Они ушли от преследования, но не были в безопасности.

Кира проверила записи корабля, с трудом веря, что ни медузы, ни жути их не настигли.

Один медузий корабль погнался за «Рогаткой» чуть больше часа назад, за ним по пятам следовали два уцелевших судна жутей. Все три корабля собирались уже открыть огонь, но в этот момент «Рогатка» совершила прыжок в сверхсветовое пространство.

Торопясь покинуть систему Жукхи, «Рогатка» совершила «горячий» прыжок, не задержавшись для охлаждения корабля: чтобы выполнить эту процедуру согласно протоколу, пришлось бы на несколько часов выключить термоядерный двигатель. Вряд ли стоило это делать, когда вражеские корабли висели на хвосте.

Даже при выключенном двигателе его остаточное тепло и накопленная внутри корпуса тепловая энергия теперь, когда корабль находился внутри марковского пузыря, быстро разогревали воздух внутри до невыносимой жары. У человека при такой температуре мог случиться инфаркт, да и до отказа систем недалеко.

Кира слышала, как надрывно воют вентиляторы.

Да, скоро «Рогатке» придется вернуться в нормальное пространство. Но это уже неважно. И в сверхсветовом, и в нормальном пространстве корабли-преследователи развивают скорость, превосходящую скорость любых человеческих судов. «Рогатке» удалось ускользнуть, но сохранялась опасность, что медузы и жути их все же догонят. А тогда – Кира не питала никаких иллюзий насчет того, что произойдет тогда. И не понимала, как выбраться из западни. Может быть, у Фалькони или у Грегоровича имелись идеи, но сама Кира видела для себя единственный путь – сражаться. И не надеялась защитить товарищей и тем более саму себя, если среди нападающих окажутся жути с частицей чужи.

Горло перехватило. Кира заставила себя вдохнуть, выдохнуть, успокоиться. «Рогатку» не подбили. Ее не взяли на абордаж. Имеет смысл поберечь адреналин до той поры, когда такое случится…

Она как раз шагнула к двери, когда вновь прозвучал сигнал, похожий на удар колокола. Так скоро? С «Рогаткой» что-то не в порядке? Инстинкт, приобретенный в ходе множества космических путешествий, побудил ее протянуть руку, чтобы ухватиться за поручень у стола. Правую руку – и культя промахнулась.

– Черт! – по инерции Киру развернуло, но она успела ухватиться левой рукой и удержаться на месте.

Мурашки пробежали по коже, словно ударил легкий электрический разряд. Кира сообразила, что корабль только что вернулся в нормальное пространство.

Прозвенел сигнал, предупреждающий о включении двигателя, и Киру вжало в стену: «Рогатка» развернулась и принялась разгоняться в другом направлении.

– Десять минут до прыжка, – полушепотом сообщил Грегорович.

Кира помчалась в рубку. Вошла – Фалькони, Нильсен и Хоус обернулись к ней.

Лейтенант был бледен, лицо суровое. Выглядел еще хуже, чем накануне.

– Что происходит? Зачем мы останавливались? – спросила Кира.

– Меняем курс, – ответил Фалькони.

– Да, но почему? Мы же только что покинули систему.

Фалькони жестом указал на привычную голограмму в центре комнаты – карту систему Жукхи.

– В том-то и дело. Медузы забивают связь по всему региону, и мы все еще в сфере действия глушителей. А значит, никто не видел, как мы вышли из сверхсветового, а поскольку свет от «Рогатки» до Жукхи будет добираться больше суток…

– Никто не знает, где мы.

Фалькони подхватил:

– И какое-то время не будет знать. Сенсоры, предназначенные для сверхсветового, не могут засечь объект в нормальном пространстве, так что гады, которые гонятся за нами, пролетят мимо и не увидят нас, разве что…

– Разве что мы настолько невезучие, что они вздумают выйти из сверхсветового пространства и проверить, – подхватила Нильсен.

Хоус нахмурился:

– С чего бы? Нет никаких причин.

Фалькони глянул на Киру исподлобья:

– По крайней мере, таков наш план. Ждем, пока медузы и жути пронесутся мимо, а потом метнемся в другую сторону.

Кира нахмурилась почти так же, как Хоус:

– Но… но разве их приборы не обнаружат нас, как только мы выйдем из зоны глушения?

– Не должны, – сказал Фалькони. – Вряд ли медузы хотят, чтобы все жути прознали про тебя, про Посох Синевы да и вообще про Жукху. Скорее всего, те медузы, которые гонятся за нами, продолжат глушить связь, а значит, смогут отслеживать объекты в сверхсветовом лишь на малой дистанции.

Кира все же сомневалась:

– Но мы не можем быть в этом уверены.

Фалькони кивнул:

– Ну да, но даже если перестанут глушить… ты в сверхсветовых сенсорах разбираешься?

– Не очень, – призналась она.

– Они довольно-таки никчемные. Пассивные сенсоры должны быть большими – большими-пребольшими, – чтобы реально что-то улавливать. Такие корабли на себе обычно не таскают. С активными еще сложнее, а нам как раз активных и следует опасаться. Они работают в радиусе максимум нескольких световых дней, а это ерунда при тех скоростях, на каких мы летаем, к тому же они не слишком чувствительны, а это мешает при поисках марковских пузырей, поскольку марковские пузыри выделяют очень мало энергии. А еще… Хоус, скажите ей сами.

Лейтенант не сводил глаз с дисплея, даже когда заговорил с Кирой. Говорил он медленно, обдуманно выбирая слова:

– Мы выяснили, что чувствительность медузьих сенсоров снижается на двадцать процентов в поле непосредственно позади их кораблей. Возможно, накладываются помехи от противорадиационного экрана и термоядерного двигателя.

Фалькони снова закивал:

– Скорее всего, такая же проблема и у жутей, хоть они и не пользуются экранами. – Он увеличил изображение трех кораблей, гнавшихся за «Рогаткой». – Когда они проскочат мимо, им будет трудно обнаружить нас, даже если они выключат глушилки, и с каждой минутой все труднее.

– Сколько времени пройдет, прежде чем они сообразят, что «Рогатка» уже не впереди, а позади?

Фалькони пожал плечами:

– Понятия не имею. В лучшем случае – пара часов. В худшем у нас будет всего полчаса. Но и этого хватит, чтобы выйти из зоны действия их сверхсветового сенсора.

Лукавая улыбка промелькнула на лице Фалькони.

– Мы прогуляемся наобум, вот мы что сделаем. – Большим пальцем он ткнул в сторону кормы корабля. – Военные снабдили нас антиматерией с большим запасом для полета туда и обратно. Излишки мы потратим на несколько дополнительных прыжков и каждый раз будем менять курс, чтобы стряхнуть погоню с хвоста.

– Но, – возразила Кира, стараясь ясно представить себе этот план, – они же все равно сумеют использовать ретроспективное слежение, разве не так?

Со смешком вмешался Грегорович:

– Попытаются, о Любознательное Млекопитающее, но на это надо время, а за это время мы совершим поспешное отступление.

Фалькони отсалютовал голосу с потолка:

– И с каждым прыжком медузам и жутям все сложнее будет выследить нас. Выскакивать из сверхсветового мы будем не по регулярному расписанию, как при обычном перелете или как по пути сюда.

– Тогда мы тоже принимали меры предосторожности, – вставил Хоус, – но не такие жесткие.

Нильсен добавила:

– Как только мы окажемся за пределами чувствительности сенсоров, медузы не смогут предугадать, когда мы в следующий раз выйдем из сверхсветового пространства. И достаточно им ошибочно рассчитать хотя бы одну траекторию, пропустить хотя бы один прыжок…

– Мы окажемся далеко-о, – удовлетворенно усмехнулся Фалькони. – «Рогатка» пролетает за сутки без малого три четверти светового года. Сама подумай, сколько времени займет ретроспективное слежение, если хотя бы на несколько часов пропустить очередной наш прыжок. Понадобятся дни, недели, а то и месяцы, чтобы свет от вспышки дошел до наблюдателя,

– Значит, мы все-таки выберемся, – подытожила Кира.

Фалькони снова улыбнулся, хотя и хмуровато:

– Похоже на то. Как только уберемся достаточно далеко, их шансы разыскать «Рогатку», даже случайно на нее наткнуться, упадут до нуля. Черт, да если они сейчас не засекли наш прыжок, они даже не будут знать, в какую систему Лиги мы летим.

Давление, вжимавшее Киру в стену, пропало, ей пришлось просунуть культю в поручень, чтобы не перелететь через всю рубку. Затем прозвучал сигнал о предстоящем прыжке, и вновь электрические мурашки пробежали по спине.

– А в какую систему мы летим? – спросила Кира.

– К Солнцу, – сказала Нильсен.

Второй прыжок оказался длиннее: ровно сорок три минуты. Кира воспользовалась этой передышкой, чтобы вместе с Хоусом навестить Итари.

– Вы в порядке? – спросила она лейтенанта, выйдя из рубки.

– В полном, спасибо, – ответил он, пряча глаза.

– Акаве, кажется, был хорошим капитаном.

– Да. Был. И чертовски умным. Он, и Койич, и… На «Дармштадте» было много отличных ребят.

– Я знаю. Мне очень жаль.

Хоус кивнул, принимая соболезнования.

– Есть что-то, о чем лучше помалкивать? – спросила Кира, приближаясь к шлюзу, где разместилась медуза.

Лейтенант задумался:

– Пожалуй, сейчас это не имеет значения, но лучше держите при себе все, что вам известно о Солнечной системе, Лиге и ОВК.

Она кивнула, слегка оттолкнувшись при этом от стены, чтобы сохранить траекторию по центру коридора.

– Постараюсь. Если в чем-то не буду уверена, спрошу вас.

Хоус тоже кивнул:

– Годится. Нас же больше всего интересует армия медуз – где размещены войска, какую применяют тактику, планы на будущее и так далее – и их технологии. А также пусть подробнее объяснит, почему их группа хочет заключить с нами союз, – это, я так понимаю, уже политический вопрос. Да и все остальное, что вы из него выжмете, тоже пригодится.

– Поняла.

В окошко шлюза Кира увидела, как Итари парит у дальней стены, обмотавшись щупальцами. Заслышав их приближение, инопланетянин зашевелился, и блестящий глаз выглянул между парой щупалец. Любопытство – вполне естественное свойство любого разумного существа, но Киру это всякий раз застигало врасплох. Ум, мерцавший в глазу медузы, служил постоянным напоминанием: они имеют дело с расой, столь же разумной, как человечество. И возможно, более успешной в плане выживания – достаточно взглянуть на бронированный панцирь и многочисленные конечности.

Хоус переговорил с морпехами, караулившими по обе стороны от гермодвери, – с Санчесом и другим, которого Кира не знала, – и они открыли дверь, впустив Киру и лейтенанта внутрь. Кира двинулась вперед, Хоус остался позади и чуть справа.

Медуза устроилась на палубе перед людьми, поменяла расположение щупалец, закрепившись на месте присосками.

Первым делом нужно прояснить термины.

Тут она запнулась: не смогла отыскать в словаре медуз обозначение для мужского или женского пола и для самого понятия «пол».

Она жестом указала на себя и Хоуса.

Близковоние почтительно выраженного несогласия.

Вот оно что.

– Отлично. По крайней мере, корабельных разумов они боятся.

– И правильно делают, – прошелестел с потолка Грегорович.

Хоус сердито глянул на потолок:

– Это строго секретная информация, Грегорович. Отключись.

– Это мой корабль, – угрожающе тихо возразил Грегорович.

Хоус фыркнул и на том прекратил спор.

Итари пошевелилось, по его щупальцам прошла темно-розовая волна.

[[Итари: Мы хотели бы знать, как корабельные разумы соотносятся с вашими нынешними формами? Та, которую вы называете]] – последовала смесь запахов, в которой Кира с трудом распознала попытку медузы передать имя Щеттер, – [[Щеттер, не захотела это обсуждать. Разумы подчинены вашим формам или они ваши начальники?]]

Кира спросила разрешения у Хоуса, и тот не возражал.

– Можно ему кое-что рассказать, – решил лейтенант. – Откровенность должна быть взаимной, верно? Вроде бы так принято в цивилизованных сообществах.

– Возможно, – сказала Кира. Она до сих пор не очень разбиралась в устройстве инопланетного общества.

Итари некоторое время размышляло над полученным ответом.

– В самом деле, почему? – повторил вопрос Грегорович, когда Кира перевела эти слова, и захихикал.

Она не сразу нашлась с ответом.

И она снова попыталась прояснить терминологию:

Наконец-то сказанное Итари совпало с ее ожиданиями.

Кира хотела бы продолжить эту тему, но у Хоуса имелись другие неотложные надобности.

– Спросите о Кротком Клинке, – велел он. – Откуда он взялся?

Близковоние сгустилось, стало пронзительнее, по коже медузы разливались контрастные цвета.

Она указала на себя, на свой «скинсьют».

Медуза обвила себя щупальцами, тесно их переплетя.

Близковоние подтверждения.

«Все ли технологии медуз заимствованы или что-то они изобрели сами?» – подумала Кира.

Хоус делал пометки, пока Кира переводила. Он подытожил:

– Значит, все подтверждается: в этой части галактики существовали – или до сих пор существуют – по меньшей мере еще две развитые цивилизации. Прекрасно!

– Разумная жизнь оказалась не такой исключительной редкостью, как мы думали, – заметила Кира.

– Особо радоваться не приходится, если мы окажемся в низу пищевой цепочки. Спросите его, остались ли где-то еще Канувшие?

Ответ последовал быстро и без колебаний.

В близковонии инопланетянина прорвалась вдруг неукротимая жадность.

Кира нахмурилась и снова обратилась за советом к Хоусу:

– Они, по-видимому, считают…

– Ага.

– Следует ли упоминать о Великом Маяке?

Лейтенант немного поразмыслил:

– Ладно. Только не говорите, где он.

С некоторым опасением Кира произнесла:

Красноватый цвет удовлетворения залил кожу медузы.

Кира чуть наклонила голову.

Итари посерело, потускнело, его щупальца сплетались так, словно медуза потирала руки – руки с чересчур длинными и гибкими пальцами. Что-то сильно расстроило инопланетянина. Даже запах изменился, сделался горьким. Миндальным. (Неужели это цианистый калий?)

– Наварес! – окликнул Киру Хоус. – В чем дело? Скажите мне.

Едва Кира открыла рот, инопланетянин сказал ей:

И она вложила в свои слова близковоние искренности.

С влажным неприятным чмоканьем Итари отодрало присоски от палубы и принялось плавать по шлюзу кругами, отталкиваясь от стен. «Вероятно, так выглядит у медуз нервное расхаживание взад-вперед», – подумала Кира. Она негромко произнесла:

– Кажется, нашего друга сильно огорчила мысль, что мы сами изобрели все свои технологии.

Хоус радостно оскалился:

– Очко в пользу человечества, ага?

Инопланетянин остановился и протянул щупальца к Кире, так, словно эти конечности были снабжены глазами и дружно уставились на нее.

Кире сделалось не по себе. Она с трудом подавила желание тоже помотаться туда-сюда по шлюзу.

Запах, соответствующий пожатию плеч.

– Он в самом деле такое сказал? – не поверил Хоус. – В самом деле?

Кира, неприятно удивленная, ответила:

– Его, похоже, нисколько не волнует наша реакция.

Лейтенант почесал коротко остриженные волосы:

– Что же получается? Для медуз геноцид – норма? Так, что ли?

«Он совсем юноша, – внезапно подумала Кира. – Ему не делали инъекции стволовых клеток. Двадцать лет ему, самое большее двадцать пять. Военные возложили на него большую ответственность, но этот лейтенант недавно был ребенком».

– Видимо, так, – ответила Кира.

Он поглядел на нее с тревогой:

– Как же тогда возможен мир? В смысле, долгосрочный?

– Не знаю… надо задать еще несколько вопросов.

Обернувшись к медузе, она сказала:

– Послушайте, – нахмурился Хоус, – а не из-за Смуты ли мы не заметили никаких сигналов медуз в последние сто лет? Если они были отброшены на пару веков назад и восстанавливали свои технологии заново, и восстановили недавно, – этим можно объяснить, почему мы их раньше не обнаружили.

– Да, вероятно, – согласилась Кира.

– Эх! Командование будет в восторге.

Настало время задать ключевой вопрос.

Вновь близковоние подтверждения.

Неприятное ощущение в желудке усилилось, и причиной тому была не только невесомость.

Щупальца медузы окрасились в густо-лиловый цвет.

– Что такое? – шепнул Хоус. – Ты прямо позеленела.

– Жути, – попыталась ответить Кира, но остановилась, почувствовав во рту привкус кислоты.

Нет, пока она не готова была раскрыть свое участие в создании Утробы ни этому лейтенанту, ни ОВК. Рано или поздно это случится, надо полагать, но чем сейчас поможет Лиге эта информация? В любом случае надо истребить жутей, а все остальное не имеет значения.

– Жути как-то связаны с Канувшими, – сказала она и кратко перевела сообщение Итари.

Лейтенант поскреб ногтями шею:

– Это скверно.

– Ага.

– Но ОВК рано сбрасывать со счетов, – с натужной бодростью сказал Хоус. – Мы супер умеем приканчивать всякую пакость, и у нас в штабе имеются мастера изобретать новые способы убийства. Нас еще не вывели из строя – до этого еще очень далеко.

– Надеюсь, ты прав, – ответила Кира.

Лейтенант потеребил нашивку с логотипом ОВК на рукаве.

– Я вот чего не понимаю: почему жути напали именно сейчас? Они ведь уже какое-то время назад развелись тут? Что их спровоцировало? Находка Кроткого Клинка?

Кира пожала плечами, не зная, как выпутаться:

– Оно не говорит.

Формально это была правда.

– Наверное, в этом дело, – пробурчал лейтенант. – Иначе концы с концами не сходятся. Прозвучал сигнал, и тогда…

Выражение его лица изменилось.

– Постой, а почему те медузы, которые с Щеттер, появились у Адры именно в тот момент? Они присматривали за системой на случай, если кто-то случайно наткнется на твою чужь?

[[Нет, ]] – ответило Итари, когда Кира перевела ему вопрос. – [[Это привлекло бы нежелательное внимание. Но когда в хранилище вошли, оттуда поступило низкозвукодальновоние, и, когда оно достигло нас, мы отправили свой корабль, «Тсерро», выяснить, что случилось. ]]

– Наверное, имеет смысл уточнить, кто такие «мы»? – предложила Кира.

Хоус кивнул:

– Правильная мысль. Давайте выясним, с кем мы собираемся заключить союз.

Близковоние подтверждения.

Кроткий Клинок передал Кире образ ухватившихся друг за друга и переплетающихся щупалец, образу сопутствовало чувство близости и доверия. И Кира поняла: узел – это группа медуз, такое объединение, которое подразумевает общую – и высшую – цель.

Итари продолжал:

Дрожь узнавания охватила Киру, когда она учуяла это имя. Она помнила Нмарла – это было одно из воспоминаний, которые предъявил ей Кроткий Клинок, когда она исследовала компьютеры на медузьем корабле там, у Шестьдесят первой Лебедя. И Кира вновь подивилась необычной привязанности чужи к этому флотоводцу.

Столько вопросов разом осаждало Киру, она не знала, с какого начать.

Чтобы осмыслить это и перевести, понадобилось некоторое время.

– Ты что-то помнишь об этом флотоводце? – догадался лейтенант.

Кира кивнула, не отводя глаз от Итари.

– Немного. Он, несомненно, был когда-то соединен с Кротким Клинком.

Хоус жестом попросил Киру обернуться к нему.

– Давай разберемся. Узел Умов планировал переворот тогда, в пору Смуты, – что бы это ни значило – и теперь хочет предпринять новую попытку?

В такой формулировке заговор выглядел не слишком привлекательно.

– Похоже на то, – сказала Кира.

– И чем они это оправдывали тогда – и как объясняют теперь?

На этот раз медуза ответила мгновенно:

Инопланетянин задумался.

Это имя – вся эта фраза – вызвало холодные мурашки вдоль позвоночника. Образы из сновидений вспыхивали перед ней: огромное тело, колыхающееся посреди собравшихся на Совете-в-Бездне; гигантская зловещая субстанция, отравляющая воду своим ядом.

– Не может быть, – пробормотала Кира, страх ледяными иголками колол затылок.

Понадобилось сознательное усилие, чтобы не добавить «великому и могущественному».

Она подсчитала в уме. Два с половиной столетия, даже больше.

Близковоние понимания.

Дополнительные вопросы не помогли ей прояснить жизненный цикл медуз, а лишь окончательно запутали. Имелись яйца, детеныши, коконы, формы для оседлой жизни, формы для путешествий, формы, вроде бы не обладавшие сознанием, и – как пыталось объяснить Итари – множество форм, приспособленных к специальным задачам, к той или иной среде. Фантастическая физиология медуз возбуждала профессиональный интерес Киры, и она незаметно вошла в привычную роль ксенобиолога.

Получалась какая-то чепуха. Сам по себе сложный жизненный цикл не новость. Немало примеров такого рода существовало на Земле и на Эйдолоне. Но Кира не могла вычислить, как соотносятся друг с другом все те формы и разновидности, которые перечислял Итари. Всякий раз, когда ей казалось, что наконец-то картинка сложилась, медуза добавляла к этой картинке что-то еще. Складывать паззл было увлекательно – но пока ничего, кроме разочарований.

А Хоус спешил переменить тему.

– Хватит вопросов про яйца, – сказал он. – Потом будем в этой бредятине разбираться. Пока что у нас проблемы посерьезнее.

И с этой минуты разговор вращался вокруг тем, которые Киру интересовали существенно меньше, хотя их насущность она не могла отрицать. Речь шла о численности и позициях флотилий, вместимости доков, расстояниях между пограничными колониями медуз, их военных планах, технологиях и так далее. На большинство вопросов Итари отвечало прямо и откровенно, но от некоторых тем это существо уклонялось или категорически отказывалось их обсуждать. По большей части это были вопросы о местоположении обитаемых медузами миров. И это было, на взгляд Киры, вполне понятно, пусть и не устраивало лейтенанта.

Но какие бы вопросы Кира ни задавала, ей не удавалось выбросить из головы мысль о Ктейне, великом и могущественном. О Ктейне, грозном и подавляющем. И наконец она прервала цепочку вопросов Хоуса, чтобы вновь задать свой вопрос:

Хоус нетерпеливо кашлянул, и Кира вновь принялась переводить лейтенанту, и больше о Ктейне они не говорили.

Разговор все еще продолжался, когда прозвучал сигнал и «Рогатка» вновь совершила прыжок в сверхсветовое пространство.

– Еще два прыжка предстоит, – сказал Хоус, утирая рукавом лоб.

Когда корабль находился в марковском пузыре, в нем становилось настолько душно и жарко, что даже Кира ощущала дискомфорт и с трудом представляла себе, как справляются остальные.

Они ухватились за поручни в стене, пока Грегорович менял курс «Рогатки», и корабль вновь понесся сквозь космос во много раз быстрее скорости света.

Допрос тем временем продолжался.

Третий прыжок оказался короче второго – всего четверть часа, а четвертый и того меньше.

– Петляем и сдваиваем след, – торжествующе сообщил Грегорович.

После этого марковский двигатель отключился, и корабль завис, казалось, неподвижно, в темных глубинах межзвездного пространства. Радиаторы были полностью раскрыты, а внутри корабля пульсировала жара.

– Грегорович, медуз или жутей нигде не видно? – спросила Кира.

– Ни шепотка. Ни шерстинки, – ответил корабельный разум.

Кира позволила себе чуть расслабиться. Может быть – ну может же быть, – им действительно удалось удрать.

– Спасибо, что вытащил нас из этой передряги, – поблагодарила она.

Из динамиков донесся негромкий смех:

– Я и свою шкуру спасал, Мешок с костями, но рад был помочь, если что.

– Ладно, – сказал Хоус, – на этом можем, пожалуй, остановиться. Пока данных набрали достаточно. Умники у нас в штабе годами будут голову себе ломать над этой инфой. Ты хорошо поработала.

Кира – вернее, Кроткий Клинок – отцепилась от стены.

– Хорошо.

– Погоди, мне еще нужен переводчик: обустроить моих ребят.

И Кира оставалась в шлюзе, пока Хоус вызывал одного за другим морпехов, кому не хватило криокамер, а Итари обматывало их коконом. Перспектива погрузиться в криосон в инопланетном коконе никого не радовала, но поскольку разумной альтернативы не предоставлялось, бедолагам пришлось согласиться на это.

Когда спеленутых коконом морпехов устроили в трюме рядом с камерами, где вскоре предстояло лечь Хоусу и остальным членам отряда, Кира простилась с военными и поспешила помочь экипажу в подготовке к трехмесячному сверхсветовому перелету до миров, принадлежащих Лиге.

– Грегорович держал меня в курсе, – сказал Фалькони, спускаясь ей навстречу по центральному трапу.

Отлично. Не придется повторять все услышанное от Итари.

– Мне кажется, вопросов пока больше, чем ответов, – вздохнула Кира.

Фалькони издал невнятный звук и преградил Кире дорогу.

– Ты не рассказала Хоусу, ведь так?

Сразу поняв, что он имеет в виду, Кира кивнула:

– Нет.

Взгляд голубых глаз пригвоздил ее к месту.

– Вечно от этого убегать невозможно,

– Знаю, знаю. Но… не сейчас. Когда вернемся, я расскажу все Лиге. Пока в этом нет никакого смысла. – Она позволила себе произнести последние слова с чуть заискивающей интонацией.

Фалькони ответил не сразу:

– Ладно. Но уж потом не откладывай. Так или иначе – тебе придется посмотреть правде в лицо.

– Знаю.

Капитан кивнул и пошел дальше вниз по трапу. Протиснулся так близко от Киры, что она почувствовала запах его пота.

– Пошли тогда. Нужна твоя помощь.

Пока «Рогатка» охлаждалась, Кира трудилась бок о бок с Фалькони, закрепляя оборудование, проверяя систему промывки, выключая системы, не относящиеся к жизнеобеспечению, и делая все, что требовалось для подготовки корабля к сверхсветовому перелету. Работать одной рукой было непросто, но Кира справлялась – то, чего не могла схватить, удерживала с помощью Кроткого Клинка.

И все время размышляла над разговором с Итари. Многое из услышанного беспокоило ее: некоторые слова и целые фразы инопланетянина не укладывались в ее представления. Порой какое-то с виду невинное выражение, которое можно было бы списать на особенности медузьего языка, но чем больше Кира вдумывалась, тем отчетливее ей мерещилось, что за этими словами и выражениями стоит еще многое, оставшееся неизвестным.

А с такого рода неизвестными очень неуютно иметь дело. Тем более теперь, когда она знала истину об Утробе.

Завершив основные работы, Фалькони снарядил Киру и Воробья отнести медузе воды и несколько пакетов сахара. Итари сообщило, что его форма способна усваивать простые углеводы из сахара, хотя это не идеальная пища на протяжении долгого срока.

О долгом сроке, к счастью, речи не было. Как только «Рогатка» вернется в сверхсветовое пространство, Итари и само замотается в кокон. Во всяком случае, оно так говорило, и Киру тревожила мысль, что инопланетянин, возможно, останется бодрствовать, когда все люди впадут в подобное коме состояние.

Они расстались с медузой, которая принялась сыпать сахар из пакетов в подобие клюва на нижней стороне панциря, и направились в штормовое убежище в центре корабля.

Там Кира следила – со все возрастающим ощущением одиночества, – как экипаж вновь отправляется в криокамеры. (Энтрописты еще раньше удалились в свои каюты, чтобы улечься в гибернакулы, как они выражались.)

Прежде чем задвинуть крышку своей криокамеры, Вишал сказал:

– Ах да, мисс Кира, забыл вас предупредить: я оставил для вас запасную пару линз в медотсеке. Прошу прощения. В шкафчике над раковиной.

– Спасибо, – улыбнулась она.

Как и у Шестьдесят первой Лебедя, Фалькони укладывался последним. Придерживаясь за поручень, он сбросил с себя ботинки.

– Кира.

– Сальво.

– Ты будешь упражняться с Кротким Клинком на обратном пути, как на пути сюда?

Она кивнула:

– Постараюсь. Я научилась его контролировать, но… этого недостаточно. Если бы я крепче ощущала связь с чужью, я бы, наверное, сумела спасти Трига.

Фалькони посмотрел на нее, вполне все понимая.

– Но будь осторожна.

– Буду – ты же знаешь.

– Поскольку ты единственная остаешься тут бодрствовать – могу я кое о чем попросить?

– Конечно. О чем?

Капитан сунул ботинки в шкафчик и взялся за куртку и рубашку.

– Присматривай за медузой, пока мы будем спать. Мы полагаемся на то, что она не вылезет из шлюза и не поубивает нас, – но, честно говоря, я не готов настолько ей верить.

Кира кивнула:

– Я уже думала об этом. Могу обустроить себе гнездышко у гермодвери.

– Идеально. На случай, если гермодверь будет взломана, установлен сигнал тревоги, так что ты будешь предупреждена. – Он сухо улыбнулся. – В форкамере спать, конечно, не так уж удобно, но это лучший вариант.

– Мне нормально будет, – сказала Кира, – не переживай.

Фалькони кивнул и стянул с себя рубашку. Затем он снял штаны и носки, сложил их в шкафчик и, оттолкнувшись от стены, полетел к свободной криокамере. Попутно он провел рукой по боку крикокамеры, в которой лежал Триг, – на слое инея остался след от трех его пальцев.

Кира нагнала Фалькони, когда он открывал крышку камеры. Она старалась отвести взгляд, но невольно любовалась игрой мышц у него на спине.

– Точно в порядке будешь? – спросил он и посмотрел на нее с неожиданным сочувствием.

– Да-да. В полном.

– Грегорович еще какое-то время будет бодрствовать. И помни – если захочешь поговорить, буди меня. В любой момент. Слышишь?

– Так и сделаю. Непременно.

Фалькони еще помедлил, потом положил руку ей на плечо. Кира накрыла ее своей рукой, ощущая, как ей передается тепло его кожи. Фалькони слегка сжал ее плечо, отпустил и полез в камеру.

– Увидимся около Солнца, – сказал он.

Она улыбнулась, узнав стихи:

– В тени прекрасной Луны.

– При свете зеленой Земли… Доброй ночи, Кира.

– Доброй ночи, Сальво. Спокойных тебе снов.

Крышка криокамеры скользнула, закрыв его лицо, и послышалось жужжание небольшого насоса, закачивающего в капельницу жидкости, которые должны были погрузить капитана в сон.

Кира бережно несла свою постель по коридорам корабля. Она обмотала охапку щупальцами Кроткого Клинка, чтобы оставить уцелевшую руку свободной и чтобы одеяла не разлетелись.

Добравшись до шлюза, она увидела, что Итари парит возле внешней его двери, разглядывая сквозь прозрачный сапфировый иллюминатор россыпи звезд. «Рогатка» еще не совершила прыжок в сверхсветовое пространство. Грегорович ждал, пока судно полностью охладится. Радиаторы делали свое дело: температура уже заметно упала.

Кира закрепила одеяла на палубе с помощью зажимов и ремней из грузового отсека. Затем принесла припасы, какие ей требовались для предстоящего путешествия: салфетки, пакеты для мусора, напечатанные Вишалом запасные линзы и концертину.

Обустроив себе гнездышко, она открыла дверь в шлюз. Заякорилась в проходе и собиралась заговорить, но медуза опередила ее.

Она кивнула.

Инопланетянин заморгал, бледные мигательные перепонки прикрывали черные шары его глаз.

Вопрос озадачил ее. Обсуждать с инопланетянином религиозные и философские проблемы? В ее курсах по ксенобиологии такая возможность не предусматривалась.

Она вздохнула, собираясь с мыслями.

[[Кира: Многое. Не существует единственного правильного ответа. Каждая двуформа решает сама. Это…]] – она запнулась в поисках эквивалента для понятия «индивидуальный» – [[…выбор, который каждая двуформа должна сделать сама. Некоторым это дается проще, чем другим. ]]

Щупальце медузы прошлось по ее панцирю.

Это окончательно сбило Киру с толку. Что для нее свято? Не какие-нибудь абстрактные понятия, вроде богов, красоты и так далее. И не числа, которым поклонялись нумеристы. И не научное знание, которое обожествляли энтрописты. Она прикинула, не ответить ли «человечество», но это тоже не был правильный ответ – слишком узко.

В итоге она сказала:

Не дождавшись немедленного ответа от медузы, она задала встречный вопрос:

Его слова встревожили Киру. Они звучали слишком фанатично, ксенофобски, имперски. Хоус прав: поддерживать мир с медузами будет нелегко.

Она решила переменить тему:

Этот термин не был знаком Кроткому Клинку.

Неожиданно.

Кира нахмурилась, пытаясь вникнуть. Она задала еще несколько вопросов, но понятнее не стало. Инопланетянин никак не мог ей объяснить, чем его тело отличается от Узора, что бы это ни было.

Краски медузы словно выцвели, сделались неопределенными.

Воздух наполнился близковонием отвращения.

Выходит, медузы загружают свое сознание или, по крайней мере, свои воспоминания в разные тела. И при этом их вроде бы не пугает перспектива смерти…

Одно щупальце потянулось вперед, и Кира едва не отшатнулась, когда резинистая конечность ткнула ее в грудь. Кроткий Клинок затвердел, готовый отразить нападение.

Медуза пошла красными и зелеными пятнами, крепче обхватила себя щупальцами и не стала отвечать. Кира дважды повторила вопрос – тщетно. И больше никакой информации о Волнах из медузы извлечь не удалось.

Тогда она задала иной вопрос:

Кира уставилась на свои руки – черные, блестящие, в сложном плетении волокон.

По коже медузы расплылись краски возмущения, и близковоние приобрело оттенок неприятного изумления, даже шока.

Инопланетянин не сразу смирился с этим, но в итоге сказал:

Кира приняла этот ответ со смирением. Она не была так уж удивлена. Всего лишь… разочарована.

В динамиках, словно призрак, возник голос Грегоровича:

– Втягиваем радиаторы. Переход в сверхсветовое пространство через четыре минуты. Приготовьтесь.

Лишь тут Кира заметила, как холодно стало в форкамере. Огорчившись, что время для расспросов иссякло, она предупредила Итари о скором прыжке, отошла от гермодвери, закрыла ее и заперла.

Свет сделался тускло-красным, как при наступлении ночи по расписанию корабля. Ближе к корме «Рогатки» раздался пронзительный визг, обнаженные щеки Киры защипало. Включился двигатель Маркова, и начался основной отрезок их сверхсветового перелета: путешествие к Солнцу.

В окошко гермодвери Кира с интересом наблюдала, как Итари заматывалось в кокон, используя густые выделения из «подмышек» своих щупалец. Желеобразная субстанция быстро застывала, и через несколько минут медуза уже покоилась в прозрачной зеленоватой капсуле, прилипшей к палубе шлюза.

Интересно, как оно узнает, что пора просыпаться?

Впрочем, это не ее проблема.

Кира удалилась в собственное гнездышко, пристегнула ремни и завернулась в одеяла. В форкамере при ночном освещении было темно и страшно. Не слишком отрадное место, чтобы провести ближайшие три месяца.

Ее пробил озноб, наконец-то она стала ощущать здешний холод.

– Мы остались с тобой одни, головастый, – сказала Кира, обращаясь к потолку.

– Не тревожься, – шепнул Грегорович. – Я составлю тебе компанию, о Варунастра, пока твои веки не отяжелеют и твой разум не засыплется мягким песком сна.

– Очень утешительно, – отозвалась Кира, и это лишь наполовину было сарказмом. Все-таки легче, когда есть с кем поболтать.

– Извини мое необузданное любопытство, – со смешком продолжал Грегорович, – но что это за странные запахи, которые испускали ты и наш Гость-о-многих-щупальцах? Ты стояла там немало минут и явно переживала, когда эта вонь попадала в твои нежные ноздри.

Кира фыркнула:

– Да уж. Позже я напишу отчет, и ты тоже сможешь прочесть все подробности.

– Я так понимаю, прямо сейчас нам ничего из этого не пригодится, – сказал Грегорович.

– Нет, но…

Она рассказала о Гнезде Перевоплощения и подытожила:

– Итари говорит, что форма не имеет значения.

– Тела нынче становятся заменимыми, – сухо заметил разум корабля. – Это мы с тобой оба испытали на себе.

Кира подтянула одеяло к подбородку:

– Трудно стать корабельным разумом?

– Во всяком случае, легким я бы этот процесс не назвал, – проговорил Грегорович. – Все мои чувства были отняты, замещены, и то, чем я был, самая основа моего сознания, было расширено сверх нормальных и естественных пределов. Смятение на смятении и смятением погоняет.

Судя по всему, это был тяжелый и неприятный опыт, причем похожий – и сходство тоже не порадовала Киру – на то, как она тренировалась растягивать Кроткий Клинок и с ним вместе собственное «я».

Киру передернуло. В невесомости ее укачивало. Пришлось с усилием сглотнуть и сфокусировать взгляд на определенном месте на стене, чтобы унять разгулявшийся вестибулярный аппарат. Темнота форкамеры и ощущение пустоты, безлюдности «Рогатки» действовали на нее хуже, чем она ожидала. Неужели не далее чем накануне она сражалась с жутями на Логове?

А казалось – неделя прошла или больше.

Борясь с неожиданным чувством одиночества, она заговорила:

– Когда я попала сюда, Триг рассказал мне, как твой прежний корабль потерпел крушение и ты надолго остался один. Каково это – столь долгое одиночество?

– Каково? – повторил Грегорович и расхохотался как безумный. Кира сразу поняла, что слишком далеко зашла. – Каково это было?.. Как смерть, как полное забвение себя. Стены, ограждающие мой разум, пали, и я бессмысленно болтал пред обнаженным ликом Вселенной. В моем распоряжении были все человеческие знания. Все научные открытия, теории и теоремы, все уравнения, все доказательства, миллионы, миллионы, миллионы книг, и песен, и фильмов, и игр – больше, чем в силах потребить одна личность, пусть даже и корабельный разум. И все же… – Он испустил тяжкий вздох. – Все же я был одинок. У меня на глазах мои спутники умирали с голоду, и, когда все они погибли, не оставалось ничего – только сидеть в темноте и ждать. Я решал уравнения, распутывал математические задачи, которых ты своим маленьким мозгом никогда бы не сумела понять. Я читал, наблюдал, считал до бесконечности, как нумеристы. И все это помогало разве что на мгновение отодвинуть тьму. На одно мгновение. Я вопил, хотя у меня нет рта, чтобы вопить. Я рыдал, хотя у меня нет глаз, чтобы проливать слезы. Я полз сквозь пространство и время, червь, продирающийся сквозь лабиринт, созданный снами обезумевшего бога. И вот что я узнал, Мешок-с-костями, вот что и ничего более: если у тебя есть воздух, еда и укрытие, то необходимы еще работа и компания. Быть в одиночестве и не иметь цели – значит умирать заживо

– Это стало для тебя открытием? – тихо спросила Кира.

Корабельный разум захихикал; Кира чувствовала, что он близок к сумасшествию,

– Вовсе нет. Нет, что ты. Это же очевидно, ага? Даже банально. Всякий разумный человек согласится, ведь да? Ха! Но пережить на собственном опыте – не то же самое, что прочесть или от кого-то услышать. Совсем не одно и то же. Открытие истины обычно дается нелегко. И вот каково это было, о Шипастая. Откровение! И я лучше умру, чем переживу такое еще раз.

Это Кира могла и понять, и разделить. Ее тоже чуть не убили недавние открытия.

– Да. Со мной то же самое… Как назывался твой корабль?

Но Грегорович не ответил, и это, поразмыслив, решила Кира, к лучшему. Разговоры о крушении лишь усиливают его нестабильность.

Она вызвала дополненную реальность, но толком в нее не всматривалась. Как обеспечить психотерапию корабельному разуму? Она уже не в первый раз задумывалась об этом. Фалькони говорил, что в основном с корабельными разумами работают такие же разумы, но и это…

Кира хотела бы надеяться, что Грегорович в итоге обретет покой, которого так жаждал, – надеялась и ради его блага, и ради всей команды, – но помочь ему было не в ее силах.

Медленно ползла долгая ночь.

Кира записала свой разговор с Итари, потом играла на концертине, смотрела фильмы из имевшейся на «Рогатке» базы – ничего выдающегося, – тренировалась с Кротким Клинком.

Перед тем как приступить к этим занятиям, Кира хорошенько продумала, чего именно она хочет добиться. Как она и сказала Фалькони, контроля уже было недостаточно. Ей нужен был… синтез. Слияние, естественный союз с Кротким Клинком. Доверие. Иначе она так и будет сомневаться в каждом своем решении и в решениях чужи. А как иначе, ведь она помнит свои страшные ошибки. (Тут ее мысли зациклились на Утробе, но усилием воли она выкинула эти воспоминания из головы.) На горестном опыте Кира убедилась: колебание так же опасно, как и поспешная реакция. Она вздохнула. И почему все так сложно?

Сформулировав цель, Кира начала примерно с того же, что и прежде. Изометрические упражнения, неприятные воспоминания, физическое и эмоциональное напряжение… все, что она могла изобрести для испытания Кроткого Клинка. Когда она уверилась, что контролирует чужь лучше прежнего, – тогда и только тогда она принялась экспериментировать, понемногу ослабляя диктаторскую власть над Кротким Клинком. Сначала совсем чуть-чуть, оставляя чужи самую малость свободы, чтобы проверить, как та решит действовать.

Результаты оказались неоднозначными. Примерно в половине случаев чужь делала именно то, чего Кира хотела, и именно так, как она хотела, – формировала желанный узор на поверхности, помогала удержаться в неудобной позе и выполняла прочие задания. Примерно в четверти случаев Кроткий Клинок делал то, что она хотела, не так, как она ожидала. В остальных же случаях он реагировал совершенно неожиданно или неразумно, выбрасывая во все стороны шипы или щупальца. Разумеется, именно такие случаи больше всего беспокоили Киру.

Выбившись из сил, она прекратила тренировку, и ей казалось, что особого успеха достичь не удалось. Эта мысль удручала Киру, пока она не напомнила себе, что впереди более трех месяцев полета до Солнечной системы. Полно времени для занятий с Кротким Клинком. Огромное количество времени…

Вскоре Грегорович снова заговорил с ней. К ее радости, он вроде бы пришел в себя, насколько для него это было возможно. Они несколько раз сыграли в «Покорение Вселенной». Хотя Грегорович постоянно ее обыгрывал, Кира ничего не имела против: главное – иметь компанию, любую компанию.

Она старалась не думать слишком много о жутях и Утробе и даже о Ктейне, великом и могущественном, обитающем в пучинах Горестной грани… Но разум невольно возвращался к ним снова и снова, и это мешало расслабиться, уйти в спячку, необходимую для того, чтобы благополучно пережить долгий перелет.

Прошло несколько часов, а может быть, больше суток, и наконец Кира ощутила, как процессы в ее организме замедляются: Кроткий Клинок отреагировал на недостаток пищи и движения и стал готовить ее к глубокому сну. С каждым разом погружение в спячку давалось все легче: чужь быстрее распознавала ее намерения и принимала соответствующие меры.

Кира выставила будильник на неделю и, чувствуя, как сами собой закрываются глаза, сказала:

– Грегорович… похоже, я засыпаю.

– Отдыхай, Мешок-с-костями, – прошептал разум корабля. – Я тоже собираюсь уснуть и видеть сны.

– Какие сны приснятся…

– …когда покров земного чувства снят…

Его голос замер, остались лишь негромкие звук концерта Баха.

Кира улыбнулась, поуютнее закуталась в одеяла и впервые за долгое время позволила себя погрузиться в забвение.

Длилось безликое вневременье, заполненное несформировавшимися мыслями и чувствами: страхами, надеждами, мечтами, болью сожалений. Раз в неделю срабатывал будильник, Кира просыпалась – отупевшая, едва разлепляя глаза, – тренировалась с Кротким Клинком. Зачастую это занятие казалось бессмысленным, но она упорствовала, и чужь тоже выкладывалась по полной. Кира чувствовала, что Кроткий Клинок старается ей угодить и с каждым повтором лучше понимает ее намерения, пусть и не всегда удавалось отточить форму их исполнения, и теперь уже Кира чувствовала какое-то смутное желание Кроткого Клинка. Кажется, чужь стремилась достичь мастерства, внести в их сотрудничество нечто творческое. Обычно Кира пресекала такие порывы, но они пробуждали ее любопытство, и ей все чаще снились долгие, странные сны о теплицах, где она провела детство, о растениях, которые тянутся к свету, раскидывают во все стороны ветки, обрастают листьями, умножают жизнь – здоровую, благую жизнь.

Раз в две недели «Рогатка» выходила из сверхсветового пространства, и тогда Кира спускалась в тренажерный зал Воробья и заставляла и ум, и тело трудиться на износ, покуда корабль остывал. В этих упражнениях ей очень недоставало правой руки. Без нее Кира все время сталкивалась с трудностями, хотя использовала Кроткий Клинок, когда нужно было за что-то ухватиться или что-то поднять. Она утешалась мыслью, что такое использование чужи – тоже хорошая практика. Ведь так оно и было.

Она тренировалась в трюме, а рядом с ней между стеллажами с оборудованием несли вахту Хоус и еще три морпеха, замороженные в подсвеченных голубым криокамерах, а также Санчес, Татупоа, Морос и тот, чьего имени она не знала, в коконах, подобных тому, который спас жизнь Трига. При виде них Кире всякий раз казалось, что она наткнулась на ряд древних статуй, охраняющих души умерших. Она старалась обходить их стороной и даже не смотреть в их сторону – такое вдруг появилось у нее суеверие.

Иногда после тренировки она съедала батончик для поддержания сил, но чаще предпочитала выпить воды и вернуться в состояние спячки.

Однажды в первый месяц полета, в праздные часы ночи, когда она парила у шлюза, где обитал Итари, – полностью отключившись от окружающей ее Вселенной, – под закрытыми веками вдруг расцвело видение, воспоминание из иной эпохи, принадлежащее иному разуму.