начинались приступы клаустрофобии, но ей придется смириться с этим, пока она не будет уверена, что находится в безопасности.

Проверяя комнаты, Эдриенн на всякий случай заглядывала внутрь шкафов и ящиков, пытаясь найти какие-нибудь признаки того, что в доме был кто-то еще, кроме нее и Эдит. Она не нашла ничего.

Последним помещением, которое она проверила, был чердак. Точно так же, как и в первый раз, когда Эдриенн увидела сообщение, вырезанное на огромной черной двери, по ее спине пробежал холодок.

Она скользнула в дверной проем и на мгновение прикрыла глаза, чтобы привыкнуть к тусклому свету. Днем чердак выглядел по-другому: покрытый воском подсвечник было легче разглядеть, а тени казались менее удушливыми. Тем не менее, черные шторы, висевшие на окнах, хорошо защищали пространство от солнечного тепла.

Эдриенн обошла комнату, заглядывая за коробки со свечами, прежде чем подойти к столу, на котором лежали фотография и спичечный коробок. Юная Эдит уставилась на нее, широко раскрыв глаза в легком удивлении, озорно приподняв уголки рта. Длинные волосы развевались за спиной, пока она прогуливалась по саду. Удивительно, как хорошо дядя Чарльз Эшберн в своих портретах сумел уловить ее образ. Бет сказала, что он был известным художником и пользовался большим спросом, и Эдриенн могла понять почему. Дитя на портретах, висевших в коридоре внизу, было почти точной копией ребенка с фотографии.

Эдриенн подошла к единственному окну, не закрытому черной тканью, и посмотрела на город. Днем, когда огни поселения не мерцали, как маяки в темноте, его было сложнее разглядеть. Вдоль улиц Ипсона росло много деревьев, и, хотя Эдриенн могла разглядеть крыши и даже несколько дорог, городок выглядел почти как продолжение леса.

Казалось сомнительным, что кто-то мог вскарабкаться по стене дома, чтобы добраться до чердака, но на всякий случай, прежде чем спуститься, девушка заперла все окна, а затем убрала нож обратно в кухонный ящик. Обыск дома занял почти час, но до наступления темноты еще оставалось время. Эдриенн попыталась отвлечься, убирая и без того чистые комнаты, но каждые несколько минут поглядывала в сторону окон.

Наконец она сдалась, бросила тряпку, которой машинально протирала полку, и вернулась в гостиную. Разжигать камин было рано, но она все равно развела огонь. Девушка подумывала о том, чтобы понаблюдать за ночным явлением из одной из комнат наверху, откуда открывался лучший вид, но сомневалась, что разница будет существенной. Во время второго заката она была на чердаке, и единственное, что смогла увидеть, были птицы, разлетающиеся с деревьев. А если этот феномен вызовет в ней ту же панику, что и в предыдущие три ночи, то она хотела бы находится в знакомой и безопасной обстановке.

Как только большое полено занялось огнем, Эдриенн включила свет в комнате, взяла ручку и бумагу и придвинулась ближе к окну. Она терпеливо сидела, наблюдая, как солнце спускалось к верхушкам деревьев, в ожидании приступа тревоги, которую уже научилась ассоциировать с наступлением ночи.

Когда бледно-голубое небо начало темнеть, в комнату неторопливо вошел Вольфганг и плюхнулся перед камином. Эдриенн натянуто улыбнулась коту:

– Не волнуешься? Солнце почти село.

Питомец проигнорировал ее, вытянулся во всю длину, чтобы максимально подставить живот теплу, идущему от камина. Эдриенн попыталась усмехнуться, но смешок быстро стих, когда она вновь повернулась к окну.

До наступления темноты оставалось всего несколько минут. Если событиям предыдущих дней суждено было повториться, лес за окном стал бы тихим и спокойным, чтобы в любую секунду превратиться в хаос. Эдриенн пыталась разобраться в своих чувствах, но не ощущала ничего, кроме нервного напряжения. Нетерпеливо постукивая ручкой по листу бумаги, она наблюдала, как солнце исчезает за горизонтом.

Птицы продолжали щебетать, устраиваясь на ночлег. Вольфганг дремал на ковре. Деревья раскачивались на ветру, а день превращался в ночь.

Еще около десяти минут Эдриенн сидела на месте в ожидании, однако ничего не произошло. К тому моменту, как на небе появились звезды, девушка со скепсисом отказалась от своей идеи.

– Я это не придумала, – сказала она спящему коту. – Это действительно происходило.

Кот дернул ухом. Эдриенн бросила на лес последний озадаченный взгляд, нахмурившись на безмятежные деревья и успокаивающихся птиц.

– Я это не придумала, – повторила она более мягким голосом. – Правда же?