Глава семнадцатая
Яркая электрическая лампочка освещала разложенный на столе план здания комендатуры. Вокруг стола сидели Толя Живчик и командиры групп захвата, в том числе и Степан, ставший лейтенантом Тюльпановым. На всех была форма офицеров Советской армии.
- Повторим задание, - произнес Живчик и ткнул пальцем в дюжего детину с погонами лейтенанта ветеринарной службы. - Твоя группа?
- Верхний этаж, - бодро отчеканил тот. - Кабинет военного коменданта и выход на чердак. Коменданта - ликвидировать.
- Твоя? - Живчик перевел глаза на франтоватого старшего лейтенанта-танкиста с лихо подкрученными усами.
- Лестница на верхний этаж. При необходимости - помощь ему. - «Танкист» кивнул на командира первой группы.
- Ты?… - Живчик смотрел на капитана инженерно-артиллерийской службы с орденом Отечественной войны первой степени на кителе.
- Захватываем комнату для хранения оружия… Удерживаем до вашего подхода.
- А если не удержите?
- Взрываем… Но мы удержим, - усмехнулся «капитан».
Толя Живчик обернулся к Степану, который как раз примерял к рукаву белую повязку.
- Ты?…
- Курим около входа, - торопливо ответил Степан. - При начале штурма удерживаем двери.
- Повязки - в последний момент! - недовольно нахмурившись, произнес Живчик. - Там много боевых офицеров, увидят - мигом поймут, что к чему…
«Лейтенант ветеринарной службы» жестко усмехнулся:
- Не. Не успеют…
Чекан неуютно дергал плечом - отвык уже от штатского пиджака. В офицерской форме действовать было куда привычнее. Да и ботинки на шнурках давненько не приходилось носить, все больше в сапогах… Он чертыхнулся, недовольно рванул шнурок, перетягивая узел заново. Ботинки были хорошие, «второй фронт», канадского производства. Он мельком подумал, что на Привозе такие должны стоить не меньше двух тысяч… А может, и больше. Странно, что накануне важного дела в голову лезли такие мысли.
- Давненько я не стоял на шухере, - сказал он Штехелю, молча наблюдавшему за процессом обувания.
- Телефончик запомнил? - вместо ответа осведомился тот.
- Ты б еще сказал, где там в округе телефон можно найти…
- Две конторы будут у тебя за спиной и аптека за углом… Но, надеюсь, не понадобится.
Чекан со злостью взялся за второй ботинок.
- Ни хрена не подготовлено!… Лезем, как бараны, под нож!
Штехель, казалось, не слышал его. Он вытянул губы в трубочку и смотрел в угол, туда, где по полкам были аккуратно расставлены банки с компотами и вареньем.
- В любом случае, как заварится каша - уходишь. Мы будем ждать тебя на баркасе.
- До него еще добраться надо, - зло пробурчал Чекан, притоптывая зашнурованными ботинками.
Он прошел в соседнюю комнату. Ида, раскладывавшая на столе пасьянс, задумчиво-печально улыбнулась ему.
- Ну что, сходится?… - Он остановился за спиной Иды, опустил руку на ее плечо.
Она оставила карты, прижалась виском к рукаву его пиджака.
- Я сегодня видела сон, - негромко проговорила она. - Мы с тобой лежим в лодке, вокруг вода… Лодка качается…
- И что это значит? - усмехнулся Чекан.
- Это значит, что мы будем вместе, - шепотом отозвалась Ида, глядя на любимого снизу.
- Где?
- Какая разница… Главное - вместе…
Чекана снова обожгло воспоминание пятилетней давности: бушующее ноябрьское море, стук усталого двигателя, губы Иды… Они чуть не погибли тогда. Когда подходили к крымскому побережью, одиночный немецкий истребитель устроил за баркасом настоящую охоту. Но… уцелели. Выплыли. А потом была оккупированная Одесса, разведшкола, да много всего.
Чекан наклонился к Иде, прижался губами к теплому уху:
- Не хочу никуда идти.
У карты Одессы, которая закрывала собой заколоченную дверь, ведущую из кабинета на запасную лестницу, задумчиво стоял Кречетов. Растопырив пальцы, измерял расстояние от здания вокзала до только ему понятной точки на карте. Нетерпеливо взглянул на ручные часы, нервным шагом прошел к столу. Выдвинул верхний ящик, перебрал несколько бумаг…
На дне ящика лежала небольшая фотокарточка. Кречетов бережно взял ее, вглядываясь в счастливые смеющиеся лица - свое и Тонечки. Они стояли на Потемкинской лестнице, и Дюк простирал над ними бронзовую руку, словно благословляя на долгую и счастливую жизнь…
Он перевернул карточку и прочел синие чернильные строки: «Какой же ты все-таки удивительный, Виталик! И как странно, и здорово, и неожиданно, что ты у меня есть! А я - у тебя!!! Целую, целую и еще раз целую!!! Твоя Тоня. Одесса, 29 июня 1946 г.»
«Как раз тот день, когда ей было плохо в театре… Странная вещь память, - думал Виталий, разглядывая надпись. - Я помню, как было - до, как было - тогда, и знаю, как - сейчас… И самое удивительное, что все эти воспоминания живы, они не менее реальны, чем настоящее, нынешнее».
Но не стоит больше об этом думать. Расчувствовался не ко времени. О таких вот любителях помечтать на отвлеченные темы курсовой офицер кадетского корпуса, полковник Максимович, говорил: «Если вы хотите добиться победы, то все ваши помыслы, все мечтания, все стремления должны быть направлены к этой главной цели. Стоит вам отвлечься, расслабиться хотя бы на минуту - и победа может ускользнуть из ваших рук, хотя бы вы и сделали до этого массу усилий, чтобы ее заполучить». Кречетов всегда с благодарностью вспоминал этого человека, который был истинным отцом для своего курса. Где он сейчас?… Погиб в бою с немцами или большевиками? Расстрелян югославскими или чешскими партизанами?… Репатриирован в Союз и сидит в лагере?… Или сумел уехать - в Чили, Уругвай, Австралию, Штаты?… Будь проклят ненавистный 1917-й, осиротивший, убивший, растоптавший, выкинувший за границу стольких людей. Кто о них помнит - в этой стране, где у власти стоят Жуковы и Кириченки?…
Кречетов перечел надпись, сделанную рукой Тони, и аккуратно изорвал фотографию. Щелкнул зажигалкой. В воздухе истаяла тонкая, горькая струя синего дыма…
На заросшем бурым густым кустарником склоне, почти скрываясь в зарослях, стояли три больших трехосных грузовика - «Студебеккер», «Хеншель» и «Татра», все с плохо замазанными на бортах румынскими крестами. Пятеро полуголых мужчин, тяжело отдуваясь, переносили в кузова машин тяжелые ящики, которые им подавали из неприметного, хорошо замаскированного в поверхности земли схрона. Платов, насвистывая мотивчик из репертуара Лещенко, равнодушно барабанил пальцами по крылу переднего грузовика, Штехель, стоявший рядом, бережно прижимал к животу небольшой потертый саквояж. Время от времени он встревоженно поглядывал на стоящий в отдалении «Додж», на одной из задних скамей которого виднелся отрешенный профиль Иды, нервно сжимавшей в руках сумочку.
- Все, чисто, - пропыхтел один из мужчин, тяжело опуская в кузов последний ящик.
- Поехали!… - Платов решительно забрался в кабину головной «Татры», завел двигатель. - Время, время, парни…
Водители суетливо закрывали задние борта своих грузовиков. Зарычали моторы. Тяжелые машины одна за другой медленно, раскачиваясь на ухабах, поползли, раздвигая кустарник.
Дождавшись, когда они скроются, Штехель с тихим счастливым смехом погладил саквояж, который прижимал к груди. Его помощники, тяжело дыша, глядели на него, ожидая распоряжений.
- Ну вот и все… Мы свое дело сделали, а?… Все… Осталась самая малость… Всего-ничего… - Штехель помотал головой, словно отгоняя счастливое оцепенение, и решительно махнул рукой в сторону «Доджа»: - Поехали на баркас.
Мужчины направились к джипу. Водитель, усаживаясь на пыльное, нагретое солнцем сиденье, развязно подмигнул Иде:
- Запарились, дамочка, ждать?…
Ответом ему был холодный, равнодушный взгляд. Водитель поспешно отвернулся от женщины и с ожесточением воткнул ключ в замок зажигания.
Три тяжело груженных трехосных грузовика с ревом втянулись в естественный коридор из могучих каштанов. Прежде это был парк какого-нибудь одесского судовладельца-миллионера. Но неумолимое время оставило от усадьбы искрошенные, заросшие лопухами кирпичи фундамента, от большого пруда - затянутое ряской болотце с лягушками, а от парка - вконец одичавшие, вытянувшиеся и вверх, и вширь могучие деревья, разросшиеся, как душе угодно. Последняя война оставила в бывшей усадьбе свои следы - парк наискось пересекали окопы полного профиля, уже наполовину осыпавшиеся, заросшие буйной зеленью. Кое-где в кустах рыжела проржавевшая колючая проволока.
На обширной поляне грузовики остановились. И тотчас из зарослей кустарника показался расхлябанный, нагло улыбающийся телохранитель Гузя по кличке Шатало. На поясе у него висело сразу два пистолета в кобурах, еще один «парабеллум» был заткнут за голенище сапога.
- Заблудились или чего ищете?-дурашливо сдернул кепку с виска Шатало, глядя снизу вверх на сидящего за рулем Платова.
Тот не спеша выбрался из кабины, вынул оттуда же помятую, ношенную советскую офицерскую форму и звучно захлопнул дверцу.
- Гузя зови.
- А я ж таких не знаю, - паясничая, заявил Шатало.
Платов, присев на подножку машины, так же неторопливо, основательно натягивал сапоги. Затянул ремень, согнал складки гимнастерки за спину. Военная форма сидела на нем как влитая… И глянул на бандитскую шестерку еще раз, уже пристально:
- А ты позови…
На минуту Шатало растерялся, потом взмахнул рукой и рассыпался злобным свистом. Кусты ожили. На поляну высыпало не меньше сотни вооруженных людей, смотревших на Платова, который принял облик капитана Советской армии, кто равнодушно, кто с интересом, кто с издевкой. Гузь, по-прежнему в немецком мундире, со «шмайссером» на шее, медленно подошел к Платову. Он громко хрустел ядрами грецких орехов, закидывая их по одному в рот.
- Ты старший? - сипло осведомился Гузь, глядя на Платова так, словно видел его впервые.
- Я.
- Ну, ставь задачу…
- Зови своих командиров, - пожал плечами Платов. - Что мне, дважды повторять?
- А ты нам расскажи, - ухмыльнулся Гузь. - А я послухаю…
- Хорошо, - помедлив, кивнул Платов. - Наша задача - ворваться в центр Одессы и захватить штаб военного округа. Потом небольшими группами…
Гузь легонько помахал рукой с зажатым в ней орехом - погоди, погоди, мол.
- Ну, захватим… А нас потом и постреляют там. А?
- Это приказ из Центра, - твердо произнес Платов.
Гузь кинул в рот орех, брезгливо отряхнул руки, выразительно скривился. Шатало, уловив настроение шефа, нагло ухмыльнулся, демонстративно положив руки на кобуру.
- За оружие спасибо, - неспешно проговорил Гузь. - А на Одессу мы не полезем.
- Провалится операция - вас не контрразведка будет искать. А свои. По всей Украине. А границу перейдете, найдут и там.
- А найдут ли? - нагло улыбнулся Гузь, глядя в глаза Платову.
- А чего искать? - ответил ему Платов точно такой же улыбкой. - Вот же ты… лежишь.
Шатало суматошно вырвал было из кобуры пистолет, чтобы защитить шефа, но грянул выстрел. Пуля отбросила телохранителя на несколько шагов назад. В руке Платова дымился ТТ. Ошеломленный Гузь с ужасом смотрел на дырку во лбу своей шестерки.
- Ну, кто еще желает?… - Платов обвел глазами замершую толпу и, выдержав паузу, продолжил: - Выбирайте… Или сейчас мы захватываем Одессу и всколыхнем тем самым всю Украину! И Киев, и Харьков, и Львов, и Днепропетровск - все за нами поднимутся против большевистской власти!… Или будете всю свою недолгую жизнь бегать и от своих, и от чужих!… Эта паскуда, - он ткнул стволом в сторону убитого, - свой выбор сделала… Теперь выбор за вами! Боевые вы хлопцы или стадо трусливое?…
Толпа вооруженных людей молчала. Но в этом молчании было что-то, что давало Платову возможность обращаться с ней уверенно и властно.
- Командиры чет и роев - ко мне! - после паузы резко скомандовал он. - Остальным - переодеваться в советское и бегом грузиться! А ты, - он в упор, с пренебрежительной усмешкой глянул на поникшего Гузя, - сбрей бороду… Советскому офицеру она не к лицу.
Платов сунул пистолет за пояс, развернулся и зашагал к грузовику. Из толпы по одному начали выбираться понурые, молчаливые командиры, увешанные оружием.
…Солнце косо падало на подоконник. В окно врывался веселый щебет птиц. Во внутреннем дворе водитель, сержант Костюченко, тщательно мыл серый «Опель-Адмирал».
Изредка Кречетов косился туда, на этот знакомый, ставший уже привычным двор, на мокрую от пота спину парня, на блестящую от воды крышу машины. Хорошо им, этим простым людям с их простыми заботами. Поесть, поспать, порадоваться летнему солнцу… Кречетов вздохнул и вернулся к своему занятию - игре в перышки. Щелкали стальные перья, соприкасаясь друг с другом. Старая-престарая гимназическая игра.
«А еще можно было воткнуть в парту расщепленное перо и дергать за него, - неожиданно вспомнил он и даже улыбнулся. - Я так делал в гимназии, в Дубровнике… Какой это был год? Кажется, двадцать первый. А учитель у нас был родом из Одессы, и от него-то я впервые услышал об этом сказочном городе, где есть памятник Дюку, где жил Пушкин, где цветут акации… Тогда казалось, что все это потеряно для нас, эмигрантов, навсегда. Ну что ж, скоро увидим - навсегда или нет».
Зазвонил телефон на столе. Он рывком снял трубку.
- Майор Кречетов у аппарата. Никак нет, я сейчас крайне занят… Так точно, к семнадцати освобожусь…Есть - прибыть в семнадцать!…
Он положил трубку, на рычаг и снова присел на подоконник…
На углу, у здания военной комендатуры, стоял, рассеянно подкидывая на ладони камушек и делая вид, будто читает приклеенный к стене свежий номер «Большевистского знамени», Чекан. Невнимательно косился на небольшую группу молодых офицеров, которые, смеясь и переговариваясь, только что миновали его и теперь подходили к комендатуре. Впереди шествовал дюжий лейтенант ветеринарной службы. Веселой гурьбой офицеры поднялись по ступенькам ко входу в комендатуру, небрежно отвечая на приветствия вытянувшегося по стойке «смирно» часового…
На поляне запущенного парка, со временем превратившегося в лес, царило оживление. Грузовики разворачивались, грозно рыча моторами и перепахивая землю шинами. «Хеншель» попал задними колесами в полуразрушенный окоп и натужно ревел, пытаясь выбраться оттуда. Облепившие его сзади люди, подбадривая друг друга криками, помогали машине преодолеть препятствие.
Платов, собравшийся сесть за руль «Татры», обернулся. К группе командиров подразделений, уже переодетых в советское и о чем-то тихо совещавшихся, спешил Гузь с несколькими автоматами ППС. Сменив немецкую форму на советскую и лишившись бороды, он, казалось, сразу утратил всю свою наглость и командирский напор. Раздав подчиненным оружие, Гузь направился прямо к Платову. Тот, захлопнув приоткрытую дверцу кабины, спрыгнул с подножки, вопросительно глядя на него.
- Мы согласные… - мрачно пробасил один из командиров, сжимая в руках автомат. - Только оружие свое отдайте. А то… - И он выразительно поднял ствол, держа палец на спусковом крючке.
Платов с усмешкой вынул пистолет из-за пояса и швырнул его под ноги бандитам. Тот же мрачный командир быстро приблизился к Платову и охлопал его карманы.
- Все? - спокойно осведомился тот. - Давайте по машинам…
Он распахнул дверцу «Татры» и скрылся в кабине. Гузь подобрал валявшийся на траве ТТ и сунул себе за голенище сапога.
Мрачный командир постучал по закрытой дверце, указывая на Гузя:
- Он с вами поедет… Не возражаете?
- Возражаю, - ухмыльнулся Платов, заводя мотор.
- Но он поедет.
Словно в подтверждение этих слов Гузь рывком распахнул дверцу, с независимым видом уселся рядом с Платовым, держа автомат на коленях. Платов переключил передачу. Тяжелый грузовик медленно двинулся по поляне вслед «Хеншелю» и «Студебеккеру». Когда колеса машины попадали в яму, люди, сидевшие в кузове, глухо переругивались.
В коридоре УГРО послышались негромкие шаги. Кречетов, прислушавшись, отшвырнул на подоконник перышки и, быстро подскочив к двери, распахнул ее.
У входа в кабинет Гоцмана возился с ключом Тишак. Увидев майора, он испуганно поднял голову.
- Тишак, а где все?
- Не знаю, - пожал плечами молодой оперативник. - Я из Херсона только вернулся.
- И как там в Херсоне?
Тишак неопределенно пожал плечами:
- Нормально… Вот вернулся.
- Все как будто вымерли, - вздохнул Кречетов. - Ты знаешь, что Гоцман арестован?…
- Ка-ак? - ошеломленно выдохнул Тишак.
- Вот так. С МГБ шутки плохи.
Кречетов ожидал, что Тишак бросится к нему с расспросами и будет требовать подробностей. Но он только молча покачал головой и скрылся в гоцмановском кабинете.
Грузовики, натужно ревя, поднимались вверх по Польскому спуску. На перекрестке застыла изящным изваянием юная девушка-регулировщица в беретике, синей форменной юбке и синей гимнастерке с буквами «РУД» на левом рукаве. Она с улыбкой вскинула жезл, преграждая дорогу грузовикам, и те послушно замерли, пропуская древнюю арбу, скрипевшую по мостовой. Пожилой седоусый молдаванин-возница с интересом рассматривал сдержанно рычавшие машины. За его спиной громоздились мешки.
Гузь, пристально следя глазами за арбой, нервно приподнял автомат на коленях. Платов, барабанивший пальцами по рулю, иронично покосился в сторону соседа, но ничего не сказал.
Арба проскрипела мимо. Девушка-милиционер снова вскинула жезл, открывая путь машинам. Моторы натужно взревели…
Когда последний грузовик скрылся из глаз, девушка поспешно бросилась к постовой будке. Сняла телефонную трубку и прерывающимся от волнения голосом произнесла одно-единственное слово:
- Проследовали.
Группа Степана вошла в здание военной комендатуры. Чекан равнодушно подбросил камешек, но ловить не стал, отшвырнул носком ботинка. Вывернув из-за угла, мимо прогудел крытый тентом трехосный грузовик цвета хаки. Тяжело затормозил недалеко от входа в комендатуру. Мотор машины смолк. Из кабины выпрыгнул молодой плечистый сержант, обошел грузовик, пиная сапогом скаты. Проходя мимо Чекана, сержант поднял голову - это был Толя Живчик.
Чекан отвел глаза. И сразу зацепился взглядом за четверых маляров, которые появились из переулка с ведрами и кистями наперевес. Все маляры были плечистыми ребятами с военной выправкой, кисти держали как автоматы, да и шли по тротуару чуть ли не в ногу - залюбуешься да и только. Вот они приблизились к деревянному павильону с надписью «Пиво-Воды», переговорили с продавцом и дружно окунули кисти в ведерки, примериваясь к облезлой дощатой стене…
Один из маляров, молодой, но с заметной проседью в шевелюре, водя кистью по доскам, внезапно обернулся. И Чекан узнал в нем того самого человека, от которого он с таким трудом ушел шесть дней назад на улице Пастера…
В помещение военной комендатуры вошел статный красивый лейтенант, за которым следовало еще пятеро молодых офицеров. Судя по всему, они слегка нервничали - у одного на скулах цвели красные пятна, другой держал руку на ремне, третий время от времени судорожно поводил шеей, словно ему жал воротничок.
- Здравия желаю, товарищ капитан, - певучим украинским говором произнес лейтенант, козыряя и протягивая удостоверение личности дежурному.
Тот, козырнув в ответ, принял удостоверение, раскрыл его, пристально взглянул на фотографию, затем сверился со списком:
- Тюльпанов Сергей Иванович… Все правильно. Прошу вас.
Он, улыбаясь, протянул удостоверение лейтенанту, но рука Тюльпанова повисла в воздухе. Его спутники тоже окаменели: со всех сторон на них смотрели стволы автоматов.
- Ну, что приуныли, офицеры? - с издевкой произнес дежурный капитан. - Руки вверх, да живенько…
Перед полковником Чусовым на столе лежал целый веер фотокарточек. Со снимков смотрели командиры групп захвата, Чекан, Живчик… Правда, на фотокарточках они были не в советской форме, а в штатском, а некоторые - в немецких военных мундирах.
Вошедший в кабинет капитан МГБ почтительно склонился к начальнику:
- Товарищ полковник, еще две группы задержаны на подходе к обкому, две - в комендатуре и одна - в военной прокуратуре.
Чусов, не отрываясь от фотографий, кивнул:
- Хреновенько они что-то подготовились, а?… Спешили, спешили… А поспешишь, как известно… - Он аккуратно отложил фотографию Чекана.
- Товарищ полковник, может, начнем захват тех, кто на улице?
- …А поспешишь, как известно, людей насмешишь, - договорил Чусов, поднимая глаза на подчиненного. - Ждите!
Зевнув, Чекан мельком взглянул на часы и, надвинув на глаза кепку, неспешным шагом проследовал за угол. Седой маляр что-то тихо сказал своим товарищам и, поставив на тротуар ведро, бросился вслед за Чеканом. Живчик, по-прежнему топтавшийся возле кабины «Хеншеля», с тревогой наблюдал эту сцену. Водитель грузовика, нагнувшись, прошептал:
- Слышь, куда это он?
- Тихо сиди, - процедил сквозь зубы Живчик, и его пальцы словно случайно коснулись кобуры на ремне.
Над дверью аптеки негромко звякнул потемневший от времени колокольчик. Пожилая женщина в халате поднялась из-за кассы навстречу тяжело дышащему от быстрой ходьбы Чекану.
- Позовите заведующего! - задыхаясь, еле выговорил он.
- А что такое?… - забеспокоилась аптекарша.
- Бегом! Там человек умирает…
Женщина всплеснула руками и суматошно бросилась в глубь помещения. Чекан одним движением переметнулся через стойку, снял трубку с телефонного аппарата. Нетерпеливо застучал носком ботинка по стойке, слушая долгие гудки.
- Майор Кречетов, - наконец напряженно, резко отозвалась трубка.
- Засада, - тихо проговорил Чекан. - Разведчики из города не уехали. Они здесь, я ухожу…
Он стоял так, чтобы не выпускать из поля зрения входную дверь, и поэтому сразу выстрелил на еле слышный бряк колокольчика…
Но недаром противником Чекана был гвардии капитан Русначенко. Стекло в двери разлетелось вдребезги, а сам разведчик, лежавший в это время на полу, резко отпахнул дверь, открывавшуюся вовнутрь, и из положения лежа выстрелил из своего наградного «вальтера». И тут же откатился в сторону, потому что Чекан, отброшенный пулей на стеллаж с лекарствами, непроизвольно выпустил в сторону двери всю обойму. Не своим голосом закричала от ужаса продавщица. Раскололось задетое пулями витринное стекло, в лицо Русначенко полетела кирпичная крошка. Он дважды выстрелил в ответ, и одна из пуль, прошив деревянную стойку, попала Чекану в правое плечо. Мучительно застонав, он перехватил «парабеллум» левой рукой, яростно выщелкивая из него пустую обойму. Боль жгла его, проедала насквозь тело, и он, зашатавшись, тяжело упал на рассыпавшиеся по полу порошки из разбитых банок…
Русначенко отбросил волосы со лба. Осторожно ступая по разбитому стеклу и морщась от завываний женщины в недрах аптеки, он приблизился к разбитой пулями стойке.
Ему были видны голова и плечи Чекана, лежащего на полу. Глаза бандита неподвижно смотрели в потолок, правое плечо было красным от крови. Кровавый ручеек медленно полз по полу своим загадочным, только ему одному ведомым путем… Ну что же, из трех выстрелов - два попадания, и ранен бандит тяжело. Приказа брать Чекана живым капитану не давали. Только просили сделать все возможное для того, чтобы это сделать.
Устало вздохнув, Русначенко опустил пистолет. Похоже, война для него завершилась окончательно. А дальше - все как обычно: Киевский округ, пенсия, большая семья… И эта одесская аптека станет для него далеким, воспоминанием, мифом, о котором он непременно расскажет внукам. А те, видевшие войну только в кино, будут играть его Золотой Звездой. И дарить ему Девятого мая тюльпаны, такие же алые, какие дарили в Праге чуть больше года назад. Русначенко вспомнил ликующие пражские улицы, усыпанную цветами броню танков, радостные слезы свободных людей, и неожиданно улыбнулся своему воспоминанию.
И в эту секунду живые, ненавидящие глаза Чекана в упор уставились на него. Грянул выстрел.
Кречетов швырнул трубку на рычаг. Торопливо шагнул к сейфу и начал перебирать бумаги. Он не чувствовал страха, напротив, в момент опасности его голова начинала работать особенно ясно. И только внутри словно сжималась стальная пружина, готовая распрямиться в любой момент.
Дверь кабинета распахнулась бесшумно, но он услышал. И, обернувшись, застыл в изумлении, увидев на пороге Давида Гоцмана с тремя офицерами МГБ… Гоцман был в своем привычном обличье - черный пиджак, гимнастерка и галифе.
Кречетов понял все, но его еще хватило на недоуменную улыбку:
- Дава! Тебя отпустили?…
- Да, - хрипло проговорил Гоцман, быстро подходя к нему. - Место свободно. Руки!…
Скользнувшие было к кобуре пальцы Кречетова остановились на полдороге - на него без малейшей симпатии смотрели четыре ствола.
