Глава одиннадцатая
— Затопляемые ландшафты обладают своей особой магией. — Напевный голос Эрика разносится над примятой ветром травой. — Возьми Данвич, поглощенный морем город, и звонящие под водой церковные колокола. Возьми затопленный лес на этом берегу, деревья, погребенные у нас под ногами. Что-то в подсознании заставляет нас страшиться захороненного, страшиться того, что сокрыто от наших глаз.
Рут с Эриком идут берегом моря, под ногами хрустят сотни ракушек, выброшенных на берег приливом. Вчерашний ливень сменился прекрасным зимним днем, холодным и ясным. Ужасы прошлой ночи кажутся далекими. Невозможно поверить, что Спарки мертва и ей самой угрожает опасность. «И все же, — думает Рут, идущая с трудом рядом с Эриком, — это так, и это случилось».
Вчера вечером она бросилась в его объятия, задыхаясь от слез. Эрик был очень любезен, вспоминает она, усадил ее, сварил кофе, добавил туда виски. Она рассказала ему о Спарки, и он предложил устроить ей похороны викинга — погребальный костер, уплывающий в море. Рут, хотевшая похоронить кошку в саду под яблоней, промолчала, но поняла, что Эрик высоко ценит душу Спарки, считая ее достойной такой чести. Ее мать, вспоминает она, говорила, что у животных нет души. Еще одно свидетельство против существования Бога.
Ночью Рут боялась остаться одна, поэтому Эрик спал у нее на диване, согнув длинные ноги в ее спальном мешке, и не выразил недовольства, когда Флинт разбудил его в пять часов, принеся мертвую мышь. «Он настоящий друг, — думает Рут. — Несмотря ни на что, чудесно видеть его снова, вновь идти с ним по Солончаку».
После завтрака Эрик предложил взглянуть на место хенджа, и Рут с готовностью согласилась. Ей нужно уйти из дому, в темных углах которого она ежесекундно ожидает увидеть мордочку Спарки. Нет, лучше быть на открытом воздухе, береговом просторе под высоким голубым небом. Она и забыла, как широк берег во время отлива. Песок тянется на мили, кое-где поблескивают заливчики, прибитый волной сушняк чернеет на фоне горизонта. Пространство выглядит бесконечным, совершенно ровным, но Эрик точно знает, куда идти. Широко шагает, окидывая взглядом даль. Рут в надежных резиновых сапогах спешит следом.
Ночью ветер нанес из песка странные сооружения и гребни. У моря поверхность более ровная, усеянная пустыми устричными раковинами и дохлыми крабами. К морю текут ручейки, иногда встречаются довольно широкие окна. Рут шлепает через одно из них, вспоминая лето раскопок хенджа, ощущение песка под босыми ногами, холод воды и острую боль от ходьбы по ракушкам. В конце дня ее ступни были покрыты крохотными порезами.
— Ты по-прежнему считаешь, что хендж нужно было оставить на месте? — спрашивает Рут.
Эрик поднимает лицо к солнцу, зажмурив глаза.
— Да, — отвечает он. — Его место здесь. Он обозначал границу. Нам следовало с почтением отнестись к этому.
— Для доисторических людей границы были важны, так ведь?
— Несомненно. — Эрик осторожно перешагивает через быстрый ручей — он без резиновых сапог. — Поэтому они обозначали их погребальными курганами, святилищами, приношениями предкам.
— Как думаешь, мои останки железного века обозначают границу?
Во время завтрака Рут рассказала Эрику о своей находке — о девочке с выбритой головой и веточками, обвитыми вокруг рук и ног, о торках и монетах, о волнующем местонахождении костей.
Эрик колеблется.
— Думаю, да, — отвечает он наконец спокойным, мерным голосом лектора. — Границы на древних ландшафтах иногда обозначали одиночными погребениями. Возьми, к примеру, тела на Ютландии.
Рут вспоминает ютландские открытия: обнаруженные в воде дубовые гробы с телами из бронзового века. Среди них было тело молодой женщины, и Рут помнит главным образом ее одежду, поразительно модную сегодня вышитую мини-юбку и топ из дубленой кожи.
— Что думает Техно? — спрашивает Эрик.
— Фил считает это случайностью. Не видит никакой связи между останками из железного века и хенджем.
Эрик фыркает.
— Как только этот мальчишка стал археологом! Неужели не понимает, что если это место было священным для людей в каменный и бронзовый века, оно осталось таким и в железном? Что важен сам ландшафт. Это пограничная зона между землей и водой — разумеется, она особенная.
— Для нас вовсе не особенная.
— Да? Это земля Национального треста, природный заповедник. Разве это не современный способ сказать, что он священный?
Рут думает о Национальном тресте, о сентиментальных женщинах в стеганых пальто, продающих сувениры у ворот замков. Это не ее представление о святости. Потом вспоминает Дэвида и то, как он говорил о перелетных птицах. Дэвид, осознает она, считает это место особенным.
Эрик внезапно останавливается. Смотрит на песок, неожиданно ставший темным, заиленным. Проводит черту своим щегольским ботинком. Под ней песок поразительно синий.
— Обуглившиеся корни древней растительности, — говорит Эрик. — Мы приближаемся.
Оглядываясь, Рут видит слева купу деревьев и церковный шпиль вдали. Значит, они рядом с кругом хенджа. Но песок, серый под зимним солнцем, ничего не возвращает. Что попадает в эти пески, то остается там навсегда.
Рут вспоминает, как выглядел хендж в тот летний вечер десять лет назад — кольцо узловатых деревянных столбов, зловещее, таинственное, словно бы поднявшееся из моря. Вспоминает Эрика, стоявшего перед столбами на коленях, в молитвенной позе. Дрожь, прошедшую по телу, когда она впервые вошла в этот круг.
— Вот он, — говорит Эрик.
Здесь нет ничего, кроме слегка возвышающейся круглой площадки, более темной, чем окружающий песок, но Эрик держится так, будто вошел в церковь. Стоит совершенно неподвижно, закрыв глаза, потом касается земли, словно на счастье.
— Священная земля, — произносит он.
— Так сказал бы Катбад.
— Катбад! Ты его видела?
— Да… Эрик?
— Что?
— Почему ты не говорил, что хорошо знаешь Катбада, что он был твоим студентом?
Эрик молча смотрит на нее несколько секунд. Она не может понять холодного взгляда его голубых глаз. Что в них? Вина? Изумление? Гнев?
— Это важно?
— Конечно, важно! — взрывается Рут. — Он подозреваемый в деле об убийстве.
— Вот как?
Рут колеблется. Она знает, что Нельсон не доверяет Катбаду, но достаточно ли этого для статуса подозреваемого? Вслух она произносит:
— Полиция думает, он что-то скрывает.
— Полиция! Что они понимают? Плебеи. Варвары. Помнишь, как они убирали отсюда протестующих? Как без необходимости применяли насилие?
— Помню.
Полицейские жестоко разогнали несогласных. Эрика и других археологов это возмутило. Они подали жалобу, оставленную полицией без ответа.
— Ты толкнул Катбада на это? — спрашивает Рут. — На протест?
Эрик улыбается:
— Нет, местные язычники уже подняли шум. Знаешь, в Норфолке много язычников. Скажем, я слегка подбодрил его.
— И ты нашел ему работу в университете?
— Я дал ему рекомендацию.
— Почему не сказал, что он там работает?
— Ты не спрашивала.
Рут поворачивается и идет прочь, утопая во влажном песке. Эрик догоняет ее, обнимает.
— Рут, не сердись. Разве я не говорил тебе, что важны вопросы, а не ответы?
Рут смотрит на знакомое загрубелое лицо Эрика. Постарел, седых волос прибавилось, морщинок вокруг глаз стало больше — но он прежний. Улыбается, голубые глаза сияют. Рут невольно улыбается в ответ.
— Пошли, — говорит Эрик, — посмотрим, сможем ли найти твою тропу.
Они идут по дюнам от моря. На болоте кормятся несколько птиц. Рут вспоминает, что Дэвид назвал Солончак природной заправочной станцией. Птицы смотрят на них, когда они проходят мимо, и продолжают неистово разгребать землю. Издали за ними наблюдает цапля, задумчиво стоя на одной ноге.
У Рут при себе карта Дэвида, где указаны ушедшие в землю столбы. Она молча разворачивает ее и протягивает Эрику. Тот удовлетворенно кивает:
— Так… Теперь мы с картой.
Он долгое время разглядывает ее в молчании. Рут восхищенно наблюдает. Никто не способен лучше Эрика читать карту или ландшафт. Для него холмики, ручьи, деревушки — дорожные столбы, указующие прямой путь в прошлое. Она помнит, как Эрик спросил ее, когда она только начала заниматься в аспирантуре:
— Если бы ты захотела сделать карту своей гостиной для археологов будущего, что сочла бы самым главным?
— Э… полную опись вещей.
Эрик засмеялся:
— Нет-нет. Описи хороши сами по себе, но не говорят нам, как люди жили, что было важно для них, чему они поклонялись. Нет, самым главным является направление. Куда были повернуты стулья. Это покажет археологам будущего, что основным предметом в доме двадцать первого века являлся большой серый прямоугольник в углу.
Эрик поднимает взгляд от карты, втягивает носом воздух и улыбается.
— Думаю, в эту сторону.
Они отправляются бодрым шагом. Ветер дует им в спину, прижимает к земле грубую траву. Минуют заливаемые приливом заросли камыша — мелкая вода темна, таинственна. Над ними сердито, хрипло кричит какая-то птица.
— Здесь.
Эрик останавливается и нагибается. Рут садится подле него на корточки. Между камышами и болотом возвышается сантиметров на десять ушедший в торфяную почву столбик.
— Мореный дуб, — говорит Эрик. Рут смотрит более пристально. Темная, почти черная поверхность испещрена маленькими отверстиями, словно проделанными личинками древоточца.
— Моллюски, — лаконично поясняет Эрик. — Они выедают древесину.
— Сколько ему лет?
— Точно не знаю. Но выглядит древним.
— Такой же древний, как хендж?
— Возможно, более позднего времени.
Руг касается столбика. На ощупь он мягкий, как конфета тоффи. Она преодолевает искушение запустить в него ногти.
— Пошли, — зовет Эрик. — Поищем следующий.
Следующий столбик находится примерно в двух метрах. Разглядеть его труднее, он почти полностью залит водой. Эрик расхаживает между ними.
— Невероятно. Земля здесь совершенно сухая, хотя с обеих сторон болото. Должно быть, это галечная насыпь; удивительно, что она не сместилась за столько лет.
Рут понимает его волнение.
— Значит, это может быть тропа через болото?
— Да, конечно. Отмечать тропу через священное место было так же важно, как границы. Шаг в сторону — и тебе конец, отправляешься прямо в ад. Держись тропы, и она приведет тебя в рай.
Эрик улыбается, но Рут вздрагивает, вспомнив письма. «Посмотрите на небо, на звезды, на тропы. Посмотрите, что вырисовывается силуэтом на фоне небосвода. Найдете ее там, где земля соединяется с небом». Знал автор писем об этой тропе? Он писал о тропах и курсусах. Не принес ли он Люси сюда, на этот пустынный ландшафт?
Они находят двенадцать столбиков, идущих почти до автостоянки и места, где Рут нашла останки, сохранившиеся с железного века. Эрик делает зарисовки и записи. Кажется, он полностью поглощен этим. Рут ощущает беспокойство, растерянность. С Нельсоном она была знатоком. Теперь чувствует себя низведенной до положения студентки.
— Как будешь датировать древесину? — спрашивает она.
— Попрошу Боба Буллмора.
Боб — коллега Рут, опытный специалист по захоронениям, знаток разложения флоры и фауны. Рут он нравится; привлечь его — хорошая мысль, но возникает ощущение, что ее оттерли в сторону. «Это мое открытие, — хочется закричать ей, — ты не был бы здесь, если б не я!»
Вслух она спрашивает:
— Скажем Филу?
— Пока повременим.
— Боб может сказать.
— Не скажет, если я попрошу.
— Думаешь, мы нашли связь между моими останками из железного века и хенджем?
Эрик насмешливо смотрит на нее:
— Твоими останками?
— Их нашла я, — вызывающе напоминает Рут.
— В этой жизни мы не владеем ничем, — возражает Эрик.
— Ты говоришь, как Катбад.
Эрик долго смотрит на нее, словно лектор, оценивающий нового студента. Потом произносит:
— Поехали, познакомишься с ним.
— С кем?
— С Катбадом. Познакомишься как следует.
— Сейчас?
— Да. Я собирался его навестить.
Рут колеблется. Как детективу-дилетанту ей хочется снова увидеть Катбада и оценить в отсутствие Нельсона с его скептицизмом, мешающим ей ясно мыслить. Но она все еще немного сердита на Эрика, скрывшего, что был наставником Катбада. И теперь выбирает между любопытством и обидой.
Пока она думает под насмешливым взглядом Эрика, ее телефон звонит, и звук этот потрясающе современный.
— Прошу прощения.
Рут отворачивается.
— Рут. Это Нельсон.
— О… привет.
— Вы заняты? Можете приехать в Спенуэлл? Немедленно.
— Зачем?
— Я в доме Скарлетт Хендерсон. Мы нашли в саду человеческие кости.
