Глава 10. Встреча во тьме
Храм Всех Святых был хорош хотя бы тем, что в нем любили крылатых созданий.
Правда, подозреваю, что не всех. И широкий зазор между крышей и стеной создавали для голубей и ласточек, а вовсе не для эфримов.
Но, как говорили наставники в приюте – это детали, не имеющие значения. Обычно эту фразу произносили, когда раздавали наказания – всем, кто попадался в поле видимости, вне зависимости от степени вины.
Стая испуганных птиц вспорхнула со стены, когда я на нее приземлился. Бок болел – все-таки чей-то болт меня достал и прочертил на шкуре кровавую полосу. Ничего. Заживет… клятые имперцы получили от меня отличную взбучку!
Я вцепился когтями нижних лап за узкий парапет, повис вниз головой, рассматривая пустой двор перед храмом. Прислушался. Похоже – и внутри никого. Ну а если кто-то не вовремя решил почтить своего святого – это его проблемы. Разор-р-рву!
Качнувшись, я плотно прижал к спине крылья и скользнул в проем. Моргнул – привыкая к полумраку святилища. И упал со стены вниз – прямиком в священный круг.
Внутри храма по сути ничего и не было, кроме этого круга.
Изваяния святых возвышались плотным кольцом. Возле каждого была наполненная подношениями ритуальная чаша. Большинство святых представали в виде людей, но некоторые традиционно изображались в виде их тотемных животных. Я перевел взгляд с Божественного Привратника на Потерянного Сына, а с него – на Плодовитую Мать, осмотрел Связанных-Косами-Сестер, Старца, Навеки-Уснувшего, Непорочную Деву и Святую Ингрид. Глянул в сторону Белой Волчицы Севера и Красного Ворона Предгорья.
А потом вытащил из ритуальной чаши лепешку и нахально сунул ее в пасть.
Позади раздалось осуждающее покашливание.
– Ваше Величество, какая радость снова видеть вас, – негромко проскрежетал служитель.
Рад он, как же! Брехня! Я ощущал это своей драной шкурой, несмотря на учтивые слова.
Дожевав хлеб, обернулся к служителю. Широкая серая ряса целиком скрывала фигуру, текла словно не ткань, а вода, меняющая очертания тела. Под широким капюшоном клубилась сизая муть, полностью скрывая лицо. Обычное одеяние для тех, кто посвятил свою жизнь храму и святым. «Надеть серую рясу» – означает отречься от всего земного и телесного. Свой наряд храмовники никогда не снимали перед посторонними. И даже после смерти открывать их лица считалось на редкость дурной приметой. Каждый знает – сними со служителя серую рясу, и святые навеки отвернутся от такого глупца. Поговаривают, что под капюшоном и вовсе нет лиц, что посвящение стирает их, делает безликими. Может оно и так, проверять я не хотел. Жизнь служителей проходила в ритуалах, наполнении чаш да оттирании каменных изваяний от птичьего помета.
Но мое звериное нутро точно знало, что под туманной завесой, созданной двери-асом, скрывается мужчина. Я ощущал его запах. Он определенно был старше меня, но не так дряхл, как пытался показать. Говорить я не мог, поэтому на приветствие лишь непочтительно рыкнул.
Служитель молча зажег в центре круга ритуальный огонь и склонил голову, глядя на него. Ну, по крайней мере, мне казалось, что он смотрит в пламя, потому что лица я не видел, лишь капюшон и клочья тумана под ним.
– Как я понимаю, брачного ритуала не будет, Ваше Величество? Я не вижу подле вас невесты.
Я зарычал в голос и яростно махнул лапой, сбивая одну из ритуальных чаш с постамента. Она покатилась со звоном, рассыпая зерно.
Служитель молча приблизился и вернул посудину на место. Из-за одеяния создавалось впечатление, что он скользит по воздуху.
– Что ж, видимо, не сегодня. Уверен, что ритуал состоится, повелитель. Позже. Порой девушки несколько… пугливы. Вам надо набраться терпения.
Я выпрямился во весь рост эфрима, распахнул крылья и снова зарычал, испытывая желание полоснуть когтями по этой текучей рясе и посмотреть на живую кровь, которая из-под нее брызнет. Но почему-то снова этого не сделал.
«Всегда верь тем, кто назовет мое имя», – сказал Великий Приор, когда я видел его в последний раз.
Служитель из Храма Всех Святых имя знал и шепнул его, проходя мимо. Увы, на мои вопросы о планах Приора или времени, когда тот соизволит явиться на остров – не говорил ни слова. Клятый прислужник святых вообще предпочитал делать вид, что не слышит моих вопросов. А когда я впадал в ярость и начинал сбивать ритуальные чаши и медные курительницы – лишь молча за мной убирал. Ну а после начинал рассказывать о святых, чьи каменные лица укоризненно глазели на меня с постаментов.
Примерно так же игнорировал мои вопросы клятый Айрон!
Иногда я задумывался, сколько в Двериндариуме людей, знающих имя Приора.
Каждый раз мне хотелось служителя убить. Но потом я как-то привык к его неспешному голосу. Ну и тому, что он меня совершенно не боялся! В его запахе не было и малой толики страха. И почему-то мне это нравилось. Теперь в храм меня влекли не мертвые каменные изваяния святых, а живой человек.
– Это Святая Ингрид, – шелестящий голос из-под капюшона действовал успокаивающе, словно целая дюжина мятных пастилок.
Я плотно прижал крылья к спине и сел на постамент.
– При жизни ее называли Голубкой – за тихий нрав и покорность судьбе. Она прожила короткую и печальную жизнь, но сделала много добрых дел. В ее честь принято сжигать голубиные перья, приносить зерно и воду. Ингрид – покровительница обездоленных и невинно страдающих, целителей и заболевших.
Я покосился на статую девушки за моей спиной и фыркнул. Вряд ли эта кроткая девица обратит свой благочестивый взор на того, кого называют отродьем Бездны.
– Голубка обладала великим умением ждать и смиряться, – продолжал служитель, словно и не замечая моей оскаленной пасти. – Это то, чему учит нас святая. Терпение – качество неочевидное для правителя, но меж тем необходимое для человека. Горячий нрав слишком часто ведет к глупой смерти. Ваш нрав слишком горяч. Усмирите его.
Поклонившись, служитель отошел. Взял метлу и принялся счищать с земляного пола грязь. Внутри меня снова взметнулась звериная ярость. Захотелось разодрать когтями служителя, расколотить статуи всех святых и перевернуть их чаши. Кровь кипела, застилая глаза пеленой. С того дня, как я обрел облик эфрима, эти желания становились все ярче и сильнее. Я хотел крови.
А больше всего я хотел вернуться в Вестхольд и найти Вивьен. Затащить ее в комнату, захлопнуть дверь. И забыть о том, что я – человек. Мне очень этого хотелось.
Невыносимо.
И потому я завернулся в крылья, сел в темный угол и стал слушать, как служитель шаркает метлой по полу. Вжик-вжик, шорх-шорх. Я впитывал размеренный ритм этих движений. Втягивал горьковатый дым благовоний и трав, что чадили по углам храма. Рассматривал трещинки и сколы на камнях и статуях.
Успокаивался и думал.
«Ты застрял в прошлом, Ржавчина», – сказала мелкая.
Хотелось зарычать. Но я заставил свою пасть оставаться закрытой, несмотря на внутреннее сопротивление. Как ни гадко, но девчонка права. Я не знаю, как все исправить и разрушить стену между нами. И я не понимаю Вивьен. Я злился!
И от этого хотелось крушить, рвать, рычать и убивать! Злость кипела внутри, толкая на безумства! Выше, ярче, острее! Р-р-вать! Кр-р-ровь! Вр-ррр-раг!
Я заставлял себя неподвижно сидеть на камне, ощущая, как дрожит от усилий тело.
Шорх-шорх.
Вжик-вжик.
Хорошо бы святые действительно существовали и хоть немного помогали заблудшим смертным.
Но я ни капли в это не верил.
* * *
Через пару поворотов Ринг начал насвистывать веселый мотивчик. Мои Тени скользили по каменным сводам и стенам, но к парню не приближались, и я слегка расслабился. Похоже, тьме не нравился огонь, который бурлил под кожей здоровяка.
– А ты весьма неплохо чувствуешь себя под землей, – заметил я, когда Ринг уверенно обогнул очередной завал.
– Я вырос под землей, февр Стит. В шахтах Эхверского Ущелья, – пожал мой спутник плечами. – Вряд ли вы там бывали. Лазы там узенькие, как бутылочное горлышко, и ненадёжные, как гнилые подпорки, на которых держатся. В любой миг могут обвалиться. Воздуховоды частенько заливает сточными водами, а ещё из-под земли поднимаются гнилые испарения, словно само ущелье гневается на людишек, что ползают в его брюхе. Поганое местечко, скажу я вам. A здесь – красотища! – Ринг восхищенно присвистнул. – Натуральный дворец! И дышится легко, и идти можно, не сгибаясь! А лестницы? Вы видали? Коридоры широкие, и все камнями выложено. – Он погладил гладкие стены. – Вы посмотрите, какая работа! Это ж кто такую красоту вылепил да под землю спустил? Это ж как?
Ринг снова присвистнул. После перекуса настроение у парня улучшилось, да и обретённая компания явно радовала.
– Точно не знаю, но читал, что это работа древних. Тех, кто жил здесь ещё до потопа, смывшего город. До Двери.
– Видать, толковые мастера были! Это ж как они породу обтесали, что гладенько так? А эти растения, вы посмотрите! Светятся же! И не коптят, как лампы на дрянном жире, не воняют! И ровненько все – красотища!
– Рад, что ты доволен, – хмыкнул я, и здоровяк слегка смутился. – И думаю, место, куда мы сейчас войдем, порадует тебя ещё больше.
Ринг не ответил, потому что мы как раз сделали очередной поворот, протиснулись в лаз и оказались в пещере. Или это был зал? Зал, способный поспорить красотой с тронным!
Мой спутник застыл, пораженный. На миг мне показалось, что он снова вспыхнет – настолько потрясенным у парня стало лицо. На всякий случай я отошел подальше и тоже осмотрелся.
Изумление Ринга было вполне понятным, я и сам потерял дар речи, впервые попав в это место. Высоченные своды пещеры сверкали множеством острых граней. Искры на них преломлялись и дробились, вспыхивали и гасли. Словно попав в плен хрусталя, свет начинал жить своей жизнью, независимой от источника. Белое сияние вспыхивало на гранях золотым, красным и синим, множилось и снова сливалось в белое. Я поднял повыше лампу, которую держал в руке. Тусклый огонек расцветил свод яркими всполохами и показал изображения.
– Что это такое? – хрипло от потрясения выдавил Ринг.
– Карта звездного неба. Созвездия и солнца. Фазы луны от новорожденного месяца до полнолуния и обратно. И… куча чего-то непонятного. Это завораживает.
– Но как? Как древние люди могли создать все это? – Ринг ткнул пальцем в свод, в стены, в пол, на котором тоже были рисунки.
– Я не знаю, – покачал головой я и указал на небольшие углубления в стенах. – Могу лишь сказать, что вся эта красота создана в качестве… усыпальницы. Надеюсь, тебя не пугают духи мертвых.
– Чего? Древние хоронили людей в земле? Не сжигали? Какая дикость! – возмутился Ринг, и я с трудом удержался от смешка.
– Если тебя это утешит, то не целиком. В тех углублениях хранятся лишь черепа.
Здоровяк процедил ругательство, странным образом переходящее в молитву, а я повел рукой, предлагая располагаться.
– Древние считали, что надо сохранить часть человека, что бы в день Великого Возрождения он мог вернуться к жизни. Я думаю, что это зал для древних правителей и аристократии. Но по сути весь подземный город создан для мертвых.
– Я и говорю – дикари! Такая красота – и для черепов! – проворчал Ринг. – Но строить они умели!
Продолжая сокрушаться, парень отошел за сложенные прямоугольные плиты, напоминающие широкие скамьи. В центре зала стоял трон из черного оникса. Возможно, когда-то сюда приходил правитель Иль-Тариона, чтобы пообщаться с духами своих предков.
Наступление ночи я ощутил всей кожей. Даже здесь, глубоко под землей, тени стали гуще и глубже, словно отступившее солнце освободило тьму. Уничтожив значительную часть съестного мешка, Ринг уснул, где сидел. Просто привалился боком к камням и засопел, беспомощно уронив руки.
Я же, напротив, ощутил, как тело наполняется силой. Тени скользили вокруг меня вихрем.
Самое время действовать.
Оставив спящего Ринга, я вышел из зала древних правителей. Наверх вело несколько лестниц, и одна из них позволяла подняться буквально за несколько минут. Это была еще одна загадка подземной усыпальницы. Коридоры и ступени здесь не подчинялись законам мироздания. Я бы подумал, что древние обладали Даром сокращать или увеличивать пространство и расстояния, но ведь у древних не было Даров.
Впрочем, сейчас меня больше волновало настоящее, а не загадки давно почивших людей.
Выбравшись недалеко от гарнизона, я втянул морозный воздух. Тени молчали, снова став браслетами, торквесом и крыльями. Прищурившись, я посмотрел на последние. И как ими пользоваться? Но стоило лишь представить полет, как Тени раскрылись, отрывая меня от заснеженной земли. Покачнувшись, я приземлился на обледенелый скат крыши, напротив гарнизона. В окнах горел свет.
Опустившись на колено, я негромко засвистел, подражая голосу ночной птицы. Некоторое время висела тишина, но потом раздалось ответное уханье! Я усмехнулся, узнав голос Бурана Эйсона.
Быстро задал несколько вопросов и нахмурился, разобрав ответ на птичьем языке. Итак, Двериндариум захвачен.
Потери?
Пауза и быстрые короткие уханья-ответы.
Я ощутил, как сжимаются мои кулаки, а Тени рвутся на волю. Усмирил их и себя. Внутри разрасталась пустота – бесконечная, как тьма.
Еще одна пауза, словно Эйсон не знал, как сказать. И еще одно имя. Лаверн.
Я на миг прикрыл глаза, с силой втягивая колючий воздух.
Эйсон снова подал голос.
«Ренегаты, – сказал он, – активировали защиту острова. Знают, как ею управлять. Знают о воздушной сети и зеркальных сферах. С большой земли к нам не подобраться, придется своими силами. Но наши Дары запечатали, ренегаты подготовились! А Рыжий гад угрожает расправой над людьми, если надумаем взбунтоваться. Проверять не хочется. Копим силы. Думаем. Рады тебе!»
Я кивнул и быстро ответил:
«Всех работников и прислужников я спрячу. Дайте мне два дня. Сколько людей осталось в замке?»
Эйсон снова заухал. Но тут его голос оборвался, а внутри гарнизона кто-то вскрикнул и зарычал. Похоже, стражам не понравилось ночное развлечение Бурана.
«Жив?» – коротко спросил я.
Ответил мне Ральф, сообщив, что с нашим ухающим другом все в порядке, но чудовища забеспокоились.
«Нам сказали, что тебя убили в Мертвомире, Стит», – добавил февр по-птичьи.
Я не стал отвечать.
Выпрямившись, осмотрелся. Внизу снова зарычал зверь, хлопнула дверь, и все стихло. Я осмотрел темные окна Вестхольда. По словам Эйсона, внутри остались врачеватели и лекари. А еще… Вивьен. Даже в совином уханье Бурана я уловил злобу, когда он говорил о девушке-самозванке. И о том, что она живет с тем, кто сейчас называет себя в Двериндариуме королем.
Внутри стало так холодно и пусто, что показалось – я снова умер. В очередной раз.
Тряхнул головой, сбрасывая с волос клочки снега. И пытаясь так же отбросить мысли о Вивьен. Но внутри билось ледяное и злое, толкало, не давало дышать…
Я до хруста сжал кулаки.
Надо спрятать жителей Двериндариума под землей. Найти входы без карты – нереально. Перенесу в тайный город запасы еды и тем самым лишу ренегатов приоритета. Главное – сделать все тихо и быстро. Одна проблема – мои Тени. Я опасен для живых не меньше, чем чудовища, что бродят сейчас во тьме. Значит – нужно для начала найти исполнителей, тех, кто сможет сделать часть работы за меня.
Я быстро прикинул варианты и выбрал госпожу Бордуль – хозяйку «Волчьей норы» и ее сына. Этим двоим хватит ума и благоразумия, чтобы тайно увести людей в подземные пещеры.
Но прежде надо осмотреть замок и придумать, как уберечь от расправы врачевателей.
Осмотревшись, я снова распахнул крылья и перелетел на соседнюю крышу. И снова, на этот раз преодолев по воздуху сразу несколько домов. Шагнул на узкий карниз, опоясывающий Вестхольд, замер, прижавшись к стене. От высоты слегка кружилась голова. Стоит рухнуть на камни внизу и в моем теле не останется целых костей. Но за спиной по-прежнему трепетали крылья тьмы. И я снова взлетел – еще выше! На миг внутри забурлило какое-то новое чувство – желания забраться так высоко, что бы коснуться звезд, ощутить их холодный свет, ласкающий кожу. Напиться им до хмельного забытья…
Усилием воли я заставил себя вернуться. Сложил крылья и рухнул вниз. Раскрыл уже над шпилями Вестхольда, перевернулся в воздухе. Упал на стену замка, вцепился в сухие стебли остролиста, расцарапывая руки. Выдохнул. И уже спокойно прошел по узкому – в ладонь шириной – краю. Остановился у светлого окна. Штора оказалась не задёрнутой, подтверждая, что я не ошибся – за стеной находились покои Верховного февра. А значит, и кабинет с запирающими браслетами. Я надеялся, что их силы хватит, что бы сдержать Тени.
В одном из окон не было стекла, и я шагнул внутрь Вестхольда.
* * *
Альбатроса устроили в низком строении, где хранили сено для конюшен, ветошь и обернутый тканью садовый инвентарь. Ширвы по моему приказу притащили врачевателя из Вестхольда, но возмущенный старик лишь окинул меня негодующим взглядом:
– Я лечу людей, а не птиц, дорогуша! Мой Дар для февров!
– Хотя бы посмотрите! – едва не взмолилась я, но лекарь лишь поджал губы. Я видела в его блеклых глазах неприязнь. Такая же светилась во взглядах многих людей, стоило им завидеть меня. И хорошо, если там была всего лишь неприязнь, а не желание меня прикопать под ближайшим деревом!
– Даже не подумаю, – врачеватель демонстративно сложил на груди сухие ладони. – Зовите этого мальчишку, что мнит себя королем, пусть он попытается мне приказать!
Ширвы угрожающе зарычали, но я лишь вздохнула и махнула рукой, отпуская упрямого лекаря. Можно попытаться найти другого, но что-то подсказывало – помогать мне не будут. Разве что обратиться к леди Куартис, но у нее и без птицы полно забот.
И пока я беспомощно стояла над обожжённым альбатросом, тот самый ладавр, который в последнее время ходил за мной, бочком подобрался ближе и начал обкладывать птицу пучками соломы. Я бросилась помогать, Киар, подумав, тоже. С фырканьем к нам присоединилось несколько чудовищ. Птица казалась безжизненной, и несколько раз я с беспокойством прикладывала ладонь к обугленному пуху на ее груди, пытаясь уловить биение сердца. И вздыхала с облегчением, когда мне это удавалось.
Ладавр на время исчез, а вернувшись, сунул мне в руки лекарский ящичек. С таким врачеватели приходят домой к заболевшим. И тихо закурлыкал, словно убеждая им воспользоваться.
Я лишь кивнула. Назначение большинства бутылей я не знала, но сумела распознать заживляющую мазь и восстанавливающий эликсир. С трудом влив в полуоткрытый клюв альбатроса воду пополам с лекарством и обработав ожоги, я присела рядом, не зная, что еще можно сделать для столь необычного пациента.
– Надо оставить немного сырого мяса и воду, – посоветовал бесцветный, рассматривая подобие гнезда, которые мы соорудили. Ладавр все еще крутился рядом, заботливо поправляя солому и курлыкая.
Я осторожно провела по перьям на шее птицы. Пальцы коснулись узкого ошейника, на котором висела тонкая бронзовая пластинка.
– «Грискиф», – прочитала я имя птицы. – Как думаешь, он выживет?
Киар пожал плечами.
– Императорские альбатросы – существа удивительные, Вивьен. И очень благодарные. Ты знаешь, что они не отбрасывают тени? Скользят в небе и не отражаются на земле? Идеальные охотники. По легенде, тени белых птиц живут в ином мире. Я надеюсь, этот летун сможет снова расправить крылья. – Помолчав, он указал на дверь. – Солнце садится, тебе надо вернуться в замок до темноты. Идем, я провожу.
Я молча поднялась. Все верно. Ржавчина запретил людям появляться на улице после заката. Все же большинство чудовищ – ночные хищники.
Заперев дверь, мы двинулись к Вестхольду. Морозные сумерки кололи щеки и расчерчивали Двериндариум фиолетовыми полосами. Ночь опустилась резко, как всегда бывает зимой. Возле замка зажглись редкие и тусклые фонари. Когда мы поднимались по ступеням, на улице окончательно стемнело.
На кухне хлопотали Китти и Мелания, но сегодня девушки оказались рассеянными и неразговорчивыми. Обе хмурились. Мелания поставила передо мной тарелку с густой похлебкой и застыла, словно хотела что-то сказать.
– Надеюсь, не отравишь, – пошутила я, погружая ложку в варево.
Послушница вспыхнула, прикусила губу и отошла, комкая в ладонях фартук. Но сегодня мне не хотелось разбираться в настроениях Мелании, так что я молча ела суп – вкусный и вполне съедобный. А потом ополоснула свою тарелку, поблагодарила за ужин и отправилась в свои комнаты, спиной ощущая пристальный взгляд.
Киар довел меня до дверей и кивнул, прощаясь.
– Где ты теперь ночуешь? – спохватилась я.
– Тут рядом, – бесцветный рассматривал меня своими невозможными алыми глазами. – Совсем близко. Если тебе понадобится помощь…
Я с улыбкой покачала головой – ну что может со мной случиться за этими стенами? Пожелала лорду доброй ночи и закрыла дверь. К моему удивлению, ни в гостиной, ни в спальне Ржавчины не было. Я обошла комнаты, размышляя, куда подевался мой несносный друг. Наш разговор в оранжерее оставил неприятный осадок. Но, может, Ржавчина наконец поймет, что мы всегда будем лишь друзьями? Поймет и смирится? Ох, хотелось бы мне в это верить!
Подхватив тяжелый том «Теории о Дарах», я толкнула дверь кабинета. Верну талмуд на место и поищу более захватывающую историю!
Книга вывалилась из рук, глухо стукнувшись о деревянный пол. Во тьме комнаты двигался силуэт – крылатый и черный… Ржавчина? Нет. Не эфрим бесшумно обернулся на мой вздох.
Свет из комнаты боязливо лизнул мрак кабинета и торопливо отступил. Словно не решался осветить тьму внутри. И того, кто стоял в этой тьме.
Кристиан.
Внутренний голос настойчиво посоветовал поступить также. Но, конечно, я не послушалась и вошла в кабинет, оставив дверь открытой. Моргнула, пытаясь лучше рассмотреть человеческую фигуру и крылья за его спиной. О, все святые во главе с Божественным Привратником! Мои глаза не обманули, у Кристиана были крылья! Черные, рваные, изменяющиеся. Словно их соткали в самой Бездне! Человек, стоящий во тьме, казался чужаком. Незнакомец с бирюзовыми глазами, яркими и колючими, словно лед.
Мы застали, безмолвно впитывая друг друга. Образы, дыхание, тепло.
Он смотрел так, словно никак не мог выбрать способ моего убийства.
Я была так рада его видеть, что согласилась бы на любой.
Тишина стала слишком громкой.
И я шагнула ближе, не в силах отвести взгляд от лица, покрытого маской черных рисунков. Мне хотелось прикоснуться к каждому из них. Февр втянул воздух.
– Кристиан…
– Не подходи, – его голос отозвался бешеным стуком моего сердца. А взгляд остался ледяным настолько, что целый легион бесцветных лордов мог бы обзавидоваться, увидев такой взгляд! Двуликий Змей, да они бы выстроились в очередь, умоляя научить их ТАК смотреть!
Я издала нервный смешок, понимая, что нахожусь на грани, а в голову лезет всякая чепуха. Мне хотелось закричать. Сказать что-то. Спросить многое. Хотелось говорить, захлёбываясь словами. Как он выжил, что с ним случилось, почему он стал таким!
Хотелось просто подойти и уткнуться носом в его шею. Ощутить океан, качающий меня на волнах.
Но все, что я смогла, это выдавить:
– Я так рада, что ты жив, Кристиан…
Он усмехнулся, словно я сказала несмешную шутку.
– Твоя вина пахнет сырой землей и раскаленным железом. Ее так много, что ежевики совсем не осталось.
– Что? – я моргнула, потерла глаза. О чем он говорит?
Кристиан снова с силой втянул воздух и резко защелкнул на правой руке запирающий браслет. А потом такой же – на левой.
Значит, он явился за ними.
A не потому, что хотел меня увидеть.
Его крылья исчезли, и февр вздохнул с облегчением. Но с места не двинулся, так и стоял в тенях, словно не желая входить в тусклый луч света, ползущий из соседней комнаты.
– Я тоже рад, что с тобой все в порядке, – сухо произнес Крис. – Несмотря ни на что. Кажется, я тебя недооценивал.
– Почему ты так говоришь? – пробормотала я. И осеклась. Конечно. Освободительница Чудовищ. Тавро, выбитое теперь на моем лбу. Или скорее топор палача, зависший в воздухе.
– Не спросишь – почему? – сипло пробормотала я.
– Я знаю ответ, Вивьен.
Да. Все бесцветные лорды Колючего Архипелага только что бесславно посрамлены этим ледяным равнодушием.
Внутри меня медленно закипала злость. Или гордость, которую так старательно топтали последние дни.
Я вскинула голову и с вызовом бросила:
– И какой он, этот ответ? Скажи, почему я так поступила!
Он отступил назад, ближе к окну.
– Как ни странно, из-за любви, – в его голосе появилась какая-то новая нота. Она звучала, как приговор. Как ритуальная симфония по умершим чувствам. От нее у меня ломило виски и щипало в глазах.
– Ты не понимаешь…
– Я понимаю. В Мертвомире на мне не было браслета, Вивьен. Я ощущал твои чувства. К тому парню, ради которого ты рискнула всем и всеми.
- Ρжавчина – мой друг, – хотелось закричать, но слова вышли тихими. – Мой единственный друг. Я не хотела, чтобы кто-то погиб. Я просто хотела освободить его!
– У тебя получилось, – глухо произнес он, отворачиваясь. – Мне пора.
– Что? Просто уйдешь? Вот так? – Святые, я не могла в это поверить! Он что же, просто развернется и исчезнет?
Тьма рядом с февром казалось густой и плотной, как разлитый деготь. Казалось, что рисунки на его лице двигаются и едва уловимо смещаются, мешая рассмотреть выражение лица.
– Держись подальше от чудовищ, Вивьен. И от февров.
Развернулся и открыл окно. Морозный воздух лизнул мою кожу, разметал по столу ворох бумаг и сквозняком захлопнул дверь в соседнюю комнату, отсекая тусклый свет. И я поняла, что Кристиан сейчас действительно уйдет. Распахнет свои клятые крылья и растворится в своей клятой тьме. Уйдет, унося с собой пустоту, ту самую, что звучит ритуальной симфонией.
Я не успела подумать.
Я просто в два шага преодолела разделяющее нас расстояние и стукнула Кристиана по спине!
– Не смей уходить! – заорала я. – Не смей так делать! Накричи на меня, скажи, что чувствуешь! Но не смей вот так уходить, понял? Не смей, Кристиан!
Он развернулся, и я увидела его глаза. Изумление в них. Ошарашенные синие звезды…
Миг – и он оказался совсем близко, припечатал меня к стене, склонился. Совсем близко. Между нами сейчас едва можно было просунуть ладонь.
– Нет больше Кристиана, Вивьен, – с убийственным равнодушием произнес он. – Он умер в Мертвомире. А от того, кто остался – лучше держаться подальше.
– Я тебе не верю…
Усмешка исказила сжатые губы, но глаза по-прежнему пугали пустотой. И я больше не чувствовала запах океана…
– Я ведь просто просил сказать мне правду.
– Правду? – внутри так горько… – И что сделал бы с этой правдой февр-каратель?
Кристиан мотнул головой, его челюсть напряглась.
– Ну вот видишь. С самого начала все было ложью. Ты не была Арденой, а теперь и февр Стит остался за Дверью.
– Кое-что было настоящим. И плевать на имена, – тихо сказала я и коснулась его лица. Черных рисунков. Ощутила кончиками пальцев их холод. Словно тепло живой кожи соседствовало с замерзшим камнем.
Кристиан втягивает воздух. И в нем словно что-то ломается – резко, отчаянно. И холодные губы накрывают мои. Жадно. С таким лютым голодом, что подкосились колени. Я не знала таких поцелуев. Беспощадных, ненасытных… Словно, все что в нем осталось – это желание, способное разорвать и уничтожить нас обоих.
Тьма вокруг смыкается бархатной ловушкой неизбежности.
И в этой тьме все становится слишком острым. Прерывистое дыхание, влажность рта и языка, горячие ладони, скользящие по моей шее и затылку – сильно, с нажимом. Слегка влажные от растаявшего снега волосы. Твердое тело, вжимающее меня в стену с лихорадочной, одержимой горячностью. Выпуклые вены над браслетами Криса, там, где закатаны рукава рубашки. Поцарапанные ладони. Я цепляюсь за эти руки и сама не понимаю, что делаю – сдерживаю или умоляю о большем… Поцелуи – неистовые, горячие, почти болезненные. Безумие, накрывающее с головой…
С моей рубашки разлетаются пуговицы, когда Кристиан ее дергает. Он подтягивает меня выше, вдавливает лопатками в стену, прижимается губами к шее и короткими рывками опускается ниже. Каждое прикосновение его рта жалит и обжигает. От каждого останутся следы… Я и правда не знала Криса таким. Словно внутри сдержанного февра рухнули какие-то заслоны, исчезли запреты…
И это немного страшно.
Подхватив меня, Кристиан развернулся, одной рукой смел все со стола, прижал меня к крышке. Обхватил затылок и снова поцеловал. Глубоко. Сильно.
Сжал пряди волос и рывком вклинился между моих ног. Холодный ветер из окна лизнул мою обнаженную и разгоряченную кожу. Глаза Кристиана сейчас кажутся темными омутами, никаких звезд…
Браслет на руке февра тихо зашипел, словно латунные застежки закипели. Я даже не поняла, что произошло, лишь увидела, как две кожаные полосы упали на пол. И в то же мгновение тьма взорвалась злым водоворотом.
Кристиан отшатнулся, а я прижала ладонь ко рту. Губы саднило, словно их натерли камнем. Тьма разлетелась тенями и собралась в изломанные фигуры, кружащие рядом с Кристианом. Они рванули ко мне – все одновременно, и февр зарычал, удерживая живую тьму на поводках.
– Уходи. Уйди, я сказал! – рявкнул он мне.
Скатившись со стола, я рванула в соседнюю комнату и захлопнула дверь. Перед глазами плыло, сердце стучало так яростно, словно пыталось пробить грудную клетку. Схватив со стола нож для фруктов, я обернулась к двери.
Некоторое время я напряженно вслушивалась в тишину кабинета, а когда осмелилась снова распахнуть дверь, поняла, что он пуст.
Кристиан ушел.
