Глава 25
Подготовка к сепаратному миру

Большевистский переворот в Петрограде был работой горстки фанатиков. Он увенчался успехом, отчасти оттого, что эти фанатики оказались людьми действия, совращали деньгами, вином и обещаниями вооруженных рабочих, матросов и небольшую часть солдат гарнизона. Главной же причиной стало то, что Керенский в своем стремлении угодить умеренному крылу социалистов, которые умели только говорить, полностью провалился как правитель. Он умудрился отвратить от себя тех единственных людей действия, которые могли бы защитить его, – офицеров и казаков.

Придя к власти, большевики не теряли времени и укрепляли свои позиции. Им была необходима поддержка армии, и они сознавали, что ничто не обеспечит им эту поддержку более надежно, чем бесстыдная политика заключения мира любой ценой, не принимая во внимание национальные интересы как России, так и ее союзников. Они понимали, что с приближением зимы в армии росло беспокойство, зато хлеба в окопах становилось все меньше. Поэтому уже через 24 часа после падения Зимнего дворца они опубликовали свой Декрет о мире.

Спустя 11 дней, когда их власть признали во всех главных городах России, вечером 20 ноября они направили телеграмму в штаб Верховного главнокомандующего генерала Духонина. Генералу сообщили, что все представители союзников в Петрограде уже уведомлены, а ему, Духонину, поручается предложить командованию противника немедленно прекратить огонь, а затем и начать переговоры о мире. То, что посольства союзников были об этом заранее предупреждены, было открытой ложью. Генерал Духонин получил телеграмму у себя в Ставке 21 ноября в 5.50 утра. Французское посольство получило уведомление в 17.30 того же дня, британское – в полночь, а японское – вообще через несколько дней.

Вечером 21-го Троцкий, выступая на собрании Совета, заявил: «Мы расходимся с взглядами правительств стран-союзниц и наших противников тем фактом, что русский народ и русская армия хотят положить войне конец, что у нас отсутствуют империалистические идеи завоеваний, что мы выбросили в мусорную корзину истории все прежние договора, согласно которым претендуем на новые территории, что мы стоим за настоящий мир и поэтому делаем официальное предложение начать мирные переговоры и заключить перемирие.

Все правительства ощущают давление со стороны своих народов, и наша политика будет способствовать усилению такого давления. Это единственная гарантия того, что мы получим мир и что этот мир будет честным, а не тем, что разрушит Россию, мир, который принесет согласие со всеми народами Западной Европы».

Поскольку от Верховного главнокомандующего не поступило ответа, прапорщик Крыленко, который возглавил Военное министерство, и его руководитель Ленин позвонили генералу в два часа ночи 22 ноября. Духонин спросил, во-первых, получило ли правительство какой-нибудь ответ на свои мирные предложения от правительств других стран? Во-вторых, что делать с румынской армией, которая держала значительный участок на Русском фронте; в-третьих, намерен ли Крыленко начать переговоры только с немцами? Или турок тоже следовало включить в переговорный процесс? Наконец, когда от Духонина потребовали прямого ответа, он в 4.30 утра заявил, что вести переговоры о мире, который, как считает и сам Духонин, очень нужен и отвечает интересам России, может только правительство, признанное всей Россией.

На этом беседа была прервана. Ленин отдал приказ об устранении генерала Духонина с поста главнокомандующего русской армией и назначил на его место прапорщика Крыленко.

Одновременно Ленин и Крыленко подготовили обращение ко всем полковым, дивизионным, корпусным и армейским комитетам, в котором сообщалось об отставке генерала Духонина. Комитетам предписывалось создавать свои собственные представительства и срочно начинать переговоры о прекращении огня.

На следующем заседании Совета Ленина критиковали за это обращение. Указывалось, что выполнение таких распоряжений приведет к тому, что на каждой версте фронта будет подписан свой сепаратный мир. Ленин пояснил, что за мир необходимо бороться «снизу». Он также заметил, что готовил обращение, «исходя из военного опыта» своих коллег. Эта ремарка говорит о том, что в Смольном и не чурались юмора. Она касалась Крыленко, который до войны был тем, кого в России называли «вечным студентом». Другими словами, этот человек время от времени посещал лекции в каком-нибудь университете, но так и не сумел получить диплом. Во время войны он дезертировал, но после революции объявился на фронте, в 11-й армии, как специалист по разложению войск.

Во второй половине дня 22 ноября назначенный командующим войсками петроградского гарнизона полковник Муравьев получил заявку на железнодорожный эшелон для доставки на фронт какой-то из военных частей. Он наложил на заявке резолюцию: «Война окончена. На всех фронтах объявлено перемирие».

В тот же день Крыленко выехал из Петрограда на Северный фронт, ближе всего располагавшийся к столице и после революции ставший худшим во всех смыслах этого слова. Он объявил о своем назначении на должность главнокомандующего и убытии на передний край в «приказе № 1», заканчивающемся призывом, несомненно, самым оригинальным из когда-либо выходивших из-под пера нового главнокомандующего:

«Солдаты и товарищи по русской армии! Борьба за мир теперь находится в ваших руках. Вы противостоите нищете, болезням, голоду, лишениям и смерти!

Товарищи! В борьбе за мир мы должны победить. Да здравствует немедленный мир!

Верховный главнокомандующий и народный комиссар по военным делам Н. Крыленко».

Генерала Духонина поддержал армейский комитет в Могилеве. Генерал обратился к войскам всех фронтов с призывом подождать, пока мир не будет заключен всеми странами-союзницами. Ответы фронтовых комитетов из Румынии и с Юго-Западного фронта оказались благожелательными. Но это были мнения только представителей комитетов, и ни у кого, кто хоть немного знал армию, не возникало мысли о том, что они совпадали с мнением солдатских масс. Робкая попытка Духонина дать бой с самого начала являлась безнадежной, потому что русского солдата приучили к мысли, что теперь он хозяин в своем доме, и в течение вот уже нескольких месяцев он и слышать не желал ни о чем, кроме мира.

В «приказе № 2» от 26 ноября главнокомандующий прапорщик Крыленко объявил о своих первых победах. Командующий Северным фронтом генерал Черемисов отказался явиться на вокзал города Пскова и был отстранен от командования. По схожей причине в Двинске арестовали честнейшего и умнейшего офицера, командующего 5-й армией генерала Болдырева. Его сменил Антипов, тот самый, чья выдающаяся некомпетентность на должности командующего гвардейским корпусом была отмечена еще при отступлении 1915 г.

Позорную роль отправить делегатов во вражеские окопы по приказу Крыленко отвели 5-й армии, той, что под командованием генерала Плеве вписала многие славные страницы в историю русского оружия, а также XIX армейскому корпусу, когда-то одному из лучших во всей русской армии. Делегация достигла немецких позиций в 16.10 26 ноября. В нее входили подпоручик Шеир из 9-го Киевского гусарского полка, авантюрист с сомнительной репутацией, а также два депутата армейского комитета 5-й армии, военный врач Сагалович и вольноопределяющийся Мерен. На следующее утро делегация вернулась с ответом: немецкое командование в принципе согласилось и назначило следующую встречу на 1 декабря.

В три часа дня 27-го числа военным представителям союзников в Петрограде вручили ноту от Троцкого, где сообщалось, что новое правительство хотело бы заключить всеобщий, а не сепаратный мир, но непоколебимо в решении заключить мир любой ценой. Документ заканчивался словами: «В случае же, если правительства союзников в ответ открыто откажутся признавать нас и наши инициативы, мы продолжим нашу борьбу, обратившись напрямую к народам этих стран и призывая их выступить против своих правительств. Если в результате этой политики будет заключен сепаратный мир, которого мы не желаем, ответственность за это ляжет на правительства стран-союзниц».

28 ноября Ленин и Троцкий опубликовали обращение «К народам воюющих стран», где спрашивали, согласны ли те позволить реакционным дипломатам далеко отодвинуть возможность прийти к миру, а также предупреждали, что «ответ на вопрос должен быть дан немедленно и не на словах, а на деле. Русская армия и русский народ не могут и не станут больше ждать».

Иностранные представители оказались бессильны что-либо предпринять. Мой французский коллега, который понимал кое-что из идей Троцкого, после общения с французским социалистом Садулем, полагал, что мы должны оставаться в России и поддерживать связь с патриотическими силами для того, чтобы «раздражать большевиков». Генерал Джадсон был потрясен непостоянством своего соотечественника полковника Робинса, который прибыл в Россию всего несколько недель назад на должность заместителя главы американской миссии Красного Креста. Тот считал, что большевики должны находиться в досягаемости для здорового влияния на них, потому что, когда они поймут, что мир с Германией на приемлемых условиях невозможен, они обратятся к союзникам за помощью в продолжении войны. 1 декабря он лично навестил Троцкого и был польщен благожелательностью приема.

Я не верил во власть Украинской Рады или других организаций России в смысле их способности заставить солдат продолжить войну против стран центральной оси. Поэтому мне представлялось бесполезным поддерживать такие организации, не обладающие реальной властью. Кроме того, мне казалось, что с нашей стороны было бы по меньшей мере безнравственным входить в контакт с этими организациями, которые напрямую выступали против правительства, так как это означало, что мы поддерживаем их на дипломатическом уровне. С другой стороны, я не верил в возможность или желание со стороны большевистского правительства продолжать войну. Ничего больше нельзя было ждать и от офицерского корпуса, который тоже оказался бессилен. Оказалось бы бесполезным и жестоко упрекать офицерство в предательстве со стороны России и попытаться «получить с паршивой овцы хоть клок шерсти». Существовала и опасность, что после войны наши отношения с Россией будут омрачены воспоминаниями о нынешнем черством к ней отношении. Таким образом, звучали аргументы, призывавшие, по мере возможности, творить добро, а затем покинуть Россию, предварительно оставив русскому народу доброжелательную ноту, где он освобождался бы от всех обещаний, сделанных от его имени 5 сентября 1914 г. императорским правительством.

У Троцкого, самого энергичного члена большевистского правительства, не имелось причин любить англичан. Во время войны он был арестован как вражеский агент и провел какое-то время в лагере для интернированных лиц в канадском Галифаксе. Его освободили и позволили вернуться в Россию только по личной просьбе Керенского. Поэтому он бушевал и угрожал.

Троцкий объявил французскому офицеру, что он жаловался на посла не за курс в отношениях, взятый нашим правительством, а за то, что, по его сведениям, он поддерживает постоянную связь с Калединым.

Он говорил, что вообще-то должен был даже арестовать его! Если союзники разорвут с большевиками отношения, он намерен оставить некоторых из нас здесь в качестве заложников. Он заявил Вудхаузу (британский генеральный консул в Петрограде), что не позволит никому из англичан покинуть территорию России до тех пор, пока не освободят интернированных в Великобритании русских пацифистов Чичерина и Петрова. Вудхауз в ответ заметил, что на территории Англии находится 20 тыс. российских граждан, в то время как в России – всего 2 тыс. англичан.

Посол сохранял невозмутимость.

Из Архангельска прибыл малыш Проктор, пребывающий почти в панике. Он заявил, что посол с семьей, а также все британские граждане должны немедленно через Берген отправиться домой, а само посольство следует перевести в Архангельск, чтобы люди не попали в резню, которая вскоре разразится в Петрограде, после того как северные армии войдут сюда грабить и убивать. Я сообщил об этих мыслях послу, но старик ответил, что не желает видеть Проктора, что тот надоел, так как постоянно твердит, что послу вот-вот перережут глотку: что будет, то будет, и будет конец и этому!

Сегодня днем в половине второго встречался с Марушевским, когда вошел секретарь и сообщил, что у телеграфиста есть для него какая-то секретная информация. Марушевский вышел и через некоторое время вернулся с вытянувшимся лицом. Он рассказал, что Духонина и его окружение прошлой ночью арестовали. Он попытался уехать на юг, но слишком долго раздумывал.

Эта информация, полученная несколько часов назад, была неполной. Духонин не оказывал сопротивления и сдался отряду матросов, которые сопровождали Крыленко в Ставку. Когда в Могилеве он собирался сойти с поезда, его выволокли из вагона и убили. Затем эти дикари раздели тело и изуродовали его. До войны Духонин, тогда еще полковник, был начальником разведывательного отдела в Киевском военном округе, и в этом качестве он часто совершал поездки в Австрию. Во время одной из таких поездок, в которой он был вместе с супругой, австрийцы его арестовали и продержали в камере двое суток. Тогда он познакомился с немецким офицером, который в то время служил в контрразведке Австро-Венгрии. Говорят, что этот офицер, одетый в форму русского матроса, сопровождал Крыленко в Ставку. Когда он увидел, что Духонин узнал его, то решил избавиться от генерала и подбил на это толпу моряков.

Крыленко был свидетелем убийства и, как говорят, пытался предотвратить его. В своем триумфальном приказе, где отмечается «падение старой Ставки, в которую теперь вольются новые силы, призванные бороться за мир», он осудил «печальный факт линчевания бывшего главнокомандующего». И в то же время он оправдывает его своей ремаркой: «Здесь нашла себе выход ненависть народа. Причиной эксцесса стало бегство генерала Корнилова в предыдущий день».

Если ненависть этих трусов и преступников находит себе выход, то кого в этом можно винить больше, чем самого Крыленко и ему подобных, месяцами подогревавших страсти, которые теперь сами не в состоянии контролировать.

Сегодня виделся с Марушевским. Он рассказал, что в субботу в три часа дня отправился в Смольный. Троцкий угрожал ему «Трубельским бастионом» (то есть заключением в Петропавловскую крепость), если он немедленно не прикажет офицерам Генерального штаба участвовать в переговорах по прекращению огня. Страсти достигли такого накала, что в конце беседы этот коротышка заявил: «Я поговорю с Подвойским. Не хочу больше с вами иметь дела!» Генерал добавил, что «Троцкий произвел на него самое скверное впечатление».

Подвойский сумел переубедить его, и он направил, как я и рекомендовал, офицеров для участия в переговорах в качестве технических экспертов, чтобы они, по возможности, старались блюсти интересы России и ее союзников. На переговоры отправились полковники Шишкин и Станиславский.

Я ужинал с семьей В. По их словам, в Смольном идут разговоры об аресте посла, Торнхилла и меня. Торнхилла за то, что «он повсюду сует свой нос», а меня за то, что я – это просто «проклятье» в нашем посольстве.

Дурново тоже предупредил меня, что два-три дня мне лучше не спать дома.

Однако большевики пока не заходят так далеко, чтобы арестовывать своих союзников.

Вчера, в понедельник, в пять часов утра были арестованы генералы Маниковский и Марушевский.

Маниковского обвиняют в том, что, когда он был освобожден большевиками от обязанностей военного министра, он отправил циркулярную телеграмму своим подчиненным, что они могут быть смещены со своих должностей только по его личному письменному распоряжению. Это было сделано, разумеется, только для того, чтобы успокоить их и побудить продолжить службу в интересах армии и страны. Преступление Марушевского состояло, во-первых, в том, что он продолжал называть генерала Духонина главнокомандующим, тем самым поощряя его следовать независимым курсом, что закончилось его убийством. Во-вторых, в том, что он предпочел уйти в отставку, но не участвовать в переговорах по сепаратному перемирию.

Их перекрестный допрос в Смольном продолжался до трех часов сегодняшнего утра.

Генеральный штаб опубликовал заявление, в котором говорилось, что его офицеры не симпатизируют идее сепаратного перемирия, а его представители вошли в делегацию лишь в качестве технических специалистов, чтобы те могли защитить интересы русской армии и союзников.

Окончательно делегацию утвердили в составе еврея Йоффе в качестве председателя и восьми членов, из которых я знал только еврея Каменева (Розенфельда) и бывшего библиотекаря в Военной академии, поляка по национальности с фамилией Мстиславский. Четверо из оставшихся членов были соответственно один рабочий, один крестьянин, солдат и матрос, которых выбрали наугад, чтобы подчеркнуть демократичность ее состава. Случилось так, что в день отъезда делегации из Петрограда матрос как раз понес свои вещи в прачечную, что находилась рядом со штабом большевиков в Смольном. Ожидая, пока белье постирают, матрос отправился в Смольный навестить своего друга. По дороге ему навстречу попался Каменев, которого прежде он никогда не видел, и приказал присоединиться к делегации, которая через три часа выезжает в Двинск.

Профессиональными советниками были два морских офицера, семь полковников и подполковников Генерального штаба. Старшим был адмирал Альтфатер, адмирал в 35 лет. Делегацию с энтузиазмом проводили из Двинска члены армейского комитета. Перед отъездом Каменев долго распространялся насчет демократичного состава делегации; при этом рабочие, крестьянин, солдат и матрос скромно и безучастно стояли в стороне.

Позже один из военных экспертов подполковник Фокке рассказывал о той поездке в интервью прессе. Делегация в составе 28 членов на русском переднем крае юго-западнее Двинска встретилась с немецкими представителями. После обмена документами немцы проводили русскую делегацию к своим позициям. Здесь представителей русского Генерального штаба поразило, как сухо и чисто было в окопах у немцев, как грамотно они были оборудованы, обшиты деревом!

Делегацию препроводили с переднего края на ближайшую железнодорожную станцию. При этом, несмотря на то что к ней вела широкая колея, как это принято в России, немцы специально для удобства перемещений делегаций проложили туда и свою узкую колею.

В полдень 3 декабря делегация прибыла в Брест-Литовск, где ее встречал офицер немецкого Генерального штаба. После взаимных приветствий (можно себе представить, какой там стоял шум от щелкающих каблуков) принимающая сторона на автомобилях отправила русских в крепость, где все уже было приготовлено для их размещения. Характеризуя присущий немцам педантизм, Фокке отметил, что на столе перед каждым членом делегации лежали по пять листов линованной бумаги и пять конвертов, одна ручка и один карандаш, чернильница, две пачки сигарет и одна коробка спичек.

Вчера встретился со Станиславским, который сопровождал делегацию в Брест. Он рассказывал, что по прибытии ее членам предложили поужинать в офицерском собрании, но они ответили, что по возможности хотели бы ужинать отдельно. Однако немцы, любезно извинившись, настояли, что это невозможно, поскольку в их распоряжении было всего одно большое помещение столовой. Поэтому всем пришлось принимать пищу вместе, хотя русские и сидели отдельно от немцев.

Первое заседание состоялось в четыре часа пополудни. На нем к присутствующим с кратким приветственным словом обратился принц Леопольд. После него выступал Йоффе с привычной речью о преимуществах демократического мира, но генерал Гофман в ответ заметил, что такими вопросами должны заниматься политики. Со своей стороны, генерал подчеркнул, что в ответ на призыв русской делегации он готов передать предложение о перемирии всей Антанте, но мало надеется, что из этого что-то получится, так как его правительство уже трижды выдвигало предложение о заключении мира и трижды не получало на него ответа.

Вечером 3 декабря русские технические эксперты подробно обрисовали предложение русской стороны о заключении перемирия на шесть месяцев. При этом одним из условий было, что в этот период противник не должен перебрасывать ни одной военной части и вооружения на другие фронты. Кроме того, он должен был вывести свои войска с островов Рижского залива. Йоффе принял все предложения своих военных советников, за исключением пункта 1, согласно которому дата начала перемирия определялась днем, когда соглашение подпишут все державы Антанты. Этот пункт он, конечно, изменил.

Второй раз представители сторон встретились в 9.30 утра 4-го. Здесь русские представили свои условия мира, которые просто повергли в ступор благородных гуннов!

Немцы категорически отказались принимать условия, которые, по их словам, могли быть выдвинуты только проигравшей стороне. Потом они огласили свои условия.

Вечером 4 декабря Йоффе по прямой связи общался с Троцким. Он получил указания ни под каким видом не уступать от требований об освобождении островов, а также о прекращении переброски войск на другие фронты.

Эвакуация немцев с островов была необходима с точки зрения безопасности Петрограда во время перемирия. Переброску войск в случае, если немецкая сторона согласится с этим пунктом, предполагалось контролировать специальными миссиями, которые начали бы работать на определенных участках в немецком тылу.

На совещании в полдень 5 декабря Йоффе зачитал декларацию, в которой сообщалось, что русская сторона приняла решение прервать переговоры и вернуться для консультаций со своим правительством. Представители противника были явно раздражены, но их лица просветлели, когда стороны договорились о временном прекращении огня сроком до 17 декабря. Было оговорено, что в этот период переброске подлежат только те соединения численностью свыше одной дивизии, решение о переводе которых было принято до 5 декабря. Йоффе мыслил наладить пропаганду среди немецких солдат. Он потратил полчаса на то, чтобы убедить немцев разрешить братания на время перемирия, но безрезультатно. Он просил разрешения на то, чтобы в Германии был открыт доступ русской литературе, посвященной борьбе за мир. В ответ Гофман посоветовал лучше отправлять такую литературу в Англию и во Францию, так как в Германии полно своих материалов на эту тему. Йоффе ответил, что он так и намерен поступить.

Станиславского поразило то, что «политики вели себя довольно пристойно». По общему мнению русских специалистов при делегации, большевики действительно хотят всеобщего мира и немцы тоже стремятся к этому. По моему же мнению, немцам просто нужен сепаратный мир, чтобы они смогли получить возможность перебросить войска на запад. И теперь они легко могут совершать такие переброски, даже с учетом условий перемирия. Для этого им достаточно просто систематически «сдаивать» свои дивизии с русского фронта.

Большинство из делегатов вели себя достойно, только крестьянин напился допьяна, после чего ему захотелось поспорить. Солдат попытался вести пропаганду, но получил отпор. Он попробовал вразумить немецкого солдата: «Мы же выгнали нашего Николая. Почему же вы не сделаете то же самое со своим Вильгельмом?» Немец ответил: «Почему я должен выдергивать у себя зуб, если год назад зубы разболелись у вас?»

Мне очень жаль Станиславского. Он честный человек и очень остро переживает свое положение.

Неожиданно вечером 10 декабря русская делегация снова выехала из Петрограда в Брест. Станиславский, с которым мы посидели вместе за несколько часов до этого, ничего не знал об отъезде, а Потапов, которого прочат на пост начальника Генерального штаба, заявил, что ничего не знал об отъезде делегации до полудня 11 декабря. Альтфатер уехал, и вместе с ним отбыл и Скалон.

Делегация не стала дожидаться прибытия офицеров с Румынского и Юго-Западного фронтов. В любой день можно ожидать известий о том, что достигнуто общее прекращение огня.

К чему эта неприличная спешка? Похоже на то, что большевики собираются сыграть роль Кромвеля на Учредительном собрании, и в качестве своего политического капитала они могут назвать заключение перемирия как долгожданный шаг к миру. Это видно и из их воззвания от 11 декабря, в котором было дано указание на арест лидеров партии кадетов. Они знают, что кадеты вместе с правым крылом социалистов-революционеров будут составлять большинство на Учредительном собрании. Обращение заканчивается словами: «Долой буржуазию! На Учредительном собрании не должно быть места врагам народа, помещикам и капиталистам. Страну спасет только Учредительное собрание, состоящее из представителей трудящихся и эксплуатируемых классов. Да здравствует революция! Да здравствуют Советы! Да здравствует мир!»

И это называется демократией!

Через несколько часов после того, как делегация приехала в Брест, генерал Скалон застрелился. Согласно опубликованному отчету секретаря делегации, русские представители еще не успели встретиться с немцами и обсуждали вопросы между собой, когда Скалон вышел из помещения, чтобы свериться с картой. Это было в 15.30. А примерно через час, в 16.20 в помещение вбежал немецкий офицер, приданный делегации, с вестью, что генерал застрелился.

Вчера виделся с госпожой Энкель. 20-го она присутствовала на похоронах своего кузена Скалона. Она рассказала, что родственники покойного были раздосадованы тем, что прибыли два огромных креста, один от генерала Гофмана, а второй от «немецкой делегации на мирных переговорах». И еще потому, что русская делегация прислала венок с надписью: «Генералу Скалону, участнику мирных переговоров». Как она говорит, последнее было особенно оскорбительным, так как генерал предпочел умереть, но не участвовать в акте предательства.

В субботу 15 декабря был подписан акт о прекращении огня начиная с полудня 17 декабря до 14 января 1918 г. Газета «Известия» писала о той встрече как об «историческом событии»:

«Ровно в 18.00 делегации Центральных держав и России приблизились к столу, на котором секретари обеих делегаций разложили документы с условиями соглашения на русском и немецком языках.

Гофман и Йоффе по очереди вслух зачитали соглашение по-немецки и по-русски и попросили своих помощников подписать его.

В 18.45 соглашение подписали все члены делегаций.

После этого глава немецкой делегации заявил: „Теперь мы больше не враги. Мы друзья".

Йоффе добавил в ответ: „Русская демократия всегда была другом другим демократиям во всем мире".

После подписания соглашения в немецком штабе в честь русской мирной делегации был дан торжественный банкет».

Легко представить себе эту сцену. Упертый немец, который пытается быть гибким и смягчить вещи, сделать их более приятными для своих странных гостей, а революционеры изрыгают из своих ртов неизбежные банальности!

На время перемирия подписавшие соглашение стороны обязались не перебрасывать на фронте между Балтийским и Черным морями с целью наступления ни одной военной части, за исключением тех, чья переброска уже началась. Было достигнуто соглашение, что на участке каждой русской дивизии будет обозначено белыми флагами по три пункта, на которых солдаты смогут обмениваться газетами и вести торговлю.

Был введен принцип выборов офицеров, а те, которые не будут избраны, продолжат службу в звании рядовых. В прессе дали описание церемонии увольнения офицеров гвардейского Петроградского полка:

«19 декабря собравшиеся офицеры были проинформированы о результатах выборов. Всем тем, кто не был избран, объявили, что отныне они будут получать жалованье и паек рядового солдата.

Услышав об этом, офицеры в последний раз проследовали в офицерское собрание. Почти все они имели боевые награды, а старший из них в звании полковника имел орден Святого Георгия.

После короткой беседы полковник со слезами на глазах вынул свою саблю, украшенную лентой Святого Георгия, и срезал погоны с себя и со своих товарищей.

Многие плакали.

Когда эмоции немного улеглись, офицеры собрались вместе и решили, что будут искать какой-нибудь физической работы, чтобы спасти семьи от голода.

После переговоров с администрацией железной дороги им удалось получить работу носильщиков на Николаевском вокзале.

22 декабря 35 офицеров гвардейского Петроградского полка приступили к новой работе».

В Киеве последний начальник штаба при генерале Духонине генерал Дитерихс, которому удалось бежать, когда Духонин был убит, в течение нескольких недель зарабатывал на жизнь, разгружая баржи.

Молодым и здоровым еще повезло, что у них осталось достаточно сил для того, чтобы заниматься физической работой. Бедный старый генерал ван дер Флит, в прошлом командующий Петроградским военным округом, отдавший службе стране 54 года, получил уведомление, что ему отказано в пенсии. Его жена стала подыскивать комнату для жилья, так как они не могли больше позволить себе содержать свою квартиру. Но более всего они страдали от неблагодарности собственной страны, а не от бедственного материального положения, в котором оказались.

За пять дней до нашего отъезда из Петрограда ко мне в кабинет в посольстве приходила за советом большая делегация жен офицеров. Как жаловались женщины, их денежные пособия «как раз накануне праздников» были сокращены с 70 рублей до 35, а иногда и до 15. Это произошло, конечно, оттого, что их мужей разжаловали из офицерских званий. Многие женщины горько плакали.

Естественно, на офицерские должности попадали типы, которые сочетали ораторское мастерство с услужливостью. Солдаты творили все, что хотели. В некоторых казармах по вечерам устраивали танцы. Другие считали для себя более выгодным по ночам заниматься грабежами, и после наступления темноты извозчики отказывались везти седоков мимо казарм. Многие специализировались на грабежах винных погребов. Однажды охрана Зимнего дворца проникла в царские винные подвалы и перепилась. Оргия длилась несколько дней, солдаты сменяли друг друга, вступали в перестрелку, проводились аресты, но все это только для того, чтобы пьяных сменила очередная заступившая в караул смена. Наконец в этой части города установился мир после того, как по счастливой случайности подвалы оказались затоплены и несколько уставших воинов утонули.

Но такое средство могло помочь только в отдельных случаях. «Самая свободная в мире армия» обратила свое внимание на частные погреба, и теперь пьяная стрельба ежедневно доносилась то из одного района города, то из другого. Левая пресса писала, что грабежи в погребах были результатом действия буржуазной пропаганды, что, разумеется, было ерундой. Это просто был результат того, что исчез контроль за вооруженными солдатами, того, что их продолжали кормить, не требуя от них взамен никакой службы.

А что же происходило с армиями на фронте? В коммюнике от 28 декабря говорилось:

«Ставка. 28 декабря. Северный фронт. – Обстановка спокойная. Условия перемирия не нарушаются. Проводятся перевыборы офицеров. Братание в районе Ратнека. В Н… дивизии немцы пригласили наших солдат на рождественскую елку. В секторе, занятом Н. полком, комиссар и члены комитета отправились вручать литературу немцам. Западный фронт. – Обстановка спокойная. Происходят братания, идет торговля по бартеру.

Помощник комиссара ставки Туров».

Троцкий практически каждый день выступает в прессе с нападками на правительства союзников и призывает народы наших стран к восстанию. Он поносит и с присущим только ему мастерством исходит ядом, говоря о высоких идеалах нашей расы в Индии и во всем мире, а причина состоит в том, что лучшие наши мужчины каждый день погибают во Франции. Мы были бессильны и вынуждены спокойно отсиживаться под градом таких оскорблений, каких не выдержала бы даже Республика Гаити.

27 декабря «революционный трибунал» в составе трех неграмотных рабочих вынес приговор генералу Болдыреву, которого приговорили к трем годам тюремного заключения за то, что он, будучи командующим 5-й армией, отказался явиться на доклад к прапорщику Крыленко, когда тот прибыл в Двинск, чтобы начать мирные переговоры. Солдаты, служившие под началом генерала, который сам, кстати, является сыном крестьянина, добровольно дали показания в его пользу, и публика наградила генерала овациями.

В мирных переговорах наступила заминка. Газета «Правда» опубликовала такие статьи, как «Маски сорваны», а в «Новом времени» делают невинные глаза, будто впервые об этом слышат! Заминка произошла из-за того, как следует интерпретировать понятие «без аннексий». Немцы отказываются выводить свои войска из Польши и Курляндии, с части Латвии и Эстонии на том основании, что эти провинции объявили о своем намерении отделиться от России, объявить о независимости и войти в зону влияния Германии.

Теперь Троцкий произносит воинственные речи и говорит о добровольческой армии!

Вопрос в том, как такой человек, как Троцкий, мог ожидать чего-то другого? А если он ожидал этого, почему он позволил уничтожить русскую армию?

1-й вариант ответа: потому что он глупец-идеалист. Маловероятно!

2-й вариант ответа (так считает Джадсон): он не смог предотвратить развал армии и был вынужден плыть по течению.

3-й вариант ответа (так считают русские офицеры): он все предвидел заранее, но всегда действовал просто как германский агент.

4-й вариант ответа: он интернационалист, и ему нет никакого дела до России. Я думаю, что именно эта версия является верной. Но все равно, и тогда было бы негодной политикой делать Россию бессильной перед империалистами Центральных держав. Возможно, он и его разбойники позволили себе быть обманутыми, поверив в неминуемость революции в Германии, а также во всех странах союза Антанта.

Утром 7 января мы выехали из Петрограда. В нашу группу входили посол, леди Георгина и мисс Мерил Бьюкенен, адмирал Стенли, коммандер Спенсер-Купер и казначей Коллис, майоры Скейл, Нельсон и, наконец, я. Народный комиссариат иностранных дел отказался зарезервировать за нами билеты, но с помощью двух бутылок бренди оказалось гораздо легче общаться с чиновниками на местах, и нам выделили комфортабельный вагон. Большинство из представителей союзников и представители британской колонии приехали на вокзал попрощаться с послом, который, как настоящий английский джентльмен, с редким мужеством, энергией и целеустремленностью сражался в этой битве до конца. Из русских приходила только госпожа Б., но нет сомнений, что многие пожелали бы прийти, если бы осмелились, потому что не было в истории Англии посла, который любил бы Россию больше и работал бы усерднее в ее интересах.