Глава 7
Командир отделения
Первым получил Бридж, он оказался сзади, и потому Андрей сразу вывел его из строя как потенциально самого опасного. Резкий удар локтем в грудь – негр захрипел, пуча глаза, а в следующий миг Ливадов перекинул его через себя. Снежок ухнул на спину и ударился головой о плитку пола. Дернулся и, захрипев, вдруг затих.
Хорек и четыре других латиноса уставились на Снежка, а потом, переглядываясь, затараторили на своем непонятном языке. Латиносы подарили ему несколько секунд перед неизбежной дракой. Андрей перевел дух, он не собирался убегать. Если сейчас убежишь, догонят в другой раз или удавят во сне. Но так хоть с тыла никто не зайдет – Ливадов попятился к дверному проходу, чтоб никто не кинулся ему за спину.
А Снежок по-прежнему не шевелился.
– Помер, что ли?.. – пробормотал Андрей, толкнув носком ботинка плечо боевого товарища, который ему совсем не товарищ. Бридж заманил в душевую, чтобы проучить за первые дни, когда, ни черта не понимая, не зная языка, Ливадов постоянно тупил, но получали обычно вместе: Андрей и его чернокожий напарник, который все так же бездыханно лежит на полу.
Проверить бы его пульс, только нельзя. Латиносы таращатся исподлобья и сжимают кулаки… А! Понеслась… Ближний упырь без предупреждения кинулся на Ливадова, выбросив вперед кулак, чтобы свернуть Русскому челюсть. Андрей сдвинулся в сторону, уходя от удара, и перехватил руку противника болевым приемом. Тот взвыл; Андрей выворачивал захваченную конечность, одновременно прикрываясь первым противником от остальных, а незадачливый латинос прыгал перед Ливадовым на цыпочках.
Андрей толкнул его от себя и перешагнул через неподвижное тело негра. Все как учили в разведке! Он не забыл уроки из прошлого, из своей настоящей жизни. Легко уделывает противников, которые в лучшем случае просто местная гопота. «Духи» в горах Дагестана были гораздо злее и опаснее, чем эти… уроды.
Хорек и трое других подошли ближе, почти вплотную, и Андрей резко дернул захваченной в болевой прием рукой, отчего пленник взвыл раненым зверем. Ливадов отпустил его, одновременно метнувшись к следующему латиносу. Тот не успел среагировать и получил удар в солнечное сплетение, выбивший из реальности на несколько секунд. Андрею хватило и мгновения, чтобы вмазать согнувшему упырю коленом в лицо и вывести его из драки окончательно.
Ливадов видел трех других и контролировал их… почти: долговязый тип хорошо приложил по уху, аж искры из глаз посыпались… но тут же получил по носу и сразу отскочил назад, к Хорьку и еще одному латиносу. Хорек отчаянно лаял на незнакомом языке и размахивал руками. За главного он, что ли? Ливадов зло посмотрел на Хорька. Глазки-то крысиные бегают… но ничего – Андрей и до него доберется!
– А ну разошлись!
В дверях появился разъяренный Дюбува. Старший дрилл-инструктор влетел в душевую и остановился перед неподвижным Снежком. Следом за ним вошли сержанты Мэд и Кларкс, и у обоих в руках электрошокеры. Зачем им это, когда они могут преподать хороший урок при помощи черного ремешка на запястье каждого рекрута?..
– Разошлись, тупые уроды! – заорал комендор-сержант Дюбува. – Кому сказал, разойдись!
Дюбува вскинул в сторону Андрея руку. Блеснула вспышка, и Ливадов погрузился в темноту и тишину… А когда очнулся… когда и где он очнулся?.. Заморгав, Андрей смотрел на серый потолок с квадратной гудящей лампой на нем.
Стены тоже серые, в тон потолку, и все остальное вокруг Андрея – в том же унылом цвете, включая бетонный прямоугольник, застеленный матрасом, на котором лежал Ливадов. Подушки нет, простыни или хоть какого-нибудь пледа или одеяла тоже нет. Только матрас метр на два, полностью укрывающий бетонный постамент.
– Это кровать у них тут такая?.. – морщась от головной боли, пробормотал Андрей и свесил с бетонного возвышения босые ноги.
Сквозь тонкую синтетику носков чувствовался холод. Бетон, на котором лежал матрас, и плитка пола – ледяные. Андрей пощупал тонкий матрас. Как холод-то не пропускает? Поежился; зябко здесь.
Он в карцере. Глухое помещение шагов на десять в длину и пять в ширину. Ближе к левому углу в противоположной стене угадывается дверной проем: его почти не видно, дверь очень плотно прилегает к откосам стены. Справа сортир в виде дырки в полу, рядом раковина, над которой торчит изогнутая книзу трубка для воды. Краника или кнопки, которые пустят воду, не видно. Наверное, она сама бежит, когда заносишь руки над раковиной.
Ботинки рядом, стоят у изголовья. Андрей всунул в них ноги, чтобы хоть чем-то занять себя. Тоска… Ничего не происходит. Ничего не слышно, кроме гудения лампы. Если застрял здесь надолго, это гудение сведет с ума. Он основательно выругался.
И голова раскалывается! Скорее всего, последствия выстрела, который вырубил его. Андрей провел рукой по ежику на голове – за две недели в учебном взводе волосы начали отрастать.
– Черт! – вырвалось у Ливадова.
Рука коснулась уха, на котором последнее время всегда была гарнитура для переговоров с капралом Райдел. Но гарнитуры нет! Андрей мрачно воззрился на собственную ладонь. Заточение в карцер может означать, что его имя вычеркнули из списка рабов-рекрутов и обучать языку более нет необходимости.
В учебном взводе у него появились планы на будущее. Не хочется думать, что все было зря, а мечта отыскать когда-нибудь Женьку так и останется призрачной надеждой…
– Хватит ныть! – сквозь зубы процедил Андрей.
Он злился, чтобы взбодриться. Злость обычно помогает, когда нужно растормошить себя, и сейчас тоже поможет, но мысли все равно возвращаются к одному и тому же. Андрей постоянно прокручивал в голове драку в душевой – и то, что ей предшествовало, и последнее, что он помнил. Вскинутый пистолет Дюбува и выстрел.
Чем его отключили? Зачем пичкать химией, когда есть чертов браслет на запястье? Ливадов с ненавистью посмотрел на черный пластиковый ремешок и в очередной раз подергал его с пустой надеждой, что тот порвется.
Не порвался… и нечего пальцы резать пластиком. Ливадов снова произнес несколько крепких словечек. Лучше бы сержанты отделали через этот ремешок – у дриллов всегда на руках металлические браслеты, что так похожи на часы из его времени. Браслеты сержантов синхронизированы с ремешками на запястьях рекрутов, и это весьма убедительное средство для поддержания дисциплины… Андрей вспомнил, как сожгли нервную систему рекруту, который додумался плюнуть в сторону офицера…
Однако ж его засадили в камеру со сводящим с ума гудением лампы. Два века минуло, а лампы все так же гудят! Андрей страдальчески скривился. Башка трещит, лампа гудит… Этот звук развалит ему черепушку, если раньше не сведет с ума.
Но все же… Почему он здесь? Неужели все-таки убил Снежка? Андрей помял тыльной стороной ладони правую щеку, провел рукой по глазу и растер лоб – чтобы мысли лучше шевелились. Убил он или не убил Бриджа? Кажется, убил, ведь иначе не сидел бы в одиночной камере!..
Ясное дело. Он здесь, пока не соберется трибунал. Ни в одной нормальной армии прошлого или будущего не потерпят трупов после разборок личного состава. Ливадова ждет суд, но офицеры – или кто будет заседать в трибунале – по первому свистку ради дела очередного тупого раба-рекрута не соберутся, и вот приходится ждать.
– Эх… – вздохнул Андрей.
Трибунал ему светит, это уж точно. Без трибунала просто отделали бы дрилл-инструкторы, а затем объявили рекруту, что отправляется в изолятор на такое-то количество дней – на том все и закончилось бы. Ну разве что со Снежком да Хорьком и его латиносами когда-нибудь снова сцепился бы, но не сейчас… Однако в него выстрелили спецсредством и засадили в одиночную камеру, чтобы ждал трибунала, а трибунал…
Андрей зарычал и вскочил на пол. Трибунал! Если Бридж помер, то что ждать от трибунала? Ливадов оглядывался, сжимая и разжимая кулаки; он искал взглядом, что бы такое разбить, разнести, сломать!.. Но нет ничего, что можно поднять и швырнуть в стену, только матрас… Матрасом даже не удавишься.
За дверью послышались звуки шагов – там должен быть коридор… Кто-то подошел к камере и стал возиться с замком. Андрей успокоился, злость оставила его. Вернулся на заменяющий кровать бетонный куб, накрытый матрасом, и уставился на дверь, которая открылась через две или три секунды.
Вошли два морпеха. Андрей не помнил этих физиономий с тяжелыми квадратными челюстями; впрочем, на базе корпуса морской пехоты постоянно находилось несколько тысяч вояк, и Ливадов не мог знать всех. Особенно из персонала изолятора, здание которого располагалось в дальнем углу базы. Конечно, дрилл-инструкторы частенько вспоминали про изолятор и заявляли, что визит туда, скорее всего, завершит карьеру тупого рекрута, а может, не только карьеру; и вот Андрей теперь здесь.
Сразу бросились в глаза белые портупеи с пристегнутой кобурой, из которых торчали рукоятки пистолетов. Да уж, все очень серьезно; еще и руку обожгло болью. Сигнал подчиняться и быть внимательным!
– Встать! – крикнул морпех с капральскими лычками на погонах, он вошел первым. Правая лапа капрала лежала на стальном напоминающем часы браслете. – Быстро! Лицом к стене у клозета!
Не церемонятся! Андрей не успел сообразить, что делает, но ноги сами подвели к стене, на которую указал капрал. Суки… Выдрессировали его!
– Кругом! – приказал тюремщик.
Ливадов крутанулся на каблуках, увидев на матрасе плоскую картонную коробку, которую раскрыл второй вошедший в камеру тюремщик: в звании рядового, по виду никогда не был в рабах. Рожа откормленная, холеная. Давненько он в корпусе морской пехоты – успел хорошо отъесться.
– Рекрут Ливадов! – гаркнул капрал.
Он обращался к арестанту по уставу. В изоляторе не существует прозвищ.
– Да, сэр! – Андрей вытянулся, словно был в строю.
– Тебе принесли обед! Через пятнадцать минут я и рядовой Ротс вернемся, чтобы забрать коробку. Ты должен есть! Если откажешься от еды, будешь подвергнут внутривенному питанию. Ты понял?
– Да, сэр! Рекрут Ливадов понял!
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти и приступаешь к обеду!
Дверь щелкнула замком. Оставшись один, Андрей мысленно досчитал до десяти и только после этого уселся перед картонной коробкой. В ней все тоже было из картона, бумаги и фольги, даже ложка. Если ткнуть такой, то сразу сомнется без причинения вреда, но для обеда ее должно хватить. Ливадов вдруг почувствовал голод, а у него пятнадцать минут на все про все…
В картонной миске, заклеенной сверху фольгой, обнаружился суп: довольно вкусный, обычный суп из столовой, где кормили рекрутов. Еще горячий! На второе были подогретые спагетти с соусом и кусочками мяса – в другой миске. В третьей – зеленый горошек, а в бумажном стаканчике – бурда, которую почему-то называли кофе. В салфетки завернуты три кусочка хлеба.
Обед был сытный. Появилась мысль, что в изоляторе не так уж плохо. Можно посидеть тут пару-тройку дней, если только без трибунала да с подушкой и одеялом. Тогда и гудение лампы не замечалось бы… наверное…
– Встать! – Голос капрала вырвал Андрея из раздумий. – К стене!
Снова легкий ожог напомнил Ливадову о его положении, но он не собирался чудить и стоял у стены, пока рядовой забирал картон и бумагу с его матраса.
– Мы уходим! Ты досчитываешь до десяти!
– Разрешите обратиться, сэр!
Андрей сделал попытку выяснить свое ближайшее будущее. Сколько сидеть в изоляторе под гудящей лампой? Хотя бы это узнать!
– Не разрешаю.
Капрал, чье имя и фамилия остались неизвестны, и рядовой Ротс покинули камеру Андрея.
– …восемь, девять, десять, – досчитал он.
Вздохнув, Ливадов вернулся к бетонному кубу-лежаку. Свернул матрас с одного края, чтобы сделать подобие подушки, и завалился сверху. Сложил руки на груди, вжал голову в плечи – так не столь зябко – и бездумно уставился на потолок. Впрочем, с таким же успехом можно смотреть и на стены.
Время текло медленно, Андрей не заметил, как задремал.
Проснулся.
– Сколько я продрых? – спросил Ливадов пустоту и ничего не услышал в ответ. Он не знал, день сейчас или ночь. Который час? Единственным способом отсчета времени будут визиты тюремщиков с новой порцией кормежки.
Андрей встал, походил взад-вперед. Снова лег, поднялся. Побродил по камере. Сел, лег, заснул и проснулся. С тоской посмотрел на потолок и гудящую лампу. Не выключается никогда. Чертова лампа сводит с ума! Скоро он снимет ботинок и попытается ее разбить. Плевать на наказание за поврежденное имущество корпуса морской пехоты – лишь бы вырубить лампу! Хоть на несколько часов… Андрей мечтал о сне в темноте и тишине.
– Твари, – вырвалось у него.
Ливадов оскалился, чтоб разразиться чередой ругательств – это немногое, что он мог сделать, – и замер, услышав за дверью звуки.
– Рекрут Ливадов! К стене! Глаза в пол!
Андрей подчинился, глупо сейчас ерепениться. Замерев у стены, покосился на дверь, прежде чем опустить взор к полу. Вошедшие тюремщики – другие. Двое вошли в камеру, сержант и капрал, с белыми портупеями, в кобуре у каждого пистолет. Кто-то еще остался снаружи.
– Руки за спину!
На запястьях Андрея щелкнула сталь наручников.
– Кругом!
Не очень удобно оборачиваться у стены с заведенными за спину руками, но можно. Ливадов повернулся к сержанту, стараясь выдержать на лице бесстрастное выражение и устремленный мимо морпеха взгляд.
– Рекрут Ливадов! – объявил сержант. – Доставляется на заседание военно-полевого трибунала по делу о смерти рекрута Бриджа. Любая попытка к бегству и любое подозрительное поведение будет пресечено летальным воздействием. Все понятно, рекрут Ливадов?
– Да, сэр… – хрипло ответил Андрей. Вот оно что! Снежок умер…
– Не слышу!
– Да, сэр!
Три конвоира повели Ливадова по бесконечно длинному коридору без окон, который освещался такими же лампами, какая была в камере, только без назойливого гудения. Андрей думал, что его выведут из изолятора и вдохнет уличного воздуха, но трибунал размещался в одном здании с камерами.
Ливадова завели в просторное помещение. С окнами! А за ними яркий день! Андрей глупо ухмыльнулся. Не думал он, что будет радоваться всего лишь солнечному свету за окном. Настолько обрадовался окну, что не сразу заметил за столами на небольшом помосте трех офицеров, а на лавках в другой половине зала – его взводных сержантов: Зака Дюбува, Боба Кларкса и Уолтера Мэда. Лица дрилл-инструкторов были невозмутимы, они совершенно спокойно смотрели на Ливадова и судей трибунала – майора и двух капитанов.
Андрей полагал, что трибунал возглавит командир полка – видел того на присяге, однако обошлось без него и других старших офицеров базы. Ливадова завели в клетку, щелкнул замок. Один из конвоиров остался рядом, два других встали справа и слева от двери в зал, где заседал трибунал.
– Второе января две тысячи двести пятьдесят третьего года. Военно-полевым трибуналом семьдесят третьего полка корпуса морской пехоты слушается дело о смерти раба-рекрута учебного взвода штурмового батальона пехоты Рея Бриджа, – объявил майор. – Процедура ускоренная. Первым обвиняется раб-рекрут указанного подразделения Андрей Ливадов, который подозревается в причинении смерти. Причинение смерти произошло не в результате легального наказания от старших должностных лиц и подсудно военному-полевому трибуналу. Встаньте, рекрут!
Андрей поднялся.
– Суть дела вам ясна? – спросил майор. Он председательствовал в заседании трибунала.
– Да, сэр.
– Вы признаете вину?
Ливадов почувствовал на себе взгляд Дюбува. Комендор-сержант был по-прежнему бесстрастен, его лицо ничего не выражало, но Андрею почему-то подумалось, что Дюбува не считает его виновным, да и не был он виновен.
– Не признаю, – сказал Андрей.
– Слово докладчику по делу, – произнес майор.
Капитан слева от него сообщил об обстоятельствах происшествия. Андрей понимал далеко не все, его английского для этого недостаточно, однако основное он уловил и не мог бы утверждать, что докладчик что-нибудь переврал. Потом на широком мониторе напротив клетки обвиняемого включились видеозаписи из душевой. Оказывается, там тоже были камеры, и, к досаде Ливадова, видно, что он ударил первым. Вмазал Снежку и перебросил его через себя, а после этого Бридж не шевелился.
Но на записи было слышно, что и негр, и Хорек угрожали ему и обещали проучить! Андрей надеялся, что это сыграет в его пользу. Он обязательно скажет, когда ему дадут слово! Ему ведь позволят сказать что-нибудь в свою защиту?
– Комендор-сержант Дюбува! – Майор обратился к взводному инструктору, когда просмотр записи был окончен.
– Да, сэр! – Француз вскочил и вытянулся перед судьями, как заправский рекрут на построении.
– Вольно, комендор-сержант. Вы все видели и слышали?
– Да, сэр!
– Ваше мнение о виновности раба-рекрута Ливадова?
– Не виновен! Он защищался! Вина за происшествие лежит на инструкторах взвода.
Андрей не верил своим ушам. Дюбува защищает его и берет вину на себя? Это сон?
– Разбирательство по командному составу взвода уже проведено, – сообщил второй капитан, который молчал до настоящего времени. – Свое взыскание вы получили.
– Еще раз спрашиваю, – настаивал на ответе майор. – Комендор-сержант Дюбува, вы считаете раба-рекрута Ливадова виновным в смерти раба-рекрута Рея Бриджа?
– Нет, сэр!
– Садитесь, – велел майор. Потом он опросил сержанта Кларкса и сержанта Мэда, и оба они также заявили о невиновности Ливадова, который был поражен до глубины души. Вот уж от кого, а от дрилл-инструкторов поддержки не ожидал…
Майор и капитаны переглянулись, будто безмолвно переговариваясь. Андрей знал о нетчипах и решил, что именно так и выглядит общение с их помощью.
– Трибуналу все ясно, – заявил майор. – Слово обвиняемому не дается.
Ливадов опешил. Как так?.. Ему даже пискнуть в свою защиту не позволят?
Судьи трибунала поднялись, и вслед за ними со своих мест встали сержанты. Ливадов тоже поднялся.
– Раб-рекрут учебного взвода штурмового батальона семьдесят третьего полка корпуса морской пехоты Андрей Ливадов признается невиновным, так как действовал в пределах самообороны, – сухо сообщил майор. – Уголовное производство в отношении него прекращено.
Андрей был ошарашен. Он не виновен? Это… это…
– Рекрут Ливадов должен быть подвергнут дисциплинарному взысканию, – продолжал майор. – Степень дисциплинарного воздействия определяется старшим дрилл-инструктором взвода. Комендор-сержант Дюбува! Забирайте своего рекрута!
Дверь клетки открылась, Андрей вышел, с него сняли наручники. Оглушенный оправдательным приговором трибунала, Ливадов услышал, как Француз приказал следовать за собой.
– Дело Родриго Гомеса слушается через десять минут! – объявил майор.
Гомес? Это же Хорек! Он и его подручные тоже попали под трибунал? Если Ливадов оправдан, им, скорее всего, не повезет. Андрей не чувствовал злобы к ним, но и симпатии тоже нет. Черт с ними! Сами нарвались!
– Комендор-сержант! – Майор повысил голос. – Выведите рекрута Ливадова из зала трибунала и возвращайтесь!
– Ливадов! Давай за мной! – рыкнул Француз.
Старший дрилл-инструктор снова рычит, и, значит, возвращается жизнь, к которой Андрей прикипел за последние две недели, а с ней и надежды на будущее.
– Да, сэр! – не скрывая радости, воскликнул Ливадов.
Дюбува даже оглянулся и смерил рекрута взглядом, каким частенько смотрел перед тем, как обрушить на тупого тупака водопад слюней и ругани. Однако в присутствии трибунала промолчал.
– За мной! – повторил Дюбува.
Снова коридор изолятора без окон, только двери в стенах и лампы над головой, но дышится гораздо легче. Андрей не боялся смерти, его страшил только рабский ошейник без шансов когда-нибудь обрести свободу и найти Женьку.
Зайдя за угол, встретили Хорька. Три морпеха-тюремщика вели его на новое заседание трибунала. Взор у латиноса был затравленный, он даже не заметил ни Ливадова, ни Дюбува. Будто тронулся умом… Следуя за комендор-сержантом, Андрей размышлял, сочувствует ли он Хорьку или Снежку, и не находил ответа. Когда выбрались из изолятора, взводный инструктор неожиданно обратился к Андрею без уставщины.
– Держи, – сказал он спокойным тоном, протягивая гарнитуру. – Надень и не снимай. Без нее нейрообучение буксует.
Андрей удивленно смотрел на гарнитуру. Нейрообучение? Что за штука такая? Не потому ли английский стал даваться буквально с первых дней на базе?
– Рекрут Ливадов! – В голосе дрилла прорезалось раздражение. – Забирай гарнитуру и сваливай в казарму взвода. С завтрашнего дня ты командир первого отделения!
Командир отделения?.. Андрей не знал, нужно ли проявлять сейчас служебное рвение и надо ли благодарить за назначение. Лучше держать эмоции при себе.
– Твоя смелость и умения в рукопашном бою произвели на меня впечатление, – добавил Дюбува, – а такое случается редко. Но послушай моего совета – не зазнавайся!
Француз набрал в легкие воздуха и заорал, превратившись в прежнего старшего инструктора:
– Рекрут Русский!
– Я! Сэр!
– В казарму бегом!
