Тем временем в Вене Фердинанд решал не столь зрелищные политические задачи. Он не хватал звезд с неба, но обладал некоторой способностью бессознательно усваивать идеи умных людей и обращать их себе на пользу. Именно этим он и был занят в то время. Весь прошедший год католические князья, в особенности Максимилиан, упорно убеждали его обратить внимание на то, что у него появилась прекрасная возможность вернуть земли, отнятые у церкви за три четверти века, прошедшие со времен Аугсбургского мира. Сначала идея не вызвала ответного воодушевления у императора, который опасался и беспорядков, которые могли вызвать перемены, и того, что Максимилиан воспользуется ими как поводом для укрепления собственной власти. Он хотел заполучить Оснабрюк для кузена, а его брат, помимо Кёльнского епископства, уже прибрал к рукам Мюнстер, Льеж, Хильдесхайм и Падерборн.

Чем сильнее становился Валленштейн, тем больше менялась позиция Фердинанда. Правильно составленный эдикт о реституции мог бы принести пользу его династии. Во второй половине 1628 года эта идея вышла на первый план во внутренней политике Фердинанда, но теперь уже уперлись католические князья, ведь у Максимилиана было не меньше оснований оспаривать эдикт о реституции, который давал земли и власть Габсбургам, чем прежде – причин защищать тот, который давал преимущество ему. Кроме того, за его долгую жизнь уже не раз заводили разговор о том, чтобы он стал главным заступником церкви вместо Фердинанда – отчасти именно это и было его мотивом при создании Католической лиги, и к этому же его теперь побуждал сам папа римский, – так что когда его соперник внезапно присвоил его же план реституции, в самый подходящий момент для себя и самый невыгодный для Максимилиана, баварский герцог оказался в крайнем замешательстве. Фердинанд перехватил у него инициативу, которую он так старательно готовил.

Было бы несправедливо по отношению к Фердинанду полагать, что его замыслы были настолько продуманы или циничны, какими представляются при анализе сухих фактов. Он был искренне набожен, и если в силу условий его становления не различал потребности церкви и династии, то этот грех присущ любому политическому воспитанию. Какая политическая партия, какой политический вождь за всю историю человечества смогли бы отрицать, что виновны в нем? Фердинанд всегда хотел вернуть церкви отобранные земли, но, когда ему впервые это предложили, момент казался неподходящим, а теперь, в 1628 году, время пришло.

В этом намерении Фердинанда поддержал его духовник, отец Ламормен; он был иезуит, а в тех обстоятельствах иезуиты смотрели на дом Габсбургов как на орудие Божьей десницы в деле восстановления католической церкви. Вопрос навсегда останется нерешенным: действительно ли иезуиты были правы в своих расчетах, а папа ошибался? Фердинанд, Валленштейн и единая католическая церковь наверняка вымели бы Реформацию из Германии; но когда в церкви царил разлад из-за несущественных политических вопросов, кардинал Ришелье, Максимилиан и отец Жозеф по благословению Рима могли разрушить в Париже и Мюнхене все то, что Фердинанд и отец Ламормен пытались сделать в Вене.

Фердинанд составил два плана – общий и частный; первый охватывал всю Германию, а второй затрагивал только Магдебургское епископство. Первый и более масштабный план состоял в том, чтобы обеспечить возвращение церкви всех земель, узурпированных с 1555 года. Поскольку ни один сейм, скорее всего, за это не проголосовал бы, план должен был исполняться на основании императорского эдикта. Таким образом он достигнет сразу двух целей: изгонит протестантов и в решающем испытании докажет силу императорского правительства.

Перемены, которые Фердинанд собирался навязать подданным, можно назвать почти революционными. Они влекли за собой изменение границ по всей Северной и Центральной Германии; князья, разбогатевшие на секуляризованных владениях, одним махом скатывались на уровень мелкопоместного дворянства. Один герцог Вольфенбюттельский владел землями тринадцати монастырей и значительной частью того, что когда-то составляло епископство Хильдесхайм; в Гессене, Вюртемберге и Бадене ситуация сложилась почти столь же угрожающая, и даже курфюрсты Саксонии и Бранденбурга не были в безопасности. Фердинанд когда-то гарантировал защиту землям Саксонии в награду за поддержку Иоганна-Георга, но теперь, когда император мог вполне обойтись и без этого союза, ему уже ни к чему было держать свое слово, ведь он уже нарушил обещание сохранить права лютеранам в Чехии.

Еще более опасным было положение вольных городов. Аугсбург, крупнейший лютеранский город в Германии, находился в центре католического епископства и был в 1555 году католическим; религиозное обращение этого небольшого немецкого города произошло во второй половине XVI века. А что будет с Дортмундом, где все церкви теперь протестантские, а католиков – всего тридцать душ? А с Ротенбургом, Нёрдлингеном, Кемптеном, Хайльбронном? Возврат к ситуации 1555 года означал бы отмену прав собственности, освященных тремя поколениями, изгнание дворян из поместий и бюргеров из городов; если принцип cujus regio, ejus religio силой ввести на возвращенных церкви землях, это вызовет беспорядки среди их населения и не может не привести к повсеместным бедствиям и полному прекращению той экономической деятельности, которая еще не остановилась из-за войны.

Более того, Фердинанд не сопоставлял размера германской католической партии и того количества новой земли, которую ей пришлось бы переварить. Даже в Чехии он с трудом находил владельцев-католиков для поместий и пастырей-католиков – для приходов. Он сам не осознавал огромного масштаба перемен, которые затеял в Германии, если думал, что одних иезуитов и династии Габсбургов хватит, чтобы поглотить все возвращенные земли.

Так выглядел вопрос в общем виде. В планах относительно Магдебурга намерения Фердинанда раскрылись во всей их простоте. Это епископство охватывало большую территорию на Эльбе между маленьким княжеством Анхальт на юге и Бранденбургским курфюршеством на севере. Поскольку Эльба была главной артерией, связывавшей владения Габсбургов с Северным морем, епископство представляло огромную стратегическую важность. Старинное вендское (славянское) название великого города Магатабор в немецком произношении приобрело народную форму Магдебург, что значит «город девы», и в предыдущем веке это случайное искажение украсилось романтическим ореолом благодаря долгому сопротивлению горожан осаде императора Карла V. Над главными городскими воротами поставили деревянную статую юной девушки с венком девственницы в руке и надписью: «Кто возьмет его?» Хотя по большей части Магдебург населяли лютеране, формально во времена Аугсбургского мира он был католическим епископством. В 1628 году город все еще терпел у себя в стенах небольшой безобидный монастырь, и среди 30 тысяч его жителей насчитывалось несколько сот католиков. Собор и все церкви были давно захвачены, и само епископство перешло в распоряжение администратора-протестанта.

После вторжения датского короля тогдашний администратор Христиан Вильгельм, маркграф Бранденбургский, сразу же заключил с ним открытый союз. Вынужденный покинуть епископство с приближением Валленштейна, он бежал за помощью к королю Швеции, а брошенные им подчиненные, которые желали только мира, выбрали на его место сына нейтрального курфюрста Саксонского. Но было слишком поздно, ибо император уже объявил, что секвестрирует епископство в пользу своего сына Леопольда. От этого, сказал Фердинанд, «зависит спасение и счастье многих тысяч душ, не говоря уже о покое и благе нашего дома, всего государства, святой католической церкви и истинной веры». Если бы императору удалось настоять на своем, то спасение и счастье многих тысяч душ также зависело бы от духовного руководства двенадцатилетнего мальчика, которого приводила в ужас перспектива стать священнослужителем.

Валленштейн был готов захватить Магдебург для юного эрцгерцога, его войска держали в кулаке всю Северную Германию, и в таких-то обстоятельствах Фердинанд и направил черновой проект эдикта о реституции Максимилиану Баварскому и Иоганну-Георгу Саксонскому. Это был вызов конституционалистам, и католическим, и протестантским, но вызов беспроигрышный. Иоганн-Георг не мог возразить из-за риска поссориться с Фердинандом, а для этого он был слишком слаб; Максимилиан не мог выступить против, не поставив под угрозу свое положение вождя католиков, которое он так тщательно выстраивал. Мало-помалу Фердинанд вынуждал скрытых противников либо отказаться от вражды с ним, либо выступить в открытую.

Решительно ухватившись за одну и ту же соломинку, оба курфюрста потребовали созвать рейхстаг для обсуждения этого вопроса. Фердинанд заявил, что «раны церкви не могут дожидаться, пока их исцелит рейхстаг», и 6 марта 1629 года обнародовал перед беззащитной Германией свой Эдикт о реституции.

Это был документ, составленный доскональнейшим образом. Первым делом он отказывал кальвинистам в законном существовании. Во-вторых, лишал протестантов права покупать церковные земли, поскольку церковные земли являются неотчуждаемой собственностью и по закону не подлежат продаже. То есть должны были пострадать даже те, кто честно приобрел отобранные церковные земли. В-третьих, и это был самый важный пункт, эдикт объявлял недействительными все предыдущие юридические решения в отношении церковных земель, утверждая таким образом личное право императора изменять законы и постановления судов по собственной воле. Кроме того, комиссары получили указание разъяснять доктрину имперского абсолютизма всякому, кто посмеет жаловаться на то, что эдикт не одобрен рейхстагом.

Фердинанд проигнорировал гневную реакцию административных кругов Швабии и Франконии, где по эдикту огромная доля земли должна была перейти в другие руки; на пространный и весьма конституционный протест курфюрста Саксонского он отреагировал лишь из вежливости, прислав на него почти такой же пространный и такой же запутанный ответ. Однако Фердинанд поторопился умиротворить Максимилиана, воспользовался случаем и предложил ему Ферден и Минден для родственников сразу, как только эрцгерцог Леопольд получит Магдебург, Хальберштадт и Бремен. Но успокоить Максимилиана было не так-то просто, когда права собственности всех германских князей оказались под угрозой, а император открыто навязывал свою волю мечом – мечом Валленштейна.

Солдаты хлынули в Хальберштадтское епископство, а герцога Вольфенбюттельского, уже задолжавшего военных контрибуций на сумму, которая превышала рыночную стоимость всех его владений, должны были насильственно лишить около трети территории, незаконно узурпированной у церкви; в Вюртемберге войска уже захватили четырнадцать монастырей.

Фердинанд весьма хитроумно использовал армию Валленштейна для исполнения эдикта, ведь он мог сослаться на то, что полководец способствует восстановлению церкви в оправдание его власти. Не хочет же Католическая лига препятствовать делу истинной веры, нападая на ее самого могущественного поборника? Так или иначе, а членов Католической лиги больше волновали их собственные княжеские права, и в декабре 1629 года они потребовали решительно сократить армию Валленштейна. Тот факт, что они явным образом не настаивали на отставке военачальника, видимо, объясняется одним из тех резких разворотов, которые были неприятной чертой политики Максимилиана; в тот момент он, как видно, хотел армию сократить, а командира оставить. На самом же деле он не добился ни того ни другого, поскольку Фердинанд изворотливым приказом запретил Валленштейну формировать новые полки, но разрешал увеличивать старые, и тот беспрепятственно продолжал вербовать солдат.

Все это время Фердинанд камень за камнем выстраивал свое могущество, но не за счет своих сил, а за счет слабости своего народа. Чем подчиняться Эдикту о реституции, клокотали протестантские памфлетисты, «немцам лучше отказаться от всяких законов и обычаев и вернуть страну во времена дикости». Гневные листовки, популярные песни, официальные протесты – они выходили сотнями, но никто активно не противодействовал.

Со времен знаменитого «Аугсбургского исповедания» город Аугсбург приобрел особую важность, которая делала его почти священным городом для лютеран. Нападение на него могло пробудить в империи новый дух сопротивления. Хотя так называемое Аугсбургское католическое епископство никуда не девалось, сам город, в отличие от Магдебурга и Хальберштадта, был независимым от епископа вольным городом. Из-за такого разделения горожане исповедовали религию по собственному выбору, а епископ пребывал у себя в резиденции за пределами вольной территории и управлял епископальными землями.

Когда Валленштейн приводил в исполнение Эдикт о реституции в Магдебурге, он действовал, по крайней мере отчасти, в рамках закона. В самом эдикте не содержалось конкретных нарушений конституции, а лишь противоречие традиции. Магдебург был епископальным, а не вольным городом. С Аугсбургом дело обстояло совершенно иначе, поскольку никто еще не оспаривал прав вольного города, не поплатившись за это. Фердинанду достаточно было вспомнить, что случилось 20 лет назад, когда императорское постановление нарушило права Донауверта, мелкого, незначительного городка. Но Фердинанд еще никогда не останавливался перед опасной задачей. Бросить вызов и покорить Аугсбург – это стоило риска: так он испытал бы силу вольных городов и истинную мощь протестантской оппозиции, если таковая имеется.

8 августа 1629 года после предварительных переговоров с муниципалитетом протестантская вера была полностью запрещена, а ее служители – высланы из города. Аугсбург пал без единого взмаха меча или выстрела. В изгнание отправились 8 тысяч горожан, среди них был и старый Элиас Холль, который 30 лет прослужил зодчим и каменщиком, а недавно закончил строительство ратуши, величайшей гордости бюргеров. Она возвышается и по сей день, серая и монументальная, как памятник той забытой Германии, которую разрушила Тридцатилетняя война.

Велико было возмущение протестантов, но никто не пошевелил и пальцем, кроме Иоанна-Георгия Саксонского, который отправил свое обычное послание с возвышенным протестом. Причина ясна: у Германии не осталось ни смелости, ни надежды.