Прошло много времени, но некоторые партии так и не пришли на «Эклипс», и Бегичев решил отправить одного из самоедов на юг вдоль берега реки на их поиски. Он рассчитывал, что на это уйдет не больше восьми дней. Я предложил ему пеммикан, печенье, чай и сахар, считая, что такой провиант для самоеда будет наилучшим. Но он не хотел об этом даже и слышать. Напротив, он был бы очень благодарен, если бы мы дали ему дробовик и несколько патронов. Его желание было исполнено, причем он согласился взять не более восьми штук. Ружье и восемь патронов + восемь оленей – вот и все. Так он и уехал.

Дни шли, а самоед не возвращался. Бегичев с каждым часом все больше и больше терял терпение, и во второй половине дня 15 июля он решил отправляться. Он рассчитывал, что встретит оленей по пути.

Мы все собрались на палубе. Боцман «Вайгача» выступил с речью, в которой поблагодарил всех от своего имени и от имени своих товарищей за гостеприимство на «Эклипсе». Под конец он сказал, что никогда ему не жилось так хорошо, как здесь, у нас на борту, что он покидает судно с тяжелым сердцем, но и с убеждением, что это были лучшие дни его жизни. Он пожелал нам удачи в дальнейшем путешествии. Я ответил, что нам всем было очень приятно принимать таких гостей, и что я также огорчен столь скорой разлукой.

Капитан 2-го ранга Александров не хотел ехать: боялся нового долгого перехода. Он был уже не молод, и, кроме того, излишне дороден. Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ.

Попрощавшись с нами, они отправились на мыс к могиле и сказали последнее «прощай» своему покойному товарищу.

Затем они отправились в лагерь самоедов. Доктор Тржемесский, телеграфист, штурман и я их провожали. Телеграфист получил столько попреков, что на этот раз решил к нам присоединиться. Когда мы пришли в лагерь, нас угостили чаем и печеньем.

Затем начался сгон оленей – это нелегкая работа. В общей сложности здесь было 100 голов, и всех нужно было поймать. Животные не желали повиноваться и убегали. Но собаки не давали им разбежаться, и, в конце концов, сбили их в тесный круг.

Наконец караван из 14 саней отправился в путь. Когда путешественники удалились на расстояние километра, то закричали «ура» и стали бросать вверх шапки, а затем отправились прочь по бескрайним просторам тундры. Им предстоял долгий и нелегкий путь, прямо до Гольчихи, переход, составлявший, по расчетам Бегичева, около 900 км. Он считал, что на побережье островов Диксона мало корма для оленей, поэтому решил проложить путь внутрь материка.

При его отправлении я с ним договорился, что он вернется, когда проводит русский экипаж через горы. С частью самоедов русские должны были продолжить свой путь к месту назначения, а Бегичев – отправиться снова на север и разбить лагерь у мыса Вильда или у Вестерэльвен. Там он должен ждать Вилькицкого до 1 сентября по русскому стилю. Если Вилькицкий не придет к этому времени, он должен будет взять четвертую часть депо у мыса Вильда и отвезти к бухте Заря. Там он будет дожидаться Вилькицкого.

Всем нам после более близкого знакомства очень понравились наши русские друзья. Они были добрыми, жизнерадостными и крепкими ребятами, к которым просто невозможно было не проникнуться симпатией. Жизнь показала, что они очень дисциплинированы, их поведение можно было считать образцовым. Поэтому мы сильно скучали, когда они уехали.

В настоящих русских есть что-то привлекательное, прямо чарующее. Они очень любезны и доброжелательны. И очень душевны. Я не знаю, приобрели ли сколько-нибудь этой душевности русские евреи. В большом русском государстве много разных народов, и все они очень отличаются друг от друга. Тех русских, с кем мне приходилось иметь дело, я очень высоко ценю, и многих из них считаю своими лучшими друзьями.

Лейтенант Транзе все еще был болен и не мог покинуть судно. Он остался на борту до тех пор, пока мы не пришли на Диксон.

По пути домой мы со штурманом направились на север, к устью Вестерэльвен. Мы взяли лодку и часть других вещей и поплыли вдоль берега настолько далеко, насколько мы могли продвинуться, не пробивая себе путь во льдах. Когда полынья закончилась, мы оставили лодку и пошли на судно пешком.

На следующий день после отбытия русских штурман принялся прибираться, пересчитывать и убирать использованные матрасы, постельное белье и т. п. Склад для провианта снова должен был использоваться по назначению, а большой трюм нужно было приготовить для угля. На Диксоне мы собирались пополнить наши запасы, направиться на северо-запад к «Таймыру» и «Вайгачу», и привезти угля и для них.

 

^{Ледокольные транспорты «Вайгач» и «Таймыр» (вдали). 1915 г. (Из архива Евгеновых)}

 

^{Схема пешего перехода от места зимовки к Енисею. 19 мая-19 августа 1915 года}

 

Моторку и промысловую лодку также отремонтировали и теперь они были в полном порядке.

Телеграфную мачту разобрали и взяли на борт. Даже без мачты у нас была телеграфная связь с «Таймыром» и «Вайгачом». Однажды Вилькицкий сообщил, что предпринял четырехдневную поездку и нашел скелет мамонта с бивнями в семь-восемь футов длиной. Во время своей первой поездки на юг он открыл залив Гафнера и нанес его на карту.

Дул по большей части южный ветер, а температура держалась около 12–18 градусов тепла, так что лед таял очень быстро, вокруг судна он начал расходиться. В отдельные дни, когда властвовал северный ветер, температура падала до +1–2 градусов.

В два часа ночи на 21 июля в бухту перед нами приехали русский с самоедом и несколькими оленями. Вахтенный пригласил их на борт. Они принадлежали к той партии, которую ждал Бегичев. Они пришли к заливу Миддендорфа с восточной стороны большой реки, которая, по их утверждениям, была шириной в целый километр. Вместе с ними было около 200 оленей. Когда они спустились к заливу, то поняли, что уклонились далеко на восток и отправили посыльного к нам, чтобы получить распоряжения, что им делать дальше.

С тем самоедом, которого Бегичев отправил на их поиски, приключилось несчастье. Он уехал слишком далеко, и ехал, сколько хватило сил у оленей. Когда они устали, он попросту их оставил и пошел дальше пешком. Ему не повезло с погодой – был сильный туман, и он толком не видел, куда шел. Наконец он выбрался к реке, пошел вверх по течению и увидел своих товарищей. Но, к его несчастью, они оказались на другом берегу реки! Люди, путешествующие по этим бескрайним просторам, обычно берут с собой каноэ, чтобы пересекать попадающиеся им на пути реки. Так поступили и те самоеды. Но течение в этой реке было настолько сильным, что они не смогли с ним справиться. Они следовали на север до тех пор, пока течение не ослабло, так что снова можно было попробовать управиться с каноэ. Когда они, наконец, добрались до своего товарища, он уже почти расстался с жизнью. Несколько дней у него не было во рту маковой росинки, хотя при нем было ружье, да и гусей вокруг водилось немало. Но я не уверен, был ли он в состоянии попасть в гуся из дробовика.

После совета с доктором Тржемесским было решено, что три человека с 70 оленями отправятся на юго-запад, чтобы попытаться догнать Бегичева или встретить его, когда он будет возвращаться с мыса Вильда. Остальные самоеды и олени оставались у мыса Вильда до возвращения Бегичева.

Русский и самоед отправились в обратный путь не с пустыми руками. Они жаловались, что полозья на их санях совершенно износились, а в заливе Миддендорфа нет плавника, чтобы их починить. Они получили достаточно дерева для починки своих саней и, кроме того, железные пластины, чтобы подложить под полозья. Но им еще много чего требовалось. Им дали обувь, и одежду, парусину и нити для починки палаток, кроме того – всю необходимую провизию, а в довершение – дробовик и 60 патронов. Они рассказали доктору, что с удовольствием пожили бы у нас подольше, поскольку отведали здесь такой вкусной пищи, которой раньше никогда не едали; Бегичев кормил их только черным хлебом и чаем с сахаром. Но они не осмелились задержаться. Было очень нелегко поймать оленей и заставить их идти на северо-восток, и теперь они торопились вернуться обратно. Они думали, что будет очень трудно, если не сказать невозможно, удержать животных, когда ночи станут темнеть, достаточно тех трудностей, что у них уже были, поэтому нужно было отправляться как можно скорее. Они попросили у нас на время маленькую лодку, чтобы переправиться через реку, и одни сани с металлическими полозьями, пообещав все вернуть через пять дней.

Они отправились в путь в восемь часов вечера. Штурман взял одну из промысловых лодок и семь гребцов, и помог им. Самоеды в этих краях не умеют грести двумя веслами, но очень хорошо управляются с двулопастным веслом в каяке.

После того, как была закончена уборка, водворен обратно и сосчитан весь провиант, мы подняли на борт все, что оставалось у нас на льду. Лед таял настолько быстро, что мы решили поднять на борт и лодки и повесить их на место на лебедках.

Однако «Эклипс» по-прежнему крепко сидел в своей зимней колыбели. Мы пытались распилить лед, но он был так толст около судна, где намело много снега, что пила просто не входила в него. Тогда мы установили мину неподалеку от носа. Она сотворила чудо: лед раскололся на мелкие кусочки.

 

^{Судовые работы на «Эклипсе» перед уходом с места зимовки. (Из архива семьи Евгеновых)}

 

Жир и все остальное, что стояло у нас на палубе, мы переместили в трюм, палубу отдраили пемзой и отмыли. Затем судно покрасили изнутри, мачты и стеньги ошкурили и промазали олифой, реи покрасили, а такелаж просмолили.

Наш старый «Эклипс» стал так красив и хорош, что смотреть на него было одно удовольствие.

Затем мы нарастили бегучий такелаж, оснастили брам-реи и надули паруса.

Сначала мы немного дрейфовали со льдом. Затем подняли пары, зашли поглубже в бухту и снова встали на якорь. Анкершток по правому борту был сломан – Пауль и Йоханнес взялись за работу и стали делать новый из дуба. Они работали большей частью сверхурочно до тех пор, пока не закончили. Теперь все было готово.

Лед у берега лежал почти так же, как и раньше: никакого дрейфа и очень мало полыней. Последнее время часто дул северный ветер, он держал лед у самого берега. Если бы подул сильный береговой ветер, то лед бы двинулся и освободил для нас место в полынье. У нас была пара туш тюленей и кое-что еще у мыса Двенадцати километров. Я решил забрать тюленей – они будут хорошим кормом для собак.

24 июля Хансен, Мартинсен, второй машинист и я отправились на восток, чтобы заодно немного поохотиться на гусей и тюленей. Местами на нашей промысловой лодке было трудно пробираться вдоль берега, поскольку лед часто прилегал очень плотно; порой нам приходилось тащить лодку по льду. К востоку от Золотого камня была крупная лагуна, врезавшаяся в берег в северо-западном направлении из расположенной восточнее бухты. С берега в лагуну шла узкая коса, примерно в 200 м шириной.

Мы выбрались на берег и прошли немного вглубь, тогда мы смогли увидеть лагуну. Кругом было полно гусей, но, к сожалению, они заметили нас и поспешили укрыться в лагуне – с такого расстояния в них было не попасть. Мы продолжили грести на восток, чтобы снова встретиться с гусиной стаей, если они решат направиться из лагуны в восточную бухту. По пути мы подстрелили нескольких, но когда мы вошли в устье лагуны, всю стаю как ветром сдуло. Куда они делись, один Бог знает. Может быть, полетели на восток. Они оставили нам одно только перышко.

Мы тут же разбили лагерь к востоку от мыса Двенадцати километров и начали готовить ужин. Когда мы насытились и выкурили трубки, то снова отправились на восток, на охоту. Но, к сожалению, добыча оказалась весьма скудной. Исходив за пару часов все окрестности вдоль и поперек, мы вернулись к палатке с никуда не годной добычей в 9 – (девять!) – гусей. Поскольку все мы устали от наших достижений за день, то не нашли ничего лучше, как забраться поскорее на ночлег в наши замечательные теплые мешки.

В шесть часов утра на следующий день мы встали, приготовили завтрак и продолжили наш путь на восток, к мысу Штеллинга. Но обогнуть мыс нам не удалось, поскольку лед лежал вплотную к берегу, и, похоже, к востоку от мыса он также оставался целым. Так что мы выбрались из лодки и отправились через мыс к бухте с другой стороны, где оставили тюленей. Но, поскольку они уже начали разлагаться и пахнуть, мы их оставили лежать там, где они были, и вернулись обратно к лодке в два часа дня, добыв 16 гусей.

После обеда нами был взят курс домой, на судно. В западной бухте мы напали на стаю гусей, сократив ее на 30 штук, затем чуть позже встретили еще одну стаю, из которой 71 поплатились жизнью. Неплохо, но мы нашли бы применение всем гусям, которых бы смогли взять, поэтому, когда через пару километров на западе мы снова увидели массу гусей на берегу, я отправил одного из ребят в тундру, чтобы гнать стаю к морю. Она насчитывала более тысячи птиц. У меня осталось всего девять патронов, но гуси сбились в такую плотную кучу, что 121 из них пришлось несладко. В течение вечера мы встречали много таких крупных стай, и если бы у меня было больше патронов, то я забил бы этим грузом всю лодку – в ней вполне нашлось бы место для тысячи тушек.

В четыре часа утра мы добрались до судна, добыв в общей сложности 281 гуся.

С тех пор, как снег начал сходить, мы постоянно имели свежую пищу – гуси и олени были на нашем столе каждый день. Как правило, уже на завтрак Линдстрем подавал холодного гуся вместе с обычным беконом. Но хоть мы и ели гусей каждый день, никому из нас – насколько я знаю – эта еда не надоела. Будь это обычные домашние птицы, думаю, что при таком рационе я не смог бы взять гусиное мясо в рот всю оставшуюся жизнь.

Штурман занялся организацией выгрузки провианта, который планировалось заложить в депо у мыса Вильда, а команда готовила его к перевозке на берег. Депо заложили в 100 футах в глубь от большого гурия, построенного русскими, то есть в глубь мыса, подальше от моря. Под ящики положили плавник, так что между их дном и землей получился хороший зазор. Ящики с консервами были достаточно тяжелые и крепкие, а другие виды провианта, не терпящие влаги, хранились в цинковых ящиках с деревянной оплеткой. Весь склад накрыли несколькими слоями старых парусов, их как следует зашнуровали для верности и, чтобы все это прижать к земле, сверху положили еще изрядное количество камней. Сверху депо тоже насыпали камни. Единственное животное, способное депо разрушить – это медведь, но, наверное, после нашего отъезда пройдет не слишком много дней, когда вернется Бегичев, в любом случае я надеюсь, что остаток лета и осень депо останется сохранным.

В депо мы заложили следующие виды провизии из расчета на 60 человек на 15 дней:

Ржаные галеты – пять ящиков, пшеничные галеты – пять ящиков, в общей сложности 470 кг; мясные консервы – 13 ящиков, 650 кг, масло – пять ящиков, 64 кг, сахар – один ящик, 58 кг, чай – один ящик, пять с половиной кг, соль – одна коробка, девять кг, шоколад – один ящик, 50 кг, керосин – четыре бидона, 120 кг, спички – одна коробка; в общей сложности 14652½ кг.

Затем на депо была установлена медная пластина с нижеследующей надписью:

«Зимовка „Эклипса“ 1914–1915 г. г., с. ш. 75°39′ в. д. по Гринвичу 91°26.3'. Депо на мысе Вильда с. ш. 75°40.2', в. д. по Гринвичу 91° 26.3'».

 

^{Табличка, установленная на продовольственном депо на мысе Вильда}

 

Лед к северу от нас казался достаточно нецельным. Если бы только подул береговой ветер, то быстро образовалась бы полынья.

В эти дни мы первый раз здесь, в бухте, увидели палтуса. В других местах мы его не встречали и раньше.

 

^{Экспедиционное судно «Эклипс» при встрече с л/п «Таймыр» и «Вайгач» у островов Скотт-Гансена (вост. часть Карского моря). Снимок с борта л/п «Таймыр». 16.08.1915 г. Фото А. М. Лаврова (Из фондов РГМАА)}

 

«Таймыр» и «Вайгач» телеграфировали, что суда дрейфуют к берегу – «Таймыр» находился всего в четырех кв. милях от него, и вокруг было много торосов. 2 августа подул сильный юго-западный ветер, и «Таймыр» сообщил, что «Вайгач» вырвался из ледяного плена и пришвартовался ко льду. «Таймыр» находился на глубине всего в 22 фута, в то время как он сам был 17 футов высотой. Кроме того, они много телеграфировали по поводу депо. Они очень рассердились на «Эклипс», так как долго не получали ответа на свои телеграммы. Оказалось, что как раз в это время мы ремонтировали мотор, от которого работала динамо-машина.

Когда русский и самоед вернулись обратно вместе с лодкой, которую они у нас брали, то рассказали, что они переместили лагерь на очень хорошее, сухое место, которое нашли в семи км к западу от «Эклипса». Самоед уехал уже во второй половине дня. Путешественники очень жаловались, что олени плохо слушались, они хотели вернуться обратно и так беспокоились, что даже не спали ночью.

Среди самоедов, что пришли на восток, был также один политический ссыльный из Дудинки. Владелец оленей взял с собой жену, они жили в отдельной палатке, политик и самоед жили в другой палатке. Однажды жена обнаружила пропажу серебряного рубля – она хранила его в кожаном кошельке. Поднялся большой шум. Нужно было найти вора, но это оказалось непросто. Тут они вспомнили, что у них остался старый семейный божок. Семья владела им в течение многих сотен лет, и он не раз помогал им в нелегкую минуту – может, и сейчас поможет? Достали божка – его нашли среди тряпья и другого старого хлама, почистили его и начали ублажать, как только могли. Но в первый день добиться чего-то от него оказалось невозможно. Жена считала, что он стал капризным и несговорчивым, потому что с ним недостаточно почтительно обращались. Чтобы он что-то сказал, его надо омыть водкой. Муж тогда пришел к нам и рассказал о своей нужде, мы налили ему немного коньяка в керосиновую лампу, и он, довольный, отправился назад. Местные знали толк в крепких напитках, поскольку время от времени в тундру приезжали русские купцы и продавали им спиртное по 150 рублей за бутылку.

Спиртное помогло – настроение у божка улучшилось, и он указал, что вор – ссыльный. Но тот наглым образом все отрицал, ничего добиться от него не удалось. Однако он рассказал по секрету некоторым русским, что действительно взял серебряный рубль, потому что самоедам он все равно не пригодится. В результате доктор Тржемесский уладил дело так, что обе стороны остались довольны. Он дал семье самоедов рубль и приказал хорошо за ним присматривать, чтобы снова не потерять свое сокровище.

История с кражей так расстроила старичков-самоедов, что мы боялись за их состояние. Самым ужасным для них было то, что божок, получается, соврал. Он ведь ясно указал, что вор – ссыльный!

Юго-западный сильный ветер по-прежнему не стихал, начался дождь и мокрый снег. Мы с удовольствием бы снова поохотились на гусей, но погода явно не располагала к этому. Тем не менее мы с Хансеном сели в лодку и поплыли. Мы двигались на восток вдоль берега и в лагунах действительно видели много птицы, но лед не давал нам подойти на расстояние выстрела. Когда мы решили, наконец, вернуться домой, то не смогли управлять лодкой против ветра – нам пришлось вытащить ее на берег и так, в конце концов, добираться домой.

6 августа я снова отправился на гусиную охоту, и на этот раз взял с собой четверых ребят. Мы воспользовались одной из наших промысловых лодок. Нам пришлось тащить ее до конца лагуны, это была тяжелая работа, но мы справились. Затем на веслах вошли в лагуну с восточной стороны. Но лед лежал так плотно к берегу, что продвигаться было трудно. Сильный ветер и плохая видимость вкупе с дождем и мокрым снегом еще больше ухудшили условия охоты, но когда мы вернулись домой к полуночи, то принесли с собой добычу из 274 гусей, затратив на это 65 патронов.

После обеда в субботу, 8 августа, Транзе, Мюре, Йоханнес, Нильсен, Георг и я отправились на восток в моторке, взяв на буксире еще и одну из промысловых лодок, чтобы закончить топосъемку и заодно немного поохотиться на гусей. Дул сильный ветер с востока, небо затянуло облаками. Лед начал отходить от берега, так что мы хорошо продвигались, но все же не смогли пройти мыс Двенадцати километров, поэтому оставили моторку и пошли на промысловой лодке на веслах дальше на восток вдоль берега. Нам попалось несколько гусиных стай. Пролив был свободен ото льда, на восток простиралась полынья, но ветер усилился до шторма, и вода кипела. В 11 часов вечера мы вышли на берег у мыса Штеллинг. Укрывшись за несколькими крупными камнями, мы приготовили себе ужин: три гуся, бекон и котелок отличного кофе.

Затем мы направились домой. Но это было очень тяжело: только прилагая все наши усилия, нам удавалось продвигаться вперед, дюйм за дюймом. Еле-еле добрались мы до мыса Двенадцати километров, когда, к нашей радости, увидели, что лед отошел от берега. Тогда мы с Йоханнесом взяли ноги в руки и сбегали за моторкой. Всех очень интересовало, сможем ли мы тащить на буксире нашу промысловую лодку при таком шторме. Да, нам это отлично удалось, и даже почти с той же скоростью, что и раньше.

В бухте было достаточно мелко, и когда шторм нагнал воду, то мы смогли значительно продвинуться вперед. При всем том наша лодка набрала столько воды, что мы едва удержали ее на плаву. Мы следовали вдоль берега по внутренней стороне бухты, но, несмотря на хороший балласт в 141 гуся, она постоянно грозила перевернуться. Мы добрались до судна только в 6 часов утра. Те члены команды, что были с нами, получили освобождение от работы на весь оставшийся день.

Сильный южный шторм принес с собой густой дым с дурным запахом. Он распространился, как туман, на весь берег и на море, он был везде, куда только ни падал наш взгляд. Все время, пока мы были на этом побережье, явление повторялось каждый раз, как только дул южный ветер. Наверное, где-то в глубине сибирских лесов был сильный пожар. Мне это напомнило атлантическое побережье Аляски, по крайней мере, условия, характерные для побережья той поры. Каждый раз, когда летом дул береговой ветер, приносило дым того или иного крупного пожара, хотя мы находились далеко в море, за несколько сотен квадратных миль.

9 августа русский и самоед вернулись к нам на судно и попросили еще провизии. Они получили все, в чем нуждались. Сахара они получили 16 кг, нашего лучшего масла – восемь кг, 32 кг хлеба, четыре кг чая, восемь кг соли, кроме того 1,2 кг пороха и семь упаковок спичек. Мы разрешили им также взять три спальных мешка с «Таймыра», которые принесли с собой русские.