Как было сказано ранее, отуречивание Малой Азии, пусть даже неполное, часто становилось источником удивления. По ходу своей истории многие страны меняли свой этнический состав, и в каждом случае нам надо просто попытаться понять, как это происходило, до какой степени и в какой пропорции.

Очевидно, что невозможно привести численность переселившихся в Малую Азию туркмен. В целом трудно поверить, чтобы передвижение людей в тот период могло затрагивать больше, чем несколько тысяч человек единовременно. Самое большее их было две или три сотни тысяч, хотя письменные источники говорят о неимоверных количествах (нужно помнить, что части регулярных армий, участвовавшие в битвах, насчитывали самое большее несколько тысяч человек). Однако в игру вступают самые различные факторы, которые как вообще, так и в Малой Азии в частности увеличивают если не сам масштаб вовлеченных в эти передвижения масс, то как минимум их воздействие. С одной стороны, как было отмечено, во времена тюркского проникновения Малая Азия в целом, за исключением некоторых регионов, была мало населенной, а набеги, резни и захват в рабство в процессе завоевания еще сильнее уменьшили численность населения. Во вторую очередь, составляющие этого населения были настолько разобщены, что даже, несмотря на то что их общая численность, очевидно, сильно превышала количество иммигрантов, различия между ними были уже менее очевидны. В любом случае диспропорция будет меньше, если сравнивать иммигрантов как целое с каждой из этих составляющих в отдельности или если силы вторжения с одной стороны противопоставить силам сопротивления с другой. Так или иначе, только одни турки или часть из них оказались присутствующими во всех частях Малой Азии, тогда как греки, армяне и другие жили компактно в определенных регионах. В-третьих, огромное большинство туркменов, которые, уйдя из Центральной Азии, оседали в Азербайджане и в Малой Азии, в конечном счете в большинстве своем оказались именно в последней. Там они нашли условия жизни, достаточно близкие к привычным, что существенно снижало необходимость адаптации, подобных которым не могли найти ни в арабских странах, ни в Центральном или Южном Иране. Наконец, и, возможно, это самое важное, как уже было сказано, нельзя считать этническое воздействие этого вторжения чем-то одномоментным и неизменным. Важную роль играла не только численность иммигрантов, но и экономическое и социальное положение, которое они занимали, а также то, как складывались отношения между народами, в особенности что касается браков и рождения детей. Обращение в рабство или даже просто упадок духа могли снизить плодовитость коренного населения, тогда как появление новых более широких возможностей для групп, которые стремились обрести богатство и власть в пересчете на количество детей, могло, напротив, повысить рождаемость. Более того, очевидно, что путем похищения, а чаще если главы местных семей надеялись, что взамен завоеватели оставят их в покое, многие местные молодые женщины должны были по праву или насильно оказаться в постелях победителей. Как следствие, их дети воспитывались как турки, и это потомство давало туркам преимущество за счет местного сообщества. Конечно, мы не можем привести цифры или точно определить эти процессы, и, возможно, в каких-то определенных случаях они могли отличаться или даже ставиться под вопрос. Однако базовые идеи и общая ориентация их эволюции представляются нам достаточно вероятными. Естественно, подобного рода смешение народов приводило к частичному изменению тюркского типа, но это не мешало тому, что дети считали себя и воспринимались другими как турки. В определенных случаях превосходство расы завоевателей может подвергаться опасности благодаря их монополии на участие в военных действиях, что неизбежно приводит к потерям. До некоторой степени это могло позже произойти с монголами, так же как произошло с вандалами в Северной Африке. Но в Малой Азии войны, похоже, никогда не были настолько продолжительными и не приводили к таким потерям, чтобы турки страдали от подобных последствий, разве что они были локальными и временными, и баланс быстро восстанавливался за счет других факторов.

Анатолия в XII веке

Так или иначе, верно одно: если мусульманские авторы продолжали употреблять название Рум/Рим (с политической точки зрения больше не соответствовавшее своему значению) по отношению к Малой Азии, а позже к государству, созданному там Сельджукидами, то западные авторы, со своей стороны, начиная, по меньшей мере, с крестового похода Барбароссы, говоря об этой стране, употребляли название Туркия/Турция – слово, которое они не применяли ни к одной другой территории, находившейся под владычеством тюрков. Таким образом, ясно, что, как бы ни оценивался тюркский характер Малой Азии и какие бы ошибки ни делались в определении границ Туркии, этот турецкий аспект воспринимался современниками как особая идентичность, присущая ей в целом. В действительности, как будет показано в другом контексте, в домонгольский период этот турецкий аспект не проявлял себя по-настоящему среди всего туркменско-мусульманского населения Малой Азии. Однако это не значит, что можно отбросить общее впечатление, создававшееся у иностранцев только на том основании, что те, кто находился внутри, более живо воспринимали различия между отдельными составляющими собственного народа, чем их общность в сравнении с другими.

С учетом сказанного необходимо теперь заняться рассмотрением некоторых наиболее существенных деталей и попытаться более точно идентифицировать черты феномена под названием «отуречивание».

Первым делом, с географической точки зрения, вероятно, что не везде отуречивание происходило с одинаковой интенсивностью. Как видно из летописей, которые в основном повествуют об инцидентах на границах, существенное отуречивание имело место повсюду вдоль границ турецких владений с греками на севере и западе и с армянами на юге и востоке (грузин, со своей стороны, сильнее беспокоила более открытая граница с Азербайджаном, чем труднопроходимые горы, отделявшие их от Малой Азии). Не вызывает сомнений, что имеется целый ряд эпизодов, напоминающих тем, кто не уверен, что турецкие поселения существовали и во внутренних районах. Тем не менее факт остается фактом, что истинно турецкий элемент в основном группировался на границах, возможно, спонтанно, а в каких-то конкретных случаях, возможно, благодаря организованному движению населения. Иногда случается, что названия мест, приводимые византийскими авторами в турецком варианте, предполагает, что там не осталось никого из тех, кто помнил его исконный вариант.

Различия, которые описаны здесь, сразу же показывают, что проблема являлась, по меньшей мере, столь же социальной, сколь и этнической. Когда западные авторы говорят о Турции, они определенно имеют в виду, помимо всего прочего, открытые территории, занятые туркменами, с которым им приходилось сталкиваться в битвах и под которыми – если правильно обобщать этот термин – они понимали кочевое арабское население, иногда называемое бедуинами. В городах дело обстояло иначе, о чем мы вкратце поговорим.

Отуречивание открытых территорий обеспечивали главным образом туркмены. Помимо них там имелось коренное сельское население, и обычно оно составляло значительное большинство, хотя процент, естественно, был разным в зависимости от региона. Не все местные жители бежали или были перебиты, многие, кто добровольно, кто по принуждению, оставались жить в Каппадокии, Армении, по границам Анатолийского нагорья и в других местах. В западных приграничных зонах византийцы часто, одержав победу, отводили их, создавая своего рода необитаемые районы (и таким образом повышая значимость туркменов), но иногда сельджуки тоже уводили их с собой и переселяли при условии, что этим людям была гарантирована стабильность. Главный и самый сложный вопрос – это понять, как эти туркмены вписываются в сельджукский период. Были ли они исключительно кочевниками, или дело уже обстояло иначе? Как было отмечено, для современных турецких ученых этот вопрос имеет решающее значение, возможно чрезмерное, тем более что даже в Центральной Азии существовали модификации кочевничества (хотя вероятно, что среди эмигрантов оттуда оседлых было меньше, чем остальных). Более того, среди кочевников необходимо различать тех, кто совершает длинные переходы с верблюдами, которых в Малой Азии было не так много, и сезонных мигрантов со стадами овец, часто связанных с определенными деревнями в зависимости от времени года, которые наверняка были более многочисленны. Были ли там оседлые группы, которые стали обрабатывать землю? Путешественники описывают турков исключительно как пастухов-кочевников, но, несомненно, они просто применяют это название только к тем, кто оставался кочевниками, не включая тех, кто перестал ими быть. По той же причине могут оказаться субъективными выводы, сделанные на основании описаний всевозможных сражений, которые создают впечатление о турках как о населении, постоянно готовом тронуться в путь. В любом случае мы знаем, что среди туркменов были лесничие и резчики по дереву, занятия которых являлись если не сельским хозяйством, то не одним лишь скотоводством. То же самое относилось и ко многим туркменам в городах Тавра, до сих пор покрытых обширными лесами, и, возможно, к тем, кого назвали Agach-eris (агациры), с которыми мы вскоре встретимся снова. Чистое кочевничество было редкостью, и почти везде существовал симбиоз кочевого скотоводства и оседлого земледелия. Действительно, последним в основном занимались коренные жители, но нельзя исключить, что в отдельных районах среди них уже было много турков.

Записи о вакуфе и другие документы XIII века, которыми мы располагаем, и еще более многочисленные источники, относящиеся к XIV веку (до сих пор слишком мало из них опубликовано), могли бы пролить свет на этническое смешение этих людей, и в отдельных удачных случаях благодаря им было бы возможно проследить хронологически процесс исламизации и отуречивания. Необходимо только быть осторожным и делать различия между регионами. В частности, заметим, что в большинстве случаев в соседствовавших с городами деревнях и земельных участках, чьи владельцы или пользователи были кочевниками, процесс исламизации, вероятно, проходил быстрее, чем в отдаленных сельских районах. С учетом сказанного следует заметить, что в связи с собственностью, полученной в качестве вакуфа в окрестностях Коньи в 598 (1201) году, Алтун-Аба упоминает большое количество «неверных». Однако деревни и владения, на которые он ссылается, носят смешанные названия, и выводы, сделанные на их основании, будут весьма неточными, поскольку в деревне с исконным названием могли обитать турки как остававшиеся там, так и переселенные, а название могло быть просто именем владельца или одной из национальных групп. Тем не менее взятая в целом такая комбинация существенна. Похожее впечатление создается при прочтении записей о вакуфе, сделанных в середине века Каратаем к югу от Кайсери. Более определенные сведения предоставлялись в тех случаях, когда упоминалась не деревня или целое владение, а индивидуальный участок земли. Тогда в целом, а в случае городов всегда, оказывается, что наряду с мусульманами среди жертвователей были и христиане. Тем не менее нет причин сомневаться в правильности впечатлений путешественников в отношении того, что на открытых территориях подавляющее большинство настоящих крестьян составляли христиане. О них мы еще поговорим.

Как было сказано, в упомянутых выше смешанных союзах турецкий элемент, как правило, не утрачивал своих тюркских черт. Было бы интересно узнать, как далеко могло зайти в отдельных случаях настоящее смешение народов. Возможно, что такое случилось с некоторыми курдами и гермиянами, о которых будет сказано позже. Возможно, другие подобные случаи происходили в горах Тавра с булгарами и даже с поселениями мардаитов, обнаруженными турками, которые едва ли могли исчезнуть полностью. В данном случае мы тоже можем только задать вопрос. Следует лишь заметить, что литература, созданная для прославления династий туркменов, далека от того, чтобы показать какие-либо военные действия в отношении другого сельского мусульманского населения, а что касается курдов, то похоже, что для них было обычным делом служить в качестве солдат под началом туркменов. В целом во всех случаях межнационального смешения турки получали определенное преимущество. Нет никаких данных, и сам факт туркменского доминирования это подтверждает, указывающих на поглощение турков какими-либо группами коренного населения. Но могли существовать какие-то группы, где в процессе постепенного отуречивания доминирующее влияние, даже среди мужчин, оставалось за представителями коренного населения. А в городах существовали икдиши, о которых мы еще поговорим.

Мы сможем глубже проникнуть в историю туркменов «Рума», если более точно узнаем, с одной стороны, смысл названий отдельных групп туркменов, а с другой стороны, систему землевладения в Малой Азии при Сельджукидах. Второй вопрос нужно пока отложить. Первый заставляет задаться вопросом о племенной организации и идентификации групп, и это тот момент, где с методологической точки зрения принципиально важно подвергнуть сомнению сведения Языджиоглу. Этот автор, делая в XV веке свою адаптацию «Сельджукнаме» Ибн Биби, внес в нее названия племен, которые в атмосфере общественного мнения туркменских структур того времени считались особенно важными и в которых они, очевидно, стремились находить своих предков периода формирования турецкой Малой Азии. Однако ни одно из этих названий не присутствует у Ибн Биби, и, следовательно, невозможно поверить в то, что во времена Ибн Биби они имели такую же важность, как при Языджиоглу. При таких обстоятельствах совершенно невозможно обойтись без того, чтобы ограничить себя источниками, совпадающими по времени с названными племенами или как минимум достаточно приближенными к ним.

В связи с вопросом о туркменской миграции, сопровождавшей формирование империи Великих Сельджуков, уже были сделаны замечания по поводу сложности отслеживания путей различных племен, несмотря на то что их существование в тот период достаточно полно подтверждено. В случае Малой Азии вопрос усложняется тем, что, если названия племен уникальны (а в XIII веке они появляются только в надгробных надписях на захоронениях частных лиц), то со времени начала проникновения в середине XII века сохранилось достаточно много упоминаний о группе людей, орфография названия которой недостаточно ясна: (y)a(r)uki, (y)a(v)uki или как-то еще. В любом случае убедительная интерпретация этого слова до сих пор не была предложена. Мусульманские авторы с начала XI века часто используют в отношении турков, обитавших на границах, название uch, что означает буквально «жители приграничья» и, таким образом, просто эквивалентно византийскому «акриты» или имеющему этимологически другое значение арабскому «гази». Однако трудно понять, с помощью каких лингвистических модификаций слово uch могло превратиться в (y)a(r)uk. Были сделаны попытки связать этих людей либо с последователями Ябгу (см. выше), что выглядит довольно анахронично, либо с wai – племенем, обитавшим в XII–XIII веках в Азербайджане, либо с navaki (метатели дротиков, на персидском navak) – группой людей, существование которых подтверждено, хотя и не среди сельджуков, и, наконец, с йуруками (yuruks) – племенем туркмен-кочевников из Малой Азии, которое сохранилось до наших дней, однако без подтверждения их существования до Османов. Последняя гипотеза, привлекательная с исторической точки зрения, но слабая лингвистически, на поверку оказывается такой же неадекватной, как и все остальные. Проблема остается нерешенной. Единственное, что практически точно, – что это не название племени. Последнее означает, что, как и все нашествие турок-сельджуков, проникновение в Малую Азию было предпринято не большими племенными сообществами, а партиями, смешанными по своему племенному составу. Более того, не существует доказательств, что племенной дух среди турок был настолько же сильным, как среди арабов.

Единственное название, также появляющееся в древних текстах, несомненно, в качестве группового названия, – это Agach-eris (буквально «люди из деревьев»), которое ненамного более понятно, чем предыдущее. Это не традиционное огузское название племени и не древнее название людей с Руси, как полагали одно время из-за случайного фонетического сходства (хотя нет подтверждений тому, что эти люди были исключительно турками). Они упоминаются только в XIII веке, и по большей части в Центральном и Восточном Тавре до самой Малатьи, и описаны как непокорные люди, с которыми приходилось бороться властям. Вероятно, это те же самые люди, которые перешли границу вслед за монгольским нашествием и которые потом были отмечены на севере районов Антиохии и Алеппо как «туркоманы [туркмены] из Сирии», не говоря уже об их частичном рассеивании в более поздние периоды. В Сирии современники описывают их как «примитивных людей, не имевших ни городов, ни крепостей, которые постоянно обитали в войлочных палатках, имели в изобилии домашний скот, в том числе овец, коз и даже быков и коров, жили как пастухи и не занимались оплачиваемой работой…» (Гийом Тирский).

Среди топонимов современной Малой Азии действительно встречается много названий местностей и деревень, которые связаны с названиями большинства старых огузских племен. С исторической точки зрения важно различать разные периоды и понимать, что домонгольскими можно считать лишь те редкие топонимы, которые фигурируют в записях, сделанных до середины XIII века. Монголы, которые либо оттеснили туркменов вглубь, либо отбросили их в сторону, принесли с собой новую волну названий и до определенной степени перераспределили те, которые уже существовали, и вновь прибывшие уже не могли этнически и социально в точности соответствовать более ранним обитателям тех же мест. Без допущения того, что группы, существование которых подтверждается более поздней номенклатурой, могли не существовать ранее, благоразумнее воздержаться от утверждения, что они действительно существовали. Определяя дату появления топонима там, где это возможно, можно предположить, что эта дата совпадает с началом оседлого образа жизни группы людей, чье имя было сохранено таким способом. Возможно также обратное, тот факт, что топоним соответствует названию племенной группы, известной в определенный период времени, если это подтверждено еще какими-то источниками, оправдывает гипотезу о времени возникновения этого селения и начала оседлого периода жизни людей, которые там поселились. Период начала оседлой жизни может сильно различаться для разных регионов и разных категорий туркменов. Среди названий, которые можно отметить, есть те, что соответствуют названиям племен, упоминаемых во время миграции сельджуков в целом, либо прямо указывающие на какие-то группы или косвенно обозначающие отдельных людей. Но этого не достаточно, чтобы доказать, что их появление или начало оседлой жизни в Малой Азии произошло до монгольского нашествия.

Официально турки Малой Азии были мусульманами, тогда как местные жители нет. Однако нельзя считать, что отуречивание и исламизация – это абсолютно одно и то же. В период завоеваний или позднее, чтобы спасти свои земли, сделать карьеру, заключить выгодный брак или в силу иных причин, некоторые представители армянской и грузинской знати, а потом и некоторые греки обращались в ислам. В конечном итоге это должно было привести к культурному и полуэтническому отуречиванию их потомков, но это не обязательно означало реальное отуречивание их самих и даже не подразумевало знания турецкого языка в большей степени, чем они знали арабский или персидский. Рабы, которых приводили после набегов на границах (поначалу после вторжения в другие земли), по большей части вскоре освобождались. Они представляли собой более исламизированную составляющую (лиц из этой категории часто можно распознать по имени их отцов, которых называли просто Абд Алла – отец Пророка). Были еще иммигранты из Ирана, о которых будет сказано позже, под чьим все возрастающим влиянием новообращенные мусульмане должны были окончательно принять ислам как минимум в его турецком (суннитском) варианте. Пока нам достаточно этого упоминания о вопросах, являющихся предметом этнологического изучения. Позже при рассмотрении культурного и социального аспектов мы снова к ним вернемся.

Все, что сейчас было сказано, применимо главным образом к открытой территории. Однако Малая Азия прежде была и спустя определенное время под владычеством турок снова стала страной городов или той страной, где города играли главную роль. Естественно, сначала разорение сельской местности, ставившее под угрозу снабжение городов и разрушавшее жизнь землевладельцев, а затем оккупация этих городов привели к эмиграции, в особенности тех, кто имел для этого средства. Вожди туркменов не селились в городах, которые они считали гнездилищами неверных, и, как следствие, не любили горожан. Эта ситуация продолжала тянуться и повторяться в течение долгого времени, в особенности в пограничных районах, где сдача укрепленных городских поселений обычно происходила, когда сельская местность была полностью опустошена. Однако в районах с по-настоящему устойчивой оккупацией это продолжалось недолго.

Как известно, на Востоке в целом вожди кочевников с большей готовностью селились не в сельской местности (даже если их последователи были склонны скорее стать крестьянами), а в городах, которые покидали лишь для редких походов в пустыню или степь. Так что независимо от того, были главы туркменских племен кочевниками или нет, они вскоре обосновались в городах. По своей собственной прежней жизни сельджуки были знакомы с городской жизнью. Не стоит забывать, что Сулейман позаботился о том, чтобы в одном из первых городов, которые он собирался завоевать, имелся свой собственный кадий. Более того, как было сказано, в тех случаях, когда турки не спешили селиться в городе, византийцы сами селили их там. Несмотря на то что Данишмендиды были более близки к туркменам, их поведение, похоже, отличалось не слишком сильно. На меньшей по площади территории они восстановили городские укрепления и с готовностью селились там сами и сажали там правителей или наместников провинций с их гарнизонами. По мере создания государств, каким бы ни было в них соотношение византийского и исламско-иранского влияния, город (если не считать некоторых региональных исключений) был, как во всех мусульманских странах, политическим, экономическим и культурным центром одновременно. Это правда, что в Малой Азии не было городов, даже отдаленно сравнимых с Константинополем и Каиром того времени или даже с Багдадом и Дамаском, и, вероятно, ни один из городов нельзя было поставить на одну доску с четырьмя-пятью огромными столичными городами Ирана. Но в Малой Азии было достаточно большое число городских поселений и несколько городов, которые могут считаться крупными и по-настоящему урбанизированными центрами.

На данном этапе нас интересует население этих городов. Действительно, вначале обычное городское население наряду с турецким гарнизоном, включавшим и рабов, и свободных людей, состояло из коренных жителей, оставшихся там или привезенных туда, и соотношения между ними могли варьироваться. Однако постепенно к ним добавлялись люди смешанной национальности, икдиши (ikdish), роль которых мы изучим позже. Затем был привнесен иранский элемент в основном из северо-западной части Ирана, и, как мы уже говорили, хорасанцы, которые в XIII веке стали играть важную роль, возможно, за счет численности, и совершенно определенно – с социальной точки зрения. Это верно, что в Малую Азию перебрались некоторые представители гражданской и религиозной аристократии Ирана, изгнанные оттуда хорезмийцами и монголами до того, как последние стали посылать их в качестве своих представителей, однако были и более простые религиозные деятели, чиновники, купцы и ремесленники. Таким образом, очевидно, что население городов отличалось от того, которое населяло открытые территории. Без сомнения, туркменский элемент играл важную роль, но он не был чем-то исключительным. В организации нового порядка и во всех его аспектах иммигранты имели существенное влияние, в том числе и на самих турок. К этому вопросу мы еще вернемся в связи с культурной жизнью, но в данном контексте следует также заметить, что эти иранцы практиковали иранизацию в том смысле, что оказывали на турок антитюркское влияние. К концу XIII века житель Коньи, который написал «Сельджукнаме» и который, если судить по некоторым его выражениям, хотя и писал на персидском языке, определенно был турком, использовал слово «тюрк» только по отношению к туркменам, вкладывая в него некоторую долю презрения, тогда как жителей городов он называл просто «мусульмане». Даже если этот язык и не являлся языком всех его современников, это весьма симптоматично. В то время как в Египте в этот же период времени мамлюки, противопоставляя себя местному населению, считали и называли себя тюрками, в Малой Азии в противовес туркменам даже простые горожане тюркского происхождения, сами того не сознавая, думали о себе как о «мусульманах» и выражали это так же часто на персидском, как и на тюркском. Завершающий, хотя и не окончательный этап отуречивания происходил во времена монгольского нашествия и после него.

Не менее очевидно, что Малая Азия, даже в ее турецком варианте, воспринималась иностранцами, в особенности иностранными мусульманами, как совершенно отдельная страна – Турция, фактически чуждая остальному арабскому миру. В XII веке там почти не бывали никакие путешественники, а посланник Нур ад-Дина аль-Балхи по возвращении рассказывал о стране, которую ему довелось повидать, примерно так, как говорил бы современный путешественник, совершивший экспедицию в сердце самой захолустной части Азии или Африки. Стоит обратить внимание на впечатления, сложившиеся у посла халифа Ибн аль-Джаузи во время его путешествий в Малую Азию уже в XIII веке. Одежда, естественно, отличалась от арабской, а в сельской местности от иранской. Но больше всего и мусульман и европейцев поражали турецкие женщины: свобода, которой они пользовались (туркменки как минимум не закрывали лицо), и их выносливость (Рикольдо да Монтекроче, миссионер и путешественник, утверждал, что они рожали детей прямо во время движения каравана). Учитывая все сказанное о турецкой и мусульманской составляющей, совершенно очевидно, что в Малой Азии оставались и некоторые «местные» жители, общая численность которых, вероятно, значительно превышала численность турков. Виллем (Гийом) Рубрук утверждает, что в XIII веке эта пропорция составляла десять к одному. Чтобы определить преемственность населения, недостаточно установить, что какая-то его часть сохранилась даже с прошлого века, поскольку различные обстоятельства способны побудить людей вернуться и начать заново обживать частично заброшенные зоны. Возможно, что именно это происходило во время монгольского владычества, и определенно так было в последние два века Османской империи. Тем не менее, пока не доказано обратное, существование определенной коренной группы в наши дни предположительно является доказательством ее существования на протяжении истории. Конечно, это не избавляет нас от необходимости искать древние источники, чтобы доказать это непосредственно и, что еще важнее, установить подробности относительно этого существования. В дальнейшем об этих «коренных» жителях еще будет сказано в связи с организацией межконфессиональных отношений, а также системы налогообложения и землевладения. Пока будет достаточно пары слов.

Западная Армения оставалась в основном армянской страной. В целом это верно для Эрзурума, хотя детальной информации недостаточно. Более определенным пока было положение в Эрзинджане, который, вероятно, даже в это время и, абсолютно точно, во времена монголов и в конце Средних веков играл более важную роль, чем Эрзурум, и, несмотря на имевшуюся там турецко-мусульманскую колонию, оставался крупным преимущественно армянским городом. Однако на юге Армении даже тогда отмечалось широкомасштабное проникновение курдского населения. Дальше на запад, как следует помнить, политика Византии привела к частичной арменизации Каппадокии. Турецкие завоевания заставили некоторых, но не всех армян Каппадокии перебраться в Киликию, где постепенно сформировалось армянское государство Малая Армения, и многие из них остались там, в особенности в Центральном Тавре и на его южных склонах на границе между Малой Азией и Сирией и Месопотамией. Трудно объяснить тот факт, что монофизиты сделали главной резиденцией своего патриарха монастырь Мар Бар-Саума, расположенный в горах к югу от Малатьи, если их крупные общины, существовавшие в Верхней Месопотамии, не располагались дальше ее в этом направлении. Что же касается греков, или эллинизированного населения, то оно обитало по всему побережью и гористой периферии Анатолии от Трапезунда и его окрестностей до Исаврии, включая территории страны Данишмендидов, провинций Кастамону и даже Анкары, верхние долины рек, впадающих в Мраморное или Эгейское море, и регион Антальи. Повторим, что они еще оставались в достаточном количестве в самом сердце Каппадокии, а также в сельскохозяйственных районах и городах самого Анатолийского нагорья.

Таким образом, заключение будет двояким и с очевидностью противоречивым. С одной стороны, ясно, что большинство населения составляли не турки и даже не мусульмане и оно не было единообразным. И все же не менее очевидно, что страна (Турция) находилась в стадии формирования, поскольку, как в русско-азиатской степи, и в отличие от других стран, политически подчиненных туркам, здесь турки селились, как в собственном доме, и их доминирующее присутствие повсюду в сравнении с коренными группами определяло характер самой Анатолии. Это «турецкое» качество, как мы видели, не было характерным для всех мусульман, и даже всех тюрков, но, в отличие от других мусульманских стран, Малую Азию характеризовала ориентация именно в этом направлении.