Это влияние в главных своих чертах подчиняется известному правилу Джеркеса — Додсона, постулирующему оптимальный уровень напряжения для каждого конкретного вида работы [Yerkes, Dodson, 1908]. Снижение эмоционального тонуса в результате малой потребности или полноты информированности субъекта (монотонные, стереотипные действия) ведет к дремоте, утрате бдительности, пропуску значимых сигналов, замедленным реакциям. С другой стороны, чрезмерно высокий уровень эмоционального напряжения дезорганизует деятельность, осложняет ее тенденцией к преждевременным реакциям, реакциям на посторонние, незначимые сигналы (ложные тревоги), к примитивным действиям типа слепого поиска методом проб и ошибок. Подробный анализ взаимодействия сенсорных и внесенсорных факторов восприятия, равно как и анализ проблемы отражения этих факторов в структуре вызванных электрических потенциалов мозга, читатель может найти в книге А. М. Иваницкого [1976]. Закономерности изменения эффективности перцептивной деятельности человека по мере роста эмоционального напряжения, равно как и характера допускаемых им ошибок, проиллюстрируем результатами опытов М. В. Фролова, В. Ф. Евтушенко и Е. П. Свиридова.

В эксперименте участвовали пять взрослых лиц мужского пола, предварительно обученных распознаванию зрительных образов на фоне шумов. Объективным показателем степени эмоционального напряжения служила нормированная сумма электрокардиографических параметров — средней длительности интервала R — R и амплитуды зубца Т. Избранный показатель отличается надежностью и удобством его регистрации в естественных условиях деятельности человека. По мере приближения к воздействию стресс-фактора (парашютный прыжок) нормированная сумма параметров ЭКГ в подавляющем большинстве случаев изменялась однонаправленно.

Перцептивную деятельность операторов исследовали на нескольких этапах приближения к моменту парашютного прыжка; сразу же после посадки в самолет (см. рис. 18, А, I), при взлете (II), в период набора высоты (III), во время прыжков других парашютистов, прыгавших по очереди до исследуемого лица (IV), непосредственно перед прыжком (V).

Тахистоскопически предъявляемые зрительные образы представляли собой арабские цифры 0, 2, 3 и так далее до 9. Каждый символ состоял из 20 темных элементов в поле кадра, содержавшего 7×11 ячеек. Для зашумления на символы накладывались случайные помехи: светлые промежутки в контуре символа и дополнительные темные элементы в поле кадра. Уровень шумов изменялся от 10 до 30 %. На каждом этапе эксперимента субъекту предъявляли серию символов, включавшую 10 кадров, причем количество кадров, содержавших зашумленные цифры и сплошной «чистый» шум, было равным. На рис. 17 представлены примеры зрительных образов: А — зашумленная цифра (светлые кружки в контуре обозначают результат действия помехи на цифру), В — «чистый» шум. Распределение кадров внутри серии было случайным. Время экспозиции каждого кадра — 2 с. Регистрация электрокардиограммы (ЭКГ) и результатов деятельности операторов производилась с помощью бортового магнитофона.

Данные обработки полученного материала представлены на рис. 18, А, В. По оси абсцисс (рис. 18, А) отложена усредненная нормированная сумма ЭКГ параметров (М) на различных этапах эксперимента (1—V). В фоне (до посадки в самолет) М = I. По оси ординат — значения эффективности распознавания зрительных образов (V),

где 0 = 1 — в случае правильного распознавания; 0 — в случае неверного распознавания; К = число случаев 0 = 1 в серии; N = число серий на данном этапе опыта. Каждая из четырех кривых на рис. 18, А отображает работу одного из субъектов в эмоционально осложненных условиях и демонстрирует наличие четких максимумов на кривых эффективности. Положение и выраженность максимума при одинаковых условиях эксперимента характеризует индивидуальные особенности операторов А, В, С, Д, степень эмоциональной устойчивости каждого из них, индивидуальное взаимоотношение мотиваций, связанных с перцептивной деятельностью распознавания зрительных образов и с предстоящим парашютным прыжком.

На рис. 18, В показана вероятность (Р) ошибок различного типа во время работы оператора В. Можно видеть, что возрастание степени эмоционального напряжения сопровождается уменьшением ошибок типа «пропуск сигнала», когда субъект принимает цифру за шум (α), и возрастанием количества «ложных тревог», когда субъект принимает шум за цифру (β). Количество ошибочных идентификаций символа (субъект принимает демонстрируемую ему цифру за другую) сперва уменьшается, а потом начинает нарастать (λ).

Использование математического аппарата временных рядов позволяет прогнозировать динамику ошибок первого и второго типа по мере дальнейшего роста эмоционального напряжения (М. В. Фролов и Н. А. Лужбин — рис. 19). В результате этих расчетов были получены кривые прогноза, средние отклонения которых от истинных значений не превышали 10 %.

Полученные экспериментальные факты показывают, что даже в том случае, когда эмоциональное напряжение связано с мотивацией, посторонней для выполняемой человеком работы, это напряжение не оказывает однозначно дезорганизующего влияния. Умеренная степень эмоционального напряжения способна повысить эффективность деятельности, уменьшить количество допускаемых субъектом ошибок. Благотворное влияние эмоций выступает особенно отчетливо в случае, когда эти эмоции возникают в связи с самой деятельностью, на базе потребности, мотивирующей изучаемую деятельность субъекта. Специальная серия экспериментов показала, что введение комбинированного подкрепления успеха и неуспеха в виде поощрения и наказания способно повысить эффективность распознавания зашумленных зрительных образов по скорости и безошибочности их идентификации на 15 %.

Теоретический и практический интерес представляет закономерный характер ошибок, совершаемых оператором по мере роста эмоционального напряжения. Наряду с ухудшением тонкого различения похожих сигналов и возрастанием количества «ложных тревог» (субъект принимает шум за объективно несуществующую цифру) количество ошибок типа пропуска сигнала уменьшается. Подобные сдвиги перцептивной деятельности вряд ли можно объяснить одной флуктуацией уровня бодрствования. Мы полагаем, что в основе закономерного изменения перцептивной деятельности лежит переход от тонко специализированного условнорефлекторного поведения к реагированию по типу доминанты Ухтомского, когда множество событий внешней среды становятся значимыми для субъекта. Характерный для эмоционально возбужденного мозга переход к широко генерализованному доминантному реагированию необходимо учитывать при оценке надежности оператора. Эмоционально возбужденный оператор сравнительно долго сохраняет высокий уровень бдительности (способность реакции на значимый сигнал), однако он начинает воспринимать как значимые и те сигналы, которые объективно таковыми не являются.

С позиций информационной теории эмоций чрезвычайно существенным моментом при изучении влияния эмоций на деятельность является вопрос о том, относится ли эмоция к потребности, мотивирующей данную деятельность, или она возникла на базе другой, конкурирующей потребности. Многие авторы, обсуждая проблему «эмоции и деятельность», вообще игнорируют это различие. Другие предпочитают говорить об эмоциональной напряженности оператора только при наличии побочной мотивации (тревога за жизнь, забота о престиже и т. п.). В случае доминирования потребности выполнить задачу напряженность, по мнению этих авторов, является уже не эмоциональной, а «операционной» [Наенко, 1976].

Вопрос о зависимости результатов деятельности от генеза эмоционального состояния субъекта специально исследовала М. Н. Русалова [1979]. В опытах у 24 испытуемых определяли абсолютный слуховой порог: испытуемый должен был говорить «слышу» всякий раз, когда он слышал звук. Во второй серии («нейтральный фон») вспышкой света отмечали пропущенные испытуемым звуковые сигналы. В третьей серии экспериментов определение порогов проводили при болевом наказании за пропущенный сигнал (отрицательная эмоция, зависящая от неуспеха изучаемой деятельности). Затем испытуемых разделили на две группы по 12 человек. В группе А перед началом опыта испытуемые как бы случайно слышали беседу двух экспериментаторов, которые давали высокую оценку качествам испытуемого, не относящимся к данной деятельности (положительный эмоциональный фон). В группе Б испытуемые слышали негативные замечания в их адрес, также не имеющие отношения к определению порогов (отрицательные эмоции на базе побочной потребности). В конце экспериментов снова определяли пороги в ситуации «нейтральный фон».

Динамика изменений средней величины слуховых порогов у всех испытуемых представлена на рис. 20. Введение световой вспышки после пропущенного сигнала вызвало понижение порогов, а болевое наказание повысило слуховую чувствительность еще больше. Эмоции, не связанные с выполняемой деятельностью, оказали сильное и диаметрально противоположное влияние: отрицательное эмоциональное состояние сопровождалось повышением порогов, положительное — их значительным снижением. Результаты экспериментов М. Н. Русаловой позволяют сделать вывод о зависимости влияния эмоций на деятельность от характера потребности, обусловившей данное эмоциональное состояние. Положительные эмоции относительно неспецифичны: каждый из нас знает по собственному опыту, что хорошее настроение оказывает благотворное влияние на эффективность работы даже в том случае, если оно возникло вследствие причин, к работе не относящихся (приятное известие, хорошая погода и т. п.). Что касается отрицательных эмоций, то их мотивационный источник весьма важен для характера влияния на деятельность. Как показывают эксперименты и непосредственные наблюдения, подобное влияние может быть прямо противоположным.

Качество потребности, лежащей в основе того или иного эмоционального состояния, приобретает особенно важное значение, когда мы переходим к эмоциям, возникающим на базе сложных социально-детерминированных мотиваций.

М. Н. Валуева [1969] и И. Н. Грызлова [1976] регистрировали изменения слуховых порогов и частоты сердцебиений в двух сериях экспериментов, причем в одном случае пропуск звукового сигнала сопровождался электрокожным раздражением запястья руки наблюдателя, а в другом случае — раздражением его партнера по опыту. Если судить о степени эмоционального напряжения по изменению частоты сердечных сокращений, то из 20 обследованных лиц 14 (то есть 70 %) обнаружили большую степень тревоги в ситуации, когда наказание угрожало им самим. У трех испытуемых зарегистрирована равная степень тревоги за партнера по опыту и за себя, а у трех других частота сердечных сокращений была максимальной, когда наказанию подвергался партнер. Полученные различия невелики, но статистически значимы (Р = 0,01).

При исследовании слуховых порогов у 27 других лиц пороги понизились в ситуации, где наказанию подвергался партнер, по сравнению с ситуацией, где болевое раздражение наносили самому наблюдателю, у 9 человек, что составляет 30 % всех обследованных лиц.

Даже в этих сравнительно элементарных ситуациях выступила чрезвычайная сложность зависимости финальных физиологических сдвигов (изменения порогов восприятия звуковых сигналов, частоты сердцебиений) от всей совокупности личностных факторов, определяющих реакцию субъекта. Так, сравнение результатов измерения порогов с анализом обследованных лиц по вопроснику Р. Б. Кэттелла показало, что субъекты, наиболее восприимчивые к ситуации наказания партнера за допущенные ими ошибки: а) хорошо контролируют свое поведение, б) адекватно ориентируются в среде, в) заботятся о своей репутации, г) неукоснительно выполняют социальные требования, д) обнаруживают высокую степень тревожности и предрасположенности к социально-детерминированной фрустрации [Грызлова, 1976].

Мы полагаем, что в получивших широкую известность опытах С. Милгрэма [Milgrem, 1974] две трети студентов продолжали усиливать раздражение током партнера, несмотря на имитацию этими партнерами «криков боли», не в силу какой-то особой склонности к жестокости, а вследствие характера инструкции (добровольность опытов, важность этих опытов для науки и т. п.). При изменении инструкции и вызванном этим изменением сдвиге мотивационных установок результат оказался бы существенно иным.

Зависимость порогов восприятия от характера мотивов обнаруживается и в экспериментах с опознанием нейтральных или эмоционально окрашенных слов. Тахистоскопическое предъявление этих слов показало, что продолжительность экспозиции эмоциональных слов, необходимая для прочтения, может быть и больше и меньше, чем в случае предъявления нейтральных словесных сигналов [Bruner, Postman, 1947]. Пока окончательно не ясно: имеем ли мы дело с неосознаваемыми реакциями на эмоционально значимые слова или испытуемые склонны задерживать ответ при появлении на экране «неприятного» слова [Whittaker, Gilchrist, Fischer, 1952]. О том, что необходимость вербального ответа не безразлична для испытуемого, свидетельствуют опыты Беглайтера и Плаца. Поздние компоненты вызванных потенциалов на «запретное» слово были выражены сильнее, чем при экспозиции нейтральных слов. Эти сдвиги усиливались, если после экспозиции субъект должен был повторять слова, в том числе и эмоционально окрашенные [Begleiter, Platz, 1969].

В систематических исследованиях Э. А. Костандова [1977] пороги опознания эмоционально значимых слов у лиц, совершивших противоправные действия, оказались в 2/3 случаев выше, а в 1/3 случаев ниже, чем пороги опознания эмоционально нейтральных словесных стимулов. Мы предполагаем, что решающее значение для смещения порога в ту или иную сторону имел характер мотивации, на базе которой возникало эмоциональное напряжение. Преобладание мотивов самосохранения, боязни разоблачения и наказания включало механизмы «психологической защиты» с характерным для них повышением порогов восприятия. Если же у субъекта доминировали мотивы тревоги за других людей, чувства раскаяния и вины, это сопровождалось обострением чувствительности и понижением порогов. Нередкое сосуществование мотивов первого и второго типа делает вполне возможным колебание порогов в обе стороны у одного и того же субъекта на протяжении одного и того же опыта.