Глава восемнадцатая
В черте города грузовики с бандитами разделились - каждый пошел отработанным маршрутом. «Татра» Платова двинулась в центр. Гузь всполошенно рыскал глазами по тротуарам в ожидании засады, подозрительно косился на встречные машины и трамваи. Но все было спокойно, а постовой милиционер на углу площади Октябрьской революции проводил грузовик равнодушным взглядом.
Сцепив зубы, Платов с трудом выкрутил тяжеленный руль направо - на «Татре» не было гидроусилителя. Грузовик, едва не зацепив боковым зеркалом афишную тумбу, втиснулся в узенький коридорчик переулка и теперь ехал, тяжело ухая на ухабах, вдоль покосившегося серого забора, ограждавшего заводскую территорию.
- Шо за хрень?! - вскинулся Гузь. - К штабу округа ж налево!
- Там брусчатку кладут, не проедем…
Гузь на всякий случай направил на водителя ствол автомата.
- Нервы побереги, - усмехнулся Платов, - а то устанешь раньше времени… Ну вот! - радостно выдохнул он, тыкая рукой вперед, по ходу движения.
Гузь невольно перевел взгляд в указанном направлении, и в тот же миг правая рука Платова мощным ударом выбила у него автомат и его рукояткой нанесла мощный удар по голове. Гузь, хрипло охнув, безвольно завалился грудью на приборный щиток. Платов, оскалясь от напряжения, еще раз круто вывернул руль, направляя грузовик в распахнутые заводские ворота, и с силой нажал на педаль газа.
В это время рука Гузя незаметно для него подобралась к спрятанному за голенищем пистолету. Несколько раз рявкнул ТТ. Пули вырвали из рук Платова руль, отбросили его на стенку кабины, распластали по ней… Гузь с силой рванул рычаг ручного тормоза, но было поздно - разогнавшаяся до предела «Татра» въехала на территорию огромного пустого цеха. Следом повернул «Студебеккер». Ворота за машинами тут же захлопнулись.
Со злобой отпихнув неподвижное, окровавленное тело Платова, Гузь надавил на педаль тормоза. Тяжелый грузовик по инерции проехал еще несколько метров и замер. «Студебеккер», чуть не врезавшись ему в задний борт, тоже затормозил. Держа автомат на изготовку, Гузь, пригнувшись, выпрыгнул из кабины, и в ту же секунду его свалила длинная пулеметная очередь… Перед смертью Гузь успел услышать злобный собачий лай и удивиться тому, как много в цехе солдат.
Из кузова замершей «Татры» показалось еще несколько бандитов с автоматами в руках. Но пулемет ударил уже из другого места, сверху. И, скосив людей, перенес беспощадный огонь на борта машины. Полетели щепки, в тенте возникли словно по мановению волшебной палочки крупные дырки. Со свистом рванулся наружу воздух из пробитых пулями задних колес…
- Сдаемся! Сдаемся!… - раздались глухие крики из кузовов обеих машин, сначала нерешительные, потом все более дружные. - Не стреляй!…
- Ну шо, прочуяли, жабы? - раздался из-под потолка цеха усиленный рупором голое Лехи Якименко. - В случае малейшего сопротивления приказано вас уничтожить на месте, так шо если кто еще дернется, мы делаем дуршлаг! Выходить только по моей команде! Оружие бросать на землю! Руки держим за головой!…
Через минуту из кузова показался первый желающий. Это был совсем молодой парень с мокрым от пота бледным лицом, в форме младшего сержанта. Трясущимися руками он бросил свой ППШ на землю и, положив ладони на затылок, неловко, мешком спрыгнул-свалился на пол цеха.
Дверь «Татры» со стороны водителя медленно распахнулась, и истекающий кровью Платов, цепляясь рукой за крыло грузовика, тяжело сполз на подножку…
Аптекарша уже не кричала от ужаса, а только скулила на одной тоненькой ноте. Осторожно ступая по осколкам стекла, она наклонилась над молодым человеком в длинном, запачканном краской халате маляра. Седая прядь в густой темной шевелюре стала красной от крови. Красивое мужественное лицо не обезобразила смерть. В руке убитый продолжал крепко сжимать пистолет.
- Ты не на него смотри, - раздался глухой хрип за спиной аптекарши. - Ему уже не поможешь… А мне - поможешь. Надо перевязать… - Женщина собиралась снова закричать, но послушно умолкла, увидев направленный на нее «Парабеллум». Человек, лежавший на полу за пробитой пулями стойкой, был окровавлен, но глаза у него были живые, полные ледяной злобы. - Перевяжешь меня… Вкатишь морфия…
- Хорошо, - еле двигая губами, просипела аптекарша.
- Где заведующий?
В глубине аптеки раздался шорох, и помертвевший от ужаса заведующий - старичок лет семидесяти в пенсне, - послушно держа руки над головой, подошел к стойке.
- Говори телефон «Скорой помощи». Я сам вызову, - кашляя кровью, проговорил Чекан.
У здания комендатуры невесть откуда появившиеся солдаты молча, деловито скручивали бандитов, так и не успевших выбраться иэ кузова «Хеншеля». Отовсюду на машину щерились стволы пулеметов. Подавленные налетчики бросали на землю оружие, стараясь не смотреть на труп своего товарища, валявшийся на мостовой чуть поодаль. Этот бедолага вообразил, что сможет прорваться сквозь оцепление, и, выпрыгнув из кузова, бросился бегом, сам толком не представляя куда, суматошно паля во все стороны…
Толе Живчику повезло больше - он стоял возле машины и вовремя заметил противника. И теперь, задыхаясь и проклиная тяжелые армейские сапоги, мчался по грязному проулку, загроможденному деревянными винными ящиками. За ним молча бежал один из «маляров», облаченный в длинный грязный халат. Это был тот самый светловолосый юноша, на которого обратил внимание Гоцман в ночном трамвае…
Задыхаясь, Живчик на бегу вскинул свой ППШ, оглянулся, и длинная очередь развалила огромный штабель ящиков прямо перед «маляром». Но тот попадал и не в такие переделки. Как ни в чем не бывало выбравшись из-под груды ящиков, он подхватил один из них и бросился вслед за Толей.
Живчик уже был на углу шумной большой улицы, когда «маляр», с силой размахнувшись, запустил в него ящиком. Описав точно рассчитанную кривую, тот звучно шмякнулся
под ноги Живчику, отчего тот с руганью полетел носом на булыжную мостовую. «Маляр» в длинном прыжке бросился на бандита, умело выбил у него из рук автомат и от души двинул Толе кулаком в затылок. Голова Живчика тупо тюкнула о пыльный булыжник, глаза затуманились.
Светловолосый «маляр», тяжело дыша, быстро прощупал пальцами воротник Толиной гимнастерки:
- Что мы тут зашили? Ничего?… Непредусмотрительно, голубчик… Плохо ты подготовился.
Он рывком перевернул бандита на спину, похлопал по щекам. Живчик с трудом затряс головой, пытаясь отвернуть лицо от холодного ствола пистолета.
- За что-о? - жалко проблеял он наконец, придя в себя. - Я сержант Советской армии Петров…
- Да что ты говоришь? - весело произнес «маляр». - Ну тогда давай знакомиться, сержант. Гвардии капитан Рябов…
- Стой, - просипел Чекан, поднимая «парабеллум». - Приехали.
Раздолбанный фургон на шасси полуторки с нарисованными на стеклах красными крестами послушно затормозил у обрыва. Водитель и низенький суетливый санитар в грязном белом халате с ужасом следили за тем, как перебинтованный человек, не выпуская из рук оружия, с трудом поднимается с носилок и выбирается из машины…
Прищурившись сквозь мутную пелену, застилавшую глаза после вколотого аптекаршей морфия, Чекан разглядел недалеко от берега качающийся на волнах мотобот. И ялик, предназначенный ему, тоже был на месте. Значит, все в порядке. Он поднял пистолет - не отпускать же свидетелей, которые сразу настучат куда следует… Но безвольно махнул рукой - какая теперь, к черту, разница?… Радиосвязи в «скорой помощи» нет, а пока она вернется в город, они с Идой будут уже далеко. Кровь тяжело стучала в висках, простреленная рука, раньше болезненно пульсировавшая, затихла и онемела, словно ее и не было совсем, да и плечо, в которое попала первая пуля Русначенко, сковало странным ледяным холодом…
Спрятав оружие, Чекан начал осторожно спускаться по осыпающейся каменной тропке. Пару раз он чуть не упал. Санитар и водитель как зачарованные смотрели ему вслед.
Кречетов с поднятыми руками стоял перед державшим его на прицеле Гоцманом. Двое офицеров МГБ обыскивали стол, еще один - сейф.
- Где же я прокололся? - с усмешкой процедил Кречетов.- Вроде ты поверил мне?
Давид устало покачал головой:
- На узелке с шеи Роди… Я его тоже запомнил.
- А-а, - засмеялся Академик. - Не японский то был узелок?
- Не японский.
- Просчитался, бывает, - добродушно хмыкнул Кречетов и… точно рассчитанным ударом сбил Гоцмана с ног. Давид рухнул без сознания.
Прежде чем контрразведчики успели что-либо предпринять, Кречетов вырвал из ослабевшей руки Гоцмана ТТ, и в комнате один за другим грянули три выстрела…
Одним прыжком Кречетов оказался у двери, повернул ключ в замке. Подпрыгнув, уцепился за край стоящего у стены шкафа и своим весом обрушил его на дверные створки. Быстро вернулся к окну и оторвал шнур от шторы, мельком отметив про себя, что Гоцман зашевелился на полу.
Умелые пальцы Кречетова мгновенно свернули из шнура сложную петлю. Приподняв Гоцмана под мышки, он накинул петлю ему на шею, одновременно стянув Давиду за спиной руки. Подтащил полузадушенного Гоцмана к карте Одессы и с разбега обрушил его тело на скрытую за картой заколоченную дверь… С пятой попытки дверь подалась.
По-прежнему держа связанного Давида перед собой, Кречетов локтем правой руки пробил дыру в замазанной глиной нише тайника в стене. Быстро вынул оттуда автомат ППС и несколько ручных гранат. И слегка дернул Гоцмана за нашейную петлю, заставив его захрипеть и выкатить глаза:
- Видишь - не все ты просчитал…
Они стояли на пыльной запасной лестнице. Пролетом выше было слышно, как лязгнула и пронзительно завизжала отпираемая решетка, раздались встревоженные голоса Довжика и конвойных милиционеров. Кречетов быстро разогнул чеку на «лимонке», выдернул ее и сильным швырком метнул вверх, навстречу преследователям, а сам, продолжая толкать Гоцмана перед собой, бросился вниз по ступенькам.
От взрыва, казалось, развалится все здание УГРО. Кто-то отчаянно закричал от боли, кто-то упал, мучительно зазвенели выбитые взрывной волной стекла, с металлическим лязгом шваркнули по стенам разлетевшиеся веером осколки…
Майор Довжик, шатаясь, в покрытом кирпичной крошкой и пылью синем кителе, ввалился в кабинет Гоцмана и окровавленной рукой снял телефонную трубку:
- Дежурный?… Довжик у аппарата. Усиленный наряд к черному ходу, задержать майора Кречетова! Он там с Давидом! Бегом!…
Не договорив, он бессильно рухнул на стул, зажимая одной рукой рану на предплечье, а второй - рану на бедре. Если бы не дежурный лейтенант, прикрывший его своим телом и поплатившийся за это жизнью, осколки «лимонки» иссекли бы его всего…
Недалеко от берега покачивалось на небольшой волне моторное рыбацкое суденышко. На палубе стояли Штехель с биноклем в руках, нервно цеплявшаяся за леер Ида в наброшенном на плечи платке и трое небритых парней в военном, один из которых держал на плече румынский автомат «орита».
Штехель напряженно разглядывал в бинокль маленький ялик, который медленно приближался к мотоботу. Человек, сидевший в ялике, греб только левой рукой, отчего ялик кидало из стороны в сторону. Правая рука гребца была замотана тряпкой и безжизненно свисала. Голова и грудь тоже были кое-как забинтованы.
- Да что вы смотрите? - с болью в голосе произнесла Ида, давно угадавшая в гребце Чекана. - Это же он!…
Парень с автоматом вопросительно взглянул за ее спиной на Штехеля, но тот отрицательно помотал головой.
Через несколько минут ялик коснулся бортом мотобота. Чекан был бледен от потери крови, тряпки, которыми было замотано его тело, алели, как спелые вишни. В изнеможении бросив весло, он уронил голову на руки, собираясь с силами. Морфий медленно бродил по телу, сердце, казалось, выпрыгнет из груди… Ничего. Вот и закончились его похождения. Он с трудом поднял голову и слабо улыбнулся любимой, смотревшей на него сверху.
- Ну что вы возитесь? - истерически закричала Ида, поворачиваясь к Штехелю. - Помогите ему!…
- Помоги ему, - недовольно буркнул Штехель, кивая вооруженному мужчине.
Тот сделал шаг к борту. Сорвал с плеча автомат…
Прозвучала длинная очередь, и изрешеченный пулями Чекан, непроизвольно вскинув руки к лицу, навзничь опрокинулся на дно ялика. Ида с нечеловеческим воем кинулась на убийцу… и сразу же тяжело, беззвучно осела на палубу. Стиснутые пальцы продолжали сжимать маленькую сумочку.
Бандит молча выдернул из ее тела окровавленную финку и деловито вытер о рукав гимнастерки.
Штехель отвернулся, брезгливо морщась…
Вдоль длинной стены цеха, расставив ноги на ширину плеч и положив сцепленные руки на затылок, стояли бандиты. С противоположной стороны помещения на них были направлены стволы десятка пулеметов, заходились в злобном лае, дергаясь на поводках, овчарки. Налетчиков обыскивали и по одному отправляли вдоль коридора из солдат на выход. И было странно видеть этих понурых, с опущенными плечами сержантов, старшин, лейтенантов и капитанов, которых рядовые, державшие на изготовку автоматы, провожали презрительными взглядами…
Леха Якименко осторожно тормошил неподвижно лежащего на земле Платова. Ранения - это Леха хорошо понимал, потому что нагляделся на фронте всякого, - были опасными. Рядом бестолково суетились два лейтенанта МГБ.
- Вася! Платов! - с тревогой в голосе тянул Леха. - Ты меня слышишь?
Платов с трудом разлепил глаза. От потери крови в голове тяжело гудело. Он мутно взглянул на Якименко.
- Живой! - обрадовался Леха. - От то ж уже нормально!… Носилки или доску - быстро! - приказал он одному из офицеров.
- Товарищ полковник приказал сразу к нему, - осторожно вставил второй лейтенант.
- Успеет твой Чусов, - зло бросил Леха. - Ну где ж носилки?… Чему вас учили, халамидники?…
Он вскочил и отчаянно рванул с петель дверь в ближайшую подсобку… Через минуту Платова уже несли к выходу из цеха. Его голова безразлично покачивалась в такт шагам.
- Вася! - чуть не плача, говорил ему Якименко, шагавший сзади.-Держись! Ты молодец, Васька, слышишь?! Их всех повязали, всех! Ты молодец! Вася, держись…
Платов слышал и не слышал эти слова - беспамятство подхватило его, словно морская волна, и бережно понесло туда, где не имели значения ни звания, ни ордена, ни предатели, ни бандиты…
У огромного, от пола до потолка, закопченного и давно не мытого окна, размещавшегося над заколоченной дверью черного хода, сидели на полу Кречетов и Гоцман. Давид еле дышал - при малейшем движении петля сильно врезалась ему в горло. К тому же ствол пистолета Кречетова - вернее, его собственного верного ТТ, выбитого Кречетовым у него из рук, - упирался ему в спину.
- А Фиму кто убил? - прохрипел Гоцман, еле ворочая языком.
- Я, - усмехнулся Академик. - Как только речь зашла о накладной, я понял, куда сунется с расспросами твой дружок… И бегом к Роде. Прямо в дверях столкнулся с этим… Фимой. Он только крякнуть успел… Погорячился я, конечно, не надо было его у дома Роди резать… Да побоялся, уж больно твой Фима шустрый был…
- А… Арсенин?
- Не знаю, - снова усмехнулся Кречетов. - Сказали, что утопили в море. Если хочешь, потом могу узнать, где именно…
- Ты, наверно, учился хорошо? - выдавил Гоцман.
- И учился хорошо, - спокойно, безо всяких эмоций ответил Кречетов, - и парень я способный. И в гимназии хорошо учился… и в кадетском корпусе в Белой Церкви…
- Каком корпусе?…
- Есть у англичан хорошая поговорка: «Любопытство губит кота». Но поскольку тебя оно уже погубило… Первый Русский великого князя Константина Константиновича кадетский корпус, который выпускал офицеров, преданных России, еще два года назад. Так что - честь имею, подпоручик Кречетов, выпуск тридцать второго…
- Так ты… из бывших?…
Кречетов вздохнул. Гоцман почувствовал, как пистолет в его руке напрягся.
- Нет, я из… настоящих. Сын своего отца, которого ваши убили в девятнадцатом, под Ельцом… Ты, наверное, думаешь, что революция лишила нас заводов-газет-пароходов, за это мы и мстим? Ничего подобного. У моего отца не было никакого имущества, кроме казенного… Просто он был русским офицером, который не мог примириться с хаосом, анархией и безбожием. А я - его сын… Тоже русский офицер, который воюет против Советов с оружием в руках. И будет воевать до тех пор, пока Россией правит такая сволочь, как… все вы… Все понятно тебе?! Из настоящих я, ясно?… А вот ты… мразь…
Петля врезалась в горло Гоцмана еще сильнее.
- Так шо ж ты… с фашистами снюхался, раз ты такой… весь за Россию, а? - промычал тот.
Кречетов рассмеялся, петля чуть ослабла. - Так ведь фашисты против большевичков воевали… Что ж непонятного? Да и подучиться кой-чему у них в разведшколе полезно было…
- А как же тебя… в НКВД не раскусили, когда ты к ним пролез?
- Ну, ты же помнишь, какое время было - тридцать седьмой, тридцать восьмой, - с явным удовольствием рассказывал Кречетов. - Самые разные люди возникали из небытия и туда же валились… А раскусить меня было невозможно. Легенда чистая, сослуживцев отца не осталось, по эмигрантской картотеке НКВД я не проходил… Да и в списках кадетского корпуса меня не светили, потому что заранее готовили к переброске в Совдепию. Так что к сороковому году был я уже сержантом госбезопасности. Ну, а по легенде шел по юридическим званиям…
- И подпольщики… ничего не заподозрили? - хрипел Давид.
- Так я же старался! И поезда под откос пускал, и немцев стрелял почем зря… Плотину на Хаджибейском лимане взорвали, слышал, может быть? Румын, правда, старался не трогать, как-никак, братья по вере…
- И провалы, которые в подполье пошли в сорок втором, - тоже ты…
- Не-ет, не приписывай мне чужих заслуг, - усмехнулся Кречетов. - Это была инициатива Федоровича, кстати, старого чекиста… Это он всех сдал с потрохами.
- А Лужова ты когда вербанул?
- На фронте… Он же из Краснодара, помнишь? Казачий край… Его отца, как и моего, в девятнадцатом ваши порешили… Кого мы еще забыли упомянуть, раз уж пошел такой разговор? - хмыкнул Кречетов. - А!… Мишку ведь твоего… тоже я.
- А вот это хрен тебе, ваше высокоблагородие, - прохрипел Гоцман. - Платов - мой комвзвода. С Мишки даже волос не упал…
Кречетов, скрывая досаду, отвернулся, взглянул в окно.
- Так на кого ж ты сейчас работаешь, а?… Фашистов-то нет уже вроде…
- Нет, любопытен ты действительно без всякой меры, - Академик, словно играя, то натягивал петлю, то тут же ослаблял хватку: - Ну хватит, поговорили. Вот и наша машина пришла…
У черного хода остановился ГАЗ-67, из кузова джипа выпрыгнули четверо милиционеров. Трое бросились ломать дверь, водитель остался у машины.
Кречетов спустился на пару ступенек пониже, чтобы видеть дверь, вырвал из гранаты чеку:
- Бог в помощь, граждане большевички…
Взрыв откинул трех милиционеров вместе с дверью. Взрывная волна вышибла закопченное оконное стекло. Кречетов поднял автомат, целясь в водителя, но Гоцман исхитрился пнуть Академика сапогом, и очередь прошла по кузову джипа. Академик молча и сильно ударил Давида стволом ППС по зубам, тот отвалился в угол. Водитель успел скрыться за машиной и пару раз оттуда выстрелил. Остатки стекол рухнули на Гоцмана, острые осколки впились ему в кожу лба, едва не угодив в левый глаз…
- Подъем… - Кречетов зло схватил окровавленного Давида за шиворот, прикрываясь им, как щитом. - Последний выход.
"В этом ты прав, Академик," - подумал Давид. - "Выход для тебя действительно последний."
Задыхаясь, он зацепился сапогом за чугунную балясину перил и весом всего тела обрушился на Кречетова. Тот попытался было удержаться на ногах, но Давид, набычившись, изо всей силы ударил Академика окровавленным лбом в лицо. Проклятая петля врезалась в шею с неимоверной силой, но в следующий момент неожиданно ослабла - это Кречетов, выронив из рук оружие, с коротким воплем полетел из окна. Падая вслед за ним, Гоцман сумел перевернуться в воздухе так, чтобы Академик оказался внизу…
Сержант Костюченко, спрятавшийся за машиной, растерянно водил стволом пистолета туда-сюда, не понимая, в кого стрелять. И вдруг узнал в окровавленном, перепачканном кирпичной пылью человеке со стянутыми за спиной руками Гоцмана.
- Помоги… - прохрипел тот из последних сил, пытаясь приподняться.
Водитель осторожно подбежал к нему, не сводя глаз с безжизненно лежащего Кречетова, ножом разрезал шнур, стягивавший горло Давида. Тот тяжело, с присвистом вдохнул, расправил затекшие руки, осторожно стер кровь, лившую из рассеченного стеклом лба. Вынул из брюк ремень и накрепко стянул Кречетову руки за спиной. Перевернул Академика на спину, заглянул в его мутные суженные зрачки. Похоже, падение со второго этажа для него получилось все же более удачным, чем для Лужова…
Наконец Кречетов хрипло, тяжело закашлялся, задышал. Растянул губы в кривой улыбке, узнав Гоцмана, с трудом приподнялся, пытаясь пошевелить стянутыми руками. Водитель испуганно отскочил на несколько шагов, держа его на прицеле.
- Ты только не стреляй, Сережа, - хрипло выдавил из себя Гоцман. - Он еще много чего рассказать должен…
Из-за угла показались несколько милиционеров. Впереди всех бежал младший сержант Охрятин с автоматом в руках. За нарядом двигалась, пыля, черная эмка полковникаЧусова.
- Звиняйте, если шо не так… ваше высокоблагородие. - Гоцман, кашляя, похлопал по плечу Кречетова, который тщетно дергал руками, пытаясь освободиться. Тяжело поднялся, зажимая рукой бешено колотящееся сердце. Ноги подкашивались, в голове звенело. Кровь, унявшаяся на время, снова хлынула ручьем, заливая глаза.
- Давид, ты как?… - Полковник Чусов с тревогой взглянул на Гоцмана. - Ранен? Сильно?…
- Ходю… То есть хожу вот, - прохрипел тот. - Мне стоять нельзя… Доктор не велел…
И он, раскачиваясь и спотыкаясь, как пьяный, двинулся мимо недоумевающих и жалостливых взглядов, чувствуя затылком ненавидящий взгляд Академика…
Ялик по-прежнему тихо покачивался у борта суденышка. Поперек банки лежали залитые кровью тела Чекана и Иды. Сквозь пулевые пробоины в днище лодки быстро прибывала вода. Двигатель мотобота приглушенно стучал, за кормой взбивал пышную пену винт.
Из рубки выбрался Штехель. Трое бандитов, которые перешептывались, сгрудившись у борта, замолчали при его появлении.
- Сумочку у этой стервы надо забрать, - проговорил Штехель, озабоченно глядя на сумку, которую сжимала мертвая Ида. - Там у нее драгоценности всякие. Лезь за ней…
- Не, я мертвяков боюсь, - осклабился бандит, к которому он обратился.
- Боится он, - раздраженно передразнил Штехель. - Как из автомата лупить, так нормально, а сумочку забрать, так боится…
Он осторожно перебрался через леер и по трапу спустился в ялик. Стараясь не коснуться трупов, брезгливо высвободил сумочку из скрюченных пальцев женщины. Пена за кормой мотобота забурлила сильнее. Ялик был уже больше чем наполовину наполнен водой, и Чекан с Идой мягко покачивались в ней, словно живые. Их кровь окрашивала морские волны в мутно-красный цвет, и мокрые брюки Штехеля тоже стали бурыми, словно он стоял по колено в крови.
- Эй, эй… - пробурчал он, закидывая ногу на трап. - Осторожнее. Я же плавать не умею.
- Давайте сумочку, - проговорил парень с автоматом, протягивая руку. - А то еще сорветесь.
Штехель забросил сумочку на борт мотобота, вцепился в трап обеими руками.
- Тяните! Тяните, я сказал!…
Сильные руки отцепили трап от борта и сбросили в море…
- Я не умею плавать!… - беспомощно выкрикнул Штехель, барахтаясь в волнах. - Я не умею… Помогите!…
Мотобот боком отходил от быстро заполняющегося водой ялика. Бандиты с палубы равнодушно смотрели на тонущего Штехеля. Один из них взялся за автомат, но другой удержал его, махнув рукой, и все трое негромко рассмеялись. Штехель глотнул холодной, соленой воды, попытался уцепиться за борт ялика, но его руки коснулись скрюченные, липкие от крови пальцы Иды. Штехель истерически закричал, бессильно шлепая ладонями по волнам…
Через несколько минут на поверхности Черного моря уже не было ничего. Только пузыри, время от времени выскакивавшие на глади воды, обозначали место, где нашли последний приют так любившие друг друга люди - Чекан и Ида…
Мотобот ходко набирал скорость. И вдруг заерзал, словно не зная, куда направиться - из-за мыса, наперерез ему, двигался большой пограничный катер, угрожающе завывая сиреной.
В актовом зале дипломатического специнтерната № 2 воспитанники разучивали новую песню. В заднем ряду, на высокой скамье, стоял аккуратно причесанный Мишка Карась в черном кителечке. Он старательно следил глазами за движениями дирижера и потому не сразу заметил отца, улыбавшегося ему в раскрытом окне первого этажа…
Первым движением Мишки было сорваться с места и кинуться к бате, у которого лоб был вымазан чем-то красным. Но он тут же вспомнил, что главное для будущего дипломата - дисциплина и выдержка. И замер на месте, тем более что, заметив его порыв, дирижер погрозил ему палочкой. Гоцман в окне приложил палец к губам и успокоительно помахал рукой: ты пой, пой, сынок, я подожду…
Тяжело ступая, Давид отошел на несколько шагов и уселся на горячую от солнца землю в тени акации. Непослушное сердце громыхало в груди торжествующий марш, самый последний в его жизни.
Неподалеку затормозил серый «Опель-Адмирал», из него показались Марк, Нора, Якименко, Довжик и Тишак. Гоцману померещилось, что среди приближавшихся к нему лиц мелькнула и лукавая физиономия Васьки Соболя…
И тогда он улыбнулся и спокойно закрыл глаза.
