Пока Валленштейн завоевывал север, Фердинанд продолжал консолидировать свои силы на юге. В том же году была обнародована новая конституция Чехии в том виде, в котором она просуществовала более двухсот лет. В теории Чехия сохраняла автономию, но ее корона стала наследственной, чиновников назначал король по своему усмотрению, а сейм утрачивал всякие полномочия для принуждения к исполнению своих решений. Летом последовал эдикт, требующий от всех, кто еще исповедовал протестантство, немедленно сделать выбор: перейти в католичество или отправиться в изгнание. После окончательной чистки из страны уехало еще 27 тысяч подданных Фердинанда.

Летом 1627 года Фердинанд снова отправился в излюбленное паломничество в Мариацелль, чтобы возблагодарить свою покровительницу за счастливое завершение полувека жизни, а закончить год решил визитом в Чехию. В Праге лично к нему никогда не испытывали особой неприязни, и он вполне разумно старался смягчить свой растущий деспотизм, дав горожанам повод для праздника, а лавочникам – возможность подзаработать.

Той незначительной популярностью, которой пользовались Фридрих и Елизавета, они были обязаны своей пышной коронации; Фердинанд не мог короноваться еще раз, но вместо этого решил короновать свою вторую жену, императрицу Элеонору, молодую красавицу, которая займет почетное место в его политической сценографии. На ее бесподобно великолепную коронацию собралось столько ликующего народа, что императрица с трудом пробиралась сквозь толпу, а затем последовали фейерверки, игры, пиры и танцы, а из фонтанов, как при Фридрихе, лилось красное и белое вино. В состязании с копьями приз получил старший сын императора, девятнадцатилетний эрцгерцог Фердинанд – этот подвиг сразу же принес ему обожание народа и оказался весьма полезным для планов его отца. Принц еще годом раньше удостоился чести заседать в отцовском совете, и его спокойная рассудительность, столь непохожая на болтливую самоуверенность отца, делала его подходящим человеком для поста, предназначенного для него стареющим императором. Эрцгерцогу Фердинанду предстояло взвалить на себя малоприятную обязанность стать первым наследственным королем Чехии согласно новой конституции.

Его вступление на престол состоялось на той же неделе, что и коронация мачехи, и отличалось тем же старанием угодить вкусам толпы, так что горечь несправедливости потонула в недолгом довольстве переполненного толпами города, где трактирщики наживали целые состояния и всякий желающий мог вдоволь напиться за гроши. Прага давно уже пользовалась зловещей репутацией одного из самых порочных городов Европы; добродетельный Фердинанд потакал самым низким склонностям своих подданных, чтобы подавить их более возвышенные устремления. От чешского восстания не осталось ни следа, кроме обанкротившегося двора в Гааге и 150 тысяч изгнанников.

Примерно через месяц после двойной коронации Фердинанд встретился с Валленштейном в Брандисе. В сложившейся ситуации в Германии больше не осталось сил, которые могли бы им противостоять, и Валленштейн сообщил императору, что может вести войну еще шесть лет за счет завоеванных земель, не требуя у правительства ни монетки. Он намеревался установить власть Фердинанда по всей империи, оккупировав Ютландию, Гольштейн, Померанию, Мекленбург, частично Бранденбург, Франконию, Швабию и Эльзас. На севере к нему никто не мог подступиться; испанские деньги вдохнули новую жизнь в польскую монархию, так что у короля Швеции теперь были заняты руки и он не мог прийти на помощь к пристыженному королю Дании. В то же время растерянного курфюрста Бранденбургского заставили отправить помощь, но не своему шведскому зятю, а полякам; он был не в состоянии защитить самого себя, но вынужден был посылать солдат и оружие, сколько мог собрать, в исполнение своего вассального долга (как герцог Пруссии) перед королем Польши Сигизмундом III. В таких обстоятельствах планы Габсбургов по созданию флота на Балтийском море и новой торговой компании совместно с городами Ганзейского союза были на грани осуществления. Весной Валленштейн уже организовывал строительство двадцати четырех военных кораблей для балтийского флота при условии, что Испания пришлет столько же.

Фердинанд низложил Фридриха, чтобы завладеть Рейном; теперь, чтобы наверняка обеспечить себе балтийское побережье, он вновь прибрал к рукам имущество мятежника и передал союзнику. В марте 1628 года он подписал патент, по которому Альбрехту фон Валленштейну жаловалось герцогство Мекленбург со всеми прилагающимися к нему титулами и привилегиями.

Европа была ошеломлена. Возвышение герцога Баварского до курфюрста шокировало европейские верхи, но герцог хотя бы был одним из первых князей империи, и передача титула произошла с фактического, хотя и неохотно данного, одобрения церковных курфюрстов. Валленштейн по своему происхождению был всего лишь чешским дворянином, подданным короны. И он теперь займет место независимого государя рядом с правителями Вюртемберга и Гессена? Если император может одним своим словом свергать правящих князей и ставить вместо них собственные креатуры, вся Германия вскоре превратится в австрийскую провинцию.

В самой династии Габсбургов этот шаг встретили бы с большим энтузиазмом, если бы кузены Фердинанда были убеждены, что он действительно является хозяином положения. Испанцы разделяли с германскими князьями и самим Валленштейном уверенность в том, что император – всего лишь пешка в руках полководца. «Герцог столь могуществен, – писал испанский посол, – что его чуть ли не приходится благодарить за то, что он удовольствовался одним Мекленбургом… Император в своей милости, несмотря на все предостережения, дал герцогу такую власть, которая не может не вызывать тревоги». Из этого доклада ясно следует, что Фердинанд опять не прислушался к испанским советам, и, может быть, вовсе не по причине слабости, как воображал себе автор. Щедрость Фердинанда была продиктована более сложными политическими мотивами, чем мог себе представить посол.

Заняв позицию непримиримого конституционалиста, Иоганн-Георг с достоинством, но без результата выразил протест против возвышения Валленштейна. Герцоги Мекленбурга в изгнании возопили о помощи и отдались на милость шведского короля. Но горше всего оно было для Максимилиана Баварского, который первым подал Фердинанду урок пренебрежения конституцией. Сейчас ему было под шестьдесят, в этом возрасте правитель XVII века начал подумывать об отречении и покое, но, несмотря на все свое честолюбие и династическую алчность, он тем не менее признавал свой долг, и не ради себя самого, а ради свобод германских князей стал собирать свои подорванные силы для нового сопротивления.

Всю зиму и начало весны в Мюльхаузене (Мюлузе) заседали германские курфюрсты. Сначала их собрание выявило только углубляющийся раскол империи. Церковные князья хотели использовать победы Валленштейна для упрочения церкви в Северной Германии, и на них не подействовали предупреждения Максимилиана о том, что Валленштейн превращается в серьезную угрозу; незадолго до съезда герцог ослабил свои позиции, приняв правый берег Рейна и Верхний Пфальц в наследственное владение от Фердинанда. Однако возвышение Валленштейна в марте подтвердило правоту предсказаний Максимилиана и напугало его собратьев-курфюрстов, которые забыли и о его личных амбициях, и о собственной зависти. Перед самым концом съезда они наконец-то обрели единство.

У союза Фердинанда и Валленштейна было одно уязвимое место. Император был рабом общепринятых условностей. Он гордился тем, что никогда не отступался от данного слова и мог найти благовидный предлог для любого своего нарушения конституции. Он легко верил в то, во что хотел верить, и обманывал себя, думая, будто ни разу в жизни не нарушал ни одной своей клятвы, если только его не принуждали к тому обстоятельства. Он чтил формальности империи и весь прошедший год добивался от курфюрстов, чтобы они объявили его старшего сына «римским королем», что было равносильно признанию его наследственных прав на императорский трон. Как видно, Фердинанду и в голову не приходило, что, в полной мере воспользовавшись той силой, которую дает ему в руки Валленштейн, он мог бы вообще отказаться от формальностей. Даже если бы курфюрст Баварский выступил против него, молодой Фердинанд все равно стал бы императором, поскольку был бы самым могущественным князем в Германии. Разрушая конституцию одной рукой, Фердинанд другой цеплялся за нее, и сейчас он прежде всего стремился сохранить свою династию на троне в соответствии с традицией.

Через 17 дней после того, как Валленштейн стал герцогом Мекленбургским, курфюрст Майнцский от имени всех своих сотоварищей предъявил Фердинанду обвинительный манифест, где решительно заявлялось, что, пока Валленштейн возглавляет имперские армии, он не может гарантировать избрания принца. Нетрудно было догадаться, кто подсказал это курфюрсту. Максимилиан Баварский преградил победоносное шествие Фердинанда и его полководца: предел, ни шагу дальше.