Она сначала даже не узнала свою майку, майка была грязна и порвана чуть не на ленты, кто-то рвал её зачем-то, наверное, ему не давал покоя запах крови. Майка и раньше была ветхой, а сейчас просто превратилась в грязную тряпку, но Света зачем-то подняла её. Ей бы палку найти… Но палку утащила медуза. Медуза. Точно. Она стала озираться. И слава Богу! В двух сотнях метров от неё и, кажется, по направлению к ней плыла как раз такая же, а может, и та, что была вчера.

Вот уж нет, Света сразу побежала, но у неё хватило смелости бежать не в своё укрытие, а наоборот, от него, к камню. Бежала, аккуратно выбирая безопасное место для каждого следующего шага. Пробежав метров сто, остановилась около большого обломка стены с помятой железной дверью, за которой, в случае чего, можно было спрятаться. Обернулась. Да, это ужасное существо явно летело за ней, но вот в чём она теперь не сомневалась, так это в том, что медуза летит весьма медленно. От неё всегда можно убежать… Если, конечно, её видишь. А вот в тумане… Да, Лю был прав, в тумане её не рассмотреть, в тумане она очень опасна, ведь никогда не угадаешь, откуда прилетят жгуты с липкими ладошками.

Она пробежала ещё немного, мимо серебряной лужайки, и ещё дальше. Обернулась. Да, медуза её потеряла. Теперь она медленно плыла, резко сокращаясь всем своим гигантским зонтиком, куда-то в сторону. Светлана перешла на шаг и огляделась, кругом горы битого кирпича, обломки толстых стен. О, здесь росли одуванчики. На кирпичах кое-где желтели эти маленькие цветы. Ей нужно быть осторожной, везде острые предметы на земле, куски железа и стекла. Ещё одна серебряная лужайка между двух куч кирпича. Надо смотреть под ноги всё время. И на небо тоже. Она подняла глаза. Медуза уплывала куда-то вдаль, ещё одна висела далеко-далеко, в небе кружили две больших птицы. С басовитым жужжанием ей на грудь со шлепком упало отвратительное насекомое, и стало деловито готовиться её есть, Света с отвращением тряпкой-майкой смахнула его на землю. И пошла дальше к целым домам. Те дома выглядели хорошо, были как «живые», в которых даже все стёкла сохранились, и до них было уже недалеко.

Подойдя ближе к первому целому дому, осторожно заглянула за угол. И увидала… какого-то мужика. Все тело его, кисти рук и шея, даже лицо, всё было вымазано в какую-то чёрно-синюю краску. Да, настоящий мужчина, заметно старше папы. Был он одет в грязные белые трусы и крепкие ботинки, за спиной у него был большой рюкзак, на носу чёрные некрасивые очки, почти невидимые на чёрном фоне лица, а в руках он сжимал длинную палку, на конце которой красовался чёрный, крепко примотанный к палке изолентой нож. Он остановился и скорчился, как от сильной боли, по его лицу было видно, что боль нешуточная. Спазм прошёл, и он выпрямился. Вздохнул и, чуть пошатываясь, пошёл дальше. Озираясь, подошёл к допотопной машине, что стояла у подъезда. Такие машины Светлана видела только в кино. Двери, капот и багажник настежь, а стёкол в машине не было. Мужчина заглянул в неё и стал что-то там искать, копаться, прислонив свою палку с ножом к крылу автомобиля. И тут новый приступ боли скрутил его, он выпрямился и… увидел Светлану. Мужик сразу схватился за свою палку, он и про боль позабыл. А девочка вышла из-за угла в надежде поговорить. Света прикрыла грудь тряпкой-майкой, а правую руку приподняла вверх: привет. Она не успела ему ничего сказать, мужчина закричал первый:

– У меня ничего нет! – он явно был напуган. – У меня пустой рюкзак.

Он стал пятиться назад, отходить спиной, выставив вперёд копьё. Девочка хотела крикнуть, что она просто хочет поговорить, но мужчина, измазанный краской, продолжал орать:

– Не подходи! Я буду драться, я распорю тебе брюхо! Стой там, у меня всё равно ничего нет, и я намазан соком фикуса! Видишь, видишь, я синий? – он поднял руку, чтобы девочка её рассмотрела. – Я весь в соке фикуса. Будешь блевать…

Он пятился, пятился, а потом повернулся и неуклюже побежал прочь, болтая рюкзаком на спине из стороны в сторону. Быстро побежал, для его-то возраста. И, оббегая препятствия, скрылся за углом следующего неразрушенного дома. Поговорить не вышло.

Света была растеряна. И, признаться, напугана поведением мужчины. Что он там ей кричал? Что у него ничего нету? И ещё что она будет блевать, кажется. Пока она думала, одно за другим прилетели два противных насекомых, все они пытались сеть ей на кожу. Она стряхивала их и вдруг поняла, что кожа-то у неё горит, на плечах, на груди, так горит, как на юге, когда с непривычки первые дни слишком много бываешь на солнце. И вправду, солнце пекло немилосердно. Надо было найти тень. У машины появились зверьки какие-то, вылезли из разбитого канализационного люка, небольшие, может, с кошку, нет, это были не кошки, спроси её кто, что это за зверь, она бы не смогла его даже описать. Светлана решила для себя, что это крысы. И были эти зверьки даже на вид весьма неприятные. Да, ей нужна была новая палка, а в идеале – палка с крепко прикрученным к её концу ножом, как у сбежавшего мужика. Стараясь не обратить на себя внимание крыс, она прошла вдоль стены и подошла к первой попавшейся ей двери. Светлана не была человеком опытным, она не думала о том, что будет, окажись на двери панель домофона. Она просто подошла к двери и удивилась. Домофона там не было, мало того, там и дверь была деревянной, а не железной. И ручка, большая деревянная ручка на большой деревянной двери. Она потянула дверь на себя, и та, на удивление для такой большой двери, поддалась весьма легко. И её чуть не оглушил звон одновременно взлетевших в воздух сотен огромных мух, она даже прищурилась от этого звука, десяток мерзких созданий кинулись на свет, врезаясь в девочку, а вместе с ними на неё из подъезда пахнул густой, омерзительный запах. Смесь фекалий и полностью разложившегося мяса. Одного взгляда девочке хватило, чтобы не идти в этот подъезд. Там, сразу за порогом, в двух шагах от лестницы, лежало свернувшееся калачиком чёрное тело. Светлана даже не смогла разобрать по его ногам, по ступням, человек это или нет. Кажется, в теле было больше человеческого. А на нём, кроме мух, ползали десятки так хорошо ей знакомых, крепеньких и блестящих кусак. Свету замутило, да от одного запаха её могло стошнить, она отпрянула от парадной, даже и не подумав закрыть дверь. И пошла, пошла прочь, к следующей парадной, потеряв на мгновение бдительность и едва сдерживая позывы ко рвоте. Обернулась один раз только и увидала, как те противные зверьки, которых она считала крысами, весьма проворно кинулись к открытой двери, видно, на запах.

В следующей парадной никаких тел не лежало, горели лампы, тут вообще было светло, но стойкий запах фекалий и застарелой грязи присутствовал и здесь. Зато не было такого свирепого солнца, тут было попрохладнее. Она огляделась. Странное дело, но тут всё было другое, другие перила, другие двери, плафоны, звонки на дверях другие. Девочка тихонечко, прислушиваясь ко всякому шуму, пошла вверх по прохладным и липким ступенькам, осматривая двери, да вообще всё, что тут было. Но вот о чём она опять не подумала, так это о том, что все двери на первом этаже были закрыты.

Одну из дверей она даже подёргала. Нет. Заперта. Светлана пошла на второй этаж. Там, на площадке, она увидела допотопный, таких она никогда не видела, трехколёсный детский велосипед, стоящий у одной из дверей. Выше, этажа на два, зло закричала птица, громко захлопала крыльями, но этих птиц Светлана не боялась, это они кричали в небе. Она пошла дальше, на третий этаж. Птица-не птица, а обувь и одежда ей были очень нужны. И на третьем этаже она нашла открытую дверь. Кто тут был до неё, сколько их было, она не знала, но в этой квартире не было ничего, мусор да высохшие испражнения, которые даже уже не воняют от старости. На полу в одной комнате она нашла древний музыкальный аппарат, на котором проигрывают древние пластинки в пожелтевших конвертах.

«Клавдия Шульженко», – прочитала девочка надпись на одном из конвертов. Она даже не могла вспомнить такого имени, и в этой квартире всё ей казалось чужим. Паркет, ломаная мебель, эмалированный бидон, жёлтый с красными вишнями, даже витые провода и чёрные уродливые выключатели. Все было не такое, как у неё дома. Она, перешагивая через мусор и ломаную мебель, подошла к окну, из которого в комнату вливались до боли в глазах белые лучи солнца. И сразу узнала то место, которое увидела из окна. Проспект Юрия Гагарина.

А если взглянуть чуть левее, знакомый с детства перекрёсток Гагарина и Бассейной. Весь проспект был отлично виден. В её мире… Ну, у неё дома, там, не во сне, проспект не видно из-за больших деревьев, что растут вдоль дороги, а тут деревьев нет. Он весь как на ладони. А чуть левее она увидала СКК. Да, тут он ещё был, в реале его снесли почти год назад. СКК был большим, серым, тяжёлым зданием, но в ярком солнце он казался абсолютно белым, и вся огромная площадь вокруг него тоже казалась белой, и ещё горячей, и над всем этим светлым местом почти неподвижно висели три медузы. Большая и две поменьше. Неприятное место. Но сразу за ними она увидала в дымке большую и хорошо знакомую ей красивую вывеску «Радуга». Это был один из любимых ею торговых комплексов, сколько фильмов она там посмотрела, сколько всего купила, сколько съела всякого вкусного на фуд-корте. Вспомнила – и сразу есть захотела, странно, раньше она здесь о еде не думала, а тут вдруг захотела есть, от гриль-чикенбургера она бы сейчас не отказалась, да и попила бы чего-нибудь. Но это всё были мечты, а пока ей нужно было искать одежду и оружие. Тут, среди ломаной мебели и старого хлама, ничего стоящего найти она не смогла. Девочка на всякий случай пошла в ванную, вдруг там есть швабра. Нет, тоже ничего, только хлам. Она вдруг поняла, что найти тут что-нибудь полезное будет непросто. Кажется, до неё в этом доме побывало много людей. Она вышла из квартиры и пошла на следующий этаж. А там царил полный хаос, там было гнездо уродливой птицы, она разбила окно и поселилась прямо на лестничной площадке, загадив всё вокруг. Засыпав всё вокруг какой-то серой чешуёй и переваренными скелетами каких-то зверьков. Птица лежала в гнезде, и поэтому, поднимаясь снизу, девочка её не сразу увидала. Зато птица её увидела, когда Света почти поднялась. Она выскочила из гнезда, зашипела так яростно, что девочка отшатнулась, тем более что птица-то была немаленькой, побольше чайки была эта птичка. Она захлопала крыльями и кинулась на Светлану, но девочка отмахнулась и весьма удачно сбила её на загаженный бетон. И ужасная птица стала взлетать, яростно бить крыльями, поднимая с пола весь сор, который мог взлететь, и оглушительно орать. Второй раз кинуться на девочку она не решилась, вылетела в окно, но не улетела, а кружила возле окна и орала, орала, орала. Светлана даже уши заткнула. Она случайно заглянула в гнездо, и увидела там нечто бесформенное, жидкое, в прозрачной плёнке, с круглым птичьим глазом под ней. Мерзость! Да ещё и жуткий ор птицы в паре метров от окна. Света не стала подниматься дальше, а быстро побежала вниз, позабыв про осторожность. Лишь бы побыстрее уйти от орущей на всё округу птицы.

Света выскочила на почти белый и на удивление целый асфальт во дворе. Из прохлады и полумрака парадной и сразу на солнце – ей пришлось сощуриться, иначе слёзы из глаз потекли бы. Она повернула к следующей парадной, дверь которой была приоткрыта…

Ни боли, ни страха девочка не почувствовала. Кто-то просто схватил её за волосы, дёрнул сильно… Она упала на этот горячий, очень горячий асфальт, даже ещё не понимая, что происходит. А после поняла: её крепко держат за волосы, и очень сильная рука тащит её, стирая кожу на бедре и коленке об асфальт. Тогда она ещё не пришла в себя от неожиданности, не заплакала, не кричала – всё произошло слишком внезапно, страх всё ещё не пришёл, боль ещё была терпимой, но вот удивление, удивление овладело девочкой, тем более что она над собой слышала бормотание…

– Наглость… Наглая…, – затем смешки. – Бродит тут наглая… Аглая не любит этого… Не любит…

А ещё был запах пота, резкий и едкий. Это был запах сильного тела. Но голос… Это был не голос «синего» мужика с палкой и рюкзаком, голос был женский. Светлана попыталась схватить руку, что сжимала её волосы, но её больно пнули в бок под рёбра и потащили дальше, и вот только тут ей стало страшно, да и больно…

Но всё закончилось; когда боль на ободранном асфальтом бедре стала уже весьма сильной, её втащили в тенёк дома, отпустили волосы, и тут же она увидала лицо женщины. Волосы чёрные, над губой полоской чёрные волоски усов и оранжевые веснушки по всей коже. Она схватила Светлану за щёки пятернёй – пальцы сильные, как щипцы, под ногтями грязь, – повернула к себе, заглянула девочке в глаза:

– Что? Ты тоже слышишь вой? Эта тварь воет и зовёт меня, и зовёт… А тебя зовёт?

Светлана даже не успела и подумать над ответом на этот вопрос, как женщина продолжила:

– Я его слышу всё время, когда не пью таблетки, она воет и воет, днём и ночью, – и тут женщина заорала прямо в лицо девочке: – я не могу спать, я закрываю глаза, а она воет…

Света опять ничего не успела ей ответить. Женщина вдруг чуть успокоилась, самую малость, и спросила:

– А тебе врачи дают таблетки, у тебя есть таблетки? Мне дают, я их всё время пью, даже на ночь, иначе вой меня изводит, без таблеток я слышу, как она кричит, всё время слышу. Всё время, всё время…, – женщина вдруг стала бить себя ладонями по ушам, а потом схватила Светлану за трусы и дёрнула за них, заорав с тоской и отчаянием:

– У тебя есть таблетки, есть? Нет? Арипипразол есть? Феназепам есть? Что есть? Ничего нету? Нет? Конечно, нет, ты их сама бы уже сожрала…

Она вдруг вскочила, теперь Света видела только её поросшие чёрными волосками голени и страшные, натоптанные, все в черных мозолях ступни. И одна из этих уродливых ступней вдруг полетела девочке в лицо, Света едва успела закрыться руками, но удар был такой сильный, что ей всё равно как следует встряхнуло голову, встряхнуло голову даже через руки. И тут же безумные глаза женщины снова заглянули в глаза девочки, её злобное лицо было близко и закрывало всё вокруг. Света даже видела, как в её запутанных космах ползают насекомые.

– Ходишь тут, ходишь… Это моя территория, я тут живу, а ты думала, твоя? Да? Твоя? – и заорала так, что Света почувствовала её дыхание: – Это не твоё место, ты здесь сейчас и сдохнешь!

«Она долбанутая! – с ужасом подумала Светлана, видя в глазах сумасшедшей абсолютную осатанелость. – Она реально долбанутая, мама!».

– ЭТО МОЁ МЕСТО! МО-Ё! – проорала чокнутая, и тут же перешла на спокойную речь: – я тебя скушаю, самое вкусное у тебя – это печень, – женщина ткнула Светлану в правый бок, под рёбра, её отвратительный ноготь с грязью как бритвой рассёк кожу девочке на пару сантиметров, но Света это почувствовала, лишь когда капля крови побежала по животу из раны, – а потом я съем твоё сердце, и мозги, потом я разобью твои кости, там тоже есть вкусное. Мне нужно много сил, много… Я хочу пойти на остров и заткнуть этот вой… А ты… ты сдохнешь…

Она сидела рядом со Светланой, спина мускулистая, такая сильная. Даже самые сильные девочки, с которыми тренировалась Света, не шли с этой чокнутой ни в какое сравнение. Крепкие руки, плечи совсем как у мужчины, широкие, мощные, такие же мужские икры и накачанные бёдра, почти отсутствующие груди, пресс на животе, чуть выше заросшего лобка, и страшные, страшные ногти на пальцах, они даже на вид были такими крепкими, что, казалось, снимут, соскоблят с девочки кожу, если их обладательница этого захочет. Света сглотнула слюну… Что? Что нужно сделать, вскочить? Бежать? Да, это может сработать, но даст ли эта чокнутая ей встать… А крепкая ладонь этой бабы уже тянется к ней, тянется… Ну, что, что? Ей хочется зажмуриться. Надо что-то делать, а не закрывать глаза. «Света! Очнись же!».

– А как вас зовут? – произносит девочка, быстро, даже поспешно.

«Что? Что за глупость? Света, ты тупая? Зачем это спрашивать у того, кто собирается сожрать твою печень?»

Сумасшедшая остановила свою руку, которая тянулась к девочке, а потом и убрала её, после произнесла:

– Аглая меня зовут. А что? – произнесла с вызовом. Она была похожа сейчас на истеричного ребёнка.

Что могла сказать Светлана на это? Ведь говорить-то было что-то нужно, нужно, нужно, она и продолжила:

– Ой, какое красивое имя. Это, наверное, вас мама так назвала?

– Нет, – вдруг снова разозлилась сумасшедшая, – мать назвала меня ублюдочным именем Манана, Манана Гванца, как тебе такое имя? Манана, Манана. Нравится тебе?

Света по её тону всё поняла:

– Аглая, конечно, красивее… Звучит так приятно. А где вы живёте, Аглая… там, в реале?

При этом девочка лихорадочно думала о том, что ей делать дальше, но ничего не могла придумать, лишь повторяя про себя:

«Мамочка, мама, как же мне проснуться?». Больше ничего в голову ей не шло. Совсем не шло.

А Аглая, может, и была долбанутой, но тупой она не была:

– А зачем ты говоришь со мной? Тянешь время? Зачем, зачем, убежать думаешь от Аглаи? – она вдруг открыла рот, закатила глаза и стала хлопать себя по ушам, как будто что-то в них ей мешало. – А-а-а-а, – и, похлопав себя, тут же продолжила как ни в чём не бывало: – Думаешь заговорить меня, заболтать, зачем тебе встречаться со мной там, где нет этого солнца?

Света ответила первое, что пришло ей в голову.

– Аглая, я найду таблетки, что вам нужны. У меня много таблеток, у меня мама фармацевт…, – говорила Светлана, а сама думала: «Мамочки, как же мне проснуться, уже пора, пора…».

Но это не сработало, сумасшедшая оскалилась и снова заорала:

– У меня там хватает таблеток, хватает… Мне дают врачи, я их пью, чтобы не слышать вой… Ты ведь тоже здесь из-за него… Ты ведь тоже слышишь? Да? – в её глазах просто пылали костры раздражения.

«Пора, просыпайся, близнецы, где вы, будите уже меня, будите!».

А Аглая продолжала на неё смотреть:

– Я знаю, зачем ты говоришь со мной, сначала ходишь на моей земле, а потом хочешь меня заболтать и сбежать? У тебя не выйдет, – и тут же её тон переменился, глаза округлились, а рука со страшными ногтями потянулась к руке девочки. Сумасшедшая Аглая заорала зло: – Стой, дура проклятая, стой… Обманула.

Света видела её руку, её ногти с грязью возле самых глаз, совсем, совсем близко, возможно, в сантиметре от глаза, и слышала разъярённый крик этой бабы:

– Обманула, дура, найду тебя и разорву, разорву… Дура…