Книга: Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933
Назад: Немецкий характер
Дальше: Дух 1914 года

Гимны ненависти

I
К концу 1889 г. директор начальной школы Герман Альвардт стоял на пороге финансового краха. Родившийся в 1846 г. в обедневшей семье в Померании, он обнаружил, что заработка, который ему обеспечивало скромное положение служащего в прусской образовательной иерархии, совсем не хватает, чтобы оплачивать значительные ежедневные расходы. В отчаянии он совершил преступление, которое как будто сознательно было задумано, чтобы поразить чувства его начальства: он украл деньги, выделенные на проведение детского праздника Рождества в его школе. Достаточно скоро о его проступке узнали, и он был снят с должности. Это лишило его последнего остававшегося источника дохода. Многие люди были бы раздавлены этими несчастьями и переполнены чувствами вины и сожаления. Но не Герман Альвардт. «Директор» — прозвище, под которым он вскоре стал известен широкой публике, — решил перейти в наступление. В поисках, на кого бы свалить вину за свои неудачи, он вскоре обратил свое внимание на евреев.
Немецкое еврейское сообщество в то время было тесно ассимилировавшейся с местным населением успешной группой, отличавшейся от других немцев в основном своей конфессиональной принадлежностью. В XIX веке гражданские несвободы, от которых страдали нехристиане в германских государствах, постепенно были устранены так же, как и была ликвидирована формальная религиозная дискриминация в других странах, например в Британии в результате эмансипации католиков в 1829 г. Последние остававшиеся юридические препятствия для получения полных и равных законных прав были устранены при объединении Германии в 1871 г. С учреждением института гражданского брака как альтернативы церковному бракосочетанию число браков между евреями и христианами стало быстро расти по всей Германии. В Бреслау, например, на каждые сто чисто еврейских браков в 1915 г. приходилось 35 браков между христианами и евреями, а в конце 1870-х лишь 9 таких браков. Из семей евреев, обратившихся в христианскую веру, происходило очень небольшое число супругов-христиан, а сами браки заключались во всех социальных группах. В 1904 г. 19 % мужчин-евреев в Берлине и 13 % женщин-евреек состояли в браке с христианскими партнерами. В Дюссельдорфе число всех евреев, состоявших в браке с христианами, выросло с четверти в 1900-х до трети в 1914 г. К началу Первой мировой войны на каждые 100 чисто еврейских браков приходилось 38 браков между христианами и евреями, а в Гамбурге эта цифра составляла 73. Кроме того, с нарастающей скоростью евреи стали обращаться в христианство: за первые семьдесят лет XIX века число сменивших веру составило 11 000 человек, а за последние три десятилетия таких людей было уже 11 500. Между 1880 и 1919 годом христианство приняли около 20 000 немецких евреев. Благосостояние еврейской общины медленно растворяло ее самоидентичность как закрытой религиозной группы.
Примерно 600 000 евреев, проживавших в Германской империи, были скромным религиозным меньшинством в обществе, состоявшем главным образом из христиан, и составляли примерно 1 % всего населения. В течение столетий не допускавшиеся к традиционным источникам богатства, таким как землевладение, они оставались вне сословной системы рейха. Продолжавшаяся неофициальная социальная дискриминация не позволяла им получать высшие должности на гражданской службе и занимать посты в таких ключевых государственных институтах, как армия и университеты. В действительности их доступ к таким институтам стал еще более ограничен в 1890-х и 1900-х гг.. Принявшие христианство евреи сильно страдали от повседневного антисемитизма, что заставляло многих из них изменять свои имена на звучащие более по-христиански. Почти 100 000 немецких евреев в XIX веке, не выдержав дискриминации, эмигрировали в другие страны, в основном в США, однако большинство осталось, особенно когда в конце века начался экономический бум. Оставшиеся проживали большими группами в крупных городах, к 1910 г. примерно четверть немецких евреев проживали в Берлине, а к 1933 г. их была уже почти треть. В этих городах они объединялись в отдельных районах. В 1885 г. почти половина гамбургских евреев проживали в двух кварталах для среднего класса — Харфестехуде и Ротербауме, в 1900 г. почти две трети евреев во Франкфурте жили в четырех из четырнадцати городских районов, в 1925 г. 70 % берлинских евреев проживали в пяти центральных и западных районах, которые в подавляющем большинстве были заселены средним классом. Даже в городах с самыми большими еврейскими общинами — Берлине, Бреслау и Франкфурте — в 1871 г. они составляли крайне незначительное меньшинство жителей: не более 4,3, 6,4 и 7,1 % от всего городского населения соответственно.
Многие евреи нашли свое место в бизнесе и профессиональной деятельности. Помимо знаменитой семьи банкиров Ротшильдов возникло много других влиятельных финансовых домов, принадлежавших евреям, например банковская фирма Блейхрёдера, которой Бисмарк доверял свои личные сбережения. Новые формы розничной торговли, такие как универсальные магазины, которых до Первой мировой войны в Германии насчитывалось около 200, часто имели еврейских владельцев, таких как, например, семья Тиц или братья Вертхейм. Особенно много мужчин-евреев было в медицине, юриспруденции, науке и исследовательской деятельности, в университетах на преподавательских должностях, в журналистике и искусстве. Еврейское сообщество медленно превращалось из изолированного религиозного меньшинства в еще одну этническую группу из многих в многокультурном обществе, включающем и другие меньшинства: поляков, датчан, эльзасцев, лужичан. Как и у других групп, у них были собственные гражданские представительские институты, в первую очередь Центральная ассоциация немецких граждан еврейской веры, основанная в 1893 г. Однако в отличие от большинства других групп она была в основном экономически успешной, и, вместо того чтобы учредить собственную политическую партию, ее члены предпочитали присоединяться, а иногда и занимать ведущие позиции в ведущих политических партиях, в особенности левого и центристского толка. Большинство евреев были горячими сторонниками немецкого национализма, и особая привлекательность либеральных партий для них не в последнюю очередь объяснялась тем, что они однозначно поддерживали идею создания немецкого национального государства. В целом история евреев в конце XIX века была историей успеха, и помимо прочего эта история ассоциировались с самыми современными и прогрессивными изменениями в обществе, культуре и экономике.
Именно такие изменения сделали евреев мишенью для раздраженных и беспринципных демагогов вроде Германа Альвардта. Для всех недовольных и неудачливых, чувствовавших себя отодвинутыми на обочину жизни Джаггернаутом индустриализации и тосковавших о более простом, организованном, безопасном, более иерархизированном обществе, которое, по их представлениям, существовало в недалеком прошлом, евреи символизировали культурную, финансовую и социальную современность. И нигде это не проявлялось сильнее, чем в избранном для себя Альвардтом Берлине. В 1873 г. экономика города пережила сокрушительный удар, когда период неистовых трат и инвестиций, сопровождавшийся эйфорией по поводу образования рейха, резко оборвался. Мировая экономическая депрессия, вызванная крахом инвестиций в железнодорожную систему США, привела к массовым банкротствам и разорениям компаний в Германии. Особенно пострадали небольшие фирмы и мастерские. Из-за непонимания глобальных сил, которые уничтожали их жизненный уклад, наиболее сильно пострадавшим людям легче всего было поверить заявлениям католических и консервативных журналистов, винивших во всем еврейских финансистов.
Депрессия продолжалась, и к журналистам присоединился придворный проповедник Адольф Штёкер. Человек скромного происхождения, начавший крестовый поход с целью вырвать рабочие классы из-под влияния социал-демократов, Штёкер основал христианско-социалистическую партию, которая строила свою борьбу на выборах в 1880-х на откровенно антисемитской платформе. Эта новая идея была поддержана Максом Либерманом фон Зонненбергом, который помог организовать национальное обращение с призывом устранить евреев с публичных должностей в 1880 г. Особенно экстремальных взглядов придерживался Эрнст Хенрици, чьи выступления были настолько яростными, что привели к бунтам в померанском городе Нойштеттин, которые завершились сожжением местной синагоги. Именно к этому движению примкнул в конце 1880-х Герман Альвардт, отомстив за свои унижения книгой, в которой все свои финансовые злоключения он объяснял махинациями еврейских ростовщиков и называл евреев всемогущей группой в немецком обществе. Однако представленные им в доказательство его утверждений документы, подтверждавшие, что германское правительство якобы было куплено еврейским банкиром Герзоном фон Блейхрёдером, оказались сфабрикованными самим Альвардтом. За это он был приговорен к четырем месяцам тюрьмы. А как только его освободили, он сразу выступил с рядом новых сенсационных и таких же неподтвержденных заявлений, на этот раз утверждая, что еврейские производители оружия поставляли армии заведомо дефектные винтовки с целью поддержания франко-еврейского заговора по подрыву боеспособности немецкой военной машины. Вполне предсказуемо этими утверждениями Альвардт заработал себе новый приговор, на этот раз он был заключен в тюрьму на пятимесячный срок.
Но он его не отсидел. Потому что между делом ему удалось убедить крестьян далекого сельского избирательного округа в Бранденбурге избрать его депутатом в рейхстаг. Путешествуя по их фермам, он рассказывал, что все несчастья, на самом деле свалившиеся на них в результате мировой депрессии и падения цен на сельскохозяйственную продукцию, были вызваны евреями, непонятным для них религиозным меньшинством, жившим далеко в больших городах и финансовых центрах Европы и рейха. Место в рейхстаге дало Альвардту депутатскую неприкосновенность. Его успех подтвердил действенность подобной демагогии среди сельских избирателей. Действительно, были и другие антисемиты, такие как библиотекарь из Гессена Отто Бёкель, которые также преуспели на выборах, не в последнюю очередь из-за того, что смогли предложить крестьянам реальные меры по преодолению экономических трудностей, например создание кооперативных хозяйств. К началу 1890-х гг. угроза таких антисемитов для избирательной гегемонии Германской консервативной партии в сельских округах стала считаться настолько серьезной, что сама партия, встревоженная государственной политикой, которая могла навредить интересам сельского хозяйства еще больше, внесла в свою программу пункт с требованием борьбы против «широко распространенного и разлагающего еврейского влияния на нашу общественную жизнь» на конференции в Тиволи в 1893 г.
В конечном счете это оказалось поворотным моментом в судьбе разношерстной компании политических антисемитов в Германии. Несмотря на серьезную попытку другого антисемитского агитатора Теодора Фрича объединить различные течения политического антисемитизма и сосредоточить усилия движения на завоевании симпатий экономически неудовлетворенных среднего и низшего классов городских жителей, эгоизм таких личностей, как Бёкель, не позволил создать какое-либо реальное объединение, а антисемитов продолжали раздирать внутренние споры. Фричу предстояло реализовать свое влияние на другом поприще. Он продолжал публиковать бесчисленные популярные антисемитские брошюры, которые имели широкий успех у читателей вплоть до его смерти (и после нее) в сентябре 1933 г., когда он занимал депутатское кресло в рейхстаге от нацистской партии. Однако в довоенные годы он оставался маргинальной политической фигурой. В начале 1990-х положение антисемитов было подорвано эффективной коалицией Берлинского христианско-социалистического движения и консервативной партии, а в католических регионах им мешало стремление центристской партии использовать похожую антисемитскую риторику. Индивидуалисты, такие как Бёкель и Альвардт, потеряли свои места, а их партии вместе с городскими антисемитскими организациями вроде партии Фрича перестали существовать. Жестокость позиции самого Альвардта заставляла отворачиваться от него даже других антисемитов. На некоторое время он уехал в США, а по возвращении посвятил себя борьбе с франкмасонами. В 1909 г. он снова попал в тюрьму, в этот раз за шантаж. По-видимому, продолжавшиеся финансовые трудности подвигали его на все более криминальные поступки. В конечном счет он погиб — довольно бесславно — в дорожной аварии в 1914 г.
II
Альвардт был ультрарадикальным, но в некоторых отношениях не уникальным представителем нового типа антисемитизма, зарождавшегося в Германии и других частях Европы в конце XIX века. Традиционный антисемитизм основывался на нехристианской религии евреев и черпал свою политическую силу из Библии. Новый Завет возлагает вину за смерть Христа на евреев, обрекая их на вечный позор, утверждая, что они охотно согласились взять кровь Христа на себя и своих потомков. Будучи нехристианским меньшинством в обществе, находящемся под прямым влиянием христианских верований и институтов, евреи были очевидной и удобной мишенью для народной ненависти во времена кризисов, таких как эпидемия чумы в середине XIV века, когда беснующиеся толпы по всей Европе обвиняли евреев в смерти огромного числа людей, находя выход своим мстительным чувствам в бесчисленных актах насилия и разрушения. Совсем не случайно, что история современного антисемитизма в Германии началась с придворного проповедника Адольфа Штёкера. Христианская враждебность по отношению к евреям обеспечила необходимую стартовую площадку современному антисемитизму, не в последнюю очередь из-за того, что к ней часто примешивалась изрядная доля расовых предрассудков, которые во многих отношениях порождали расовый антисемитизм. Однако в конце XIX века он стал все больше устаревать, по крайней мере в своей чистой, наиболее традиционной форме, особенно когда евреи перестали быть легко идентифицируемым религиозным меньшинством и начали быстрыми темпами принимать христианство и заключать браки с христианами. В поисках козла отпущения, на которого можно было бы свалить вину за экономические трудности 1870-х гг., демагоги и писаки из нижних слоев среднего класса обратились к евреям не как к религиозному, а как к расовому меньшинству и стали пропагандировать не полную ассимиляцию евреев в немецкое общество, а их тотальное исключение из него.
Обычно в этом усматривают заслугу — если здесь уместно такое слово — сомнительного писателя Вильгельма Марра, в памфлете которого «Победа еврейства над германством с нерелигиозной точки зрения» впервые утверждалась мысль, которую в более поздней работе он выразил так: «Не может быть вопросов, касающихся религиозных предрассудков, когда речь идет о вопросах расы и когда различие заключено в „крови“». Марр основывался на модных теориях французского расиста графа Жозефа Артура де Гобино и сравнивал евреев не с христианами, а с немцами, настаивая, что те и другие представляют собой две разные расы. Он заявлял, что евреи взяли вверх в расовой борьбе и фактически управляют страной, поэтому неудивительно, что страдают честные немецкие рабочие и мелкие предприниматели. Марр придумал слово «антисемитизм» и в 1879 г. основал Лигу антисемитов, первую организацию в мире, в названии которой присутствовало это слово. Ее задачей, по его словам, было уменьшение еврейского влияния на жизнь Германии. Его работа написана в трагическом и пессимистичном тоне. В своем «Завете» он заявил, что «еврейский вопрос является осью, вокруг которой вращается колесо истории», продолжая свою мрачную отповедь словами о том, что «все наши социальные, коммерческие и промышленные достижения основываются на еврейском представлении о мире».
Отчаяние Марра помимо прочего имело и личные причины. Он постоянно испытывал финансовые затруднения, его сильно подкосили финансовые проблемы 1870-х. Его вторая жена, которая была еврейкой, поддерживала его деньгами до своей смерти в 1874 г., его третья жена, с которой он развелся после недолгого и несчастливого сожительства, была наполовину еврейкой, и частично он обвинял ее в своем безденежье, поскольку ему приходилось отдавать значительные суммы на воспитание их ребенка. Из этого Марр заключил, смело возведя свой личный опыт в универсальное правило мировой истории, что расовая чистота является идеалом, а расовое смешение есть рецепт катастрофы. Если учесть такие очень личные причины его антисемитизма, неудивительно, что Марр не стал активным деятелем политической сцены, Лига антисемитов не стала успешной организацией, а сам он отказывался поддерживать антисемитские партии, поскольку считал их слишком консервативными. Однако к нему как к пропагандисту нового расового антисемитизма быстро присоединился ряд других авторов. Революционер Ойген Дюринг, например, ставил знак равенства между капиталистами и евреями и утверждал, что социализм должен главным образом ориентироваться на устранение финансового и политического влияния евреев. Националистический историк Генрих фон Трейчке утверждал, что евреи разрушали немецкую культуру, и ввел во всеобщее употребление фразу «евреи — это наша беда», которая впоследствии стала лозунгом многих антисемитов, включая и нацистов. Писатели такого рода были далеки от маргинальных фигур типа Германа Альвардта. Ойген Дюринг, например, обладал очень большим влиянием на социалистическое движение, что заставило Фридриха Энгельса написать свою знаменитую книгу «Анти-Дюринг», которая стала успешной попыткой бороться с этим влиянием на социалистическое рабочее движение в 1878 г. История Генриха фон Трейчке была одной из самых читаемых из всех историй Германии в XIX веке, а его обличительные речи, направленные против того, что он считал еврейским материализмом и бесчестием, порождали сильный резонанс среди его коллег-профессоров в Берлине, включая классициста Теодора Моммзена, патологоанатома Рудольфа Вирхова и историка Густава Дройзена, который вместе с многими другими немецкими учеными выступил с недвусмысленным обвинением своих коллег в «расовой ненависти и фанатизме».
Такие высказывания были напоминанием о том, что, несмотря на быстрый рост влияния антисемитских авторов, подавляющее большинство уважаемых людей Германии, левых и правых политических убеждений, из среднего и рабочего класса, были по-прежнему настроены отрицательно по отношению к такого рода расизму. Попытки заставить немецких граждан проглотить антисемитские идеи целиком не имели большого успеха. В частности, рабочий класс Германии и его основной политический представитель, социал-демократическая партия (крупнейшая политическая организация в Германии, имевшая больше мест в рейхстаге, чем любая другая партия после 1912 г., и наибольшее число голосов на национальных выборах задолго до этого), решительно отвергали антисемитизм, полагая его отсталым и антидемократичным. Даже рядовые члены партии отрицали его лозунги, разжигавшие ненависть. В 1898 г. полицейский агент, занимавшийся подслушиванием политических разговоров в барах и пивных Гамбурга, записал следующие слова, произнесенные неким рабочим:
Чувство национального достоинства не должно деградировать до такой степени, чтобы одна нация ставилась выше другой. Еще хуже, если начнут считать евреев низшей расой и станут бороться с ними. Могут ли евреи избежать этого, если будут иметь другое происхождение? Они всегда были преследуемым народом, отсюда и их разбросанность по миру. Для социал-демократа самоочевидно, что он желает равенства для всех людей. Евреи, в конце концов, это не самое большое зло.
Другие рабочие на разных мероприятиях часто презрительно отзывались об антисемитах, осуждали антисемитское насилие и поддерживали стремление евреев к гражданскому равенству. Такие взгляды были совершенно обычны для рабочего движения до 1914 г.
Худшее, в чем можно было бы обвинить социал-демократов, это то, что они не принимали всерьез угрозу антисемитизма и позволили некоторым антисемитским клише просочиться в немногочисленные карикатуры, которые печатались в их развлекательных журналах. В некоторых округах социал-демократы и антисемиты поддерживали друг друга на последних этапах избирательных кампаний, но это не подразумевало единомыслия, а было просто временным сотрудничеством в целях общей борьбы против устоявшихся элит. В немногих отсталых городках и деревнях, в основном на сельскохозяйственном востоке страны, местным евреям периодически предъявляли средневековые обвинения в ритуальных убийствах, которые имели определенный успех, хотя и вызывали ответные демонстрации протеста. В суде ни одно из таких обвинений никогда не было доказано. Мелкие бизнесмены, владельцы магазинов, мастеровые и бедные крестьяне были склонны поддерживать антисемитизм более остальных, продолжая традицию организованного популярного антисемитизма, истоки которого в некоторых регионах можно проследить по крайней мере вплоть до революции 1848 года, хотя и не в его современной расистской форме. Однако, если говорить о представителях образованного среднего класса, нееврейские предприниматели и специалисты, как правило, вполне спокойно сотрудничали с еврейскими коллегами, чье представительство в либеральных политических партиях было достаточно сильным, чтобы удержать последние от серьезного рассмотрения каких-либо аргументов или мнений антисемитов. Антисемитские партии оставались маргинальным протестным явлением и в основном исчезли с приходом следующего века.
Однако их закат и падение в некоторой степени были обманчивыми. Одной из причин их исчезновения было принятие антисемитских идей ведущими партиями — консерваторами и центристами, среди избирателей которых были экономически уязвимые группы среднего и низшего классов, к которым изначально обращались антисемиты. Консерваторы полагались на антисемитские положения, содержавшиеся в их тивольской программе 1893 г., и продолжали требовать уменьшения, как они считали, подрывного влияния евреев на жизнь общества. Их антисемитские предрассудки были обращены к большим группам в протестантском сельском обществе на севере Германии и к мастеровым, владельцам магазинов и мелким предпринимателям, представлявшим христианско-социалистическое крыло партии. Для намного более многочисленной, хотя и несколько менее влиятельной при рейхе центристской партии евреи или, скорее, их искаженный и спорный образ символизировал либерализм, социализм и современность — вещи, отрицаемые церковью. Такой взгляд был присущ большому числу крестьян и ремесленников в партии и распространялся автономными протестными группами среди католического крестьянства, вполне разделявшего идеи Отто Бёкеля. Этого же взгляда по сходным причинам придерживались многие люди в церковной иерархии. В Ватикане религиозный и расовый антисемитизм нашел выражение в антиеврейских диатрибах, опубликованных церковными авторами в некоторых заальпийских газетах и журналах, отличавшихся большей бескомпромиссностью по сравнению с местной прессой.
Более того, антисемитские предрассудки были достаточно сильны в высшем свете, в судах, на гражданской службе, в армии и университетах, чтобы постоянно напоминать евреям о том, что они были совсем не равноправными членами немецкой нации. Антисемитам удалось внести «еврейский вопрос» в политическую программу, так что участие евреев в ключевых общественных организациях стало постоянным предметом для обсуждения и споров. Тем не менее все это происходило на достаточно низком уровне, даже по стандартам того времени. Один историк однажды размышлял на тему, что бы случилось, если бы путешественник во времени из 1945 года перенесся в Европу, какой она была накануне Первой мировой войны, и рассказал бы интеллигентному и эрудированному современнику, что через тридцать лет европейская нация предпримет попытку систематического истребления всех евреев Европы и в результате уничтожит около шести миллионов людей. Если бы такой путешественник попросил современника угадать, что это была за нация, не исключено, что тот указал бы на Францию, где недавнее дело Дрейфуса вызвало взрыв озлобленного народного антисемитизма. Или это могла быть Россия, где царистские «черные сотни» устраивали многочисленные еврейские погромы в преддверии неудавшейся революции 1905 г. Ему бы вряд ли пришло в голову, что страной, устроившей такую кампанию уничтожения, стала Германия с ее глубоко ассимилированным еврейским сообществом и относительным отсутствием открытого или насильственного политического антисемитизма. Политики антисемитского толка все еще находились на периферии. Однако некоторые пропагандистские заявления антисемитов стали объектом внимания ведущих политических движений — например, идея о том, что нечто под названием «еврейский дух» являлось «подрывным фактором» или что евреи имели предположительно «чрезмерное» влияние в таких областях общественной жизни, как журналистика и юриспруденция. Более того, антисемитские партии продемонстрировали новый демагогический стиль поведения, который освобождал от привычных ограничений политического этикета. Этот стиль не был общепринятым, но, опять же, на парламентских слушаниях и встречах с избирателями стало возможным разжигать ненависть и опираться на предрассудки, что в середине XIX века сочли бы недопустимым в публичных выступлениях.
Наряду с укоренением антисемитизма в политической жизни 1880-х и 1890-х на задворках политической и интеллектуальной жизни наблюдалось соединение многих компонентов будущего национал-социализма. Ключевая роль в этом процессе принадлежала антисемитским писателям, таким как популярный романист Юлиус Лангбен, в книге которого «Рембрандт как воспитатель», опубликованной в 1890 г., провозглашалось, что голландский художник Рембрандт представлял классический северогерманский тип и что германское искусство должно вернуться к своим расовым корням — культурный императив, который впоследствии будет с большим энтузиазмом воспринят нацистами. Эти авторы в своих обличительных работах о евреях создали новый язык неистового насилия. Как говорил Лангбен в 1892 г., евреи были «для нас ядом, и относиться к ним нужно соответственно», «евреи — это лишь преходящая чума и холера». Книга Лангбена была переиздана сорок раз менее чем за год и продолжала оставаться бестселлером долгое время после этого. Оскорбительные выпады по адресу тех, кого автор называет «евреи и идиоты, евреи и подлецы, евреи и шлюхи, евреи и профессора, евреи и берлинцы», соединялись здесь с призывами к восстановлению иерархического общества, возглавляемого «тайным кайзером», который однажды выйдет из тени, чтобы возродить Германию в ее прежней славе.
Такие идеи обсуждались и разрабатывались в группе, собиравшейся вокруг вдовы композитора Рихарда Вагнера в Байройте. Вагнер жил в этом северном баварском городке до своей смерти в 1883 г., а его эпические музыкальные драмы ставились каждый год в оперном театре, который он спроектировал специально для этих целей. Вагнер писал их не в последнюю очередь для того, чтобы распространять псевдогерманские национальные мифы, в которых героические фигуры из скандинавских легенд служили идеальными прообразами будущих вождей Германии. Сам Вагнер был культурным антисемитом уже в начале 1850-х. В своей скандально известной книге «Иудаизм в музыке» он заявил, что «еврейский дух» противен музыкальной глубине. Решение этой проблемы он видел в полной ассимиляции евреев в немецкую культуру и замене еврейской религии, а фактически любой религии, светскими эстетическими нормами, на которые он ориентировался в собственных музыкальных драмах. Но к концу жизни его взгляды стали гораздо более расистскими под влиянием его второй жены Козимы, дочери композитора Ференца Листа. В конце 1870-х она писала в своем дневнике, что Вагнер, имевший в то время крайне пессимистичное представление о цивилизации, прочел антисемитский трактат Вильгельма Марра 1873 года и полностью согласился с его идеями. В результате такого изменения своей позиции Вагнер больше ратовал не за ассимиляцию евреев в немецкое общество, а за полное их исключение из него. В 1881 г., обсуждая классическую пьесу Лессинга «Натан Мудрый» и жуткий пожар в венском театре, при котором погибло более четырехсот человек, многие из которых были евреями, Козима писала, что ее муж «язвительно заметил, что все евреи должны гореть при постановке „Натана“».
После смерти Вагнера его вдова превратила дом в Байройте в своего рода храм, в котором группа приверженных последователей занималась сохранением священной памяти ушедшего Мастера. Люди, собиравшиеся вокруг Козимы в Байройте, придерживались радикальных антисемитских взглядов. Кружок Вагнера старался изо всех сил, чтобы представить оперы композитора как картины борьбы северных героев с еврейскими злодеями, хотя его музыка, конечно, допускала множество других интерпретаций. Среди главных фигур этого кружка можно назвать Людвига Шемана, ученого, переведшего трактат Гобино о неравенстве рас на немецкий в 1898 г., и англичанина Хьюстона Стюарта Чемберлена (родился в 1855 г.), женившегося на одной из дочерей Вагнера и в свое время опубликовавшего восторженную биографию этого великого человека. Пока Козима и ее друзья распространяли свои идеи в периодических публикациях «Байройтских записок», Шеман ездил по стране, организуя антисемитские собрания и основывая различные радикальные расистские организации, самой известной из которых было Общество Гобино в 1894 г. Ни одна из них не была особо успешной. Однако поддержка Шеманом французского теоретика все равно сильно помогла ввести в моду термин «арийский» среди немецких расистов. Изначально это слово использовалось для обозначения общих предков носителей германских языков, таких как английский и немецкий, но вскоре оно приобрело современный смысл, когда Гобино выдвинул свой тезис о том, что выживание расы может гарантироваться только расовой чистотой, которая предположительно сохранилась в германском, или «арийском», крестьянстве, а расовое смешение вызывает культурный и политический упадок.
Однако наиболее сильное влияние имел Чемберлен со своей книгой «Основы девятнадцатого века», опубликованной в 1900 г. В своей туманной и мистической работе Чемберлен изобразил исторический процесс как борьбу за доминирование между германской и еврейской расой — единственными двумя расовыми группами, сохранившими изначальную чистоту в мире смешанных рас. Героическим и культурным германцам противостояли жестокие и механистичные евреи, которых Чемберлен представил в качестве космической угрозы человеческому обществу, вместо того чтобы просто не обращать на них внимания как на маргинальную, или низшую, касту. С расовой борьбой была связана борьба религиозная, и Чемберлен приложил много усилий, пытаясь доказать, что христианство изначально было германским и что Иисус, несмотря на все свидетельства, не был евреем. Работа Чемберлена произвела впечатление на многих читателей благодаря попыткам научного обоснования изложенных в ней идей, наиболее существенным моментом в этом отношении было объединение антисемитизма и расизма с социал-дарвинизмом. Английский ученый Чарльз Дарвин утверждал, что животные и растительные царства подчиняются закону естественного отбора, согласно которому наиболее приспособленный выживает, а слабый или менее адаптированный исчезает, гарантируя, таким образом, улучшение вида. Социал-дарвинисты применили эту модель и к человеческой расе. Они сформулировали ряд ключевых идей, которые потом были переняты нацистами.
III
Чемберлен не был одинок в распространении таких взглядов. Целый ряд авторов, ученых и других деятелей внесли свой вклад в возникновение в 1890-х нового, жесткого селекционного варианта социал-дарвинизма, в котором на первое место выводилась не мирная эволюция, а борьба за выживание. Характерным представителем этой школы мысли был антрополог Людвиг Вольтман, который в 1900 г. заявлял, что арийская, или германская, раса представляла собой вершину эволюции человека и поэтому была высшей по сравнению с другими. Таким образом, он утверждал, что «германская раса была избрана, чтобы править миром». Однако другие расы, как он считал, мешали этому. Германцам, по мнению некоторых людей, требовалось больше «жизненного пространства» (Lebensraum), которое следовало захватить у других народов, в основном у славян. Причина заключалась не в том, что страна действительно была перенаселена — никаких подтверждений тому не было, — а в том, что продвигавшие такие взгляды люди заимствовали свои идеи из животного царства и применяли их к человеческому обществу. Встревоженные ростом процветающих городов Германии, они стремились восстановить сельский идеал, мечтая о времени, когда германские поселенцы смогли бы владеть землями «низших» славянских крестьян, как — об этом начинали говорить историки — это уже было в Средние века. Подобные представления о международной политике как об арене борьбы между различными расами за превосходство или выживание широко распространились среди представителей политической элиты Германии к началу Первой мировой войны. Такие люди, как военный министр Эрих фон Фалькенгайн, командующий военным флотом Альфред фон Тирпиц, советник рейхсканцлера Бетмана-Гольвега Курт Рицлер и шеф морского кабинета Георг Александр фон Мюллер, — все они считали войну средством сохранения или утверждения германской расы в борьбе с населением романских стран и славянами. Война, по знаменитым словам из книги генерала Фридриха фон Бернгарди, опубликованной в 1911 г., была «биологической необходимостью: без войны низшие или деградирующие расы легко могли задушить ростки здоровых, подающих надежды элементов, за чем последовал бы глобальный упадок». Внешняя политика теперь должна была проводиться не между странами, а между расами. Это стало одной из причин начавшегося снижения важности государства, которому предстояло сыграть такую серьезную роль во внешней политике нацистов.
Успех в войне и предрассудки, распространяющиеся среди лидеров и политиков Германии от центристов до правых в начале нового века, также требовали принятия решительных шагов для улучшения расы. Одним из аспектов селекционистского поворота в социал-дарвинизме в 1890-х стало стремление усилить внимание к «негативному отбору». Более комфортные жилищные условия, здоровое питание, гигиенические, санитарные и другие подобные мероприятия — все это, как говорили, замечательно способствует улучшению расы. Но этого недостаточно, поскольку общество отрицает принцип борьбы за выживание, проявляя заботу о слабых, больных и недееспособных. Такая политика, утверждали некоторые ученые-медики, чьи взгляды подкреплялись недавно родившейся генетической наукой, потворствовала прогрессирующей деградации человеческой расы. Ей следовало противопоставить научный подход к воспроизводству, который бы позволил сократить число слабых или исключить их появление, а также увеличить количество сильных. Среди поддерживавших эти идеи был Вильгельм Шальмайер, чье сочинение, в котором защищался евгенический подход к социальной политике, выиграло первый приз на национальном конкурсе, организованном промышленником Альфредом Круппом в 1900 г. Другим медиком, считавшим, что германцы представляют собой вершину генетической эволюции человечества, был Альфред Плёц. Он предлагал отправлять людей низшего ранга на фронт в случае войны, чтобы непригодные к жизни уничтожались в первых рядах. Самым читаемым из всех был Эрнст Геккель, чья книга «Загадки мира» с популярным изложением дарвинских идей моментально стала бестселлером после публикации в 1899 г.
Однако было бы ошибкой считать, что такие взгляды образовывали связную или единую идеологию, тем более напрямую ведущую к идеям нацизма. Шальмайер, например, не был антисемитом и яростно отрицал любые идеи о превосходстве «арийской» расы. И Вольтман не относился враждебно к евреям, а его в целом положительное отношение к Французской революции (лидеры которой, по его неправдоподобным утверждениям, принадлежали к германской расе, как и все великие исторические фигуры) отнюдь не роднило его с нацистами. В свою очередь Геккель активно выступал за более широкое применение смертной казни с целью устранения преступников из цепочки наследственности. Он также поддерживал идею уничтожения психически больных людей с помощью химических инъекций или электрошока. Геккель также был расистом и утверждал, что ни одна раса с курчавыми волосами никогда не добивалась чего-либо важного с исторической точки зрения. Однако, с другой стороны, он считал, что война станет евгенической катастрофой, поскольку уничтожит лучших и самых смелых людей страны. В результате ученики Геккеля, объединившиеся в собственное общество, Лигу монистов, стали пацифистами, полностью отрицающими идею войны, — позиция, которая не могла сблизить их с нацистами. Многие из них жестоко пострадали за свои принципы, когда в 1914 г. война все-таки началась.
Наиболее верный прообраз нацистской идеологии мы находим в работах Плёца, который сдабривал свои теории изрядными дозами антисемитизма и сотрудничал с группами, исповедовавшими идею нордического превосходства. И все же до Первой мировой войны было немного свидетельств того, что сам Плёц считал «арийскую» расу высшей по сравнению с другими, хотя один из его ближайших соратников, Фриц Ленц, несомненно, думал именно так. Плёц придерживался жесткого меритократического направления в евгеническом планировании, считая, например, что на всех родах должна присутствовать коллегия врачей и определять, выживет ли ребенок, или его следует уничтожить как слабого или недееспособного. Дарвинист Александр Тилле открыто проповедовал убийство психически и физически неполноценных и соглашался с Плёцем и Шальмайером, что детские болезни не следует лечить, чтобы слабые сами выпадали из цепочки наследования. В 1905 г. Плёц со своим шурином Эрнстом Рудиным, разделявшим такие взгляды, основал Общество расовой гигиены для пропагандирования своих идей. Оно быстро завоевало влияние в области медицины и социального обеспечения. Гобино во многих отношениях был консерватором и считал, что евгенический идеал заключен в аристократии. Эти немецкие мыслители приняли гораздо более жесткую и потенциально более революционную линию, часто считая наследственные признаки в большой степени независимыми от принадлежности к определенному социальному классу.
К началу Первой мировой войны их идеи распространились в той или иной форме в таких областях, как медицина, социальные службы, криминология и юриспруденция. Социальные изгои, такие как проститутки, алкоголики, жулики, бродяги, все чаще объявлялись людьми с дурной наследственностью, и требования насильственной стерилизации таких людей стали слишком громкими, чтобы их можно было не замечать. Влияние этих идей на истеблишмент в социальном обеспечении было таким значительным, что даже социал-демократы могли всерьез принять предложение Альфреда Гротьяна связать улучшение жилищных условий и социального обеспечения с обязательной стерилизацией сумасшедших, тунеядцев и алкоголиков. Изменения такого рода отражали растущее влияние медицинской профессии в таких быстро развивающихся областях, как криминология и социальная помощь. Успехи немецкой медицинской науки, например открытие в XIX веке бацилл, вызывавших такие болезни, как холера и туберкулез, завоевали ей беспримерный престиж, а также непреднамеренно подарили антисемитам новый язык для выражения ненависти и страха перед евреями. В результате в обществе стали повсеместно использовать медицинские достижения, простые люди, включая растущий рабочий класс, стали соблюдать правила гигиены, регулярно мыться, дезинфицировать туалеты, кипятить питьевую воду и так далее. Концепция гигиены из медицины перекочевала в другие области жизни, включая не только «социальную гигиену», но и собственно «расовую гигиену».
Тем не менее, несмотря на все споры по поводу этих идей, влияние, которое они имели на государственные решения до 1914 г., было очень незначительным. Если не брать в расчет научный истеблишмент, пропагандисты выведения суперрасы арийских блондинов, такие как Ланц фон Либенфельс, редактор «Остары: газеты для блондинов», имели влияние только в маргинальных слоях общества, среди политических экстремистов или мелких политических сект. Однако, несмотря на эти оговорки, появление таких идей вместе с увеличивающейся ролью, которую они играли в публичных дебатах, сыграло важную роль в формировании нацистской идеологии. Практически все в этой разношерстной компании ученых, врачей и пропагандистов расовой гигиены разделяли несколько фундаментальных принципов. Первый заключался в том, что наследственность в значительной мере определяет человека. Второй, вытекающий из первого, состоял в том, что общество, управляемое государством, должно контролировать свою численность, чтобы повысить эффективность нации. «Приспособленных» следовало убеждать или заставлять производить больше потомства, а «неприспособленных» — меньше. В-третьих, как бы ни интерпретировались эти слова, движение за расовую гигиену предложило угрожающе рациональную и научную категоризацию людей на «ценных» для нации и остальных. «Неполноценный» (нем. minderwertig — «бесполезный») стало распространенным термином, использовавшимся работниками социальной и медицинской сферы для разного рода маргинальных общественных элементов до Первой мировой войны. Помечая людей таким образом, поборники расовой гигиены сделали первый шаг на пути к контролю, жестокому обращению и, наконец, к уничтожению «бесполезных» государством с помощью таких мер, как принудительная стерилизация и даже казнь, о чем многие из них говорили уже до 1914 г. Наконец, такой технократический рационалистический подход к управлению населением подразумевал полностью нерелигиозное, техническое отношение к морали. Христианские принципы, такие как святость брака и материнства или равная ценность жизни любых существ, наделенных бессмертной душой, были отброшены. Какими бы ни были эти идеи, они не были традиционными или отсталыми. Некоторые их проповедники, такие как Вольтман и Шальмайер, считали себя левыми политиками, а не правыми, хотя их идеи и разделяли очень немногие социал-демократы. В своей основе расовая гигиена родилась в новом стремлении общества создать инструменты управления на базе научных принципов, независимо от любых других мнений. Она представляла новый вариант германского национализма, который бы вряд ли был когда-либо поддержан консерваторами или реакционерами или одобрен христианской церковью или любой другой религией.
И антисемитизм, и расовая гигиена станут ключевыми компонентами нацистской идеологии. Оба этих явления были частью общей секуляризации мысли в конце XIX века, проявлениями гораздо более широкого недовольства ситуацией, которую все больше авторов и мыслителей начинали считать вялым и унылым самодовольством либерального буржуазного мнения, доминировавшего в Германии в середине века. Самоуспокоенность очень большого числа образованных людей и людей среднего класса после создания национального государства в 1870-х дала дорогу различным недовольствам, рожденным из ощущения того, что духовное и политическое развитие Германии остановилось и нуждалось в новом толчке. Это было четко выражено в инаугурационной лекции социолога Макса Вебера, в которой он назвал объединение 1871 г. «детской шалостью» германской нации. Самым влиятельным пророком таких взглядов был философ Фридрих Ницше, который в своих саркастических и сильных работах жестко критиковал этический консерватизм своих дней. Во многих отношениях Ницше был фигурой, сопоставимой с Вагнером, которого он уважал большую часть своей жизни. Как и Вагнер, он был сложным человеком, его работы допускали множество самых разных интерпретаций. В своих произведениях он провозглашал свободу человека от традиционных моральных ограничений своего времени. До 1914 г. это повсеместно интерпретировалось как призыв к освобождению личности. Его работы имели сильное влияние на разные либеральные и радикальные группы, включая, например, движение феминисток, одна из наиболее одаренных представительниц которого, Елена Штёккер, написала бесчисленное число сочинений, посвященных прозе Ницше, где утверждала, что философ считал, что женщины вправе вести сексуальную жизнь вне брака, могут использовать механические контрацептивы и должны иметь равные права на внебрачных детей.
В то же время другие понимали произведения великого философа совершенно иначе. Ницше был решительным противником антисемитизма, он жестко критиковал вульгарное поклонению власти и успеху, которое родилось (по его мнению) после объединения Германии с использованием военной силы в 1871 г., а его наиболее известные концепции «воли к власти» и «сверхчеловека» должны были применяться только к сфере мысли и идей, а не к политике или практическим действиям. Однако многие его высказывания, сведенные к простым лозунгам и вырванные из философского контекста, нашли такое применение, которого он бы никогда не одобрил. Его концепция идеального человеческого существа, освобожденного от моральных ограничений и благодаря силе своей воли торжествующего над слабыми, легко приспосабливалась под свои нужды теми, кто в отличие от него верил в выведение человеческой расы в соответствии с расовыми и евгеническими критериями. Такие интерпретации стали возможны главным образом благодаря влиянию его сестры Элизабет Фёрстер, которая вульгарным образом популяризировала его идеи, выделив в них аспекты жестокости и избранности, и сделала их привлекательными для экстремальных правых националистов. Такие писатели, как Эрнст Бертрам, Альфред Боймлер и Ганс Гюнтер, свели философию Ницше к пророчеству силы, а его идею сверхчеловека — к ожиданию прихода великого германского вождя, освобожденного от моральных ограничений христианской теологии. Другие на основании немецких антропологических исследований туземных обществ в Новой Гвинее и других колониях Германской империи вывели ницшеанское духовное превосходство на новый уровень и призывали к созданию нового общества, управляемого группой собратьев, элитой сильных молодых людей, которые бы правили страной, как средневековое рыцарское братство. Сторонники такой крайне женоненавистнической концепции мира отводили женщинам единственную роль, связанную с производством элиты для будущего, и это представление в менее радикальных формах разделялось многими сторонниками евгеники и расовой гигиены. Писатели из научной среды, такие как Генрих Шурц, распространяли идеологию группы собратьев в различных публикациях, но наибольшее влияние она оказывала на молодежные движения, в которых молодые люди, в основном из среднего класса, посвящали себя путешествиям, общению с природой, распеванию националистических песен вокруг костров и с презрением относились к уравновешенным политикам, лицемерной морали и социальной искусственности взрослого мира. Писатели вроде Ханса Блюхера, на которых сильно повлияли молодежные движения, шли еще дальше в своем стремлении к реорганизации государства в соответствии с антидемократическими принципами и к тому, чтобы привести к власти сплоченную группу героических мужчин, объединенных гомоэротическими связями любви и привязанности. Сторонники таких идей уже начали основывать псевдомонашеские конспиративные организации до Первой мировой войны, такие как Германский орден, образованный в 1912 г. В таком мире мелких нерелигиозных сект «арийский» символизм и ритуалы играли центральную роль, поскольку члены этих сект считали использование рун и поклонение солнцу неотъемлемыми признаками германской культуры. Они приняли индийский символ свастики в качестве «арийского» символа под влиянием мюнхенского поэта Альфреда Шулера и расового теоретика Ланца фон Либенфельса, который поднял флаг со свастикой над своим замком в Австрии в 1907 г. И хотя подобные идеи были довольно странными, не следует недооценивать их влияние на многих молодых людей среднего класса, участвовавших в молодежных организациях до Первой мировой войны. Они внесли значительный вклад в распространение сопротивления буржуазному укладу жизни среди поколения, рожденного в 1890-х и 1900-х гг.
Главные идеи этих течений резко отличались от буржуазных ценностей умеренности и самоограничения и были диаметрально противоположны принципам, на которых основывался либеральный национализм, таким как свобода мысли, представительное правительство, терпимость к мнениям других и фундаментальные права человека. В начале века подавляющее большинство немцев все еще в основном верили в эти вещи. Социал-демократы — самая популярная политическая партия в Германии — считали себя защитниками принципов, которые, по их мнению, совершенно не удалось защитить германским либералам. Сами же либералы все еще оставались силой, с которой приходилось считаться, а в последние мирные годы до 1914-го наблюдались даже некоторые признаки возрождения либерализма. Но уже к этому времени стали предприниматься серьезные попытки объединить вместе некоторые идеи экстремального национализма, антисемитизма и революционной борьбы против традиций в новую синтетическую форму и придать им некоторое подобие организованности. Политический костер радикальных идей, из которого в конечном счете родился нацизм, уже вовсю бушевал до Первой мировой войны.
Назад: Немецкий характер
Дальше: Дух 1914 года