— Не дыши на меня, не видишь, еле стою! — простонал я, но отмахнулся, когда Армон попытался поддержать. — Да дойду уже… Лучше бы ты меня так на себе таскал, как эту… Защитник, чтоб тебя.

— Лекс, не начинай.

— Я бы с радостью закончил, да ты против будешь, — пнул дверной косяк и хмыкнул. Хозяйка дома подпирала стену и по цвету лица сравнялась с серым камнем. Ее взгляд бездумно блуждал по окрестностям, перепрыгивая с кустарников дикой ежевики к торчащему вдали путевому столбу, но вряд ли она что-то видела. И тонкие, придушенные всхлипы грозили обернуться настоящей истерикой.

— Анни, — позвал Армон.

Я скривился.

— Иди, оденься, гроза невинных девиц, — буркнул напарнику.

— Но…

— Иди. У нас мало времени.

Армон помялся, но согласно кивнул. И он помнил, что в таверне осталась моя кровь, значит, это убежище скоро перестанет быть таковым. По следу крови сюда придут ловцы или тот синекосый. Вряд ли он остановится на достигнутом. Ежонный глот и проклятая Изнанка, как он узнал о книге? А обо мне? Что ему нужно?

Армон бросил еще один обеспокоенный взгляд на Одри, что обхватила себя руками и покачивалась из стороны в сторону.

— Топай уже, я ее… успокою.

— Надеюсь, не навсегда, — пробурчал напарник, отпирая дверь.

Я с досадой присел рядом с девушкой. Зрачки у нее были расширены и взгляд расфокусированный, кажется, она меня даже не заметила. Я подумал и поднял ладонь, намереваясь отвесить ей пощечину, насколько я знаю, это средство всегда помогает. Но тут Одри словно очнулась и уставилась на меня, с поднятой рукой.

— Они все умерли? Лекс, они что, все умерли?

Я поскреб зарастающий щетиной подбородок. Бездна, опять забыл обновить заговор остановки растительности на лице. Ну да ладно.

— Лекс?

Дымчатые глаза с розовой каемкой уставились на меня с такой надеждой, что я даже почувствовал себя неуютно.

— Конечно, они все умерли, — пренебрежительно пожал плечами. — И если бы мы так спешно не унесли ноги, то тоже остались бы там, с вывороченными потрохами, без воспоминаний и души. И даже некроманты не подняли бы, сдохнуть от заклятия хшара, это тебе не под телегу попасть…

Одри как-то странно хлюпнула горлом, булькнула носом и прижала ладони ко рту. Ее лицо стало совсем белым. Как-то плохо она успокаивалась. Кажется, все-таки придется ее слегка хлопнуть…

— Ну мы же живы, — утешил я. — И если ты быстренько поднимешь свой зад и соберешь шмотки, то есть шанс еще немного потоптать эту землю. Так что…

— Лекс, ты что, совсем бесчувственный? — хрипло выдавила Одри. — Ты не понимаешь? Там же были люди. Женщины… Мальчик…. Он же ребенок! Совсем еще ребенок! Ты понимаешь?

— Ну не повезло, — хмыкнул я. — Или наоборот, повезло. Что его ждало? Еще стянул бы пару кошелей и угодил в застенки, не все такие добряки, как Армон…. Девки и вовсе — расходный товар, больше — меньше, кто их считает…Вот Шуара жаль. — Снова потер щетину. — Он варил отличный перцовый хелль. Теперь вот рецепт так с ним и умер, а мне это ядреное пойло нравилось…

Рука Одри взлетела так резко, что я даже удивился. Надо же, а прикидывалась полудохлой. Правда, это не помешало мне ее запястье перехватить.

— А вот бить меня на сегодня достаточно. Надоело. — Сжал ей запястье и оттолкнул. Кажется, слишком сильно, потому что Одри качнулась и упала, неловко завалившись набок. И снова всхлипнула. Де-е-емоны! На Изнанке и то приятнее! Гнойник мне на язык, фу-фу.

— Слушай, ну что ты как маленькая, — я снова присел рядом. — Люди каждый день мрут. — Попытался вспомнить, что там говорит Богиня Равновесия об этом процессе. — На все воля и дурное настроение Плетущей Полотно Судьбы, или как там ее звать-то… И сегодня богиня оказалась не выспавшейся и похмельной, так что кому-то не повезло! Их там всего-то и было пятеро, не велика потеря… — Девушка всхлипнула. — Одри, или ты сейчас же придешь в себя и отправишься собираться, или уходим без тебя. Ты поняла?

Она закрыла ладонями лицо и затихла. Нехорошо так затихла.

Я поднялся — ноги затекли — и хмуро посмотрел на скрючившуюся у стены фигурку. Вот проклятие. Оставить ее все равно не получится, Армон с собой потащит. А если девушка будет болтаться в его руках чучелом и реветь на весь Кайер, то далеко мы не уйдем.

Ну и как ее приводить в чувство?

Может, вылить на нее ведро воды? Тогда она будет не только орущей, но еще и мокрой. И жалеть себя и весь мир станет еще сильнее.

Кроме крепкой пощечины, мне в голову приходил лишь один вариант. Надо отвлечь ее от той картины, что Одри раз за разом прокручивала в своей голове. Не спорю, картинка выходила гаденькая…

Вздохнув, я шагнул к девчонке, просунул ладони ей подмышки и приподнял. Окинул взглядом красные пятна на щеках, мокрые ресницы, дрожащие губы. И вжал ее в свое тело, целуя нагло и сильно, так, чтобы ей стало больно, чтобы она возмутилась, и все ее мысли от воспоминаний об умирающих людях переключились на меня. На то, как шарит мой язык в ее рту, как руки забираются под подол синего платья, как стена за ее спиной становится единственной опорой в мире моей похоти. Она судорожно вздохнула, вернее, попыталась, потому что мой захват стал лишь крепче. Придушенно выдохнула и неожиданно обвила мою шею руками. Бездна вонючая, да она почти повисла на мне, закидывая ногу на бедро, вжимаясь и потираясь так, что я забыл, зачем все это делаю. Я уже не знал, кто кого целует, трогает и держит. Одри откинула голову, когда я потянул за ее волосы, изогнула шею и издала такой низкий, жадный и горловой звук, что моя инкубская суть взревела, словно спущенная с цепи свора диких горных гаратов, и устремилась к ней с почти безумным желанием владеть, иметь, вбиваться… Мыслей не было, лишь образы, а вернее, один. Ее, голой и извивающейся на простынях подо мной. Или без простыней. Или даже не под, а над… Да и здесь, у этой стены тоже сойдет, какая, к демонам, разница, где ее тра… пам-пам.

Армон.

Вот же гадство.

Имя, возникшее в голове, отрезвило, и я отодрал от себя Одри. Или себя — от нее. С момента хлопнувшей за напарником двери прошло лишь несколько минут, а мы успели стать слишком горячими в разные местах, раскрасневшимися и судорожно глотающими воздух. Чудная картинка для уже спускающегося по лестнице оборотня.

— Решила последовать моему совету и прекратить изображать ледышку? — демон, я хотел сказать что-то другое?

Она зашипела, туманная дымка желания в серых глазах заменилась на огонь злости. Ну вот и отвлеклись от воспоминаний.

— Приведи себя в порядок, — процедил я. — У бочки с водой. Армон почувствует… запах.

Она втянула воздух и отчаянно покраснела.

— Богиня! За что мне это?! — прошипела девушка и метнулась на задний двор.

Как раз вовремя, на пороге появился Армон. И сразу встревожился.

— Где Анни?

— Умывается, — я помедлил мгновение и повернулся, небрежно махнул рукой в сторону. — Дай ей несколько минут, не думаю, что она хочет показывать тебе свое зареванное лицо. Знаешь, девушки от слез не хорошеют, нос распухший, глаза — щелочки, на лице — пятна. Ну, ты понимаешь.

— Она плакала? — напарник дернулся в сторону заднего двора, но замер. Молодец. Хороший песик. С ненужной тактичностью и глупым благородством. Потому-то тобой так легко управлять.

— Ревела, как птица-горюн, всю рубашку мне залила, — смахнул с рукава невидимую соринку. — В следующий раз сам ее утешай, я на это не подписывался. Терпеть не могу ревущих девиц, мерзость редкостная.

Я прошел мимо Армона к двери.

— У нас примерно час до момента раскрытия следа крови ловцами. Так что давайте двигаться, мои чувствительные друзья. Иначе…

Договорить не успел, из-за угла вышла Одри. Лицо и волосы мокрые, даже с косы капает вода. Но щеки бледные, ни следа возбуждения и горячечного румянца. По мне она лишь мазнула взглядом и отвернулась, улыбнулась оборотню.

— Со мной все в порядке. Не переживай…

Напарник что-то тихо ей стал говорить, положив ладонь на плечо девушки. Я отвернулся и пошел собирать свои скудные пожитки. Ну, главное, все пришли в себя и готовы двигаться дальше…

* * *

Настроение как-то катастрофически испортилось, особенно, когда я начал открывать портал. Армону я оставил указания собрать вещи и прийти на мое кладбище, это было совсем рядом. Только явиться велел не ранее чем через полчаса. Конечно, незаконный портал зафиксируют ловцы, но мне уже было все равно. Моя шкура засветилась и подставилась везде, где только можно, и это тоже вызывало зубовный скрежет и проклятия. Все они летели в сторону Одри, почему-то именно она виделась мне виновницей всех бед и несчастий. И в том, что я собрался совершить глупость, снова виновата она, зараза. Разбередила своими воплями мою крепко уснувшую совесть, а ведь сколько лет мы с ней существовали в полнейшей гармонии и взаимопонимании! Так нет же…

— Что б я еще… когда-нибудь… связался со всякими… — бубнил я, обрисовывая круг переноса. — Гадство!

Путать следы уже не имело смысла, и я вывалился из портала у ограды жальника. Все свои ловушки и замки просто снес, не разбирая, кинув на могилы аркан саморазрушения. Послушные воле хозяина они сгорели в огне, а я прошел к склепу. Горгулья мирно спала, засунув голову под крыло. Я с досадой стукнул по каменной башке, вздохнул и отпер дверь.

— Опять приперся, грязный воришка? — прошипел из тьмы Кархан. Я привычно уклонился и откинул его ногой, эта зубастая сволочь приноровилась бросаться на меня, как только войду. Учителя приложило о стену, и он затих на пару мгновений. Я успел зажечь магический светлячок и прошел к постаменту с гробом. Гниль и смрад, ни ловушек, ни защиты у меня сегодня не было. Так что с книгой придется договариваться, а это дело неблагодарное и непредсказуемое, увы.

— Лантаарея. Просыпайся.

Ее губы цвета спелых вишен чуть изогнулись.

— Я давно не сплю, мой повелитель, — ее шепот обволакивает и дразнит. — Я ждала тебя… я всегда тебя жду… Тебя одного, мой властелин…

И вновь — соблазн в каждом медленно-томном движении, снова взмах веера ресниц, снова кровь, стучащая в ушах набатом. И желание, сносящее крышу от одного вида ее тела, слишком красивого, слишком совершенного, слишком порочного. Как же хочется ему поддаться, как хочется сдаться и прекратить глупое сопротивление…

Я задышал, словно собака на солнцепеке, игнорируя презрительное хихиканье Кархана. Ну что за жизнь такая… То Одри с ее слезами, то эта…

На миг образ черноволосой искусительницы заслонило видение рассерженной Одри, и странно — это помогло. Морок ослаб, а я отдернул руки, которые уже шарили по вожделенному телу. Демоны, и когда только успел? Гааадство.

Лантаарея совершенно по-женски надула губы и прищурилась.

— Мой повелитель связал себя узами?

Черные глаза стали еще темнее, если это возможно. Ее лицо на миг исказилось, не утратив, впрочем, своей привлекательности.

— Разве господин не считает меня лучше всех женщин мира? — голос тьмы в женском обличии заставил меня согнуться от боли и зажать уши. На ладонях осталась кровь. — Все считали. Всегда. Во все времена. — Она встала в гробу — нагая и прекрасная до жути. — И никто не смеет думать о другой, глядя на меня!

— Прекрати! — я выкинул аркан, пытаясь выдержать атаку разрывающей нутро боли. — Приказываю! Я твой хозяин, приказываю подчиниться!

Кархан хохотал, словно курица в углу кудахтала, но он меня сейчас не беспокоил. Я лихорадочно пытался сообразить, как успокоить эту демоницу. Ее держала привязка к месту и подчинение владельцу, но насколько эта привязка реальна? Я никогда не проверял прочность этих уз, каждый раз покидая Лантаарею с чувством опустошенности и неудовлетворенности. Не самое лучшее сочетание. И где-то в глубине души я всегда подозревал, что не владею ею ни на мизинец, ни на каплю, ни на один проклятый медяк! Демонская книга всегда была сильнее любого чернокнижника, она лишь забавлялась, позволяя нам ощутить эту иллюзию власти и силы. И в итоге каждый из моих предшественников оказался либо в могиле, либо стал существом наподобие Кархана — отвратительным прислужником без воли.

Как глупо и самонадеянно считать, что я хоть чем-то от них отличаюсь.

Я не страдаю самонадеянностью. Я знаю, что это путь туда, где я не хочу оказаться.

Но я умею изворачиваться и заговаривать зубы, а книга ведь не зря принимает женский облик? Уж не знаю, есть ли душа у таких артефактов, но если есть, то она точно женская. А уж что-что, я женщин я знаю… Хотя бы в качестве «что».

А значит, у меня есть шанс.

— Давай поговорим, прекрати… это! — прохрипел я, отнимая ладони от раскалывающейся головы. Кажется, кровь пошла и из носа, и даже глаз. — Лантаарея! Просто поговорим!

Красавица нахмурилась. Но бедро выставила впечатляющее. Точно — женщина…

— Предлагаю сделку! Не как хозяин… — она хмыкнула. — Как… партнеры! Ты поможешь мне, а я…

— Ты? Что можешь дать мне ты, мой повелитель? — насмешка искривила полные губы. Боги равновесия, Бездны, Изнанки и всех миров, которые только есть в мироздании! Как же она… хороша! Невыносимо хороша! Как с ней разговаривать, когда мысли путаются, а образы, что крутятся в голове, один порочнее другого? И это несмотря на боль и то, что она, очевидно, пытается меня убить!

— Я могу предложить…

Смоляная бровь изогнулась, изображая внимание, а губы уже готовились рассмеяться на мою глупость.

— … свободу. Я могу предложить тебе свободу, Лантаарея.

Боль исчезла в один миг, и я стер со лба холодный пот и из-под носа кровь. Кархан замер, а потом бросился на меня, визжа, словно осел, которому прищемили хвост.

— Ты не смеешь! Мерзавец! Не смей! Нельзя! Ее нельзя отпускать!

Я вновь откинул его к стене. Что-то хрустнуло, и Кархан затих. На учителя я даже не взглянул, не отводя глаз от Лантаареи. Смотрел, ловил малейшие изменения во тьме ее глаз, пытался понять. Поверила? Или нет?

— Ты дашь мне свободу, мой властелин? — она села, свесив точеные ножки с постамента. Черная волна волос укрыла девушку плащом, заструилась по молочно-белым плечам, высокой груди, коснулась мягкого округлого живота. Держите меня… кто-нибудь. — Отпустишь? Навсегда?

— Угу. Точно. Навсегда. На веки вечные с прощальным поцелуем в лоб. Если поможешь мне выбраться из одной передряги.

Она откинула с плеч волосы, и мое дыхание вновь прервалось где-то в горле, я захлебнулся им, но отворачиваться не стал. Нельзя.

— Ты знаешь, как общаться с девушками, мой повелитель, — Лантаарея спрыгнула с постамента и шагнула ко мне. — Мне нравится твое предложение. Но ты дашь мне клятву. И не сможешь ее нарушить. Либо отпустишь, либо станешь моим рабом.

Я кивнул. Ну да, конечно… Жди, милая. Не ты первая от меня клятв требуешь.

— Как скажешь. А сейчас мне надо кое-что сделать, и как можно скорее. Пока ты развлекаешься, меня ищут, и если грохнут, освободить тебя будет некому. Поняла? Смени облик. И открой мне заклинание.

— Чего ты хочешь, повелитель? — она улыбнулась, сверкнув жемчужными зубами. Облизала губы. Демоны, хотел бы я узнать, какова она на вкус…

Правда, один взгляд на Кархана мигом избавлял от подобных мыслей. Хотя и ненадолго.

— Хочу освободить души, плененные заклятием хшара, — обронил я, чувствуя себя идиотом. Тьма в женском теле, похоже, считала так же. Но кивнула, и уже через миг в гробу лежала книга. Напряжение и дикий голод исчезли, сменившись опустошенностью и слабостью. А ведь это лишь начало…

* * *

Есть одна внятная и веская причина, из-за которой я никогда не поверю ни в Богиню Равновесия, ни россказням ее жрецов. В пятиугольных храмах с высоких постаментов они вещают о том, что жить нужно так, как угодно Богине, что деяния совершать надо благие, а за грехи будет душа твоя гнить в том месте, которое нельзя называть. И не называют, лишь смотрят многозначительно, и в глухой тишине храма слышен шелест мыслей и недомолвок. Изнанка. Вот чем стращают жрецы прихожан. Гнилое и гиблое место, вечная мука, непреходящая боль.

Может, оно и так, конечно. В том смысле, что Изнанка — не река Аль-Майер, где я, кстати, ни разу не был. Да, это странное и непонятное место, да и демоны особой симпатии не внушают, но вот в чем я совершенно уверен, что нет на Изнанке душ грешников. Потому что я точно знаю, куда они попадают. Я там был. И это воспоминание самое хреновое в общей неприглядной копилке моей памяти.

Не знаю, сколько мне тогда было. Может, лет шесть… Я не помню себя до того дня, это самое первое мое воспоминание. Ледяной холод, вгрызающийся в кости и с хрустом выдирающий их из тела, словно оголодавший пес. Камень столь стылый, что кажется стеклянным. Я лежу на нем и смотрю вверх, на горящие в темноте символы, начертанные на покатом своде. И еще я умираю. Даже детским своим сознанием я пониманию это, и мне хочется лишь одного — быстрее. Есть жуть, есть страх, есть раздирающий холод и какая-то дикая усталость… хочется уйти, сбежать, спрятаться. И в какой-то момент это происходит — я вижу себя — маленький и жалкий комочек плоти в лохмотьях, а потом … потом оказываюсь совсем в другом месте. И там нет боли, нет страха, нет ничего привычного и понятного… И каким-то совершенно новым восприятием себя и мира, я понимаю, что умер… И тот мир я никогда не спутаю ни с каким другим.

Я встряхнулся, возвращаясь мыслями в реальность. Времени мало, а я тут в воспоминания погрузился. Во всем Одри виновата, зараза…

— Вызов души по образу, — приказал я, потому что понятия не имел, существует ли заклинание освобождения от хшары.

Книга надулась обложкой и с хлопком распахнулась на одной из страниц.

— Спасибо, крошка, — пробормотал я, вчитываясь в строки.

Заклятие хшара тем и страшно, что души убитых не отправляются по прямому назначению, а остаются рабами того, кто их пленил. Навечно. И души осознают это, стремятся разорвать оковы заклятия, но от этого лишь мучаются все сильнее. Такого я не желаю старику Шуару и его прислужникам. Оживить их я не смогу, нет такой власти ни у кого, чтобы вернуть жизнь, но вот разорвать привязку к синекосому мне под силу.

Вспомнил каждого из тех, кто остался на полу таверны. В подробностях вспомнил. Вихры и хитрые глаза мальчишки. Резкие морщины на лице Шуара. Размеры и щербатые улыбки подавальщиц. Чем больше деталей, тем точнее фантом, тем ближе он к оболочке человека.

По моему приказу в полутемном помещении склепа один за одним возникли пять призраков. И каждый бился внутри чуть видимой клетки, орал беззвучно. Я вздохнул. Разламывать прутья придется тоже мне, понятно.

— Бездарное растрачивание сил и знаний, идиот, — прокряхтел Кархан, но подполз ближе, с любопытством осматривая клетки с душами. Слишком давно учитель не видел ничего, кроме этого помещения и гроба с книгой, и сейчас не смог скрыть интереса в глубоко посаженных глазках. Он покрутился вокруг клеток и вновь закряхтел — заквохал. — Не сможешь, неуч. Сил не хватит. Клетки истинный чернокнижник делал, не то, что ты, недоумок! Не откроешь, ключ не подберешь…

Я подышал, восстанавливая дыхание и потоки силы. Прикрыл глаза. И в моих руках возник призрачный лом.

— А я ключ подбирать и не собираюсь, — процедил, замахиваясь. — Мне ломом привычнее…

— Так нельзя! — заверещал Кархан. — Это против всех правил. Ты совсем ополоумел, недомерок! Нель…

Душа Шуара окинула меня внимательным взглядом и понятливо отодвинулась в угол своей клетки. Как раз вовремя, потому что мой призрачный лом со всей дури опустился на прутья. Моя сила и сила синекосого сцепились, связались узлом, заискрилась клетка, а потом прут разорвался, образуя дыру. В которую моментально выскользнул Шуар. Я посмотрел старику в глаза и пожал плечами:

— Прости, что так вышло, старый хрыч. Не хотел.

Дух кивнул и показал на съежившихся в клетках девушек и мальчишку.

— Постараюсь. Это все, что я могу для вас сделать.

Снова взмах и удар силой по прутьям клетки. По сути я бил своей жизненной энергией, лом — это лишь привычная разуму форма. И каждый раз моя сила вступала в противоборство с чужой магией и невероятно мощным заклятием. Я слабел с каждым взмахом, и на третьей клетке уже не мог перебить прут с одного удара, приходилось бить снова и снова, цедя сквозь зубы ругательства, а после — молча, чтобы не тратить остатки дыхания и жизни. Кархан хохотал, предрекая мне смерть от истощения. Но это я слышал столько раз, что привычно не вслушивался.

К последней клетке с мальчишкой я подошел, шатаясь. Руки дрожали, и призрачный лом в руках казался тяжелее Анайского горного Пика.

— Ты не сможешь… ничего не выйдет, — Кархан крутился под ногами шелудивой собачонкой, — истощишь себя, идиот! Сдохнешь, как придурок, от выгорания, от выплеска всей силы!

— Отвали, — даже выругаться как следует не удалось, отпихнул наставника ногой, выдохнул. Мальчишка внутри клетки не бился, лежал на полу. Его силы, как и мои, были на исходе. На миг представил картину: меня находят ловцы и долго хохочут, рассматривая откинувшегося на полу склепа чернокнижника. Здесь и книга — артефакт, здесь же снятые ловушки и остатки моей силы — бери, кому надо. Грох. Да и я стану посмешищем, причем посмертно. Моим именем будут пугать учеников: «Учись, малец, если не хочешь откинуться по дурости, как идиот Лекс Раут. Ты не знаешь. Кто это? Это самый тупой чернокнижник в истории Империи!

Обхохочешься.

Я поднял свой лом и окинул клетку мрачным взглядом.

— Хорошо, что ты уже умер, а то я могу и зашибить, — пробормотал я мальчишке. — мдаа…

Удар!

Вдох и выдох.

Удар!

Вдох и вдох.

Удар!

И я сползаю на пол, а лом тает, словно сосулька на солнцепеке, в нем больше нет силы. И усмехаюсь прежде, чем отключиться, потому что вижу, как встрепенулась душа паренька и тихо выскользнула в образовавшуюся лазейку.

* * *

Пробуждение, вернее, возвращение в этот поганый мир не понравилось. Уже в который раз, кстати. Плохая тенденция, нездоровая какая-то. Надо что-то с этим делать. Вот обсохну и подумаю- что, потому как какая-то сволочь снова вылила на меня воду.

Я пофыркал, плюнул и открыл глаза.

Первой в поле зрения попала малышка Одри, и, судя по всему, она была чрезвычайно зла. Потому что на ее щеках алели пятна, глаза пытались метать молнии, а губы яростно кривились, готовясь то ли заорать, то ли захныкать. Я даже удивился, вот уж не подозревал в этой замороженной принцессе таких эмоций.

В руках девушка держала кувшин, что стоял под водостоком склепа, и из которого обычно пили бродячие коты и крысы.

— Детка, ты сдурела? — хрипло поинтересовался я, пытаясь осознать обстановку. Пошарил взглядом. Так, сижу, опираясь спиной о постамент с гробом, ни клеток, ни душ рядом не наблюдается, Кархана — тоже. Армон маячил в углу, посматривая на меня. Выражение его глаз в полумраке не разобрать. — Или подхватила блох, и они тебя кусают в разных местах, что так озверела?

Одри швырнула на пол кувшин, брызнули в разные стороны осколки.

— Ты! Извращенец!

— Вы сегодня сговорились, что ли? — пробормотал я, стирая с лица тухлую воду. — Фу, воняет.

— Пока мы там собираем твои вещи и волнуемся, ты решил развлечься? — Одри уперла руки в бока, и пятна на ее щеках стали еще ярче. — Да еще и где? В склепе? На кладбище?! Боги, Лекс! У тебя совсем ничего святого нет? Армон, да скажи же ему. Это же…немыслимо!

Я ошалело потряс головой. Кажется, вода в ухо попала… или я оглох от выплеска силы. Или проклятый Кархан мне его отгрыз, пока я тут валялся.

Последняя мысль заставила в ужасе прижать ладонь к голове. Пощупал и облегченно вздохнул. Уши были на месте, оба. Я потрогал два раза, чтобы убедиться. Потом проверил нос и… другие части тела. На всякий случай.

Одри издала рык и схватила черепок от горшка.

— Я его убью. Точно, — как-то обреченно произнесла она.

— Лекс, поднимайся. Нам надо уходить, — сухо произнес Армон. Из полумрака блеснула желтизна глаз.

Я встал, пошатываясь и опираясь на постамент.

— Боги, ты что, еще и пил?! — простонала Одри.

— Детка, а не пойти ли тебе? — предложил я, начиная раздражаться. — В лес погулять, а?

Желательно туда, где водятся орки, тролли и кучка голодных каннибалов.

— Прекратите. — Армон подошел ближе и посмотрел за мою спину. — Девушке лучше уйти, думаю.

— Девушке? — изумился я. Баба-то здесь откуда?

Обернулся и застыл.

Лантаарея. Ну конечно. Просто прелесть.

Она сидела на постаменте, поджав ноги и улыбаясь. Совершенно нагая и бессовестно прекрасная. Черные волосы лишь слегка скрывали часть груди и бедер, но это только подчеркивало вызывающие прелести тьмы. Свою сногсшибательную и разумолишающую магию она сейчас не использовала, но и без того находиться рядом с ней и оставаться равнодушным было довольно сложно.

— Где ее одежда? — Армон старательно не смотрел на постамент. Так старательно, что ему дышать было трудно. Я его искренне понимал.

Посмотрел на Лантаарею. Тьма ее глаз сменилась синевой, столь яркой, что хотелось подойти ближе и всмотреться, как в озеро, надеясь увидеть в глубине свое отражение и не утонуть. Ну вот. Опять меня тянет на поэтическую чушь. Проклятие!

— Одежда где? — напомнил Армон, пристально рассматривая черепки на полу.

— Эээ, одежда? — глупо переспросил я и посмотрел на красавицу у гроба. Мысли в голове ворочались вяло, как личинки в банке рыбака. — Где?

Она пренебрежительно пожала плечами. Я же с уставился с досадой. И какого демона она сменила облик? Надо срочно выгнать из склепа моих «друзей», а потом выйти уже с книгой подмышкой. Только вот заклятые «друзья» убираться не спешили, Одри переводила яростный взгляд с меня на Лантаарею, Армон на глазах мрачнел. Я только открыл рот, чтобы предложить им убраться, но меня опередили.

— Я думаю, что мне понравится идти с вами, — мелодично произнесла Лантаарея. Откинула волосы, выгнула спину. Армон втянул воздух. Одри зашипела. — Да. Я пойду со своим повелителем.

— С кем? — угрожающе протянула Одри. Лантаарея спрыгнула с постамента и посмотрела на меня.

— Я пойду со своим властелином.

— Эээ, не думаю, что это хорошая идея, — я попытался взглядом дать понять, что это плохая идея. Совсем-совсем хреновая. Но меня проигнорировали, величественно поведя плечом и переступив босыми ногами. — Да. Я пойду. Мне надо увидеть… — Лантаарея задумалась, чуть наморщив лоб. — Мир. Надо привыкнуть. К скорой свободе.

Она слегка изогнула полные губы, и я чуть не застонал. Нет, не от желания, его как-то резко поубавилось. От понимания, что проклятая книга решила топать рядом со мной ножками. Нет, ножки, конечно, отменные, но вот наблюдать мне их что-то не хочется.

— Ланта, милая, — и мстительно сократил ее имя, — думаю, ты торопишься. Нам было неплохо вместе и все такое, но сейчас ты сменишь облик, как мы и договаривались. Ты меня понимаешь?

— Я пойду, — ее лицо стало мечтательным, отчего захотелось подарить этой гадине звезду с неба, выдрать хвосту огонь-птицы и вручить свою душу в придачу.

Подавится.

— Значит, так, — я обернулся к своим друзьям. — Выйдите и ждите меня за дверью. Мне надо поговорить… с девушкой. Кажется, ей было так хорошо, что она слегка потеряла связь с реальностью.

— Извращенец, — прошипела Одри и, гордо развернувшись, выбежала за дверь. Армон посмотрел на меня внимательно.

— Иди уже, — махнул я рукой. — Я сейчас.

— Поторопись.

Дверь мягко стукнула, выпуская оборотня.

— Ты сдурела? — завопил я. — Смени облик! Живо! Я приказываю!

— Ты должен произнести клятву, мой повелитель, — Лантаарея склонила голову и синеву глаз снова залила тьма. — Пообещай отпустить меня. Дай мне клятву.

Смрадная утроба. Я надеялся, что она забудет. И кто придумал, что у женщин короткая память? Угу, когда им это выгодно.

— Ладно. — Я встал напротив нее, начертил в воздухе знак — петлю и накинул на наши шеи, связав воедино. — Я даю тебе клятву, Лантаарея, книга тьмы и знаний, артефакт проклятых, украденный мною у наставника Кархана, прозванного Шестипалым. — Петля налилась силой и стянула наши шеи удавкой. — Клянусь… отпустить тебя через три месяца, если ты выполнишь все мои требования, если поможешь одолеть синекосого чернокнижника, что ведет на меня охоту, если откроешь знания, что скрыты в тебе. Ты не станешь влиять на меня своей магией и силой, ты будешь выполнять все мои приказы. Ты будешь беречь мою жизнь, как самое ценное, что у тебя есть.

Она медленно кивнула.

— Я даю тебе клятву, Лекс Раут, прозванный Бродягой, — я поморщился при этом имени, но Лантаарея не обратила внимания. Ее голос набирал силу, проникая в каждую частицу моего тела, наливая жизнью нашу связь. — Я даю тебе клятву, чернокнижник по крови и выбору, ученик Кархана, потерянный отцом сын. Даю клятву выполнить твои условия и открыть тебе то, что ты способен принять. И уйти через три месяца.

Я скосил глаза на петлю. Пора.

— Если сама не попросишься остаться.

Склеп наполнился мелодичным смехом Лантаареи, яростным воплем Кархана и шипением исчезающей петли. Правда, теперь она на моей шее до исполнения клятвы, невидимая и прочная.

— Что ты натворил! — подвывал учитель. — Что ты наделал?! Ты нас всех погубил, недоумок!

— А теперь меняй облик и желательно сделай себя полегче, — я покрутил шеей, с недовольством ощущая удавку. — Мне несподручно тащить тяжелый талмуд.

— Петля клятвы не дает мне сменить облик, — пропела Лантаарея. — Она закреплена на этом теле, так что… Я останусь такой до ее исполнения. Теперь я лишь человек. И пойду с тобой, мой повелитель.

Я издал стон. Вот самый натуральный стон, и схватился за голову.

Ненавижу женщин. Не-на-вижу. В любом виде, форме и размере.

И при моей инкубской сути — это очень большая проблема.

— Что б ты провалилась, — в сердцах пожелал я и пошел к двери. Пусть топает за мной голая, мне плевать. Или бежит рядом с моей лошадью.

Гнилая требуха сдохшего орка, что б меня!

— Она идет с нами, — не оборачиваясь, доложил я стоящим за дверью напарникам. И, видимо, вид у меня был такой, что спрашивать они ничего не стали. Я же, не оглядываясь, зашагал к выходу с кладбища, проклиная про себя… всех.