Глава 7

А потом, в ожидании появления других представителей власти, мы занялись пополнением боеприпасов, перетаскиванием раненых с улицы в лазарет и легкой мародеркой. Самое смешное, что злодейский мореман, принявший пулю в грудь, оказался жив. Выходит, он под такой «балдой» был, что, наверное, даже болевого шока не получил и, как следствие – до сих пор дышал. Кивнув на него несколько пришедшему в себя доктору, я предложил заняться пациентом.

– И не надо так морщиться. В конце концов, вы клятву Гиппократа давали. А вон еще двоих несут. Так что теперь в вашей санчасти будет полный комплект бывших идейных противников.

Врач, протирая очки, недоуменно поинтересовался:

– Почему «бывших»?

– Да просто я сомневаюсь, что они будут ночами ползать по другим койкам, с целью придушить оппонента. Ведь все лежачие. У них максимум только разговаривать получится. Зато как весело здесь станет!

Доктор пробормотал:

– Вот этого я и опасаюсь…

После чего дал указание санитару и одному из пленных (которые в этот момент заносили своих раненых) тащить матроса, как наиболее тяжелого, в операционную. А пока санитар там чем-то брякал, Айболит тут же мне выкатил быструю претензию, что у него почти ничего нет. Ни лекарств, ни перевязочных материалов, ни даже денег, чтобы нанять хотя бы прачку. Ответить на его запросы я не успел, так как наконец-то появились новые действующие лица. А точнее Бурцев, Лапин и еще трое мужчин гражданской наружности, но с винтовками. Я было насторожился, но комиссар повел себя странно. Вместо наездов, вопросов или, может даже, попытки ареста, он, оглядывая место боя, растерянно матерился себе под нос и причитал что-то типа:

– Не успел… как есть не успел… Вот зараза, чего же теперь говорить им?

Наблюдая за суетящимся Лапиным, решил взять дело в свои руки:

– Михалыч, а ты вообще в курсе, что за беспредел здесь творился?

Тот, прекратив беготню, поднял на меня глаза:

– Про здешнего настоятеля? В курсе!

– Твою мать! Охренеть! И ты так спокойно про это говоришь?

Лапин взорвался:

– Не спокойно! Совершенно не спокойно! Я еще вчера к этим, – он указал подбородкам на понуро стоящих пленных, – ходил! Разобраться хотел. К порядку призвать! А они меня послали. Вот просто послали, по матушке, и всё! А у меня верных людей практически нет! Все там – с деникинцами воюют!

– А эти тогда кто? Разве не твои?

Комиссар сморщился, будто уксуса хлебнул, и, ухватив меня за рукав, потащил в сторону. Где и пояснил, что его люди во время выезда нарвались на белых (это когда он в итоге в подпол угодил). Их перебили и рассеяли. К сегодняшнему дню вернулись буквально единицы. А для охраны станции был послан отряд от «Красных соколов». Сами «соколы» состояли из эсеров и анархистов. Вполне нормальные и вменяемые товарищи. Очень стойкие в бою. Почему конкретно вот эта группа начала вести себя, как полные мудаки, он не понимает. Но еще вчера, по телеграфу, настучал командованию «соколов» про потерявших берега подчиненных. Те обещали как можно быстрее прислать своих представителей для разборок. И вот авторитетные люди приедут, и что им говорить? Что их товарищей, практически в полном составе, на ноль помножили? И куда теперь кривая вывезет, он даже не знает.

– А когда их ждать?

Лапин вздохнул:

– Сегодня, после полудня.

– По количеству что можешь сказать?

– Не знаю. Может, трое, может, пятеро. – Тут комиссар несколько встряхнулся и подозрительно спросил: – А тебе зачем их количество знать? Не думаешь же ты…

Я ощерился:

– Все расклады и вид со стороны этим «уважаемым товарищам» мы предоставим. Но если они закусятся и решат нас завиноватить, осудив скорым революционным судом, то я их в уста сахарные лобзать не стану.

Михалыч от моего пассажа схватился за лоб, сбив фуражку на затылок, и застыл. А потом неуверенно предложил:

– Может, вы просто из поселка на пару дней уйдете? И ты, и эти башибузуки… Где ты их вообще нашел?! А я уж сам как-нибудь разберусь.

– Отвечаю по пунктам. Это не башибузуки, а обычные сознательные граждане, которые, сидя на вокзале, в ожидании поезда, всю вчерашнюю мерзость наблюдали. Ну а сегодня решили помочь. Это первое. А второе состоит в том, что так как ты здесь ответственный, то на тебя всё и повесят, если захотят. Или не повесят, если действительно вздумают разобраться. Будем мы здесь или нет, никакой роли не сыграет. Просто в первом случае тебя шлепнут, а вот если мы будем рядом, то поостерегутся.

Лапин задумался, но потом, упершись взглядом в Мартына, ворчливо спросил:

– Сознательные люди, сознательные люди… А пулемет у них откуда?

– Что за женские вопросы? Оттуда! И вообще – тяжело в деревне без нагана… Ладно, ты пока думай, что с оставшимися анархистами делать, а я с ребятами переговорю.

Дембеля все это время стояли в сторонке, с интересом следя за нашими перемещениями. Подойдя к ним, поблагодарил мужиков еще раз и поинтересовался дальнейшими планами. Нет, то, что они до дома собрались, это понятно. Но вот дальше какие планы? Выслушав ответ, что часть решили зацепиться в городе (ага, без какой-либо квалификации), часть собирается осесть на земле (благо землицу крестьянам предоставили), я только вздохнул и, пользуясь послезнанием, начал описывать их ближайшие перспективы. Вспомнил и о наделах, и о кулаках, и о продотрядах. Рассказал о маячившей в будущем коллективизации.

Мужики сильно озадачились. Федор даже сгоряча предположил:

– Дык что же теперь? Белым идтить помогать, чтобы такой недоли не приключилось?

Я ухмыльнулся:

– Думаешь, там по-другому будет? Продотряды такие же. Кулаки те же. Только что землицы убавится, да помещиков добавится. Ну и вместо комиссара будет какое-нибудь благородие.

Мартын скривился:

– Не… этих держиморд мы уже натерпелись во, – он провел по горлу ладонью и, прищурившись, спросил: – А ты-то откеля все энто знаешь? Можа все не так страшно будет?

– Сам-то веришь в то, что сказал? Оглянись вокруг. Видал, чего творится? Еще и страшнее будет. Когда года через три голод массовый начнется, из-за войны да разрухи.

Парни снова призадумались, и тут голос подал обычно молчаливый Демид:

– Слухай, паря. Вот ты нам энти страсти рассказал с каким-то умыслом? Так ведь? Чегой-то предложить хочешь?

Унтер смотрел в корень, но я поначалу пошел в отказ:

– Рассказал, чтобы вы знали, к чему готовиться. А насчет «предложить»… Я сам пока никто, чтобы вам чего-то предлагать.

Демид не согласился:

– Как это – «никто»! У тебя мандат есть. Цельного полномошного агитатора. И комиссара тутошнего ты по матушке крыл, а он даже и не мявкнул в ответ.

Тут уж задумался я, пытаясь сформулировать мысль. С этими ребятами еще вчера болтал и заметил интересную штуку. Нет, домой они все рвутся. Но для чего? С родными повидаться. По деревне гоголем пройтись. Может даже, повезет вдову какую тайно оприходовать. И что дальше? Людям, которые три-четыре года назад на войну попали и под смертью ходили, опять возвращаться под руку отца? Ведь недаром говорят, что служивый сын отрезанный ломоть. То есть родителей он, конечно, уважает, но и свое мнение имеет. Которое уже не станет замалчивать. Конфликты внутри семьи пойдут. И как оно получится? Куда вывезет? Мужики это понимают. А если учесть, что кроме кровных родственников, их там семеро по лавкам не ждут (все в основном средние сыновья, которых оженить в свое время не успели), то сейчас служивые напряженно ждали моего ответа.

Если полчаса назад я бы, может быть, и сомневался, что им сказать, то сейчас уже нет. А все в основном потому, что когда проводил осмотр своих жмуриков, то удивился тяжести полевой сумки белесого прибалта. Еще подумал: «Патроны он там, что ли, хранит?» Но в сумке оказались не патроны, а четыре колбаски из плотной синей бумаги. Три потоньше, одна потолще. Ковырнул бумагу и охренел – три банковские упаковки золотых десятирублевок и одна монетами по пятнадцать рублей. Еще был мешочек. Тоже с желтыми кругляшами и какими-то цацками. То есть лабус где-то очень неплохо разжился. Ну а сейчас, через него, и я. Тогда еще мелькнула шутливая мысль, что теперь можно заделаться батькой-атаманом. Это без золотого запаса не атаман, а фуфло. А с финансами – полноценный атаман.

Я не знаю еще, что мне предложит комиссар (в смысле на какое довольствие поставит), но зато я знаю, что лично могу предложить людям, которые последуют за мной. Вот и сказал ребятам, что, дескать, на гражданке сейчас перспектив не вижу. Поэтому решил собрать свой отряд. Да, так получилось, что под эгидой красных. Нет, революционным пламенем не горю и на фронт не рвусь. В жизни, конечно, всяко может быть, и если придется, то и повоюю. Но не рвусь. А они мне показались. Поэтому сейчас разговоры веду. Что и как конкретно будет у красных, не знаю, но от себя могу сказать, что голодными они точно не останутся и в рванине ходить не будут. После чего дал время на размышления, отойдя в сторону и закурив.

В общем, что сказать? Невзирая на очень неясные перспективы, согласились почти все. Только двое рядовых решили идти домой и там пытать счастья. А весь командный состав (три унтера и один ефрейтор) двинул со мной. Единственно, обговорили то, что я при первой возможности организую им побывку домой. Пообещав сделать все от меня зависящие, пошел к Лапину, который к этому времени проявился на крыльце здания санчасти. Вид комиссар имел несколько встрёпанный. Глядя на него, хмыкнул:

– Что? Здешний Пилюлькин требовал с тебя лекарств, денег побольше и бабу потолще?

Михалыч завис:

– Э-э… Какую бабу? Нет, баб он не просил. Просил лекарств, продуктов и людей в помощь. Черт! И ведь действительно, все это необходимо! Только где взять?

– Вот ты замороченный! Про лекарства и продукты сам думай, а насчет людей… – Я повернулся к колодцу, где тусовались остатки отряда морячка, и крикнул: – Эй, бандиты! Ходи сюда!

Опасливо поглядывая на меня, резко протрезвевшие от внезапных жизненных перипетий люди приблизились. Один даже осмелился возмущенно пробурчать:

– Чего это мы бандиты? Мы революционные бойцы!

– Ха! Смешно, мля! Особенно вчера тому священнику весело было, когда его ужратые революционные бойцы насмерть забивали! При всем честном народе! Да и сегодня тоже героически себя показали, когда убогих резать собрались! Чем вообще думали?

Тут голоса разделились. Одни начали вопить про священника: «А чего он сам первый начал? Нас матерно крыл и революцию черными словами поносил! А потом еще и проклял прилюдно!» Но вопили без души. Было видно, что теперь им несколько неудобно за свою пьяную горячность. Зато вторые были более единодушны. Щетинистый парняга, при поддержке кентов, сжимая кулаки, яростно заявил:

– Это все Вилкас, падла! Все нудил и нудил, что надо вскрывать контрреволюционный элемент без промедления! Невзирая на пол, возраст и социальное положение. Мишку, гад, с панталыку сбивал! И теперь, в глазах товарищей, мы действительно как бандиты выглядим!

Я возмутился:

– Что же вы за люди, если вас так легко с пути истинного сбить? Эдак любой офицер появится, понудит, и через час вы уже за белых выступать будете?

Тут все разорались совсем уж громогласно. Драться не полезли лишь потому, что опасались еще раз огрести. Взмахом руки прекратив базар, расставил точки над i:

– Короче. Ты, – я ткнул пальцем в щетинистого, – будешь старшим над своей командой. Скоро ваши командиры появятся, вот им и объяснишь и про «Вискаса», и про общую нестойкость. Так что идите, готовьтесь. Но сначала выдели двух человек в помощь лекарям. И смотрите, раненых не обижать!

Парень хмуро кивнул, а потом поинтересовался:

– Оружие?

– Винтари свои забирайте. И да… Тебя как зовут?

– Петр. Петр Ненашев. Боец ударного революционного отряда «Красные соколы»!

– А я – Чур. Агитатор и уполномоченный. Уполномоченный по всему…

Лапин, во время всего нашего разговора не проронивший ни слова, ошарашенно глянул на меня и влез:

– Слушай, Ненашев, у вас же продукты есть? Вот и хорошо. Надо бы лекарям хоть немного подкинуть. Сделаешь? Ну и славно.

Кому-то это может показаться диким и странным. Ведь еще полчаса назад бой был. Мы положили их товарищей. А теперь вот так легко вручаем оружие назад? Ну да… со стороны выглядит действительно странновато. Но я слушал, что они кричали нам, когда шел разговор. И главное, как они кричали. Без ненависти. Даже без какой-то затаенной злобы. Человеческая жизнь за годы мировой войны и за время начала гражданской очень сильно потеряла в цене. И выбивание своих однополчан было воспринято просто как наказание. Они накосячили? Накосячили. Вот их и наказали. Оставшимся в живых просто повезло.

Еще и представители командования приедут и тоже вставят. От этого было страшновато. Хотя с рядовых всегда были взятки гладки, а за одно и то же два раза не наказывают. Именно так они и рассуждали, когда оправдывались передо мной. Поэтому и оружие им вернул. И в санчасть двоих направил со спокойным сердцем. Им и в голову сейчас не придет хоть как-то притеснять раненых.

А потом, когда мы шли в сторону штаба, комиссар все удивлялся:

– Ну, товарищ Чур, ты и жук! Как все повернул! То есть ты пострелял людей, а упреки будут не к нам, а этим самым пострелянным! Мало того, они же еще оправдываться будут и объяснять, за что их стреляли!

Пожав плечами, ответил:

– Чего же тут мудреного, когда мы кругом правы?

А потом оповестил, что ранее одиночный Чур обзавелся еще четырьмя сподвижниками и двумя «цыганятами». В связи с этим завтрашний отъезд в Ростов подразумевает достаточно большую компанию. Михалыч лишь успокаивающе отмахнулся. Его сейчас гораздо больше занимал предстоящий разговор с «соколами». Я же по этому поводу вообще не парился. И оказался прав.

К нам приехали четверо. Трое в морских бушлатах и бескозырках и еще один весь в ремнях и с элементами военной формы. С элементами это потому, что кепка на нем была кожаная. Шинель не русская (даже не знаю чья, но покрой и цвет не наш). Френч явно английский. В общем, это, наверное, считалось высшим писком современной моды. Глядя на него, я даже подумал, что разговор у нас стрельбой может закончиться. Уж очень этот тип опереточно смотрелся. Но модник (а он и был главным) оказался вполне вменяемым парнем. Выслушал нас. Полностью оправдал наши действия. Пообщался с Ненашевым. Наехал на него, как БелАз на «Оку». Потом, узнав, что мы с Лапиным буквально завтра убываем в Ростов, посетовал, но утвердил Ненашева старшим и пообещал прислать к нему людей.

После чего было посещение лазарета. Морячки поглядели на своего бессознательного «братишку» (того уже прооперировали, но доктор не давал никаких гарантий). Мельком глянули на остальных. Потоптались. Всучили врачу несколько купюр, с наказом заботиться о болезных получше, и всей компанией убыли.

Лапин же потянул нас всех в местный штаб. Хотя что я – «штаб, штаб». Наверное, по привычке. Как еще называть место, где местное военное начальство тусуется? Реально же здесь когда-то располагалась мелкое госучреждение. Служащие разбежались, но от них осталась пишущая машинка и большой стол. Еще был сейф в углу, но от него не было ключей, поэтому железный ящик просто исполнял роль детали интерьера. Связь с внешним миром осуществлялась при помощи гражданского телеграфиста, который был на вокзале (это в двух шагах отсюда). Личного состава человек десять.

Прежде чем комиссар начал знакомить Ненашева с комендантом, я потребовал у Лапина выписать еще один документ. После чего мотнул головой, приглашая своих людей на выход. Там, расположившись на завалинке, закурили, и я, глядя на сбитые каблуки и покоцанную кожу сапог своего воинства, поинтересовался:

– А кто у нас наиболее хозяйственный и домовитый? Кто и торговаться умеет, и достать чего-нибудь интересного, даже если этого вроде как и не найти?

Личный состав переглянулся и, подумав, сознался, что хозяйственные они все, но до определенного предела. А наиболее продвинутый это Демид. Покивав, я встал и сказал:

– Тогда слушай приказ.

Тут меня удивила реакция мужиков. Вот только что они сидели на бревне с цигарками. А в следующую секунду уже выстроились короткой шеренгой. И от «козьих ног» дымка не видно. Даже студент, подавшись общему порыву, замельтешил лапками и через пару секунд пристроился замыкающим. М-да… что значит выучка. Удивленно дернув подбородком, я подошел к Носову и, протягивая ему несколько купюр, пояснил:

– В общем, так, Демид Трофимович. Как наиболее продвинутый в этом вопросе, временно назначаешься главным по снабжению. По одежке мы уже в Ростове будем думать, а сейчас надо продуктов получить на нашу группу. Ну и дополнительно прикупить на сегодня пожрать, да и в дорогу с собой взять. Постараться найти казан, чайник, кружки, ложки, миски. В общем, сам прикинь, что понадобится.

Носов ухмыльнулся:

– Ну дык, это у нас все есть. Разве что продукты не помешали бы… Или у вас посуды нетути?

Я задумался.

– У нас есть. А вот на комиссара возьми на всякий случай. И… ты грамотный? – Собеседник кивнул, даже как-то обиженно. – Ну, извини. Вот тебе бумага, по ней в штабе пайку должны выдать, на отряд Чура. Но я бы особо не рассчитывал. По-моему, у них там шаром покати, и кроме крупы ни фига нет. Поэтому и деньги дал. У торговцев что-нибудь приобрести.

Демид кивнул, и я обратился к нашему единственному ефрейтору, Поликарпу Окуневу:

– Пойдете вместе. Так… на всякий случай.

А когда добытчики удалились, я, глядя на студента, ухмыльнулся. Видно, было что-то в моей лучезарной улыбке, так как Бурцев задергался и, кажется, решился сбежать. Но поймав его за воротник, обратился к усачу:

– А тебе, Федя, самое ответственное задание. Вот видишь, молодой, необученный, – встряхнув Серегу, зримо обозначил предмет разговора. – Его необходимо привести «к нормальному бою». Недели за две-три. Захочет убежать, что же… держать не будем. Но если он с нами останется, то надо из него сделать человека.

Студент, весь в дурных предчувствиях, возопил:

– Товарищ Чур, вы что? Не надо из меня никого делать! Я и так человек!

Я лишь ладонью повел, показывая безнадежность пациента. Но Федор ободряюще улыбнулся и, принимая поникший груз, сипло произнес:

– Нешта… и не таких в чуйства приводили. Сделаем!

– Да, Федь, ты еще учти, что он тонкий интеллигент. Студент-юрист. Романтик-революционер. Это значит, такие завихрения в башке, что я его только чудом не удавил. Так что целиком полагаюсь на твой опыт… – и переведя взгляд на Бурцева, серьезным тоном добавил: – А ты, Сергей, понял? Ты сам захотел остаться со мной. Поэтому Потапова слушаться во всем! Единственная жалоба с его стороны – и полетишь к маме из нашего отряда. Ну, или куда захочешь, туда и полетишь! Но без нас. Сейчас времена такие, что придурь просто опасна для жизни. А ты этого не понял, даже когда нас на расстрел везли…

В общем, толкнув руководящую и направляющую речь, оставил подчинённых, а сам двинул обратно к Лапину, решать нерешенные дела.

Поезд катил настолько неторопливо, что казалось, будто побеги я рядом, то точно обгоню состав. Но лучше пускай плохо и медленно ехать, чем быстро бежать. Тем более что ехали мы вовсе даже неплохо. Да, вагоны – битком. Да, еле тянемся. Но ведь едем же? И пусть нас набилось в одно… э-э-э… как бы это назвать? Ну, пусть будет купе, девять человек. Но зато все свои. Я, пятеро моих людей, комиссар да двое не примкнувших дембелей. Так что – едем.

Плюс вокруг было много интересного. И пыхающий паром паровоз, от которого даже через закрытое окно довольно сильно воняло гарью. И сам вагон, с компоновкой типа наших плацкартных, но короче. Зато с тремя парами колес. То есть две пары по краям и одна посередине вагона. Выглядело это очень необычно. Внутри все деревянное, с вкраплениями латунных деталей. Паропанк, мля…

Панк потому что грязновато. В саже всё. Не то чтобы густо (видно, что протирали), но в саже. Самая занюханная электричка современности – это образец чистоты. Ну и пассажиры добавлению грязи активно способствуют. То есть плюнуть на пол или уронить и не подобрать мусор, это вообще в порядке вещей. Самое же смешное, что все постоянно что-то ели. Я-то думал, будет как в фильмах – народ сидит, вцепившись в чемоданы с узлами, и настороженно зыркает по сторонам. А туда-сюда по вагону ходят патрули и редкие вкрапления налетчиков. Фиг там. Люди, невзирая на пол, возраст и социальное положение, едят, общаются, спорят. В конце вагона даже гармошка пиликает. Проверяющих еще не видел. Бандитов тоже. Радует, что в вагоне курить не дают, а то бы точно задохнулись. Все культурно ходят в тамбур. Воздух, правда, от этого лучше не становится. Ну так столько народа набилось. И окно не откроешь – тут же дыма от паровоза нанесет. Да и выстудит все.

В конце концов, поерзав на жесткой лавке, я привалился к плечу соседа и начал прикемаривать, попутно обдумывая вчерашний разговор с Лапиным. Вечером мы активно общались, а когда возникла пауза, он меня подколоть, что ли, решил, спросив:

– Чего такой задумчивый стал? Заботы гложут?

Ну я, тоже в шутку, ответил:

– Забота наша такая, забота наша простая, жила бы…

И тут вдруг выпучивший глаза Кузьма подхватил:

– Жила бы страна родная, и нету других забот! И снег, и ветер, и звезд ночной полет. Меня мое сердце в тревожную даль зовет.

Тут уж я охренел, потому что считал, что эта песня годов семидесятых. Ну, максимум шестидесятых. Но никак не времен революции! Хотя, если ее сейчас поют, то, наверное, просто ошибаюсь.

А Михалыч, закончив солировать, принялся тыкать в меня пальцем, говоря:

– Вот! Вот! Я так и знал! Знал, что ты наш товарищ! Когда еще в степи с тобой разговаривал. Я тебя подначивал, а ты ведь все аргументы именно нашей фракции приводил! И про построение социализма в отдельно взятой стране! И про невозможность на теперешний момент мировой революции! Да и про другое тоже! А теперь еще и песня о людях будущей России!

– Стопэ, стопэ! Ты чего так перевозбудился?

– Так это же наша песня! Жилинцев! Еще с пятнадцатого года!

Тут я вообще перестал что-либо понимать:

– Погоди. Ты же говорил, что состоишь в РКП(б)? При чем здесь какой-то Жилинов… или Жилин? Там же, невзирая на коллегиальное правление, Ленин в авторитете?

Комиссар кивнул:

– Правильно! Товарищ Ленин. А товарищ Жилин является ближайшим соратником Владимира Ильича и входит в политбюро ЦК РКП(б)! Ну а мы входим в его группу. И я тебя, когда в первый раз услышал, то очень удивился. Вначале даже не озвученным мыслям, а словам и построению фраз. Такие обороты в первый раз услыхал от товарища Жилина. Ну а потом уже и мы их подхватили…

Почесав затылок, озвучил сомнения:

– Что-то не помню я никакого Жилина.

– Как ты его можешь помнить, если память потерял? А товарищ Жилин, он же Иван Николаевич Березин, это известный революционер. В партии с четырнадцатого года. Организовывал забастовки и стачки. Вел пропагандистскую работу. Писал статьи в «Правде». Занимался обеспечением подпольных типографий. Участвовал в освобождении наших товарищей с каторги. Да что там говорить – именно он убедил Владимира Ильича о необходимости начала сентябрьского переворота! Товарищ Ленин сильно сомневался в успехе, а Иван Николаевич тогда прямо сказал, что «вчера было рано, а завтра будет поздно»!

Странно, но я действительно не слышал ни о никаких Жилиных в большевистской верхушке. Хотя, честно говоря, я кроме Троцкого и почему-то Зиновьева с Каменевым (чем эта сладкая парочка занималась, не могу сказать, лишь сохранилось в памяти, что явно отрицательные персонажи) никого и не помню. А вот слова, насчет «сегодня рано, завтра поздно» с кучей аргументов относительно гениальности выбранного срока, помню. Но говорил их не какой-то там Жилин, а непосредственно картавенький вождь!

Михалыч же тем временем продолжал вещать:

– Что там говорить… Если бы остальные товарищи продолжили план Ивана Николаевича, то и гражданской войны возможно было избежать. Он ведь и с офицерами работу вел. И с промышленниками, и с купечеством. Даже с духовенством встречался.

Я удивился:

– А чего это ты так – в прошедшем времени о нем говоришь? Убили его?

Кузьма вздохнул:

– Почти. Ранили сильно. В семнадцатом, в конце сентября, на него было нападение. Двоих охранников насмерть, а его так изрешетили, что врачи сразу сказали – не жилец. Но товарищ Жилин выкарабкался. Уже скоро месяц, как активно работает. И сейчас он в Ростове. Вот я и хочу тебя ему показать. Вдруг он тебя вспомнит? Или что-то слышал о тебе. Ведь наш ты. Наш!

И вот теперь, слушая редкий перестук колес, я, словно тот Бунша, терзался смутными сомнениями. Этот Березин-Жилин, если исходить из рассказов Михалыча, какой-то сильно продвинутый для здешнего революционера. Плюс современные мне речевые обороты… Так что теперь моя развивающаяся не по дням, а по часам интуиция настойчиво твердила, что это жу-жу неспроста. Выходит, седой не остался в той ванне и не попал к динозаврам. Он каким-то макаром умудрился влететь туда же, куда и я, только на несколько лет раньше. Как это у него получилось? Хм… а как у меня получилось съехать по времени на сто лет назад? То-то же. Вопрос относится к разряду неразрешимых.

С другой стороны, может, это все-таки местный кадр? И это может быть. Ладно. Встретимся – разберемся.

Волна темпорально-пространственного переноса, усиленная энергией взрыва аккумулирующих емкостей, стремительно расширяясь, накрыла сначала красную, потом фиолетовую, а потом зеленую гелитегу. Разница между накрытием составляла крохотную долю секунды, но никто не мог точно предугадать, какой временной разброс получится на выходе…