Операция «Барбаросса»
I
По мере усиления приготовлений к вторжению в СССР в Берлине официальный заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс был крайне обеспокоен перспективой войны на два фронта, ассоциировавшейся в памяти многих немцев, в т.ч. и видных деятелей нацистской партии, с поражением в Первой мировой войне 1914—1918 гг. Рабски преданный Гитлеру, Гесс был убежден, и не без оснований, что главная цель фюрера на Западе, начиная с завоевания Франции, состояла в том, чтобы заставить Великобританию сесть за стол переговоров. За последние несколько лет Гесс, будучи не самым блестящим умом среди нацистов, неуклонно терял в партии влияние; а с началом войны в сентябре 1939 г. его почти не допускали к Гитлеру — теперь в кабинете Гитлера царил честолюбивый представитель Мартин Борман. Гесса не допустили и к планированию «операции «Барбаросса», что же касалось внешней политики рейха, к ней он вообще не имел касания, хотя считал себя достаточно опытным и гибким политиком. Учитель Гесса, теоретик в области геополитики Карл Хаусхофер, внушил ему идею о том, что Британии самой судьбой уготована роль вместе рейхом участвовать в мировой борьбе против большевизма. Не на шутку разозленный Гесс предпринимает отчаянный шаг: лично вылетает в Великобританию с целью инициировать мирные переговоры между англичанами и немцами. Он всерьез полагал, что такое соглашение восстановит его авторитет в глазах Гитлера и вместе с тем обеспечит Германии надежные тылы на случай скорого нападения на Советский Союз. В 18 часов 10 мая 1941 г. он на самолете Me. ПО поднялся с аэродрома в Аугсбурге и направился на северо-запад к британским островам.
Пять часов спустя Гесс выбросился на парашюте в районе Глазго, оставшаяся без управления машина, пролетев какое-то время по прямой, упала и взорвалась. Сам Гесс благополучно, хоть и неловко, приземлился на поле, принадлежавшем фермеру. Изумленному хозяину владений он представился как немец, Альфред Хорн, пояснив, что везет срочное и конфиденциальное сообщение герцогу Гамильтону, имение которого находилось неподалеку. Этот британский аристократ до войны состоял в германо-британской ассоциации, а сын Хаусфхофера Альбрехт убедил Гесса, что герцог Гамильтон, дескать, достаточно значимая фигура в кругах, способных повлиять на внешнюю политику Великобритании. Эта рекомендация выставила в самом невыгодном свете как Хаусхофера-младшего, так и Гесса. На самом деле пресловутый герцог Гамильтон был, по сути, никем в британской политике. И кроме того, сомнительно, что он, будучи сам командиром звена в Королевских ВВС, решился бы посредничать в вопросе мирных инициатив. Срочно вызванный в штаб местной обороны Гамильтон, где содержался задержанный Гесс, тут же убедился, что перед ним не кто иной, как заместитель фюрера по партии. После длительного полета и пережитого стресса Гесс настолько устал, что оказался не в состоянии вести какие-либо переговоры, а просто повторил, причем в весьма расплывчатой форме, «предложения о перемирии» Гитлера, сделанные еще в июле минувшего 1940 г. В Шотландию прибыл дипломат Айвен Киркпатрик, прекрасно владевший немецким языком, ему было поручено допросить Гесса. Выяснилось, что миссия Гесса — исключительно его собственная инициатива, что он отправился в Англию без ведома Гитлера убедить ответственных лиц в том, что самое время сейчас заключить мир с Германией.
Сам Гитлер, естественно, и не подозревал о выходке Гесса. Лишь к полудню 11 мая 1941 г. один из адъютантов Гесса Карл Гейнц Пинч добрался до Бергхофа с письмом фюреру, в котором Гесс доложил Гитлеру о своих намерениях, добавив, что, когда тот будет читать его, Гесс уже будет на территории Соединенного Королевства. Гесс писал, что если Гитлер не одобряет его инициативы, то пусть считает его безумцем. Пока что новости об этой акции не просочились из Великобритании. Потрясенный Гитлер немедленно вызвал Бормана и по телефону приказал Герингу немедленно прибыть в Бергхоф. «Произошло нечто ужасное», — сообщил он. Не на шутку обеспокоенный Гитлер, опасаясь, что если британцы сообщат эту новость первыми, то Муссолини и остальные союзники Германии сочтут, что, дескать, за их спинами пытается заключить сепаратный мир с Великобританией, Гитлер распорядился дать срочное сообщение по радио. Сообщение было передано Великогерманским радиовещанием в 20 часов 11 мая 1941 г. В сообщении говорилось, что Гесс действовал в состоянии помешательства и, скорее всего, погиб в авиакатастрофе, так и не долетев до Великобритании. 13 мая 1941 г. радиостанция Би-би-си сообщила о прибытии Гесса в Шотландию и его пленении. В ответ на это Отто Дитрих, руководитель имперской печати, выступил с заявлением по радио, в котором еще раз подчеркнул о психической ненормальности и, следовательно, недееспособности Гесса. Прибывший в тот же день в Бергхоф Геббельс считал, что эти сообщения лишь усугубят и без того сложное положение. «В настоящее время, — писал он в своем дневнике, — это лишь запутает ситуацию». «Фюрера просто убила эта новость, — добавил он. — Вот уж спектакль на весь мир: второй после фюрера человек в рейхе — и сумасшедший!»
Сразу после бегства Гесса Гитлер отменил занимаемую им должность «заместителя фюрера по партии» и переименовал возглавляемое Гессом учреждение в «партийную канцелярию», во главе которой, как и прежде, стоял Борман. Это в значительной мере усиливало позиции Бормана. Оставалось каким-то образом оценить случившееся. Гитлер уже вызвал всех руководителей рейха и региональное партийное руководство в Бергхоф. 13 мая 1941 г. он повторил им, что Гесс был психически нездоров. В эмоциональной речи, взывавшей к преданности делу партии, он объявил, что Гесс предал и обманул его. Несколько дней спустя Ганс Франк, также находившийся среди присутствующих, скажет своему штабу в генерал-губернаторстве: «Фюрер был ужасно подавлен, таким мне его еще не приходилось видеть». По мнению Геббельса, факт, что заместитель фюрера по партии был невменяем не один год, отнюдь не способствовало ни авторитету рейха, ни его руководства. Сначала многие старые члены партии НСДАП отказались поверить в новость о Гессе. «Никто не верит в его безумие», — сообщал чиновник из Эберманштадта, городка в сельском районе Баварии. Вот что записал в дневнике 10-12 мая 1941 г. фельдмаршал Фёдор фон Бок: «Вечером становится известно об исчезновении самолета «заместителя фюрера» Гесса и его предполагаемой посадке на территории Англии. Очень непонятная история! Крайне маловероятно, если принимать во внимание все сопутствующие обстоятельства, что Гесс располагал санкцией свыше на проведение подобной акции. И, что самое печальное, никто из тех, с кем мне пришлось обсуждать эту тему, не верит в официальную версию». «Почему фюрер ничего не сказал о деле Гесса? — спрашивала приятельница Виктора Клемперера Аннемари Кёлер. — Что-то он ведь должен был сказать. Какую причину он укажет? То, что Гесс был болен на протяжении многих лет? Но как, в таком случае, он мог оставаться заместителем Гитлера?» Лора Вальб, студентка исторического факультета Гейдельбергского университета, высказывает то же мнение: «Если он действительно был болен в течение долгого времени... тогда почему он сохранял свою ответственную должность?» — спрашивала девушка.
История с Гессом мгновенно стала предметом шуток. О ней даже рассказывали анекдоты. Вот один из них. «Таким образом, вы — сумасшедший?» — спрашивает Гесса Черчилль во время аудиенции у британского премьер-министра. «Нет, нет, — отвечает Гесс. — Я всего лишь его заместитель».
II
Примерно неделю или чуть больше Гитлер вынужден был отвлекаться на такие весьма досадные вещи, как дело Гесса, но уже к концу мая 1941 г. нацистский лидер вернулся к планам обеспечения «жизненного пространства» в Восточной Европе. Свои концепции обустройства гигантских территорий от Польши до Урала он нудно и пространно излагал в своих застольных беседах. С начала июля 1941 г. «застольные беседы Гитлера по распоряжению Бормана и с согласия самого Гитлера аккуратно записывались партийным чиновником Генрихом Геймом, обычно незаметно сидевшим где-нибудь неподалеку обеденного стола. Иногда его роль выполнял чиновник пониже рангом Генри Пикерт. После этого записи продиктовывали стенографистке, затем вручали Борману, который вносил соответствующие коррективы и оставлял для будущих поколений. После смерти фюрера их собирались опубликовать, чтобы его преемники в тысячелетнем рейхе всегда имели их под рукой и могли сверяться с ними по всем важнейшим политическим и идеологическим вопросам. Несмотря на ужасающе тоскливый стиль, они, тем не менее, представляют ценность в качестве справочного пособия по взглядам Гитлера на широкий круг проблем, стратегии и идеологии Третьего рейха. Его убеждения мало изменились за годы пребывания у власти, и уже по высказываниям лета 1941 г. легко догадаться, что он думал по тому или иному вопросу еще весной.
В июле 1941 г. Гитлер развлекал гостей за столом, строя воздушные замки касательно будущего Восточной Европы. Как только завоевание восточных территорий будет завершено, утверждал он, немцы обретут обширные территории, так необходимые для их расового выживания и распространения. «Закон отбора оправдывает эту непрерывную борьбу, позволяя выжить самому приспособленному». «Непостижимо, что представители высшей расы вынуждены ютиться в тесноте, когда как аморфные массы недочеловеков, которые ничего не вносят в цивилизацию, занимают бескрайние просторы плодороднейшей в мире земли». Крым и южная Украина станут «исключительно немецкой колонией», утверждал он. Прежних жителей «уберут оттуда».Что касается остальной части Востока, то ведь горстка англичан управляла миллионами индусов, продолжал он, и таким же образом поведут себя немцы в отношении русских в России:
При заселении русского пространства мы должны обеспечить «имперских крестьян» необычайно роскошным жильем. Германские учреждения должны размещаться в великолепных зданиях — губернаторских дворцах. Вокруг них будут выращивать все необходимое для жизни немцев.
Вокруг города в радиусе 30-40 километров раскинутся поражающие своей красотой немецкие деревни, соединенные самыми лучшими дорогами. Возникнет другой мир, в котором русским будет позволено жить, как им угодно. Но при одном условии: господами будем мы. В случае мятежа нам достаточно будет сбросить пару бомб на их города, и дело сделано.
Будет сооружена плотная сеть дорог, продолжал Гитлер, с немецкими городами вдоль них, и вокруг этих городов «обоснуются наши колонисты». Колонисты немецкой крови прибудут к нам из всей Западной Европы и даже Америки. К 1960-м гг. их будет 20 миллионов, а российские города «придут в запустение».
«Через сто лет, — объявил Гитлер, — наш язык станет ведущим в Европе». Скорее всего, именно поэтому он осенью 1940 г. решил заменить готический шрифт обычным латинским, если это касалось служебной переписки и публикаций. Несколько месяцев спустя он возвратился к своему видению обновленного и онемеченного Востока. Должны быть построены новые железные дороги для обеспечения устойчивой и быстрой связи между главными центрами, включая Константинополь:
Точно так же, как нам когда-то потребовалось обеспечить быструю связь с Константинополем, нам необходимо теперь наладить быструю связь между Верхней Силезией и Донецким угольным бассейном. Я намерен организовать на этих железных дорогах движение поездов со скоростью 200 километров в час.
Используемые в настоящее время вагоны скорых поездов для этого, разумеется, не подходят. Нужно строить вагоны больших размеров, с самого начала делать их двухэтажными, так чтобы из окон второго этажа можно было насладиться видом окрестностей. Поскольку для таких вагонов годится не нормальная, а лишь гораздо более расширенная колея — примерно метра 4 шириной, — то рекомендуется перешить колею для скорых поездов так, чтобы благодаря дополнительному одноколейному или двухколейному рельсовому пути по ней можно было обеспечить также движение товарных поездов.
Я с самого начала исходил из того, что на главном маршруте, к примеру до Донецкого бассейна, должны быть четырехколейные рельсовые пути. Только так будет возможно освоить восточное пространство — в т.ч. и экономически — в соответствии с нашими планами.
Новая железнодорожная система должна была дополняться не менее масштабным созданием сети автострад по шести главным направлениям. «Я твердо решил проложить от Берлина через все восточные земли до самого «Восточного вала» автострады так, чтобы они образовывали единую радиальную систему. Обычно ширина проезжей части составляет 7,5 метра, но для автострад там этого совершенно недостаточно. На них (и это нужно заранее предусмотреть) должна быть проезжая часть в три ряда, общей шириной 11 метров, так чтобы автомобили могли не только идти в два ряда, но и спокойно перейти в третий ряд и, например, обогнать грузовик, который обычно едет очень медленно».
«И если окажется возможным проехать по имперским автострадам от Клагенфурта до Тронхейма, от Гамбурга до Крыма, значит, мы создали транспортную систему, которая, как когда-то проселочные тракты — так, во всяком случае, полагали наши предки, — позволит до предела сократить большие расстояния.
Не только в плане решения транспортной проблемы, но и с политической точки зрения имперские автострады уже сегодня играют колоссальную роль».
Поскольку этот сценарий развивался, российскому обществу суждено безнадежно отставать. «По сравнению с Россией, — объявил он, — даже Польша похожа на цивилизованную страну». Немцы «не будут... играть в детских медсестер; мы свободны от любых обязательств, если речь идет об этих людях». Им ни к чему медицинские или образовательные учреждения; им ни к чему прививки, и вообще следовало бы убеждать их, что всякого рода прививки опасны. И, в конце концов, российское общество, впитав эти идеи, неизбежно выродится и исчезнет, как и другие славяне: белорусы, украинцы, поляки. А сто лет спустя славянское население Восточной Европы сменят «миллионы немецких крестьян», именно им предстоит заселить эти пустующие земли. Что это означало, было уже ясно к началу 1941 г. Цель войны против Советского Союза, как заявил глава СС Генрих Гиммлер на совещании эсэсовской верхушки в замке Вевельсбург в январе 1941 г., это сокращение численности славянского населения до 30 миллионов. Впоследствии эту же цифру повторили и другие нацистские заправилы, включая Германа Геринга. Вот что он заявил министру иностранных дел Италии графу Чиано 15 ноября 1941 г.: «В этом году 20—30 миллионов человек в России умрут от голода». Эти 30 миллионов, причем не только русские, но и представители других народностей Советского Союза на контролируемых немцами территориях, оккупанты обрекли на голодную смерть, причем на скорую. Советские города, многие из которых возникли в результате нечеловечески жестокой сталинской политики принудительной индустриализации в 30-е гг., были обречены на вымирание, поскольку все продовольственные ресурсы, производимые на занятых территориях, предполагалось использовать на прокорм армии — именно недоедание Гитлер считал главной причиной краха немецкого тыла в Первую мировую войну. Пресловутый «голодный план» разрабатывался, в первую очередь, Гербертом Бакке, занимавшим руководящий пост в Имперском министерстве продовольствия и сельского хозяйства, оголтелым нацистом, а также самим имперским министром сельского хозяйства Рихардом Вальтером Дарре, ведущим нацистским идеологом «крови и почвы», связанным узами личной дружбы с Рейнгардом Гейдрихом. Разумеется, вышеупомянутая программа была согласована и с генералом Георгом Томасом, весьма крупной птицей в аппарате вермахта, ведавшим вопросами снабжения. На встрече с генералом Томасом 2 мая 1941 г. представители соответствующих министерств пришли к соглашению, что вооруженные силы должны будут жить за счет ресурсов завоеванных на Востоке стран. «Без сомнения, несколько десятков миллионов людей погибнут от голода, и это неизбежно — наши войска также должны быть обеспечены продовольствием».
Эти идеи нашли конкретное выражение в так называемом «Генеральном плане «Ост», разработанном сотрудником Управления штаба имперского комиссара по вопросам консолидации германского народа в 1941 г. Первая версия плана была вручена Гиммлеру 15 июля 1941 г. профессором Конрадом Мейером, академическим экспертом отдела, специализировавшегося в области стратегии создания поселений. После широкого обсуждения и доработки работа над планом была завершена (май 1942 г.). План был официально одобрен Гитлером и формально принят Главным управлением имперской безопасности в июле 1942 г. Общий план относительно Востока, ставший теперь официальной стратегией Третьего рейха, предусматривал уничтожение 80—85% польского населения, 64% украинцев и 75% белорусов, подлежавших высылке в отдаленные районы Востока. Часть представителей перечисленных народов предполагалось оставить на месте, обрекая тем самым на гибель от болезней и недоедания. Этот план, который не предусматривал уничтожения евреев в перечисленных регионах, включал в себя насильственное переселение как минимум 31 миллиона человек. В состав рейха включались не только польские территории, но и генерал-губернаторство, Латвия, Эстония и большая часть Центральной и Восточной Европы. План «Ост» был рассчитан на 20 лет. Высвободившиеся после изгнания славян территории предполагалось занять 10 миллионами немцев. Границы Германии выдвинулись бы примерно на тысячу километров на восток.
Гиммлер и СС выдавали это за возобновление и завершение того, что считали миссией приобщения к цивилизации отсталых народов Востока — по аналогии с крестоносцами Средневековья. Но это должна была быть миссия обновленная, модернизированная, приспособленная к условиям XX в. Новые немецкие поселенцы, заявил Мейер, не будут погрязшими в предрассудках традиционалистами, а прогрессивными фермерами, снабженными самым современным сельхозоборудованием; именно им предстоит досыта накормить новую, значительно расширившуюся Германию. В их собственности будут фермы на новых землях, такие же, как и в родном рейхе, треть владельцев составят демобилизованные офицеры СС, которым суждено стать идеологическим и военным костяком задуманного предприятия. Их примеру с охотой последуют и сезонные рабочие из перенаселенных регионов юго-запада Германии. План принимал во внимание и идеи Гитлера о крупных промышленных центрах, современных городах, связанных друг с другом самыми передовыми средствами сообщения: согласно плану занимавшееся сельским хозяйством население составляло бы чуть больше трети от общего количества в новых регионах немецких поселений. Мейер рассчитал объем вложений, необходимых для реализации плана, — не менее 40 миллиардов рейхсмарок, но Гиммлер взвинтил ее до 67 миллиардов, что равнялось двум третям валового национального продукта Германии в 1941 г.,т. е. каждый квадратный километр новых поселений обходился в полмиллиона рейхсмарок. Эту астрономическую сумму намеревались покрыть из разных источников: госбюджета, фондов СС, из местных средств, железных дорог и частного сектора. Амбициозность плана поражала. История человечества не знала подобных по своему масштабу разрушений устоявшихся структур и физического истребления людей.
Вторжение в Советский Союз означало расширение человеконенавистнической стратегии на куда большие территории и невиданный размах. Причем онемечивание, насильственное переселение, геноцид целых народов предполагалось осуществлять еще более радикальными методами, чем в оккупированной Польше. Если Гитлер, нацисты и большая часть генералитета воспринимали поляков не более чем славянских недочеловеков, то в Советском Союзе они видели прямую угрозу своему существованию, поскольку славяне, ведомые, по мнению нацистов, безжалостными и коварными «главарями «еврейско-большевистского» мирового заговора, целью которого было уничтожение европейской и, в первую очередь, германской расы и цивилизации. Если поляков Гитлер открыто презирал, то в отношении Сталина не раз выражал чуть ли не восхищение, видя в нем «одну из самых выдающихся личностей во всемирной истории». А год спустя Гитлер заявил следующее: «И если Сталин в минувшие годы применял по отношению к русскому народу те же методы, которые в свое время Карл Великий применял в отношении немецкого народа, то, учитывая тогдашний культурный уровень русских, не стоит его за это проклинать. Сталин тоже сделал для себя вывод, что русским для их сплочения нужна строгая дисциплина и сильное государство, если хочешь обеспечить прочный политический фундамент в борьбе за выживание, которую ведут все объединенные в СССР народы, и помочь отдельному человеку добиться того, чего ему не дано добиться собственными силами, например получить медицинскую помощь».
Чуть позже он высказался не менее откровенно: «И к Сталину, безусловно, тоже нужно относиться с должным уважением. В своем роде он просто гениальный тип. Его идеал — Чингисхан и ему подобные, о них он знает буквально все...» А на совещании с высшим военным командованием 17 марта 1941 г. Гитлер высказался с присущей ему прямолинейностью: «Насажденная Сталиным интеллигенция должна быть уничтожена». То есть ее ожидала участь польской интеллигенции. 30 марта 1941 г. Гитлер внес уточнения по предстоящей войне с СССР, старательно записанные генералом Гальдером в его военном дневнике: «Борьба двух идеологий: Уничтожающий приговор большевизму не означает социального преступления. Огромная опасность коммунизма для будущего. Мы должны исходить из принципа солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведем войну не для того, чтобы законсервировать своего противника.
Будущая картина политической карты России: Северная Россия отойдет к Финляндии; протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии.
Борьба против России: Уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции.
Новые государства должны быть социалистическими государствами, но без собственной интеллигенции. Не следует допускать, чтобы у них образовалась новая интеллигенция. Здесь будет достаточно лишь примитивной социалистической интеллигенции. Следует вести борьбу против яда деморализации. Это далеко не военно-судебный вопрос. Командиры частей и подразделений должны знать цели войны. Они обязаны руководить этой борьбой. Войска должны защищаться теми же средствами, какими на них нападают. Комиссары и лица, принадлежащие к ГПУ, являются преступниками, и с ними следует поступать, как с преступниками. Поэтому командиры должны прочно держать в руках свои войска. Командир обязан отдавать свои приказы, учитывая настроения войск.
Эта война будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке сама жестокость — благо для будущего. Командиры должны пожертвовать многим, чтобы преодолеть свои колебания».
III
19 мая 1941 г. разосланные по войсковым частям и соединениям вермахта директивы предписывали «безжалостные и решительные действия против большевистских агитаторов, саботажников, евреев и полного устранения любого активного и пассивного сопротивления». А 6 июня 1941 г. генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель издал пресловутый «приказ о комиссарах», текст которого целесообразно привести полностью.
«Совершенно секретно
Главная Ставка фюрера
12.5.41 г.
(Для высш. команд.)
Передавать только через офицера.
Должно быть возвращено фюреру.
13 мая, Йодль /подпись/
Содержание:
ОБРАЩЕНИЕ С ЗАХВАЧЕННЫМИ В ПЛЕН ПОЛИТИЧЕСКИМИ И ВОЕННЫМИ РУССКИМИ РУКОВОДЯЩИМИ РАБОТНИКАМИ
Заметки для доклада
I. ОКХ предложило проект (см. прилож. № 1): «Директива относительно обращения с ответственными политическими работниками и т.п. лицами во исполнение задания, данного 31.3.1941».
Этот проект предусматривает следующие моменты:
1. Ответственные политические работники и политические руководители (комиссары) должны устраняться.
2. Поскольку они будут захватываться войсками, решение о том, должны ли они устраняться, принимается офицером, имеющим право накладывать дисциплинарные взыскания. Для решения достаточно установления того, что данное лицо является руководящим политическим работником.
3. Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в пересыльных лагерях. В тыл не эвакуируются.
4. Технических руководителей хозяйственных учреждений и на производстве следует задерживать только в том случае, если они оказывают сопротивление германским вооруженным силам.
5. Эти мероприятия не должны мешать проведению военных операций. Планомерные операции по розыску и прочесыванию проводятся позднее.
6. В тылу войск руководящих политических работников и комиссаров (за исключением политических руководителей в воинских частях) передавать специальным командам (эйнзатцкомандам) полиции безопасности.
II. В отличие от этого, памятка № 3 рейхслейтера Розенберга предусматривает, что следует уничтожать только крупных и высших руководящих работников, так как государственные, коммунальные, хозяйственные руководители нужны для управления оккупированными областями.
III. Поэтому требуется решение фюрера, какие принципы должны быть взяты за основу.
Предложение для раздела II
1) Руководящие работники, которые будут выступать против наших войск, чего следует ожидать от радикальной части их, попадают под «Распоряжение военной подсудности в районе «Барбаросса». Их следует уничтожать, рассматривая как партизан.
Подобное же обращение предусматривает «Директива о поведении войск в России» (приложение № 2).
2) Руководящие работники, не проявившие себя враждебно, могут быть пока оставлены. Трудно предполагать, чтобы войска были в состоянии различать служебные звания по отдельным секторам. Только при дальнейшем продвижении по стране можно будет принять решение о том, могут ли оставшиеся руководящие работники быть оставлены на месте или их следует передавать особым командам, поскольку войсковые части сами не в состоянии произвести расследование.
3) С политическими работниками в войсках следует обращаться в соответствии с предложением ОКХ. Они не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в пересыльных лагерях и ни в коем случае не должны отправляться в тыл.
Варлимонт /подпись/
Следует считаться с возможностью репрессий против германских летчиков. Лучше всего поэтому представить это мероприятие как расплату.
Йодль /подпись/
Вот этот самый документ, который фигурирует в большинстве источников как «Приказ о комиссарах»:
Верховное командование Вермахта
Штаб оперативного руководства,
отдел обороны страны
L IV/Qu
№ 44822/41
Совершенно секретно
Главная Ставка Фюрера
6.6.41 г.
(Только для командования)
Передавать только через офицера.
В приложение к указу фюрера от 14.5 о применении военной подсудности в районе «Барбаросса» направляются «Указания об обращении с политическими комиссарами».
В борьбе с большевизмом на соблюдение врагом принципов гуманности или международного права рассчитывать нельзя!
Особенно жестокого и диктуемого ненавистью бесчеловечного обращения с нашими военнопленными следует ожидать от всякого рода комиссаров, этих подлинных носителей сопротивления.
Войска должны осознавать следующее:
1. В нынешней войне пощада этим элементам и соблюдение в отношении их международных правил неуместны. Они представляют собой угрозу нашей безопасности и быстрому освобождению нами населения захваченных областей.
2. Политические комиссары — инициаторы варварских азиатских методов ведения войны. Поэтому против них следует немедленно и без всяких задержек действовать со всей беспощадностью. Если же они оказывают вооруженное сопротивление, следует немедленно устранять их силой оружия.
В остальном действуют следующие положения.
I. Во фронтовых областях.
1. Обращаться с действующими против наших войск политическими комиссарами согласно «Указу о военной подсудности в районе «Барбаросса». То же самое относится к комиссарам всех видов и должностей, даже только подозреваемых в сопротивлении, саботаже или подстрекательстве к ним.
2. Опознать политических комиссаров в качестве органов можно по особому знаку различия: красной звезде с вытканными на ней серпом и молотом на рукаве.
Их надлежит немедленно, т.е. прямо на поле боя, отделять от всех остальных военнопленных. Это необходимо, чтобы лишить их всякой возможности оказывать влияние на взятых в плен солдат. Комиссары в качестве солдат не признаются; никакая международноправовая защита к ним не применяется.
После произведенной сортировки их надлежит уничтожить.
3. Политических комиссаров, которые не виновны ни в каких вражеских действиях или только подозреваются в них, первоначально не уничтожать. Только в ходе дальнейшего продвижения в глубь страны может быть решен вопрос о том, следует ли их оставить на месте или же передать в руки зондеркоманд. Следует стремиться, чтобы те производили следствие сами.
При решении вопроса «о виновности или невиновности» в принципе личное впечатление имеет значение большее, чем, по всей вероятности, недоказуемый состав преступления.
4. Все вышеназванные меры не должны задерживать проведение операций. Поэтому планомерные поиски и «чистку» полевым войскам запретить.
II. Во фронтовом тылу. Комиссаров, схваченных во фронтовом тылу при вызывающем сомнение поведении, следует передавать эйнзацгруппам или эйнзацкомандам Службы Безопасности.
Просьба разослать только командующим армиями и воздушными флотами, остальных командующих соединениями и командиров частей ознакомить устно.
За начальника штаба Верховного командования Вермахта
Варлимонт /подпись/
Спустя два дня Главнокомандующий Сухопутными Силами Вермахта (ОКХ) генерал-фельдмаршал В. фон Браухич рассылает в группы армий уточнение. Вот оно:
«8 июня 1941 г.
Содержание: Обращение с политическими комиссарами.
Дополнения:
К разделу /, пункт 1: Предпосылкой к принятию мер в отношении каждого политического комиссара являются открыто проявляемые или замышляемые действия или отношение со стороны подвергаемого этим мерам, направленные против немецких вооруженных сил.
К разделу I, пункт 2: Казнь политических комиссаров после их отбора из общей массы военнопленных в войсках вне зоны боевых действий, незаметно, по приказу офицера.
Подписал: Браухич»
Ко времени вторжения все сомнения отдельных представителей высшего командного состава, как, например, Йоханнеса Бласковица, благополучно испарились. Ни один из генералов не решился открыто возразить против приказов Гитлера. Традиционный антикоммунизм и антисемитизм офицерского корпуса лишь усилились за годы непрерывной нацистской пропаганды. Польский опыт укрепил их в идее уничтожения славян и евреев, причем уничтожения безжалостного, зверского. Лишь очень немногие, такие как фельдмаршал Фёдор фон Бок или подполковник фон Тресков без тени сомнения предупредили подчиненных о том, что пресловутый приказ об уничтожении комиссаров — вопиющее нарушение всех международных прав и, кроме того, пагубен для воинской дисциплины. Но подавляющее большинство генералов вермахта ничтоже сумняшеся передало приказы ниже по команде. Уже 27 марта 1941 г., еще до совещания у Гитлера (30 марта 1941 г.), главнокомандующий сухопутными силами генерал-фельдмаршал фон Браухич издал директиву о том, что войска «должны согласиться с фактом, что война носит межрасовый характер, и проявлять необходимую суровость». Соответственно был проинструктирован и личный состав, в войсках была развернута разнузданная пропагандистская кампания о якобы неизбежности «борьбы с мировым еврейством, норовящим натравить весь мир на Германию». Естественно, обо всех прежних правилах ведения войны никто не заикался. Именно немецкому офицеру отводилась роль лидера в расовой борьбе против «еврейского большевизма». Вот в какой риторике был составлен приказ генерала Эриха Гёпнера к войскам от 2 мая 1941 г.:
Война против России — фундаментальная часть борьбы немцев за существование. Это — древняя борьба немцев против славян ради защиты европейской культуры от московитов, от азиатского шквала, ради защиты от еврейского большевизма. Цель этой борьбы — полный и окончательный разгром России, именно поэтому она должна вестись с невиданной твердостью и решимостью.
Подобные приказы были изданы и многими другими генералами — Вальтером фон Рейхенау, Эрихом фон Манштейном и Карлом Генрихом фон Штюльпнагелем (впоследствии членом группы заговорщиков 20 июля 1944 г.).
Споры генерал-квартирмейстера Эдуарда Вагнера с главой СД Рейнгардом Гейдрихом вылились в приказ от 28 апреля 1941 г., наделявший СС неограниченными полномочиями при исполнении «приказа о комиссарах» в тылу войск. Четыре оперативных соединения Службы безопасности СС эйнзатцгруппы «А», «Б», «Ц» и «Д», насчитывавших каждая по 600—1000 человек, должны были направляться в Россию, следовать за регулярными частями вермахта, имея особо выделенную зону ответственности с севера на юг. А уже за ними следовали меньшие по численности группировки СС и полиции. Наконец, в областях глубокого тыла, переданных под контроль гражданских властных структур, «безопасность» обеспечивалась батальонами солдат СС. Полицейские части состояли из 23 батальонов и имели численность в 11 640 человек (из них 420 офицеров), отобранных из числа добровольцев и прошедших специальную идеологическую подготовку в СС. Средний возраст их составлял 30-35 лет, что было выше, чем у солдат регулярной армии. Большой процент офицеров составляли бывшие служащие Добровольческого корпуса в первые годы Веймарской республики. Многие из них долгое время прослужили в полиции и отличались крайне правыми взглядами. Были и члены нацисткой партии, и выходцы из числа этнических немцев, ранее проживавших в Польше. Но все без исключения они пошли служить в пресловутые подразделения по доброй воле. Всех их подвергли тщательному отбору и «промыванию мозгов», в особенности по части антисемитизма. Их специально готовили для службы на оккупированных территориях Советского Союза. По социальному составу это были выходцы из нижней прослойки «среднего класса», т.е. мелкой буржуазии; предполагалось, что на время их отсутствия ведение дел возьмут на себя их жены. С середины мая 1941 г. их направили для обучения в школу пограничной полиции в Претше вблизи Лейпцига, где вбивали в их головы ненависть к славянам и евреям. И, что бы там ни утверждали историки в послевоенные годы, они не представляли собой неких «типичных немцев», как впрочем «типичных маленьких людей».
2 июля 1941 г. эйнзатцгруппы и полицейские батальоны получили приказ об уничтожении всех коммунистических функционеров, войсковых комиссаров, евреев из числа советских государственных служащих и «других преступных элементов (саботажников, коммунистических агитаторов, снайперов, убийц и т.д.)». То, что на сей раз евреев выделили в особую группу, говорило о многом, в частности о том, что объектом особой ненависти Гитлера были представители коммунистической и еврейской интеллигенции. И, как это уже имело место в Сербии, речь шла исключительно о мужчинах. Но на практике не позабыли ни о женщинах, ни даже о детях. То, что нацисты ставили на одну доску коммунистов и евреев, не было случайностью: общеизвестный факт, что в СССР на многих ключевых государственных постах находились именно евреи, причем не было исключением и НКВД. Все упомянутые лица к моменту нацистского вторжения давным-давно порвали со своими еврейскими корнями, безоговорочно приняв интернациональную и светскую по сути и характеру большевистскую идеологию. Но подобные «тонкости» нацистов интересовали мало — дело в том, что накопленный в Польше опыт злодеяний подсказывал нацистской верхушке с самого начала вторжения в СССР исключить слишком уж тщательную разборчивость эйзатцкоманд.
IV
Ранним утром 22 июня 1941 г. растянувшееся на многие месяцы планирование наконец было завершено. В 3 часа 15 минут утра перед рассветом самой короткой ночи года по всему гигантскому фронту от Балтики до Черного моря загрохотали артиллерийские орудия. Более 3 миллионов немецких солдат, не считая полумиллиона солдат союзных Германии армий, пересекли советскую границу. В бой было брошено 3600 танков, 600 000 единиц автотранспортных средств и 700 000 полевых орудий и другой артиллерии. Приблизительно 2700 самолетов, свыше половины численности сил люфтваффе, были сосредоточены в тылу на полевых и стационарных аэродромах для поддержки сухопутной операции. В нанесении первого удара участвовали 500 бомбардировщиков, 270 пикирующих бомбардировщиков и 480 самолетов-истребителей. В ходе атаки советских военных аэродромов было уничтожено огромное количество русских самолетов. Такой огромной армии вторжения история не знала. Целью операции, главным элементом которой был внезапный удар по трем расходящимся направлениям, было заманить в ловушку и разгромить армии Советов, заключив их в кольцо окружения, прижав к естественным водным преградам — Днепру и Западной Двине примерно в 500 километрах от границы вторжения. За один только первый день войны немецкая авиация нанесла удары по 66 советским аэродромам, уничтожив свыше 1200 самолетов на земле. В течение первой недели люфтваффе уничтожили или вывели из строя более 4000 советских самолетов. Авианалетам подверглись также многие города СССР: Белосток, Таллинн, Рига, Киев, Минск. Пользуясь неограниченным превосходством в воздухе, три главные армейские группы сумели продвинуть танковые клинья, действовавшие при поддержке пикирующих бомбардировщиков и моторизованных частей, смяв при этом линию обороны Красной Армии. В результате силы Советов понесли огромные потери. На исходе июня силы обороны русских были прорваны по всему фронту, крупные войсковые группировки были окружены. Уже к середине июля выдвинувшиеся на более чем 500 километров силы немцев сумели захватить до 600 000 военнопленных, свыше 3000 артиллерийских орудий, уничтожить или вывести из строя 6000 танков. 89 из 164 дивизий Красной Армии перестали существовать как боевые единицы. Овладев Смоленском, немцы открыли путь на Москву. Армейская группа «Север» захватила Латвию, Литву и большую часть Эстонии и продвинулась к Ленинграду. Армейская группа «Юг» приближалась к Киеву, захватывая один за другим сельскохозяйственные и промышленные регионы Украины. Финские войска при поддержке немецких частей отрезали незамерзающий порт Мурманск и устремились к Ленинграду с севера, в то время как немецкие и румынские войска вошли в Бессарабию на далеком юге.
Внезапность нападения и стремительность немецкого наступления обрекли силы Советов на беспорядочное отступление. Не-менкие войска совершали марши до 50 километров в день, иногда и больше. Вторжение, писал генерал Готгард Хейнрици своей жене 11 июля 1941 г., означает для нас, что мы «бежим, бежим, бежим с высунутым языком, несемся вперед и вперед». Рядовой Альберт Нойхаус был поражен длиной войсковых колонн. Вот что он писал жене 25 июня 1941 г.: «Просто невообразимо — колонна за колонной, такого количества войск нигде на свете не увидишь». В условиях иссушающей жары бесконечные колонны немецкой бронетехники, поднимая облака пыли, неслись на восток. «Не успеешь оглянуться», писал другой немецкий солдат уже в первый день вторжения, «как пыль слоем в палец толщиной у тебя на лице и обмундировании».
Генерал Хейнрици описывает дороги, «на которых пыли по щиколотку».
Безостановочное наступление продолжалось, Красная Армия обратилась в хаос по всему фронту. Связь на всех уровнях была потеряна, транспортные коммуникации рухнули, войсковой подвоз был невозможен. Неподготовленные для отражения нападения противника штабисты не могли даже приблизительно предположить, где немцы нанесут очередной удар, и нередко на месте прорыва обороны отсутствовали противотанковые орудия для отражения натиска танков противника. Большое число советских танков, начиная от БТ до Т-26 и Т-28, были устаревшими: большая часть из общего числа в 23 000 танков, развернутых Красной Армией в 1941 г., вышла из строя в результате поломок, а не в ходе боевых столкновений с врагом. Средства радиосвязи не модернизировались с времен финской войны, а радиообмен осуществлялся чуть ли не открытым текстом, и для немцев не составляло труда заблаговременно узнавать о намерениях русских. Вероятно, совершенно не отвечавшие необходимым требованиям военно-медицинские пункты и учреждения не могли справиться с огромных количеством раненых. В условиях отсутствия надлежащего военного планирования офицеры отдавали отчаянные приказы бить врага в лоб, что приводило к колоссальным потерям личного состава. Более-менее упорядоченное отступление также было невозможно вследствие уничтожения дорог и мостов с воздуха силами люфтваффе. Множились случаи дезертирства из рядов Красной Армии — лишь за три первых дня войны в конце июня 1941 частями НКВД на юго-западном направлении было выявлено около 700 дезертиров. «Отступление вызвало панику, — как писал Сталину глава Белорусской Коммунистической партии 3 сентября 1941 г., — солдаты устали до смерти, они даже засыпали под артогнем... Уже при первых атаках и бомбардировках врага войсковые соединения дрогнули и стали отходить... Приграничные районы полны беженцев... Многие солдаты бросают оружие и разбегаются по домам».
О том, насколько серьезна постигшая страну катастрофа, можно судить по выдержкам из дневника Николая Москвина, советского политработника, который от безудержного оптимизма первых дней («мы победим наверняка», писал он 24 июня 1941 г.) переходит в состояние, близкое к отчаянию, несколько недель спустя («Что мне сказать ребятам? Мы продолжаем отступать» в записи от 23 июля 1941 г.). 15 июля 1941 г. он уже расстрелял первых дезертиров из своего подразделения, но бегство солдат из армии продолжалось, и в конце месяца, будучи раненным, он признается: «Я на грани полного упадка боевого духа». Его подразделение просто заблудилось по причине отсутствия карт, а большинство личного состава погибли, пытаясь отбить атаки немцев, сам же Москвин из-за ранений вынужден был отсиживаться в лесу с еще двумя товарищами в надежде, что их вызволят. Позже его обнаружили колхозники, выходили, а потом, переодевшись в гражданскую одежду, он стал помогать им убирать урожай, выдав себя за деревенского жителя. Узнав этих людей поближе, Москвин убедился в их враждебном отношении к сталинской системе. Главной их целью было выжить. После боев они отправлялись обирать трупы солдат. Что дала им пресловутая лояльность Сталину? В августе 1941 г. Москвин случайно набрел на группу красноармейцев, сбежавших из немецкого лагеря для военнопленных. Те рассказали ему, в каких ужасных условиях находятся советские солдаты и офицеры, попавшие в немецкий плен. Такого даже представить себе было трудно.
Если судить по приказам вермахта, ему было мало дела до сотен тысяч советских военнопленных. Гитлер и армейское командование распорядились расстреливать на месте политических комиссаров (политруков) Красной Армии, и командующие подразделениями исполняли этот приказ, иногда сами, иногда передавая захваченных в плен политработников частям СС для «принятия особого решения». Десятки тысяч пленных были отправлены в концентрационные лагеря в Германии и уничтожены там. В первые недели войны и регулярные части практиковали расстрелы попавших в плен независимо от звания. «Мы сейчас почти не берем пленных, — писал Альберт Нойхауз жене 27 июня 1941 г., — ты понимаешь, что это означает». И подобных признаний в письмах солдат с фронта немало. В октябре 1941 г. Зыгмунд Клю-ковский своими глазами видел 15-тысячную колонну советских военнопленных, которых прогоняли через городок, где он жил. Клюковский был потрясен увиденным:
Это были ни дать ни взять скелеты, обтянутые кожей, призраки, а не люди, которые едва стояли на ногах. Мне никогда в жизни не приходилось видеть ничего подобного. Часть их не выдерживали и падали, кто посильнее, пытались поднять их, поддерживали на ходу. Они походили на заморенных голодом животных, но не на людей. Заметив огрызки яблок в пыли, они бросались и жадно поедали их, невзирая на то, что охранники охаживали их резиновыми дубинками. Некоторые, упав на колени, молили дать им еды. Конвоиры не проявляли к ним и следа милосердия. От них доставалось не только военнопленным, но даже и тем, кто пытался передать им еду. Когда эта бесконечная колонна прошла, вслед за ней тянулись несколько запряженных лошадьми повозок. На них сидели совсем ослабевшие пленные, те, кто не мог идти. Это был пример просто невероятного либерализма со стороны немцев.
На следующий день Клюковский наблюдал еще одну колонну военнопленных; местные жители украдкой совали им хлеб, яблоки и другую еду Как отмечал Клюковский, заметив это, конвоиры даже открывали по ним огонь из автоматов. В конце концов, после долгих просьб немцы все же согласились, чтобы жители сложили еду для пленных на повозки.
Огромное количество советских военнопленных погибли от голода и истощения по пути в лагеря. По приказу генерал-фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау все пленные, которые не могли идти и падали, немедленно расстреливались. Некоторых транспортировали по железной дороге, но только на открытых товарных вагонах-платформах. Результаты, принимая во внимание начинавшиеся зимние холода, были катастрофическими. Закрытые вагоны для перевозки пленных стали поступать лишь к 22 ноября 1941 г., после того как 1000 из 5000 человек военнопленных во время транспортировки на участке группы армий «Центр» погибли от переохлаждения. А в донесении декабря месяца бесстрастно сообщалось, что от 25 до 70% военнопленных погибают на пути в лагерь в основном из-за голода. Лагеря, наспех устроенные в тылу, и лагерями в полном смысле назвать трудно. Большинство их представляло собой огражденные колючей проволокой открытые участки местности. Никто не ожидал такого колоссального наплыва пленных, и не могло идти речи ни о пище, ни о медицинской помощи. Один военнопленный, сумевший сбежать из лагеря, добравшись до линии фронта, рассказал допрашивавшим его сотрудникам НКВД, что попал в лагерь в Польше, состоявший из 12 бараков, в каждый из которых умудрились впихнуть от 1500 до 2000 военнопленных. Солдаты охраны использовали пленников в качестве мишеней или объектов для натаскивания собак и даже заключали пари, чей пес порвет пленного сильнее. Военнопленные десятками гибли от голода и недоедания. Когда кто-то умирал, оставшиеся в живых поедали его труп. Был случай, когда 12 человек приговорили к расстрелу за людоедство. Завшивленность была неописуемой, и, как следствие, свирепствовал тиф. Летняя форма не уберегала людей от зимнего холода. К февралю 1942 г. выжили лишь 3000 из первоначального числа в 80 000 военнопленных.
Во всех тыловых лагерях для военнопленных творилось одно и то же. Посещая Минск 10 июля 1941 г., Ксавер Дорш, чиновник Организации Тодта, обнаружил, что вермахт организовал лагерь из расчета на 100 000 военнопленных и 40 000 гражданских лиц, т.е. почти на все население мужского пола города, «на территории, примерно равной берлинской площади Виль-гельмсплац:
Военнопленные стиснуты так на этом крохотном участке, что не пошевелишься. Даже справить нужду и то невозможно было. Они под охраной подразделения численностью до роты. В силу малочисленности охраны, той приходится прибегать к самым жестоким методам. Проблема получения пиши практически неразрешима. Кое-кто из пленных без пищи уже в течение 6—8 дней. Вследствие голода они почти впали в прострацию, единственное, о чем они в состоянии думать, так это о том, каким образом раздобыть еды... Единственный язык, на котором изъясняется измотанная круглосуточным бдением охрана, язык оружия, и надо сказать, она использует его при любом удобном случае».
К концу 1941 г. погибло свыше 300 000 военнопленных красноармейцев. Вильм Хозенфельд был потрясен тем, что русских военнопленных буквально морили голодом, по его мнению, «это было омерзительно, негуманно и так наивно глупо, что можно было стыдиться, что люди способны на подобное». Жители близлежащих районов предложили помочь прокормить военнопленных, но немецкие военные власти запретили это.
Франц Гальдер, начальник Генерального штаба, отметил 14 ноября 1941 г.: «Молодечно. Русский тифозный лагерь военнопленных. 20 000 человек обречены на смерть. В других лагерях, расположенных в окрестностях, хотя там сыпного тифа и нет, большое количество пленных ежедневно умирает от голода. Лагеря производят жуткое впечатление. Однако какие-либо меры помощи в настоящее время невозможны».
К изменению положения привели чисто практические, но никак не моральные соображения. К концу октября 1941 г. немецкие власти начали понимать, что советских военнопленных можно было использовать на принудительных работах. Были приняты меры по обеспечению их пищей, одеждой, кровом, хотя условия проживания и пропитания по-прежнему оставались на крайне низком уровне. Многих поместили в здания бывших фабрик или тюрем. Но даже в январе 1942 г. случаи проживания пленных в наспех сооруженных землянках были отнюдь не редкостью. В 1943 г. условия вновь ухудшились, хотя они все же не достигли катастрофического уровня первых месяцев войны — уж слишком большое количество красноармейцев находилось в плену, и у германского руководства были все основания опасаться стихийных выступлений. В ходе войны немецкими войсками было взято в плен в общей сложности 5,7 миллиона советских военнопленных. Согласно данным официальных немецких отчетов, 3,3 миллиона из них погибли к концу войны, т.е. около 58% от общего числа. Но истинное число взятых в плен, по всей вероятности, было намного выше. Для сравнения: 356 687 из приблизительно 2 миллионов немецких военнопленных, взятых Красной Армией, большей частью в конце войны, не выжило. Таким образом, показатель смертности равнялся 18%, что намного ниже. Но все равно намного выше, чем аналогичный показатель среди британских, американских и французских пленных, составлявший менее 2% в период хаоса первых месяцев войны. Показатель же смертности немецких пленных, захваченных союзниками, вообще ничтожен. Но высокая смертность немецких военнопленных в советских лагерях объяснялась, в первую очередь, ужасающими условиями жизни в Советском Союзе вообще, как и в системе ГУЛАГа, обусловленными многими причинами: военной разрухой, плохими урожаями первых послевоенных лет, и лишь в последнюю очередь чувством мести за содеянное со стороны русских. И на самом деле, немецкие военнопленные содержались, по сути, в тех же условиях, что узники ГУЛАГа, т.е. советские граждане, если не считать особой программы «денацификации», иными словами, политического перевоспитания, применяемой к ним.
В отличие от этого, военнопленные красноармейцы, попав в немецкий плен, планомерно уничтожались в соответствии с расовым учением нацистов, разделяемым подавляющим большинством немецкого офицерского корпуса, в котором славянам уделялась роль расходного материала, «недочеловеков», пропитание которых обеспечивалось по остаточному принципу. Отчасти такое отношение было вполне в духе первого этапа выполнения пресловутого «Генерального плана «Ост». Лишь отдельные немецкие офицеры возражали против дурного обращения с советскими военнопленными. Одним из них был фельдмаршал Фёдор фон Бок, командующий группой армий «Центр». 20 октября 1941 г. фон Бок отметил в своем дневнике: «Тяжелое впечатление производят крайне слабо охраняемые колонны в десятки тысяч русских пленных, тянущиеся пешим маршем в направлении Смоленска. Будто живые покойники, бредут эти несчастные, изможденные голодом люди по дорогам. Многие так и гибнут на них, от голода и потери сил. В разговоре с командующими армиями затрагиваю эту тему, однако здесь ничем не поможешь. Необходимо усилить охрану пленных, в противном случае мы своими руками наплодим партизан».
Но даже фон Бока, пруссака старой закалки, волновали не столько участь пленных, сколько перспектива их бегства и выступления с оружием в руках против немецких войск.
Однако низшие чины, от рядовых до младших офицеров, в строгом соответствии с насаждаемой в вермахте расовой теорией рассматривали советских военнопленных отнюдь не как обычных солдат, а как расового и идеологического противника и без сантиментов воспринимали массовую гибель их, тем более что сталкивались с этим практически ежедневно. Ну а тех, чудом выживших в нацистском аду и вернувшихся после войны в Советский Союз — таких было свыше полутора миллиона — ждал ад ГУЛАГа, что полностью соответствовало сталинскому приказу августа 1941 г., приравнивавшему сдачу в плен к государственной измене. Несмотря на попытки маршала Георгия Жукова добиться после смерти Сталина прекращения дискриминации бывших военнопленных, формально они были реабилитированы лишь в 1994 г..
V
В 3.30 утра 22 июня 1941 г. начальник Генерального штаба Красной Армии Георгий Жуков телефонным звонком разбудил находившегося на подмосковной даче Сталина. Немцы, доложил он, подвергли обстрелу позиции Красной Армии вдоль границы по всему фронту. Сталин отказался верить в полномасштабное вторжение немцев, хотя оно шло полным ходом. Разумеется, утром он собрал ведущих военачальников и членов Политбюро в Кремле и сказал им, что, дескать, Гитлеру об этом ничего не известно, что, мол, все это заговор германского командования. Только когда немецкий посол в Советском Союзе, граф Вернер фон дер Шуленбург, встретившись с наркомом иностранных дел СССР Молотовым в Кремле, передал официальное объявление войны, Сталин признал, что Гитлер обвел его вокруг пальца. Какое-то время он был потрясен вероломством фюрера, но вскоре уже решал вопросы обороны страны. 23 июня 1941 г. он работал за своим столом в Кремле с 3.20 утра до 18.25 вечера, собирая сведения и занимаясь подготовкой создания Государственного комитета обороны. Шли дни, наступление немцев подавляло масштабом и скоростью. В конце июня Сталин, перед тем как уехать на дачу, хриплым от волнения голосом произнес: «Все кончено. Я сдаюсь. Ленин завещал нам такое государство, а мы просрали его». Он не обратился с речью к народу, не принимал никого из подчиненных, даже не подходил к телефону. А немецкие самолеты тем временем вовсю разбрасывали листовки над позициями Красной Армии, в которых утверждалось, что Сталин мертв. Когда члены Политбюро прибыли на дачу, Сталин, увидев их, плюхнулся в кресло. «Зачем вы приехали?» — странным голосом спросил он. И тут с ужасом двое членов делегации, Микоян и Берия, поняли, что он подумал, что они прибыли арестовать его.
Будучи убеждены, что советская система настолько уязвима, что достаточно лишь одного мощного удара, и она развалится, Гитлер и его генералитет делали ставку на быстрое поражение Красной Армии. Как и их предшественники в 1914 г., они рассчитывали, что кампания будет завершена еще до наступления Рождества. И поэтому не создавали ни резервов войск у себя в тылу, ни стратегических запасов на случай непредвиденного затягивания боевых действий на Восточном фронте. Многие из пилотов люфтваффе, сражавшихся в небе России, готовы были в любую минуту получить приказ о переброске на запад сражаться с британцами. Ошеломляющие военные победы первых недель убедили их в этом. Советские армии были полностью разгромлены. Гитлер разделял чувство всеобщей эйфории. 23 июня 1941 г. он выехал из Берлина в новую ставку в Растенбург в Восточной Пруссии. Там в лесу расположился недостроенный бункер, к которому была подведена железнодорожная ветка, по ней иногда подкатывал и Геринг на своем роскошном личном поезде. Ставка оборудовалась с осени 1940 г. В ее состав входили бетонные бункеры, а также домики для охраны, бараки для личного состава. Территория была тщательно замаскирована от воздушной разведки. Неподалеку протянулась взлетно-посадочная полоса, и в случае необходимости можно было поддерживать оперативную связь с Берлином. Существовали и сильно охраняемые комфортабельные барачные постройки, предназначавшиеся для представителей генералитета. Гитлер назвал ставку в Пруссии «Вольфшан-це» — «Волчьим логовом» (дело в том, что в 1920-е гг. имя Wolf — Волк — было его партийным псевдонимом). Именно здесь проходили совещания, именно здесь имели место знаменитые продолжительные обеды и ужины, сопровождаемые его бесконечными монологами, которые он велел записывать «для потомков». Гитлер не рассчитывал оставаться в Восточной Пруссии больше чем несколько недель. «Война на Востоке в основном уже выиграна», — заверил он Геббельса 8 июля 1941 г., повторив мнение своих генералов.
3 июля 1941 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер, отмечая, что у Красной Армии никаких резервов для дальнейшего ведения войны не остается, ликовал. «Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней».
В связи с этим 16 июля 1941 г. Гитлер провел совещание по вопросу управления завоеванными территориями. Имперским министром оккупированных восточных территорий был назначен главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг. Отнюдь не второстепенную роль сыграло то обстоятельство, что Альфред Розенберг был из прибалтийских немцев и в совершенстве знал русский язык. Розенберг рассчитывал отвести особую роль Украине, стремясь заручиться поддержкой украинского населения в борьбе с русскими. Однако этим планам было суждено остаться на бумаге. Гитлер запретил армии, и даже СС Гиммлера, и Управлению по четырехлетнему плану Геринга вмешиваться в сферу компетенции Розенберга. Дело в том, что и Гиммлер, и Геринг, не говоря уже о Гитлере, не были заинтересованы во включении безжалостно покоренных восточных областей и их населения в состав рейха. Напротив, планировалось изгнание населения за Урал. Именно поэтому Гитлер назначил Эриха Коха, гаулейтера Восточной Пруссии, имперским комиссаром Украины, напутствовав его проявлять твердость. Кох не протестовал. Его коллеги в рейхскомиссариате Остланд, включавшем страны Балтии и генеральный комиссариат Белоруссии, Генрих Лозе и Вильгельм Кубе проявили себя не с лучшей стороны: слабость, коррупция и, в конце концов, они впали в немилость, как, впрочем, и сам Розенберг. И на оккупированных территориях Советского Союза СС делали что хотели, пользуясь даже большей свободой, чем в Польше.
Гитлер понимал, что его планы расового истребления на занятых областях были настолько радикальными, что неизбежно оттолкнули бы мировое общественное мнение. Пропаганда, заявил он в этой связи 16 июля 1941 г., должна всячески подчеркивать, что немецкие войска заняли территории для восстановления на них законного порядка и безопасности, освобождения России от ига Советов. И вторжение было подано населению рейха не только как решающий этап сокрушения «еврейского большевизма», но и как превентивный удар ради предупреждения внезапного нападения русских на Германию. И 17 сентября 1941 г. Гитлер заявил во время обеда, что он был обязан «предвидеть подготовку Сталиным нападения в 1941 г.», а Геббельс уже 9 июля сделал запись о том, что «большевистская клика намеревалась вторгнуться в Германию».
Известие о вторжении в СССР застало большинство немцев врасплох. Раньше близость войны можно было предугадать по интенсивности очередной пропагандистской кампании аппарата Геббельса. Но поскольку Гитлер стремился внушить Сталину, что никакой агрессии не будет, подобная пропаганда полностью отсутствовала, более того, к середине июня стали циркулировать слухи, что Сталин собрался в рейх с официальным визитом. Внимание большинства было сосредоточено на конфликте с Великобританией и надежде на достижение урегулирования. Неудивительно, что первая реакция на объявление о вводе в действие плана «Барбаросса» была неоднозначной. Студентка Лора Вальб в точности зафиксировала реакцию общества в своем дневнике. Люди ощутили, писала она, «и великое потрясение, и столь же великую озабоченность, и, каким-то образом, к этому примешивалось облегчение». По крайней мере, она ощутила, наконец, что пришел конец этому противоестественному альянсу между Германией и советским большевизмом. Местные власти баварского округа Эберманштадт сообщали об «обеспокоенности тем, что война может затянуться на несколько лет». Луиза Зольмитц также считала, что «вторжение в Советский Союз означало войну, которой конца не будет», записал мнение жительницы рейха журналист Йохен Клеппер, призванный из запаса офицер и отправленный с войсками в Болгарию и Румынию, и, к тому же, Россия — противник, с которым, хочешь — не хочешь, а придется считаться.
Многих беспокоило, как Гитлер не подавился куском, который вознамерился проглотить. Утром 22 июня 1941 г. Мелита Машман проходила мимо пивной в Констанце на берегу озера Бодензее. Именно тогда она услышала по радио обращение Гитлера к германской нации, в котором он объявил о нападении на Советский Союз. Позже она вспоминала, что первой ее реакцией был страх и тягостное предчувствие чего-то дурного. Война на два фронта никогда ни к чему доброму не приводила, даже Наполеон, и тот так и не смог одолеть русских.
На лицах людей вокруг проступила озабоченность. Все вдруг уставились на воды озера, избегая смотреть друг другу в глаза. Противоположный берег исчезал в дымке под серым небом. Это летнее утро вообще выдалось довольно унылым. Пока шла радиопередача, зарядил дождь. Ночью я не сомкнула глаз и устало побрела по набережной. Было холодно. Внизу у подножия парапета лениво и равнодушно плескались волны озера. Вторжение в Россию могло означать лишь одно — война затянется не на один год и потребует неслыханных жертв.
Поразившие всех победы немецких войск, о которых трубили все средства массовой информации начиная с 29 июня 1941 г., подняли упавший было дух и убедили многих, что и эта война не продлится долго; однако привычный энтузиазм разделяли далеко не все, на этот раз нашлось место и тревожным симптомам. Несколько недель спустя, 29 августа 1941 г., чиновник из Эберманн-штадта с удивительной добросовестностью подвел итог: число тех, кто «с волнением следит за развитием событий, бесконечно мало», писал он. «Большинство ждет не дождется конца войны, как внезапно заболевший жаждет выздоровления».
