Возможно, именно западная часть Малой Азии могла стать тем местом, где турки-сельджуки за два века до османов достигли бы наивысшей точки своего развития, если бы не вмешательство внешнего фактора, которым стал 1-й Крестовый поход. Мы уже выяснили, в каком отношении их присутствие на этой территории объясняло или не объясняло этот крестовый поход. Для них самих ему суждено было иметь серьезные последствия, однако их нельзя переоценивать или неправильно интерпретировать. Народная традиция, нашедшая свое краткое отражение в более поздних рассказах о Сельджукидах, игнорирует крестовые походы, и, хотя их следы могут прослеживаться в отдельных эпизодах «Данишменднаме», они неразрывно сплетены с рассказами о войнах против всех возможных христиан в Малой Азии и создают вполне определенное впечатление, что крестовый поход не оставил о себе какого-либо особенно яркого воспоминания. Крестовые походы прошли через Малую Азию, но не задержались там, а турки этой страны были равнодушны к тому, что крестоносцы совершили в таких чужих для них землях, как Сирия и Палестина. Крестоносцы вызвали среди турков определенное смущение и убили их некоторое количество, но не больше, чем потеряли сами, и на большей части территории их прохождение не стало препятствием тому, чтобы турки, по-прежнему ведущие полукочевой образ жизни и привычные к постоянным войнам, сразу же после их ухода вернулись назад.

Если 1-й Крестовый поход никоим образом не стал поворотным моментом турецкой истории, то это связано с тем, что он оттеснил турок от побережья и ограничил территорией нагорья. Конечно, это происходило не так прямо. В число своих очевидных побед крестоносцы могли включить только захват Никеи (вместе с женой и детьми Кылыч-Арслана), которая была возвращена Алексею Комнину, и в меньшей степени победу при Дорилее, заставившую Кылыч-Арслана отойти к востоку. Плоды этих побед неспешно собрали после них византийцы. Крестовый поход заставил Алексея Комнина порвать с султаном, который до этого момента был скорее его союзником, и помешал последнему оказать помощь правителям, закрепившимся на побережье Эгейского моря, даже если бы он хотел это сделать. Как следствие, появилась возможность захватить пиратские укрепления потомков Чаки (в Смирне), некоего Тенгрибирмиша («подарка Господа») в Эфесе, вернуть себе долину Меандра, а на южном побережье, где турки, похоже, закрепились не так прочно, даже соединиться с Киликией и Сирией, где закрепились франки. Византийцы также удержали (или восстановили) контроль над северным побережьем до Трабзона (Трапезунда). В результате турки оказались отброшены на нагорье и в горы внутренней части Малой Азии, откуда по причине ее географических особенностей было трудно предпринять какую-либо атаку в сторону моря, за исключением запада. Тем не менее климат и растительность тех мест сильно напоминали условия жизни, с которыми турки-туркмены и их стада были знакомы по Центральной Азии и Северному Ирану. Как следствие, хотели они этого или нет, и даже не до конца осознавая это, турки перешли к континентальному образу жизни, скорее близкому к тому, что характерен для современной Турецкой республики, чем жизнь морской державы, какой была Османская империя.

Другой результат крестового похода лишь усилил значимость первого. Турки-сельджуки пришли в Малую Азию через Иран. Все свои знания об исламской цивилизации они получили из рук иранцев. В той мере, в которой они поддерживали отношения со своими соплеменниками, оставшимися позади, это были отношения с туркменами, жившими на северо-западе Ирана. Возможно, это иранское превосходство могло быть несколько ослаблено в связи с установлением связей с Сирией и Египтом по морю и с Сирией по земле, поскольку она находилась ближе, чем Иран. Но совершенно определенно тот факт, что крестоносцы на полвека обосновались в Сирии и даже на северо-западных границах Месопотамии и таким образом способствовали продвижению армянской колонизации дальше на юг, сильно затруднил создание таких связей. Таким образом, исламско-тюркское общество в Малой Азии формировалось практически в отрыве от арабского мира, и проявления последствий этого факта можно увидеть во множестве случаев.

Более того, на какое-то время крестовый поход затронул отношения между Сельджукидами и Данишмендидами. Данишменд согласился поддержать Кылыч-Арслана против крестоносцев. Но после того как они ушли, выяснилось, что причины их антагонизма никуда не делись, и в то время как султан оказался несколько ослаблен за счет своих потерь на западе и отрезан армянами и франками из Центрального Тавра от своих обычных связей с дорогой на Малатью, Данишменд со своей стороны ничего не потерял, и ничто не могло помешать ему, если бы он захотел, самому установить контроль над регионом независимо от желаний Кылыч-Арслана. В 1100–1101 годах это проявилось в том, что он захватил франка Боэмунда – правителя княжества Антиохии, приглашенного Габриэлем в помощь Малатье, а позже в тех ужасах, которые он обрушил на последнюю волну крестового похода в Каппадокии, где, по мнению крестоносцев, можно было пойти на риск ради освобождения Боэмунда и расширить область завоеваний. И в 1102 году он, вопреки сопротивлению Болдуина из Эдессы, взял Малатью.

В таких обстоятельствах соперничество между этими двумя силами стало очевидным, как и вытекающее из него желание Кылыч-Арслана восстановить с Алексеем Комнином добрые отношения, которые в какой-то момент оказались нарушены, но были необходимы ему для консолидации власти у себя дома и для сохранения своих восточных связей. Об этой ситуации свидетельствуют несколько упоминаний в текстах, самое известное из которых – это эпизод, связанный с Боэмундом. Более того, военные действия между Данишмендом и Кылыч-Арсланом имели место вблизи Мараша, то есть того региона, который, хотя и удерживался армянскими правителями, наследниками Филарета, временами прибегавшими к помощи франков, был необходим Сельджукиду, чтобы подобраться к Восточному Тавру и Малатье. После длительного и сложного торга Данишменд, который теперь был хозяином города, отпустил Боэмунда на свободу, скорее всего потому, что знал о его вражде с Алексеем Комнином. Со своей стороны Кылыч-Арслан и Алексей Комнин объединились против Боэмунда, которого считали своим общим и самым опасным врагом. Когда Боэмунд, вернувшись в Европу, в 1106 году собрал поход и атаковал Византию через Эпир, Кылыч-Арслан отправил Алексею Комнину подкрепление, которое сыграло определенную роль в его победе. Тем временем Данишменд умер, и последовавшие за этим временные трудности позволили Сельджукиду в свою очередь овладеть Малатьей (1104 г.).

Судя по всему, там он и остался. Благодаря его относительной близости у эмиров Мосула и Харрана (Верхняя Месопотамия), врагов султана Мухаммеда (ветвь Сельджукидов, правившая в Ираке и Иране), возникла идея попросить у него помощи против их господина. Возможно, Кылыч-Арслан со своей стороны тоже установил с ними отношения. В любом случае он не мог забыть ни восточные корни своей семьи, ни наследственную вражду между двумя ее ветвями, в которой суждено было пострадать ему самому. Он поспешил вмешаться, сумел взять Мосул и Маяфарикин, столицу Диярбакыра, и встретился лицом к лицу с армией Мухаммеда у Хабура, левого притока в среднем течении Евфрата. Тем не менее он был ослаблен тем, что отправил подкрепление Алексею Комнину, и, кроме того, число эмиров, недовольных его вторжением, было почти таким же, как число противников Мухаммеда. Битва закончилась катастрофой и для его армии, и для него самого. Кылыч-Арслан погиб в июне 1107 года.

Вслед за смертью Кылыч-Арслана произошли события, способные создать впечатление – мгновенное и необычное, – будто ситуация повторилась относительно другой стороны. Речь идет о вторжении восточных сельджуков в Анатолию. Необходимо немного задержаться на этих событиях, которые сами по себе не имеют большого значения, однако они бросают ретроспективный свет на положение дел в момент окончания царствования Кылыч-Арслана.

Безусловно, смерть Кылыч-Арслана выглядит тем событием, которое на практике привело к разделению владений Сельджукидов в Малой Азии. С одной стороны, там осталась жена Кылыч-Арслана (или одна из его жен), мать его малолетнего сына Тогрул-Арслана, которая во время месопотамского похода мужа находилась в Малатье. Чтобы сохранить власть, она последовательно выходила замуж за трех туркменских военачальников, чьи имена нам ни о чем не говорят и которым она присваивала титул атабека при юном принце. В конце концов в 1118 году она вышла замуж за Балака и дала ему тот же титул. Этот Балак, о котором известно довольно много, был одним из потомков вышеупомянутого Артука, в одно время поддерживавших, в другое противостоявших политике ирано-иракской ветви Сельджукидов и на тот момент пытавшихся урвать себе княжества (эмираты) в бассейне верхнего течения Тигра и на границах с бассейном Евфрата. Балак со своей стороны обосновался в Ханзите (расположен вблизи нынешнего Элязыга), в петле Евфрата к востоку от Малатьи, что давало ему возможность вмешиваться в дела Малатьи. Более того, она сочла необходимым улучшить отношения с султаном Мухаммедом, во-первых, путем поощрения набегов туркменов на франко-армян в среднем Тавре, в то время как Мухаммед посылал войска, чтобы выбить их с земель у Евфрата и из Сирии; во-вторых, выдав ему своего второго мужа на том основании – правдивом или нет, – что он плел интриги с врагом.

На западе, в районе Коньи (главной резиденции Кылыч-Арслана), наследником, поскольку его старший сын умер, считался его второй сын Шаханшах, к тому времени ставший взрослым. Но Шаханшах попал в плен в битве под Хабуром, а его двоюродный брат Хасан из Каппадокии, действовавший в качестве регента от его имени, был озабочен поддержанием хороших отношений с Мухаммедом и, похоже, не поднимал вопрос о Малатье. Возможно, как и везде, разделение наследства несовершеннолетнего, или выделение из него уделов, считалось нормальной практикой. Он добился освобождения Шаханшаха Мухаммедом, который, без сомнения, склонил своего пленника к признанию в каком-то виде своего сюзеренитета. За смертью Кылыч-Арслана последовало возобновление агрессии туркменов на византийских границах, то ли потому, что регент оказался не в состоянии их удерживать, то ли потому, что он считал политически предпочтительным предоставить им свободу действий, если, конечно, сам не поощрял их. Пока византийцам приходилось отбиваться от разрозненных банд в Лампе на юге Геллеспонта (Дарданелл), Смирне, Пергамоне и Кельбиане (это подразумевало, что провинции на Эгейском море оставались фактически доступными), Хасан из Каппадокии, который то ли был регентом, то ли нет, напал на Филадельфию. После возвращения Шаханшах по неизвестной нам причине предал смерти своего двоюродного брата. Однако он продолжил атаки в западном направлении, на Филадельфию и на Кельбиан, и войска, посланные султаном Мухаммедом, – другие части он отправил против франков – помогли ему. На этот раз газават туркменов совпал со «священной войной» султана, объединившей обычно враждовавших между собой франков из Сирии и византийцев. Однако для Мухаммеда это был эпизод, не имевший продолжения, последнее вторжение восточных войск в Анатолию. Парадоксально, что Алексей Комнин и Мухаммед, – оба враги франков, против которых Алексей дрался в Киликии и Сирии, – сами могли быть врагами. В 1110 году Алексей Комнин отправил к Мухаммеду посла, чтобы подтолкнуть его к войне с франками. В 1112 году в Малой Азии состоялись переговоры между представителями двух суверенов, которые, если оставить в стороне Шаханшаха, в конце концов заключили мир, условий которого мы не знаем и который, кстати сказать, несмотря на его очевидную значимость, не имел никаких практических последствий.

Таким образом, оба театра военных действий с очевидностью демонстрируют, что не усиление, а ослабление власти правителя побудило туркменов на границах к действиям по созданию государства сельджуков «Рума» (Румского или Иконийского султаната). К тому времени, когда это государство расширилось до Никеи, при аналогичных условиях, хотя и проигрывая ему в сравнении, на севере возникло государство Данишмендидов. Это государство, пожалуй, может считаться даже более туркменским, поскольку Данишменд был чисто туркменским лидером. Различия между ними не стоит преувеличивать, поскольку Кылыч-Арслан и его ближайшие потомки, какими бы ни были их взгляды, могли опираться только на туркменов. Более того, дух гази, характерный для всех туркменов, не обязательно означает ведение совместных действий или достижение какого-то единства, исключающего соперничество между различными группами. Однако, грубо говоря, вполне вероятно, что это династическое соперничество между Сельджукидами и Данишмендидами сопровождалось также противоречием между настроениями туркменов и организующими и контролирующими началами государственной власти и неизбежно вело к некоторому ослаблению напряжения на византийском фронте. Кылыч-Арслан был противником своих восточных соплеменников, но он был совершенно не в состоянии представить себе власть, которую он стремился установить в Малой Азии, иначе, чем в той форме, которая по меньшей мере частично соответствовала их модели – единственной известной ему модели власти.

Для Данишмендидов газават («священная война») предполагал возможность ведения военных действий в трех независимых направлениях: эпизодически на юг, благодаря неопределенности границ с Сельджукидами в регионе Тавра; на север, против Византии, закрепившейся вдоль побережья Черного моря от Босфора до Трабзона; и, наконец, на запад, где их власть распространялась до Анкары. Однако, за исключением юга, об этом почти ничего не известно. Более того, трудно сказать, как далеко на восток распространялась власть Данишменда и его сына Гумуштегина Гази. Мы не знаем дату смерти Феодора Гавраса, который однажды спас Трабзон от тюрков, но потом был захвачен в плен и предан смерти в Эрзуруме. В 1098 году Байбурт, а в 1105-м Шебин Карахисар еще зависели от Трабзона, где Григорий Таронит, возможно сын Феодора Гавраса, провозгласив себя независимым от Византии, попытался заключить договор с Данишмендидами. Возможно, в 1098 году Байбурт атаковал кто-то из Данишмендидов, но к 1103 году, самое позднее, Эрзурум, где временно нашел прибежище султан Мухаммед, принадлежал другому правителю – Али ибн Салтуку, от которого пошли Салтукиды. В 1118 году Эрзинджан и Дивриги принадлежали еще одному правителю, Мангуджаку, тоже ставшему основателем династии, хотя нам ничего не известно об изначальных связях между этими семьями и династией Данишмендидов, или ирано-иракским султанатом. Несмотря на расстояние, разделявшее их, не исключено, что Али из Эрзурума и «султан Армении», который в 1108 году вблизи Адыямана (Хисн-и-Мансура) был захвачен в плен армянским правителем из Мараша, расположенного к югу от Восточного (Армянскоого) Тавра, – это одно лицо. Он умер в 1123 году (?).

События, описанные в этой главе, обозначают собой конец определенного периода. Отброшенные от моря крестовым походом (или его последствиями), лишенные возможности вернуться на восток после катастрофы под Хабуром, турки из Анатолии с того момента перестали подвергаться вторжениям со стороны восточных султанов. Кроме того, им больше не угрожала новая миграция турок-туркменов, поскольку переселение тюркских племен в Иран прекратилось само собой, а турки, обосновавшиеся в Малой Азии, больше не позволяли другим приходить и посягать на то, что они считали своей добычей. С того времени они оказались изолированы, по крайней мере относительно. Заметим, что, хотя тюрки познакомились с исламом (став туркменами) благодаря своим контактам с исламизированным Ираном, для тюрков (турок-сельджуков) Малой Азии период этих контактов продлился не более одного поколения, в отличие от их соплеменников, которые остались в Иране.

Дальнейшие эпизоды происходили в течение достаточно большого промежутка времени, и, учитывая ситуацию с документами, их достаточно сложно датировать, но тем не менее они совершенно незаменимы для понимания основных контуров более поздней истории. Далее на протяжении более века фундаментальные черты истории Анатолии не подвергались какому-либо существенному изменению и представляли собой всего лишь внутреннюю эволюцию взаимоотношений существовавших там сил. Политически Сельджукиды в конечном счете остались победителями, но только спустя лет двадцать, в течение которых лидирующее положение занимали Данишмендиды.