– Света-а… А что у тебя с руками? Глянь, Макс… Это у неё наколки.

Девочка не открывает глаз, у неё нет сил, она сегодня совсем не выспалась. Кто-то трогает её руки, едва прикасаясь к ним пальцами. Это сто процентов Колька. Он всё всегда трогает.

– Нет, это похоже на синяки. У меня были синяки.

А это уже говорит Максим. Он никогда не спешит с выводами.

– Нет, не синяки, у меня тоже были и что… Это наколки, это так иголками колют для рисунка…

– Да я знаю, что такое наколки, это не наколки…

– Дурак, говорю же, наколки… Света сделала наколки.

– Сам дурак, откуда у неё деньги на наколки. Денег в семье нет!

Девочка наконец открывает глаза. Прячет руки под одеяло, смотрит на братьев и спрашивает зло:

– Зубы почистили?

– Нет, только встали и увидели твои руки, – говорит Николай. – Света, а это наколки?

– Марш в ванную, оба, – и понимая, что сейчас будет попытка продолжить разговор, сестра прячет руку под одеяло и предупреждает братьев. – Резко, я сказала. Не дожидайтесь…

Братья, что-то бурча, уходят, а девочка с удовольствием закрывает глаза, ещё можно поваляться, эти мелкие умываются и чистят зубы пару минут каждый, не больше, у неё всего пять минут, и они вернутся. Но глаза Света не закрыла. Руки. Точно. Она вытащила правую руку из-под одеяла. Кажется, чуть-чуть рука потеряла цвет и теперь уже не была синей, часть краски осталась на пододеяльнике, теперь она стала скорее серой. Светлана плавно провела рукой, словно дирижировала хором. Движение рукой, простое движение рукой… Ей показалось… Это было приятное чувство… Света вытащила из-под одеяла и вторую руку. В руках этакая лёгкость. Они как будто невесомые. Особенно чувствовалось это в левой кисти, которая всё ещё была черна от сока фикуса. Эту лёгкость, плавность трудно было объяснить, но легко почувствовать. Просто водить рукой из стороны в сторону, даже это было приятно. Сжимать и разжимать кулаки, чувствовать в них силу, а в пальцах крепость – классно. Странно, но приятно. Вот только длилось это недолго. Братья провели утренний туалет с молниеносной быстротой и вернулись, они всё-таки собирались выяснить у сестры: отчего это её руки за одну ночь так радикально поменяли цвет. Ждать от них вопросов Светлана не стала, убежала в ванную и там ещё немного поводила руками, чтобы ещё раз почувствовать удивительную лёгкость в них.

Помывшись и смыв с рук сок растения, она оделась и вышла к братьям, показала им руки:

– Вот, никаких наколок, никаких синяков.

Но Колька парень непростой, смотрит на сестру: допустим, руки чистые, но…

– А чего они у тебя исцарапаны все? Кошки у нас нет.

Свете нечего ответить, разве что:

– Хватит болтать, обувайтесь, на завтрак опоздаете.

Когда папа уходит на «охрану» в магазин на сутки, Света сидит дома с мамой. То есть не идёт в ненавистную школу. Да, ей очень нравятся эти дни, когда она одна в квартире, когда можно посидеть, поговорить с мамой. Света решила сменить маме постельное бельё. Конечно, лучше это непростое дело делать вдвоём, но Светлана была в себе уверена, тем более что она уже это делала в одиночку. И Света принялась за дело, а заодно стала рассказывать маме о своих новых снах. О приятеле из сновидений, который называет себя Любопытным или просто Лю. Ну, не стала, конечно, раскрывать про ужасных существ, зачем беспокоить маму, но рассказала о снах и том удивительном случае, когда из её сна в их квартиру проник жук-кусака. И самое странное, что мама, кажется, её слушала. Светлана не могла это объяснить, конечно, но была в этом уверена. А когда бельё она сменила, девочка пошла, взяла на кухне картошки и вернулась в мамину комнату, села, начала чистить её, и тут левую руку скрутила судорога. Да такая, что Светлана выронила картофелину на расстеленную для очисток рекламку. Все знают, что такое судорога, а спортсмены знают это лучше других. Большой палец левой руки свернуло и прижало к ладони, остальные пальцы вытянулись в струнки и собрались в кучу, ладонь так напряглась и закостенела, что Светлана чувствовала в ней острую, колющую боль. Никогда в жизни, даже в дни самых интенсивных тренировок перед соревнованиями, с ней ничего подобного не происходило. У девочки на лбу испарина выступила, хотя жарко-то в квартире не было, она ждала, раскрыв рот и жадно хватая им воздух, что судорога вот-вот отпустит, но вместо этого у неё в правом предплечье неприятно, самопроизвольно задёргалась какая-то мышца. Ещё одна судорога, что ли? Раз дёрнулась, два, четыре, а потом и всё предплечье стало подёргиваться, пока его не скрутила ещё одна судорога. Но эта судорога не шла ни в какое сравнение с той, что уже выкручивала девочке левую руку, особенно ладонь. В ней, как казалось Свете, вообще мышцы просто рвались потихоньку, причиняя ей сильную боль. Такую боль, что она даже сползла с кресла на пол. Света сдерживалась изо всех сил, чтобы не заорать, не напугать маму, она едва встала и качаясь, сгибаясь, прижимая руки к животу, пошла в ванную. Дошла, даже смогла открыть воду. Слёзы, пот по вискам, мокрота из носа. Она старалась не смотреть на себя в зеркало и держала руки под водою, думая, что это может помочь. Держала и держала, но боль и не думала отступать, правую кисть судорога просто ломала, сжимала и выкручивала. Она уже начала думать, что нужно как-то позвонить папе, сказать, что с ней беда, чтобы он приехал, спас её, но как? Как с такими скрюченными пальцами достать телефон и набрать папин номер?

И тут в первый раз её левую руку отпустило, всего на пару секунд, затем опять скрутило, но уже не так, не так крепко, как поначалу. Потом это произошло и с правой рукой. Она всё ещё держала руки под водой, но уже думала о том, что мысль о звонке папе была преждевременной. Света провела в ванной минут десять, поэтому, как только мышечные спазмы стали терпимыми, она поспешила в комнату мамы. И там свалилась в кресло от изнеможения. Руки гудели и были ватные, она едва смогла взять пульт от телевизора, кое-как, не слушающимися пальцами, умудрилась нажать кнопку включения. Какая тут чистка картошки, ей бы с пультом справиться, чтобы переключить канал. Света стала успокаиваться и с успокоением к ней стали приходить мысли. И первая мысль была о том, что эти судороги – последствия синих листьев. Всё, что только что происходило с ней, было последствием того, что она намазала руки их синим или фиолетовым соком.

«Пипец… Это всё фикус долбаный!». Она переключала каналы ватными вальцами, не останавливая внимания ни на одной передаче. А под ногами у неё была расстелена рекламка с картофельными очистками, на ней лежал нож, а под креслом и вокруг валялись картошки.

«Долбаный фикус». Руки её слушались, конечно, плохо, но зато про укушенную шею девочка совсем не вспоминала.

Светлана не могла понять, ей кажется или и вправду она проводит тут, во сне, с каждым разом всё больше и больше времени. Нет, ложилась и вставала она почти всегда в одно и то же время, плюс-минус… Но вот часы, что девочка была тут, всё удлинялись и удлинялись. Раньше ей приходилась ждать Любопытного совсем немного, а теперь ожидание длилось, как ей казалось, часами. Сегодня она дожидалась его, чтобы он показал растерзанное тело человека, около которого ещё лежат вещи, ему принадлежащие. Может, и вправду ей что-то пригодится. Она очень на это надеялась. Было бы хорошо, если бы Лю появился, пока ещё туман не ушёл. Лю, кажется, видит в тумане, он может быть глазами девочки. Если быть честной, Света не хотела встречаться с Аглаей. Из всех опасностей, что девочка здесь видела, эта чокнутая казалась ей самой большой. Но у Аглаи были глаза, а значит, туман – это не её время. В общем… На пять ступенек ниже, там, где через туман ещё можно было что-то разглядеть – движение. Появилось темное пятно. Света встаёт, делает шаг, приглядывается. На светлом бетоне ступенек круглое, тёмное, старая знакомая, мало ты получила огромным кирпичом по спине.

– Ты всё не угомонишься, зараза такая, – тихо произнесла девочка. Так говорила её мама, разозлившись на кого-то из своих детей, в те времена, когда она ещё не болела.

Света тихо делает два шага вниз. Так и есть, жаба. Нужно с ней быть аккуратной. Но жаба развернулась мордой к стене, опять ловит мокриц. Девочка, конечно, более быстрая и более ловкая, этого земноводного, прежде чем жаба успела понять, что происходит и брызнуть на неё своей слюной, Светлана подковырнула ей ботинком и скинула вниз. Пошла вон отсюда! Здесь, на площадке, им двоим нет места. Светлана была довольна собой. Она собиралась вернуться, когда услыхала:

– Человек Светлана-Света, ты уже тут, я рад этому.

– Лю…, – она тоже была ему рада.

– Значит, у меня будет время проводить тебя до того места, где ты сможешь найти для себя что-то полезное.

– Лю, а вы же видите в тумане?

– Отчасти… как правило… Я неплохо вижу даже в густом тумане, если он неподвижен, если стоит. Если он меняет форму из-за потоков воздуха, временные искажения портят картину. Мне всё видится смазанным. И ещё, не забывайте, человек Светлана-Света, я вижу то, что вы видели десять секунд назад.

«Он постоянно говорит о времени. И всё, о чём говорит, – всё непонятное. У него пунктик какой-то по поводу времени».

– Но сейчас вы хорошо видите в тумане, Лю?

– Да, вы можете начать движение прямо сейчас, крикуны ушли к большой дороге, и медуз поблизости нет, а других опасных существ тумана уничтожила местная суприм-особь.

«Ну хоть какой-то прок от этой сумасшедшей».

Куртка была на ней, жарко, но зато мухи не покусают шею, она надела рюкзак и стала аккуратно, жаба-то все ещё тут, спускаться по лестнице. Девочка выбралась из развалин.

– Триста ваших шагов на запад и девятьсот шагов на юг, – произнёс голос

Ещё недавно Светлану такая задача поставила бы в тупик, а тут она сразу мысленно прикидывала: запад – это туда. А юг – туда. Ага, понятно:

– Мы идём к зданию Ленсовета, к фикусу, мы вчера там были.

– Да, но теперь ваш путь пройдёт ещё дальше, вы уйдёте ещё южнее. Значительно южнее.

– Вчера меня там подстерегал муходед, там плохое место, – говорила Светлана, тем не менее, выбравшись из развалин, она пошла направо, на запад, к улице Ленсовета.

– Муходед… Муходед – это…? – Лю не понимал.

– Ну…, – Света подумала, как ему объяснить, – ну, это такой дед, в котором живут мухи. Он рыгает ими, и они летят за тобой, я вчера еле убежала от этих мух. И одна меня догнала и укусила. Вот, – девочка показала Лю укус на шее, как будто он мог его увидеть.

– Я понял, о ком вы говорите, Светлана-Света, это симбиот, который использует насекомых для охоты, – догадался Лю. – Я видел его вчера, но мне показалось, что подобные особи не представляют для вас серьёзной угрозы. Они слишком медлительны для вас. Я не стал вам сообщать о нём.

Светлана чуть не остановилась, ей даже захотелось на него поглядеть, на этого умника, она даже задрала голову вверх, ведь голос всегда звучал откуда-то сверху. Нефига вчерашние мухи не показались ей медлительными.

– Лю, говорите мне про всех опасных… которых видите… Даже если вам они кажутся неопасными…

– Хорошо, – сразу согласился голос. – Буду вам сообщать, – и тут же оповестил: – Четыреста метров отсюда на север, две медузы, плывут на север.

«То есть улетают от меня», – отметила для себя девочка. Да, так ей было спокойнее. В тумане, в котором ничего не видно уже через десяток шагов, неплохо иметь глаза, которые видят на сотни метров.

В тумане она сама нашла поворот на улицу Ленсовета и повернула, не дожидаясь голоса. И, пройдя чуть дальше, услышала:

– Отдельно стоящее здание, слева от вас, большое и удобное для убежища.

«Чесменская церковь» – сразу догадалась Света. Больше с той стороны ничего быть не могло.

– Удобное для убежища? – спросила девочка.

– Да, весьма удобное, но там живут две особи, которые могут длительное время оставаться неподвижными. Их контуров я не могу рассмотреть. Они всегда прячутся в темных углах. И не покидают сооружение, постоянно находятся внутри.

Светлана не видела распахнутых дверей храма из-за плотного тумана, но даже тут ей стало неуютно, в тумане и то страшно, а уж при мысли, что лишь этот туман отделяет тебя от ужасного существа, о котором она подумала…

«Черныш? Если это он… Да если ещё их двое!». Ну нет, в списке ужасов черныш из ТЦ Радуга уверенно занимал второе место после Аглаи. Ну, сумасшедшую хотя бы видно было. А этот… Темнота с когтями-крючьями… Он мог ещё и за первое потягаться с чокнутой. Нет-нет, такое укрытие ей точно не подходит, если там черныши по углам прячутся, она и близко к этой церкви не подойдёт. Девочка пошла дальше.

Она чуть-чуть не дошла до Ленсовета, до той серебряной лужайки, у которой рос фикус, когда Лю сказал:

– Слева от вас, Светлана-Света, муходед, он, кажется, всё время прячется в этих кучах битого камня, там его лежанка. Сейчас он неактивен.

«Точно не активен?». Девочка немного волновалась, но вслух уточнять не стала, она не хотела ставить под сомнение слова Любопытного. Впрочем, муходед глазаст, а кругом туман, скорее всего, дед ждёт солнца, в тумане не охотится. Но дальше она старалась идти ещё тише.

А вот не доходя до фикуса ей пришлось остановиться.

– Там человек, сто шагов до вас, он выражает эмоции, кажется, он недоволен чем-то, – сказал Лю. – Он крупный и импульсивный.

Девочка подумала, что знает причину недовольства и импульсивности этого человека. И, скорее всего, она к этому имела прямое отношение.

– Нам лучше переждать, или придётся обходить его по развалинам, – продолжал голос.

– Мы подождём, – произнесла она негромко и присела на корточки прямо там, где остановилась; лезть в неизведанные и даже отсюда кажущиеся мрачными развалины ей не хотелось. Что ни говори, а Лю не всё видит. Ну, он сам говорил, что только в неподвижном тумане его зрение безупречно.

– Человек быстро удаляется, – произнёс голос.

И тут же через туман до Светы донёсся отдалённый звук. Резкий, такой, который проникает через самый плотный туман.

– Он уходит от стаи крикунов, – продолжал Лю,

Но Светлана и сама об этом теперь догадывалась.

– Придётся ещё ждать? – спросила она.

– Скорее всего, вам лучше уйти, это большая стая, два десятка особей, не меньше. Давайте искать укрытие.