Регенсбургский съезд курфюрстов 1630 года важен в истории империи только тем, что главные темы, которые там обсуждались, были далеки от Германии. С обеих сторон в дискуссии преобладали старые проблемы голландской войны и давней вражды между Бурбонами и Габсбургами.

Теперь, когда Фердинанд II стал хозяином в Германии, испанское правительство потребовало, чтобы он добился от князей содействия в покорении голландцев. Мадрид ничуть не обескураживал тот факт, что все предпринятые им доселе старания заставить князей занять более происпанскую позицию в этом вопросе полностью провалились. Подкупы в виде пенсионов регулярно выплачивались курфюрстам Кёльна и Трира, герцогу Нойбургскому, некоторым командирам армии и министрам венского двора, даже домашним слугам Валленштейна – и все зря. Курфюрст Кёльнский несколько раз выражал протест против военных операций голландцев, которые проводились фактически на принадлежащих ему землях, но, даже когда близость голландских войск стала вызывать некоторое беспокойство у Тилли, Максимилиан категорически запретил на них нападать. Более того, однажды курфюрсты попросили эрцгерцогиню Изабеллу снять все ограничения на голландскую торговлю ввиду того, что Соединенные провинции, каковы бы ни были их взаимоотношения с Испанией, формально входят в империю и должны пользоваться ее привилегиями наравне с другими членами.

Только неиссякаемый оптимизм Фердинанда II мог внушить ему мысль, будто он сможет заставить князей объявить голландцам войну. И тем не менее его обязательства перед Испанией вынудили его выдвинуть этот пункт едва ли не первым среди требований, когда в начале июля 1630 года он открывал собрание в Регенсбурге. Оправдывая собственное вооружение Мантуанской войной, он указал, что голландцы нарушили целостность империи, и призвал курфюрстов принять против них меры. Те во главе с Максимилианом ответили, что не могут ничего обсуждать, пока Фердинанд II не сократит свою армию и не найдет нового главнокомандующего. Что касается враждебности голландцев, то они ничего такого не заметили; а вот испанцы, с другой стороны, беспардонно используют германскую землю для своих военных операций.

Так, атакуя и контратакуя, они зашли в тупик. Ответ Фердинанда II был примирительным по выражению, но не по существу. Он заявил, что лично всегда настаивал на соблюдении дисциплины у себя в армии, и пообещал найти ей нового главнокомандующего. Ответ его приняли плохо, отчасти из-за его расплывчатости, но больше из-за слухов о том, что Фердинанд II якобы собирался поставить главнокомандующим своего сына, а такая перемена в некоторых отношениях была еще хуже. 29 июля курфюрсты выдвинули в ответ второй ряд еще более решительных недовольств.

Фердинанд II поехал на охоту, пока курфюрсты обсуждали свои обиды, и возвратился не раньше вечера 31 июля. Тем временем в Регенсбург прибыли два французских агента, одним из которых был сам отец Жозеф. То ли известие об их приезде, то ли более внимательное рассмотрение жалоб курфюрстов, а может быть, и то и другое вместе окончательно испортили настроение Фердинанду II, и после возвращения вечером 31-го числа он тихо прошел к себе в апартаменты и просидел до трех часов утра 1 августа, запершись там с ближайшими советниками.

События последующих дней оправдали его тревоги. Отец Жозеф и папский нунций укрепили князей в их решимости не санкционировать войну против голландцев и не избирать молодого эрцгерцога «римским королем». Отец Жозеф проявил такую тщательность, что ни один аспект испанского вмешательства в дела Германии не ускользнул от внимания курфюрстов, и Брюлар, второй французский агент, вскоре после этого смог самодовольно заявить, что все эти князья «добрые французы». Тем временем Иоганн-Георг Саксонский прояснил для всех свою позицию: он прислал список из шести основных положений, которые считал необходимыми предварительными условиями для любых мирных переговоров. Главными из них были возвращение к религиозному устройству империи 1618 года, отмена Эдикта о реституции и резкое сокращение военных контрибуций.

7 августа в Регенсбурге Фердинанд II снова попытался переубедить курфюрстов-католиков. Он отрицал, что когда-либо действовал в ущерб конституции, и ненавязчиво включил в свою речь предложение секвестрировать герцогство Клеве-Юлих (Йюлих), правопреемство которого все еще стояло под вопросом. Это была еще одна уклончивая попытка оказать испанцам помощь в войне с голландцами, предоставив им прочную опору на Рейне. Чтобы угодить князьям, пока они обдумывали эти условия, Фердинанд II на следующий день устроил для них показательное выступление всадников на ринге, на котором приз снова достался его старшему сыну. К счастью для устроенного императором спектакля, молодой Фердинанд II обладал метким глазом и прекрасно сидел в седле, но, если его отец рассчитывал смягчить этими достоинствами сердца собравшихся курфюрстов, он глубоко ошибался. Курфюрсты дали ему холодный, почти враждебный ответ. Они вывели его на чистую воду с его хитроумным замечанием о Клеве-Йюлихе, прекрасно осознали, к чему оно ведет, и категорически отказались одобрить секвестр герцогства в любом виде.

На руках у Фердинанда II еще оставалось два козыря: Валленштейн и Эдикт о реституции. Дав отставку полковнику, он мог успокоить католических курфюрстов, отменив эдикт – угодить Саксонии и Бранденбургу и, быть может, побудить их, хотя и с опозданием, приехать на съезд. Он решил немедля разыграть первую из этих карт и 17 августа созвал советников, чтобы обсудить, как лучше всего уволить военачальника. Валленштейн находился всего в менее чем 200 километрах, у Меммингена, с большим числом верных ему солдат, и сам император признавал, что невозможно предвидеть, как он отреагирует на требование уйти в отставку. Однако, как ни удивительно, посыльный, отправленный прощупать почву, принес ответ, что Валленштейн уйдет, если того пожелает лично император. 24 августа в Мемминген прибыло посольство от императора; Валленштейн принял его с мрачным достоинством и отправил назад в Регенсбург с официальным прошением об отставке. Он показал посланникам схему расположения звезд, из которой следовало, что в определенных критических точках судьбою Фердинанда II управляет Максимилиан. Валленштейн до некоторой степени позволял указаниям небес руководить его действиями, однако, внешне подчинившись, в душе он подробно обдумывал планы мести.

Его отставка лишила французских агентов баварской поддержки. С уходом Валленштейна Максимилиан увидел для себя возможность вернуть военное превосходство над Фердинандом II и больше уже не интересовался иностранными союзниками. В то же время войска Фердинанда II захватили Мантую и заставили ее французского герцога бежать. Побежденные в Италии и лишенные поддержки Максимилиана в Германии, французы оказались в невыгодном положении, и Фердинанд II максимально использовал свое преимущество. Он предложил утвердить герцога Неверского герцогом Мантуанским при условии, что Казале и Пинероло будут переданы Испании и что французские власти обязуются не заключать союзов с воюющими сторонами в империи. Это был прямой удар по франко-голландскому альянсу, преграда на пути задуманного Ришелье договора со шведами. Во Франции король болел, и отчаянные запросы послов о дальнейших указаниях остались без ответа. Отцу Жозефу и Брюлару пришлось решать самим. 13 октября 1630 года они дали условное согласие на все требования Фердинанда II, и Регенсбургский договор был подписан.

Эту новость во Франции восприняли со смятением. Ришелье с лицом, искаженным тревогой и гневом, заявил венецианскому послу, что намерен бросить политику и уйти в монастырь. Потеря Казале и Пинероло, расторжение союзов с голландцами и шведами, утрата поддержки германских князей – к таким итогам привела дипломатия отца Жозефа. Между тем Фердинанд II, преисполненный благодушия победителя к побежденному, попрощался с послами, выразив исключительное почтение к Ришелье и французскому королю.

Фердинанд II выжал из отставки Валленштейна все, что мог. Его другой ход – отмена Эдикта о реституции – мог бы дать ему еще большие выгоды. Эггенберг молил его сделать это. Король Швеции перешел в наступление; каждый день приносил новые слухи о его продвижении – у него 50 тысяч человек, вот он взял Гюстров, вот Веймар, – Регенсбург полнился ложными слухами и страхом. Это было неподходящее время для ссоры с протестантскими курфюрстами. Отмени он Эдикт о реституции, и протестная встреча курфюрстов Саксонии и Бранденбурга закончилась бы, ведь они сами издали манифест с заявлением, что только этот эдикт препятствует установлению мира в империи. Католические курфюрсты были готовы обсудить с ними этот вопрос. Конечно же, Фердинанд II должен уступить ради блага своей династии.

Но Эггенберг натолкнулся на бескомпромиссное упрямство. Фердинанд II прекрасно разыграл одну из своих карт, но не хотел и слышать о том, чтобы выложить вторую. Поступиться Валленштейном и эдиктом – это были для него несопоставимые шаги. Первый был связан исключительно с политикой, другой же был символом веры. Этот подспудный фанатизм, который до той поры позволял ему благополучно преодолевать все препятствия на жизненном пути, здесь сослужил ему дурную службу.

Еще не кончился август, а в Регенсбурге уже говорили, что Фердинанд II никогда не уступит, и все время, пока курфюрсты совещались, имперские войска в Вюртемберге продолжали свое беспощадное освобождение монастырских земель. То есть в Регенсбурге император одержал триумф только над Ришелье, но не над князьями, и в ноябре курфюрсты разошлись, не решив почти ни одной проблемы, ради которых собирались.

Получив согласие голландцев вывести их военные силы из Клеве-Йюлиха, Фердинанд II вынужденно обещал удалить и все другие войска, отказавшись тем самым от идеи секвестра и отложив спорный вопрос голландского нейтралитета в долгий ящик. Имперская армия должна была перейти под командование Максимилиана и Тилли, то есть император вернулся на позиции пятилетней давности, еще до вмешательства Валленштейна. Эдикт о реституции предстояло подробно обсудить на общем собрании князей. Не состоялось ни избрания «римского короля», ни объявления войны в интересах Испании.

Свою дипломатическую победу над Францией Фердинанду II пришлось уравновешивать двумя тяжелыми поражениями. Да и то самое правительство, ради чьих интересов он пожертвовал собственными, не проявило к нему никакого сочувствия. Испанцы в Мадриде возмущались тем, как император уладил дело Клеве-Йюлиха, и им не хватило ума оценить то, что он сделал для них в Мантуе.

В самой империи политика Фердинанда II провалилась. Испанцы со своими требованиями слишком сильно надавили на еще не прочную конструкцию. Вместо того чтобы объединить Германию, съезд в Регенсбурге разделил ее, в результате чего Максимилиан и Католическая лига вновь стали главенствовать в политике Фердинанда II, а два протестантских курфюрста отмежевались от своих собратьев, выразив новый протест меньшинства. В эту растущую трещину король Швеции вонзил клин, который расколол империю, словно прогнившую доску.

Фердинанд II потерпел фиаско, как и Максимилиан, Иоганн-Георг еле-еле попытался создать национальную организацию, достаточно сильную, чтобы решить национальные проблемы. Регенсбургский съезд ознаменовал собой конец того, что мы хоть с каким-то основанием могли бы назвать германским периодом войны, и начало периода иноземной интервенции. Шведский король высадился в Померании, и немецкий народ снова склонился под бичом войны, которую не начинал и не мог остановить. Собрание, которое должно было покончить с 12 годами бедствий, лишь возвестило начало еще 18 лет войны.