Глава 36. Прощай и здравствуй

Димитрию я так ничего и не объяснила, лишь пообещала все рассказать, когда вернусь. К его чести, настаивать он не стал.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – хмуро произнес он, провожая меня.

Я кивнула. О да, теперь я это знала.

Димитрий пытался приставить ко мне стражей, но я лишь качнула головой. И настаивать хозяин севера не стал. Понял, что бесполезно.

Арвиндаль я покидала ночью, на автомобиле. В этой части мира машин осталось немного. Прежде всего потому, что Исход уничтожил большую часть заправочных станций. А те, что работали после череды землетрясений, перестали пополняться горючим. Но в недрах Звездного Дворца, конечно, нашлась целая подземная стоянка, заполненная спящими железными механизмами. Из длинного ряда я выбрала черный внедорожник.

В прошлой Эре кое-кто учил меня водить, и у меня неплохо получалось. Так что я надеялась, что не застряну. А даже если и застряну, то пойду пешком или даже поползу, но доберусь туда, где заканчивается моя карта.

Внедорожник Димитрия оказался черным и сияющим, роскошным внутри и агрессивным снаружи. То, что надо для моего путешествия! Сам Правитель лишь хмуро наблюдал, как я открываю дверцу и усаживаюсь на водительское сидение. Внутри пахло кожей и морем. Моя рука автоматически потянулась к ручке, включающей музыку. Но ответом стал лишь сухой щелчок – радиостанции не работали вот уже десять лет.

Зато я нашла тонкий серебристый диск и, помучившись, сумела его вставить и включить. Слова давно не звучавшей песни полились из динамиков.

Захлопнув дверцу, я немного посидела, вспоминая жизнь до Исхода. Сейчас она лежала перед моим мысленным взором вся целиком, без пробелов и белых пятен. Это была неплохая жизнь. Совершенно иная, но неплохая. И все же сейчас мне было странно вспоминать мир, полный железных машин, телефонов и радиостанций. Мир, в котором еще не было кометы Латоны, Пяти Королевств, Черных единорогов и Великого Властителя Лино. Сейчас тот мир гиблых вещей казался каким-то совершенно неправильным. Неполноценным и даже немного ненастоящим.

Улыбнувшись, я повернула ключ в замке зажигания, и с легким тарахтением автомобиль выехал на дорогу.

В зеркале заднего вида фигура Димитрия показалась совсем бледной. Подчиняясь порыву, я сдала назад. Затормозила рядом с королем севера и опустила стекло. Димитрий положил на дверцу ладонь. Синие глаза сияли звездами.

– Мэрид?

– Скажи, когда к тебе вернулась память, ты поверил, что я погибла? Что сама прыгнула с моста?

– Что? – растерянно пробормотал он, явно ожидая других слов. – А… Ну… да. Я ведь видел запись! Да мы все поверили! К тому же мы с тобой накануне так сильно поругались…

Я вытаращила глаза. Он что же, решил, что я могла сделать это из-за него? Не выдержала и рассмеялась.

– Димитрий, ты все-таки неисправимый эгоист! И останешься моим самым любым самовлюбленным наглецом!

– Это значит, что мы?.. – расплылся он в улыбке.

– Не то, что ты уже нафантазировал! – Я щелкнула его по носу и нежно погладила левую щеку, усыпанную алмазной крошкой. – Прощай, Димитрий.

Он вздохнул. Прижал мою ладонь, придержал на миг. И отпустил.

Отпустил.

– Береги себя, Мэрид.

Я кивнула и уехала, теперь уже окончательно.

Мой путь лежал в гористую местность, лежащую на границе с Арвиндалем. Через несколько часов город остался позади и потянулся горный хребет, густо заросший елями и карликовыми соснами. Присыпанная снегом дорога, к счастью, была довольно сносной, Димитрий жестко следил за порядком в своем Королевстве. Да и зима едва началась, на окраинах Арвиндаля даже кое-где встречались пробивающиеся из-под земли трава и мох.

Внедорожник бодро пожирал милю за милей, а я вспоминала. Детство, игры с братом. Родителей и их заботу. Переписку с новыми друзьями, чат, который мы назвали «Орден Лино». Первые изменения реальности. Первые «жертвы». Димитрия и влюбленность в него. А потом – его ревность и злость, наши бесконечные ссоры. Димитрий не верил, что я верна ему. Обвинял в изменах, не доверял. Хотя сейчас я точно знала, что его упреки были напрасными. Я никогда его не предавала.

По крайней мере – физически.

А вот душевно…

Тут все было гораздо сложнее.

На целый мир сложнее.

Ведь несмотря на тщательно оберегаемую тайну, Димитрий чувствовал, что он не один в моем сердце. Там был еще один человек. Но чувства к нему были такими непонятными, такими странными! Был ли он моим другом? Самым верным. Был ли моим соратником? Самым лучшим.

Был ли любимым?

Из-под колес автомобиля полетел гравий, когда я въехала на подъездную дорожку. В конце возвышался дом. Совсем такой же, как я его помнила. Много лет назад я уже навещала эти стены и провела здесь лучшие дни своей жизни. Только тогда вокруг стелились весенние травы, а сейчас лежал первый снег.

И тогда ничего между нами не случилось, он – не позволил. Сказал, что прежде я должна сделать выбор.

В призрак этого дома мое сознание однажды направило Грезу, испугав Димитрия. Просто мое сердце слишком долго ждало возвращения.

Подъезжать ближе я не стала, почему-то побоялась. Повернула замок зажигания и некоторое время сидела в тишине, глядя на дом.

Окна светились.

Потом осторожно выбралась из машины, отдернула кафтан, пригладила свои торчащие волосы. И медленно пошла к крыльцу.

Дверь оказалась открыта.

– Эй? – Я осторожно сунулась внутрь. Полумрак, камин не зажжен, и лампа горит всего одна – та, что возле кресла. На столике рядом тарелка с засохшим бутербродом. Но пахнет здесь как раньше – сухие травы и кофе с корицей. Этот дом всегда полон аромата кофе, даже если его никто не варил.

В гостиной никого не было.

Я двинулась дальше, нервничая все сильнее.

Второй этаж тоже оказался пустым и кажется – нежилым. В спальнях отсырели одеяла, похоже, на них давно никто не лежал. Я снова спустилась и озадаченно осмотрела гостиную. Где же он? Свет ведь горит…

И тут поняла, что свербело мне в носу. Древесина! Пахло древесной стружкой! Такой запах раньше стоял лишь в мастерской.

Где же она находится? Слева от кухни, кажется, был узенький коридорчик…

Я пронеслась через крохотную кухню, где не пахло едой, и дернула дверь в мастерскую. Ввалилась внутрь. И замерла.

Он стоял ко мне спиной, между гончарным кругом и печкой для обжига, вертел в руках бесформенный деревянный брусок. В детстве он говорил, что такое занятие помогает разрабатывать непослушные пальцы. Правда, поделки у него тогда получались не очень.

Я окинула взглядом ряд полок у дальней стены. Застывший на задних лапах единорог, солнце, пожирающее луну, чудовище, держащие на руках юную девушку, ее лицо закрывали волосы… Все поделки выглядели грубыми и не слишком умелыми.

На краю стола примостилась большая глиняная кружка, полная почти черных вишен. Интересно, где он их нашел в этой глуши? Он всегда их любил. Даже когда врал, что не любит.

Я перевела взгляд на застывшую спину. Он не поворачивался, и лишь по напряженной шее я знала, что он меня услышал. И догадался, кто именно стоит у двери.

– Вижу, мотивы твоих поделок остались прежними, – негромко сказала я, придвигаясь ближе.

Он тихо вздохнул. Повернулся.

Я охватила его облик одним взглядом, впитала в себя. Одет в черный грубый свитер, джинсы и ботинки. Похудел и осунулся, словно регулярно забывает поесть. Отросшая темная щетина, морщинка на лбу. Рваный шрам на щеке, которого раньше не было. Сжатые бледные губы. И серые глаза, в которых дрожит, словно дышит, зрачок.

– Новая прическа? – Голос слегка сиплый, верно, снова застудил горло. И потерял очередной шарф. – Красиво.

Если бы это был не он, я бы подумала, что это безжалостное вранье. Красиво? Ощипанные красные перья, торчащие во все стороны?

Но это был ОН. И для него я всегда была красивой. Этот парадокс поначалу дико меня изумлял. Ну как, как можно в любом состоянии считать девушку восхитительной? Ну не бывает же такого!

У него получалось.

Очень медленно он положил на стол брусок и нож.

Имя еще не прозвучало, но уже звенело в воздухе тончайшим ультразвуком – неслышимым, но сводящим с ума.

– Как ты сумел исчезнуть из храма Якова? И выжить?

Он тяжело вздохнул.

– Я не хотел уходить. Не хотел оставлять тебя. Если бы я мог что-то сделать…

– Я знаю. – Конечно, я это знала. – Но ты умирал. Я думала, что у Якова получилось. А ты и так мне помог! Дал время на то, чтобы я открыла червоточину в Эйд-Холл!

Я не стала упрекать в том, что не подал мне весточку. Сейчас я знала, почему он так поступил.

– Но как? – Я все еще не понимала. – Ты не можешь менять реальность! Если бы мог, все было бы иначе…

– Да, – спокойно кинул он. Словно это ничего не значило.

Я снова обвела взглядом мастерскую. Сложенные поленья, узкий стол, инструменты. Полки с поделками. Чудовища и красавицы, кометы и солнца, а между ними…

– Единорог! – Озарение оказалось сродни ледяному душу. – Боги, как же я раньше не догадалась! Единорог! Символ Ордена! Черный Единорог, который должен быть в каждом доме, в каждом углу, на каждой монете! Да он же поистине везде! А тебя… тебя называют всевидящим. Всепроникающим. О черт. Так и есть! Божественный…

– Фрейм, – сухо оборвал он. – Осталась лишь оболочка. Ты, конечно, права, Рид. Все дело в единорогах. Через них я могу видеть и ощущать. Даже перенимать умения тех, кто стоит рядом с этим символом.

Так вот откуда все его выдающиеся умения! Метание ножей, познания в целительстве, бойцовские навыки! Даже ледяная скульптура в Арвиндале.

– Фрейм – это обрамление для чьих-то талантов. Структура без содержания. Это рамка, надетая на чужую картину. Я ведь говорил, что настоящим тебе не понравлюсь, – криво улыбнулся он.

Я вспомнила как он прыгнул на спину Зверя, как защищал меня в Игре, как закрыл собой на корабле. О нет! Фрейм – это вовсе не пустая оболочка!

– Но ведь решения принимаешь именно ты. Рискуешь жизнью тоже ты, и получаешь раны – ты! – выдохнула я.

– Эффект восприятия через единорога длится недолго, к сожалению. Но как ты заметила, бывает весьма полезным. Главное, быстро найти носителя нужного дара, – так же сухо продолжил он. Совершенно безэмоционально, словно все это ничего не значило.

Но я не поверила ни единой ноте. Они безбожно фальшивили.

Еще как значило. Он был богом, а стал лишь пустой рамкой.

Сделала шаг вперед, и он попятился.

Да, с ним всегда было сложно.

– Когда я начал покрываться золотом, у меня было лишь несколько минут, чтобы найти то, что мне поможет. Но, думаю, Яков давно что-то подозревал, потому что в его храме не было ни одного единорога. Ни единого! Мне повезло в самый последний момент, когда прибежало подкрепление. Один из стражей обладал даром перемещения, и в его кармане лежал рогатый. Изображение на монете было истертым и тусклым, но я благодарен и за это. Эффект рамки сработал, и меня выкинуло на окраину Боргвендама к знакомому целителю. По правде, он скорее специализируется на допросах и пытках, но не будем придираться к определениям.

Я опустилась взгляд на руки Фрейма и тонкие шрамы, покрывающие кожу.

– Что он с тобой сделал?!

– Избавил от золотой лихорадки, – усмехнулся Фрейм. – Для этого пришлось выпустить почти всю мою кровь, но это помогло. Хотя, скорее, дело в том, что вы убили Якова. Его проклятие не успело сожрать меня целиком, а способность к исцелению сделала остальное. Но я долго провалялся в отключке.

Я потерла виски. Боги! Значит, он был совсем близко. Не зря меня так манили железные башни, не зря мне хотелось вернуться в этот город. Он был там. Измученный, обескровленный, почти мертвый. Если бы я только знала!

– А когда я наконец очнулся, все уже закончилось, Рид. А ты… ты была в Арвиндале.

– Я просто была в Арвиндале! – не выдержала я. – Потому что… потому что… Черт! Ты мог бы просто посмотреть, что я там делаю, ведь в Звездном Дворце полно единорогов!

Он снова уставился на свои руки. Все ясно. Он не хотел смотреть. Боялся, что увидит меня в объятиях Димитрия?

– Я хотел верить, что ты наконец счастлива, – пробормотал он.

Нет, все-таки он катастрофический дурак. При всей своей гениальности!

Фрейм потрогал дощечки на столе.

– Значит, ты вспомнила.

Я кивнула.

Он почти не выдал волнения. Лишь губы сжались плотнее. О да, годы не прошли бесследно. Он тоже повзрослел.

– И что же ты вспомнила?

Я сделала осторожный шаг вперед.

– Мальчика, который пришел на именины моего брата. Странного и неулыбчивого мальчика, который не желал ни с кем разговаривать. Я тогда подумала, что, как и Коллахан, он не может говорить.

Фрейм смотрел на стол и дощечки, но слегка улыбнулся.

– А потом узнала, что мальчик говорить может, просто не считает нужным это делать. Он вообще был необычным. А потом он прикоснулся к рукаву моего платья.

– Оно шуршало так, что ты казалась королевой шершней.

– Ты хотел спасти меня?

Он подумал. Уголок губ дрогнул снова.

– Ничего подобного. Я решал, стоит ли мне изучить тебя подробнее. Или лучше сразу дать деру.

– Хорошо, что ты выбрал первое.

Мы замолчали, рассматривая друг друга. Я ощущала, как сгущается между нами воздух.

Странный мальчик в синей рубашке прикоснулся к рукаву платья. Девочка сочла это необычным, а мальчика – занятным. Она еще не знала, кто именно трогает сухими пальцами краешек ее кружевной оборки.

Прошлое резало глаза яркими кадрами.

Первая прогулка вдоль холмов – он рассказывал о том, как правильно препарировать лягушек, и меня едва не стошнило. В отместку я набила его карманы дикой крапивой. Он сделал из нее лечебную вытяжку, а потом неделю ходил с распухшими ладонями. Я таскала его по «страшным местам», надеясь лишить вечной невозмутимости. Увы, это оказалось невозможным. Гениальный разум моего друга отмерял эмоции, словно безумный скряга. По капле. По крошке. Мама говорила, что у моего друга какой-то там синдром. Что он не умеет испытывать чувства и общаться с людьми, не понимает и не сопереживает им. Что он начисто лишен эмпатии, словно оживший механизм. Поэтому мальчик и попал в группу Коллахана. «Расстройство личности» – так сказала мама. Я не поняла, на мой взгляд, с этой самой личностью у приятеля все было в порядке. Просто эта личность глобально отличалась от всех других.

Мальчик был сиротой и жил в приюте для особенных детей. А еще он обладал удивительной способностью становиться невидимкой. Стоять рядом, но словно бы не присутствовать в окружающем пространстве. Растворяться в нем. Быть лишь тенью. Даже моя мама никак не могла запомнить его имя. А ведь оно было совсем простым.

А иногда он мог наоборот – включаться на полную мощностью, и тогда его энергия буквально заполняла все вокруг и штормом утягивала меня на дно бушующего моря.

Но это случалось редко, он предпочитал режим «невидимки».

И все же невозмутимость нового друга пробуждала во мне бесенка, ведь в отличие от него я жила чувствами. «Довести ЕГО» – стало моей любимой и очень захватывающей игрой.

В развалинах древнего замка я визжала от ужаса, услышав потусторонний вой, а мой друг тут же находил десяток правдоподобных причин для такого музыкального сопровождения. В сыром подвале я видела пляшущие на стенах привидения, а он обнаруживал ранее неизведанный вид плесени. Лежа на крыше, я рассматривала радугу, а приятель говорил лишь о преломлении света.

Он был разумом. Резким, отточенным, порой беспощадным. Я была чувствами. Яркими, звонкими, будоражащими.

Такие разные.

И все-таки однажды мне удалось вывести его из себя. Да так, что я всерьез испугалась за сохранность нашего мира. Правда, это случилось гораздо позже безоблачных дней детства. Когда мы оба повзрослели, и я начала встречаться с Димитрием. Вот тогда-то я увидела темную сторону того, кого считала начисто лишенным эмоций.

Боль он испытывал так же, как и все.

Или нет. Он ощущал ее гораздо сильнее.

Димитрий же был совсем другим. Наглый, самоуверенный, яркий. Юной Мэрид хотелось бури, и Димитрий принес ее.

Тогда я ничего не знала об истинных бурях.

Все это пронеслось перед внутренним взором в один миг.

– Ты всегда был рядом, ведь так? – Я сделала к нему еще один шаг. – После Забвения. Ты ничего не забыл. Почему ты ничего не забыл?

Он пожал плечами, делая вид, что не знает.

– Я предполагал, что изменения могут однажды повредить мою память. И заранее создал несколько кодов для ее восстановления, самые простые. Звук дождя, смех, солнечный свет. Я все вспомнил через два дня после того, как мир поглотило Забвение. Все, кроме Мелодии Творения. Ее ты стерла начисто даже из моей памяти. Думаю, ты вытравила ее из самой реальности.

– Но как ты меня нашел? И как узнал с новой внешностью?

– Не сразу. Но я ни минуты не верил в то, что ты умерла, хотя тоже видел запись. Видел, как ты летишь на камни. Но я не поверил. Да и твой брат тоже, он всегда подозревал убийство… и – Основателей. Но мы не знали, кому можно верить. Я не знал. К оврагу я приехал спустя сутки. Но не нашел тебя. Зато обнаружил удивительное явление – червоточину. Бросился следом, но все же опоздал. Ты успела наложить Забвение и исчезнуть. Потеря памяти повергла мир в новый хаос, и мне понадобилось время, чтобы навести подобие порядка. Я искал тебя несколько месяцев, Рид. А когда нашел… Ты прошла мимо и не узнала меня. Ты меня просто не узнала. Ни в тот день, ни в другой. Ты смотрела на меня – случайного прохожего, соседа в экипаже, покупателя в твоей лавке – и никогда не узнавала.

В его голосе прозвучала такое невыносимое отчаяние, что мне сдавило сердце. Боги, столько лет быть рядом и понимать, что мы стали чужими. Совершенно чужими… Невыносимо.

– И на несколько лет ты стал моей Тенью, – прошептала я, потрясенная. – Помогал, охранял, присматривал. Ты всегда знал, кто я! Но почему? Почему, когда мы снова встретились в Арвиндале, ты даже не намекнул?

– Но я намекал, – слегка нахмурился он. – Я даже оставил тебе подсказку.

– Это какую? – не поверила я.

– Шарик с Грезой, который тебе подарил мой приятель, старик Добросон. Ты должна была увидеть ее и понять, кто я.

Что? Я порылась в закромах памяти и выудила прогулку по ледяным туннелям Арвиндаля. И правда, был там какой-то старик. И шарик, который я сунула в карман и забыла!

– Но я так и не посмотрела ту Грезу! – возмутилась я. – И что в ней было?

О, неужели он смутился? Да быть того не может.

– Уже неважно, – мотнул он головой, убирая упавшие на глаза волосы. – Ты ее не увидела.

– Надо было попытаться снова!

– Так я пытался. – Он хмыкнул, увидев мой скептический взгляд. И напомнил: – Нож, который я выбрал на «Королеве ночи», чтобы метнуть в тебя! Как считаешь, почему я взял именно его?

– Потому что он лежал с краю? – сказала я, и Фрейм закатил глаза.

– Ледяная скульптура у моей двери.

– Просто красивая фигурка, выточенная кем-то от скуки!

– Рид, – проникновенно сказал он. – Ты чертовски недогадлива!

– Ой, кто бы говорил! Я потеряла память и ни черта не помнила! – возмутилась я. – Мог просто сказать, черт возьми!

– Не мог. Забвение это бомба на сейфе с кодовым замком. Попытка взлома – и разум стирается. Открыть этот тайник можно только изнутри, но никогда снаружи. Я сходил с ума каждый раз, когда ты пыталась вспомнить. Я сходил с ума все время рядом с тобой.

На последних словах он задохнулся. Помрачнел и отодвинулся. Теперь между нами был длинный и узкий стол, заваленный деревянными брусками и опилками.

– В нашу последнюю встречу ты сказал, что я должна сделать выбор.

Я прикусила язык. О да, это был непростой разговор. Я была юной и слишком эмоциональной. Мы пережили апокалипсис и стали иными. Мир сошел с ума. А он… он сказал, что с Димитрием у меня больше шансов на счастливую жизнь. Черт возьми, он даже вывел график наших психологических характеристик, провел всестороннее исследование. И постановил, что процент такой вероятности довольно высок. Почти шестьдесят пять процентов, сказал он. Очень много в таком ненадежном предприятии, как отношения.

Десять лет назад я возненавидела его за эти слова.

– Насколько я помню, ты назвала меня бесчувственной машиной для создания алгоритмов, – бесцветно произнес он.

Я слегка смутилась. К сожалению, я сказала не только это. Юная Мэрид хотела чувств, а он всегда был невероятно… рациональным.

Фрейм снова с легкостью прочитал на моем лице эмоции. Разобрал их на составляющие. Отметил каждый нюанс – движение глаз и бровей, изгиб губ и биение пульса на виске. Он всегда и все замечал и препарировал в своей ненормально-гениальной голове.

– Коллахан знает, кто ты?

Фрейм качнул головой.

– Он тоже забыл мое лицо. Но догадался после того, как нашел в своей библиотеке схему создания хроносфера.

– Так это ты его создал, – поняла я. Ну конечно! У меня способный и сообразительный брат, но уж точно не гений. И даже с архивами всего мира он не смог бы придумать хроносфер. – Ну конечно. На это был способен лишь Лино.

Имя все-таки прозвучало. Из ниоткуда налетел ветер, разметав опилки и потревожив огонь в горелке. Это имя обладает особенной силой.

Фрейм недовольно поморщился.

Конечно, он никогда не был прислужником моего брата. Это Коллахан всегда делал то, что хочет его друг, даже не понимая этого. Так поступали все вокруг. Лино не отдавал прямых приказов и не рвался к власти, но все шли туда, куда он вел. Он опасался света и всегда стоял в тени, он сам стал почти тенью. Невидимый повелитель умов и душ, вот кем он всегда являлся.

Именно Лино много лет назад решил создать круг избранных. И именно он нашел тех, кто туда вступит. Чем при этом руководствовался, он никогда не говорил. Возможно, уже тогда, в детстве, он знал, что изменит мир.

– Коллахан заставил тебя дать клятву. И ты пообещал держаться от меня подальше.

– Коллахан знал, что кто-то из Основателей убил тебя. И знал о моих… чувствах. И о Димитрии. Он верил мне, но не до конца. Я его понимаю.

– А я ведь видела тебя во время ритуала, – задумчиво протянула я. – Темная фигура за сиянием сапфира. Ты тоже там был, занял положенное место, ведь ритуалу нужны все Основатели! Остальные Правители могли догадаться.

– Неважно. Я надеялся, что хроносфер успеет создать аномалию до нападения. И ошибся! Это тоже моя вина.

– Это вина Якова, Фрейм! Лишь его. Не надо брать на себя чужие грехи. А как же грамоты в доме моей мамы?

– Приманка, – просто сказал он. – Коллахан догадался, что один из Основателей – предатель. И надеялся его выманить, заставить себя проявить. Собственно, это удалось, но увы – слишком поздно.

Я понимающе кивнула. Музыкальные достижения действительно принадлежали мне, а вот все остальное – Лино.

Пробив червоточину в будущий Соларит-Вулс, я распечатала куски нашей переписки и несколько фото, чтобы положить их в депозитарий. Мой смартфон после купания в реке был едва жив, но кое-что выудить из его памяти мне все-таки удалось. Я сделала это на всякий случай, не подозревая, что тайник останется закрытым на долгие годы. Ведь там были такие памятные для меня фотографии. Брат во дворе нашего старого дома. Девочка возле моста и рядом – мальчик в синей рубашке. Тогда он любил этот цвет. Девушка в период Хаоса и ее темноволосый друг с фотоаппаратом в руках.

В чугунной жаровне треснуло и разлетелось искрами полено. Резкий звук заставил нас обоих вздрогнуть. И… потерять нить разговора. О чем мы вообще говорим? Зачем? Разве для этого я гнала через заснеженную пустошь? Разве об этом думала, кусая губы и нажимая на газ?

Воздух между нами сгустился настолько, что дышать стало трудно. И не только мне. Хваленая бесстрастность давала сбой, словно я была вирусом в безупречно отлаженной программе. Фрейм неловко потянул ворот своего грубого свитера, втянул воздух. Я видела, как он на меня смотрит. Этот взгляд заставлял меня нервно вздрагивать и покрываться мурашками. Я почти чувствовала электрические искры, потрескивающие в тесном пространстве мастерской. Еще немного – и все здесь вспыхнет и запылает.

– И… что же дальше, Рид? – осторожно сказал Фрейм. Казался спокойным, но я успела его изучить. Светлые глаза стали совсем безумными от обуревающих его эмоций. Где-то внутри под сухой и бесчувственной маской кипел смертоносный вулкан.

– Я приехала сказать, что ненавижу тебя.

Он моргнул. И взгляд стал таким пустым, что я перепугалась. Дура! Разве я не знаю, что с ним нельзя так шутить? Он же шуток не понимает!

Три шага я преодолела за миг, обхватила ладонями его лицо. Между нами по-прежнему был узкий рабочий стол, и пришлось тянуться, чтобы достать. Почему-то мне не пришло в голову обойти препятствие…

– Ненавижу за то, что отпустил меня! За то, что позволил быть с Димитрием! За то, что пожелал мне счастья!

– Он соответствовал, – надсадно прошептал Фрейм-Лино.

– Чему?

– Образу прекрасного принца.

– А ты, значит, нет?

– А я, значит, нет.

– Может, мне не нужен принц!

– Я провел исследование…

– О боги! Замолчи. Ты так ничего и не понял. Не все можно уложить в твой безжизненный алгоритм и описать графиком! Люди туда не вписываются, разве ты не понимаешь! Посмотри же! Эра Исполнения Желаний лучшее тому доказательство!

Он осекся.

– Я ненавижу тебя за то, что всеми своими больными, безумными, совершенными мозгами ты так и не понял, что я не сказала тебе до Забвения. Что ты нужен мне! Что я люблю тебя.

– Что? – Он моргнул, и взгляд стал ошалелым.

Я погладила его колючие щеки. Лоб, на который падали отросшие темные пряди. Сухие губы. Чувство – огромное, как этот мир, и такое же сумасшедшее разрывало мне сердце и наполняло его новой прекрасной чудесной жизнью. Мое прекрасное волшебство.

– Я сказала, что люблю тебя. Что очень люблю тебя, Фрейм. Или Лино, неважно, какое имя ты выберешь. Я сказала, что жить без тебя не могу!

Он снова моргнул. Стоял как истукан, смотрел. И лишь вена на его виске билась так бешено, словно пыталась пробить кожу.

– Скажи еще.

Я рассмеялась.

– Ну уж нет! Я и так наговорила всего, а ты еще ни разу меня не поцеловал. Теплый прием, называется! И кстати, я хочу есть, и…

Он вдруг ожил. Вскинул ладони, сжал меня, пристально всматриваясь в лицо.

– Скажи. Еще… – подумал и добавил: – Пожалуйста.

Я широко улыбнулась. Да уж, деревянные фигурки у него стали получаться лучше. А вот с человеческим общением по-прежнему бе-е-да. Он никогда не умел просить. Не понимал, зачем это делать. Коммуникация с живыми людьми стояла для него на самом последнем месте в списке нужных навыков.

Он не знал, для чего надо подстраиваться под этот мир, если можно изменить мир под себя.

Ненормальный.

Особенный.

– Я люблю тебя.

Лино медленно выдохнул.

– Рид. У меня не осталось желаний.

– Да, – прошептала я, ловя губами его дыхание. Теплое. Сухое. Вишня, корица и немного – кофе… – Ведь это ты пожелал, чтобы я выжила любой ценой. Мою смерть отменила не я. Ты.

Яков сказал правду: знаки бесконечности на телах Основателей лишь притворялись таковыми. Весь ресурс изменения реальности мы разделили поровну, но он имел предел.

Свой я целиком потратила на изменение внешности и Забвение.

А Лино…

Лино вытащил меня из лап смерти. Мой полет с обрыва оказался фатальным, но наши браслеты были синхронизированы. Как он успел заметить миг, когда моя жизнь оборвалась? Как сумел пробиться сквозь пространство с единственным желанием? Как спас меня ценой всей своей бесконечности?

Ах. Это же Лино.

– Но если ты сейчас же меня не поцелуешь…

– Мм, угрожаешь?

И снова я увидела ту перемену, которая так поражала меня во Фрейме. То, как проявляется его иная сторона. Как лицо становится острее, а в светлых озерах глаз из воды поднимаются монстры. Вся бездна его чудовищ.

– Еще как угрожаю…

Стол между нами мешал неимоверно. Но мы так и стояли, тянулись через него. Трогали друг друга дрожащими пальцами, гладили. Его – приласкали мой стриженный затылок, согрели своим теплом мертвый знак бесконечности, спустились на шею.

Мои – тянули его свитер, теребили колючий край, забирались под кромку ворота, чтобы погладить ямку у горла и коснуться плеч…

Первый поцелуй оказался почти невинным. Губы сомкнулись, и мы замерли, мешая дыхание, привыкая и пробуя. Потом – совсем легкое прикосновение языка. Его губы сухие, но так хочется ощущать их вечность… Снова столкновение языков. И жар, пляшущий на их кончиках, стекающий вниз – по горлу, груди, животу. Заворачивающийся в тугие спирали.

Хотелось большего, но узкий стол между нами не пускал ближе. И я не поняла, как встала на него коленями, подобралась и снова потянулась к губам Лино. И сразу стало теснее и глубже. Невинность обернулась бесстыдством, нежность – опаляющей невыносимой чувственностью. Дыхание срывалось с губ рваным хрипом.

Сразу стало удобнее целовать и тянуть вверх его свитер. И подставляться под его руки, позволять стащить с себя кафтан, рубашку, сапоги, штаны… Он снимал каждый предмет моей одежды и целовал каждый открывающийся кусочек кожи. Пока я не осталась одетой лишь в его поцелуи. Сидя на столе, я смотрела, как Лино прикасается губами к моим ногам, бедрам, животу и груди. Как оставляет на моей коже оттенки желания. Как изменяет ему хваленая невозмутимость.

Мягкий толчок – и я ложусь спиной на опилки. Он – сверху. И я наконец тоже получаю возможность его изучить. Руками – по сухому рельефу, губами – по коже, пальцами по нервам. Ощущение его рук и губ на моем теле оказалось божественным. Никакой неловкости, никакого сомнения… словно я ждала этого всю жизнь. Словно это было все, чего я хотела. Запах древесины, треск поленьев, жар огня и мужского тела, накрывшего мое. Пауза – глаза в глаза. И мягкий, но сильный толчок внутри. Грешный стон, срывающийся с губ у нас обоих. Дыхание, рвущее горло. Уже бесстыдно, уже насквозь. Уже второпях и сильно, боясь остановиться, срывая криком голос, шепча что-то неистовое и безумное. Желая слиться, слиться, слиться в единое. Ритм древний, как мир, и каждый раз новый. Истинная симфония сотворения.

– Моя Рид… – прошептал Лино. Толкаясь в последний раз и ловя губами стон моего наслаждения. – Как долго я тебя ждал…

– Целую Эру.

***

Какое-то время мы провели на этом узком столе. Было жестко и неудобно, опилки сыпались на пол и щекотали нос, но слезть мы не могли. Не могли оторваться друг от друга. Лениво целовались, а потом снова заставляли друг друга кричать от страсти.

Стол в итоге не выдержал, одна его ножка подломилась, и мы с грохотом свалились на пол.

– Ну надо же, – искренне удивился он. – А казался крепким…

Я хмыкнула. Древесная стружка блестела в темных волосах Лино и скрипела у меня на зубах. Не выдержав, я расхохоталась. Потом вспомнила:

– Кстати, а почему на тебе нет знака бесконечности?

– С чего ты взяла, что нет?

– Так я искала!

– Может, недостаточно… тщательно? – вкрадчиво произнес Фрейм и подвинулся ко мне.

Я подумала и отодвинулась.

– Еще раз – и я умру от усталости. И даже ты не сможешь меня оживить!

– Да? – Он плотоядно осмотрел мое голое, потное и присыпанное опилками тело. Облизнулся.

Я отодвинулась подальше, и Фрейм рассмеялся.

– Ладно, смотри.

Он поднял левую руку, правой коснулся запястья. Подцепил ногтем, потянул что-то невидимое и вытащил черный кончик-точку. Дернул сильнее, и на коже свернулась бесконечность.

– Как ты это сделал! – ахнула я, и он пожал плечами.

– Основатели договорились, что у каждого на теле будет знак бесконечности, чтобы мы всегда могли узнать друг друга. Никто не уточнил – внутри он будет или снаружи.

– Ты смухлевал! – возмутилась я, и Фрейм широко улыбнулся. Для него никогда не существовало понятия обмана. Он называл это предусмотрительностью.

Некоторое время мы потратили на новые поцелуи.

– Фрейм? – Я наконец сумела от него оторваться. Он от меня – нет. – Может, настало время сказать остальным? Сказать, кто ты.

Он замер рядом. Я не торопила, понимая его чувства. Лино тяжело переносил чужое внимание, поэтому предпочитал тень.

– Всегда думал, что хороший бог – это мёртвый бог. Ну или по крайней мере – невидимый, – улыбнулся он. – Но… я подумаю.

И это уже было очень много.

Сидя рядом с ним – голым, уставшим, счастливым, касаясь плечом его плеча, я поняла, что вернулась домой. И что я всегда буду его любить. Возможно, я никогда до конца его не пойму. Но я буду рядом, и этого будет достаточно.

Я уснула, улыбаясь, и не почувствовала, как Фрейм поднимает меня на руки и несет в теплый сумрак нашего домика.

***

Проснулась я от дикого голода – одна. Перевернулась на перине. Сквозь щелочку в заботливо задвинутых шторах пробивался яркий луч света. Завернувшись в простыню, я пошлепала на первый этаж.

– Фрейм! Я сейчас слона съем! У тебя есть слон? – закричала я, врываясь на кухню.

Он не ответил, потому что сидел на полу. Все пространство вокруг устилали исписанные листы.

Он поднял голову. Похоже, в отличие от меня, он сегодня так и не ложился. Лишь натянул старые джинсы и футболку, а вот обувь забыл.

– Фрейм? – повторила я.

На миг кольнуло страхом. Что, если сейчас он посмотрит на меня, и увижу в серых глазах пустоту? Или даже сожаление? Или…

Он поднял голову. И отшвырнув листы, вскочил. Сгреб меня одним движением и поцеловал. Сильно и чувственно.

– Эй, я же только проснулась, – попыталась отбиться я, но он лишь рассмеялся. Потом посмотрел мне в глаза. Чуть уставший, сонный, взъерошенный. И сияющий, как начищенный золотой рогатый.

– Я так люблю тебя, Рид. Так сильно тебя люблю. И я кое-что придумал. Пока ты спала. Новый алгоритм.

– Новый? – Я подавилась вздохом.

– Новый. И в нем больше не нужны старые составляющие, Рид, – чмокнул он кончик моего носа.

Он вдруг что-то сделал, повел руками, и я ощутила, как удлинились мои волосы. Вишневые волны легли на плечи. Наверное, мои глаза стали величиной с блюдца, потому что Лино рассмеялся.

– Тебе нравится? Можно вернуть светлый цвет…

– Не надо. Этот мне подходит больше. Но как?..

– Я понял, как изменять реальность напрямую! Как двигать материю и энергию! Даже без магнитных волн, без звука и света! Даже без жертвы! Как же я раньше не догадался? Это ведь так просто! И можно менять все, что мы пожелаем.

– Пожелаем?

– Мы с тобой. Ты ведь станешь… – Он задумался, пытаясь вспомнить, кем становятся друг другу люди, желающие жить вместе. Но, видимо, так и не подобрал нужного слова, потому что просто сказал: – Ты будешь со мной?

– Да, – ответила я. – Я буду с тобой. Если ты меня сейчас же накормишь!

– Я мог бы…

– О нет! Никаких алгоритмов, формул и твоей непонятной магии! Только старая добрая сковорода, молоко, яйца и щепотка соли, пожалуйста!

– А разве готовка не женская обязанность? – Серые глаза смеялись.

– Так я же в гостях, – села я за стол и постучала ложкой по пустой тарелке.

Он рассмеялся в голос, и я залюбовалась ямочками на его щеках. Просто удивительно, каким обыкновенным он может выглядеть. И даже… милым?

Лино снова чмокнул мой нос, бессовестно изучил ладонями мои округлости, подумал, снова изучил, а потом пошел готовить завтрак.

Вот так и получается, что даже чертовым гениям и невыносимым богам иногда приходится жарить для кого-то самый что ни на есть прозаический омлет!