Книга: Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
На главную: Предисловие
Дальше: 1 «Мена Хаус» и «Зимний дворец»

Филипп Ванденберг
Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

 

В поисках следов

Бастет, египетская богиня любви и счастья, в соответствии с древней традицией изображается в виде сидящей кошки.
Заказ № 1723, направленный в Мюнхен, в Гермес — Институт — всемирно известную и признанную лабораторию по проверке подлинности и датировки предметов искусства, был вполне обычным. В соответствии с желанием владельца, частного коллекционера, необходимо было проверить подлинность древнеегипетской статуэтки-кошки богини Бастет с помощью метода термолюминесценции. Для проведения такой проверки необходимо соскоблить три грамма материала в самом незаметном месте. Ответственная за выполнение заказа ассистентка, как обычно, взяла пробу с нижней стороны статуэтки, в данном случае с внутренней стороны отверстия толщиной с палец и глубиной около десяти сантиметров, чтобы возможно меньше повредить объект.
При этом в отверстии сотрудница института обнаружила свернутый листок бумаги с надписью «Убийца № 3», на который сначала вовсе не обратила внимания, затем все же отнесла в кабинет института, где хранились всяческие странные находки и фальсификации.
Исследование кошки-статуэтки подтвердило ее несомненную подлинность, и с точностью в ± 100 лет объект был отнесен к периоду Третьей династии. 7 июля 1978 года статуэтка вместе с результатами экспертизы и счетом была возвращена владельцу и вписана в том 24/78 архива заказов.
Во время моего посещения Гермес-Института, куда я обратился в сентябре 1986 года, чтобы проверить один из предметов моей собственной небольшой коллекции египетских древностей, внимание мое привлек странный листок с надписью «Убийца № 73», о котором я и расспросил сотрудников. Когда я поинтересовался, как владелец объяснил находку, мне сообщили, что его поставили в известность. По его мнению, один из предыдущих владельцев статуэтки решил пошутить, его же интересовала лишь подлинность объекта.
Моя просьба сообщить имя и адрес владельца была отклонена по профессиональным соображениям. Однако к этому моменту меня уже так увлекло это дело — вернее, в тот момент я еще не знал, что из всего этого выйдет, — но я так увлекся происходящим, что не отказался от своего желания и попросил передать владельцу Бастет-кошки просьбу связаться со мной. Сотрудники института пообещали пойти мне навстречу.
Тогда я еще не решил, как действовать в том случае, если владелец не появится. Я даже думал о подкупе сотрудников института, чтобы получить сведения о местонахождении статуэтки с загадочной запиской. И чем больше я раздумывал, тем более уверялся в том, что за надписью «Убийца № 73» скрывается что угодно, но не шутка. Очередная попытка получить необходимые мне сведения от директора института окончилась обещанием подвергнуть записку научному анализу.
К моему огромному удивлению, через три недели я получил через институт письмо, в котором некий доктор Андреас Б., адвокат из Берлина, называл себя законным владельцем статуэтки кошки. Он сообщал, что принял к сведению мой интерес, однако данный предмет искусства не подлежит продаже, так как передан по наследству.
Я позвонил доктору Б. в Берлин и объяснил, что меня интересует не кошка как таковая, а найденная в статуэтке записка с таинственной надписью «Убийца № 73». Мой собеседник отреагировал несколько скептически, так что мне потребовалось все мое искусство убеждения, чтобы уговорить его назначить мне встречу в отеле «Швейцарский двор» в Берлине.
Я полетел в Берлин и за ужином, на котором помимо доктора в качестве свидетеля присутствовал его знакомый, что только укрепило меня в моих подозрениях, узнал — по крайней мере так утверждал мой собеседник, что нынешний владелец статуэтки кошки унаследовал ее от своего отца, Ференца Б., известного коллекционера египетских древностей. Ференц Б. умер три года назад в возрасте шестидесяти семи лет. О происхождении предмета обсуждения доктор Б. ничего сказать не мог, его отец имел обыкновение приобретать экземпляры для своей коллекции у всевозможных торговцев и на аукционах.
На мой вопрос, не сохранились ли какие-либо документы, касающиеся данной сделки, как это принято среди коллекционеров, мой собеседник сообщил, что все документы находятся у его матери, которая владеет также большой частью коллекции и наслаждается жизнью в Асконе, на озере Маджоре. Наша беседа длилась четыре часа и завершилась, после того как я заверил обоих присутствующих в том, что налоговые вопросы меня не интересуют, неожиданно дружелюбно.
Таким образом, я узнал, что мать доктора Б. тем временем вновь вышла замуж и теперь носит фамилию Е. О г-не Е., несколько сомнительном типе, никто из местных точно ничего не знал, в том числе и об источниках его состояния. Но в принципе это достаточно типичная ситуация для той местности. Идея навестить г-жу Е. без предварительной договоренности оказалась вполне удачной, так как в противном случае, думаю, она отказалась бы от встречи. Я не стал терять времени и направился в Аскону, где и нашел г-жу Е. в одиночестве, несколько удрученную и слегка подвыпившую, что меня даже порадовало, так как это состояние в некоторой степени развязало ей язык. Тем не менее г-жа Е. не предоставила мне документов — она объяснила, что их более не существует. Однако, сама того не подозревая, г-жа Е. дала мне ценный намек на происхождение Бастет-кошки: она прекрасно помнила, что в мае 1974 года странным образом околела кошка домовладельца и примерно в то же время Ференц Б. нашел Бастет-кошку на аукционе. Он приобрел вещицу в память о своей любимице.
К моему сожалению, беседу пришлось прервать, так как неожиданно появившийся супруг г-жи Е. встретил меня с недоверием и, если не бестактно, то достаточно прямо выражая свое намерение, выпроводил меня.
Зато я уже дошел до того момента, когда история стала приобретать некую заметную динамику. Рассылка одинаково составленных писем во все ведущие компании, проводящие аукционы, содержавших один и тот же вопрос — не проводила ли фирма в мае 1974 года аукцион египетского искусства, дала следующие результаты: три фирмы ответили отрицательно, две не ответили вовсе, одна — положительно. Лондонская «Кристис» проводила аукцион 11 июля 1974 года. Я отправился в Лондон.
Центральный офис компании «Кристис» на Кинг-стрит, Сент-Джеймс, производил вполне благоприятное впечатление, по крайней мере что касается помещений свободного доступа, отделанных в благородных красных тонах; внутренние же комнаты скорее находятся в состоянии упадка. И прежде всего архив, в котором хранятся каталоги и итоговые списки сделок, заключенных на аукционах. Я представился как коллекционер и, таким образом, легко получил доступ в помещение с покрытыми пылью каталогами. Мисс Клейтон, благородная дама в очках, проводила меня и помогла сориентироваться.
Из каталога «Египетские скульптуры» от 11 июля 1974 года следовало, что большая часть экспонатов была получена из собрания нью-йоркского коллекционера, например, Апис-бык, датированный Четвертой династией, и статуэтка Гора из Мемфиса. Наконец, в качестве лота № 122 я обнаружил искомую Бастет-кошку, Третьей династии, предположительно найденную в Саккаре. Я сказал, что в данный момент являюсь владельцем статуэтки и мне хотелось бы иметь полный список всех ее предыдущих владельцев: не могли бы мне сообщить данные о продавце и покупателе моей кошки применительно к данному аукциону?
Просьба была решительно отклонена моей провожатой, она закрыла каталог, вернула его на место и неохотно спросила, чем еще может быть полезна. Я отказался, поблагодарив за оказанную помощь, так как понял, что, действуя прямо, не сумею продвинуться в поисках. Пока мы выходили из архива, я завязал с мисс Клейтон беседу о лондонской кухне, которая представляет книгу за семью печатями для любого европейца с континента, и удача не заставила себя ждать. Любой англичанин, когда речь заходит об англосаксонской кухне, просто-таки бросается на ее защиту. Мисс Клейтон не оказалась исключением. Нужно только знать место. При этом стекла ее очков ярко блеснули. Наш разговор завершился уговором встретиться в «Четырех сезонах» в Южном Кенсингтоне.
Сразу перейду к главному: ужин не был бы достоин описания, если бы не состоявшийся непринужденный разговор, во время которого я имел возможность похвалить глубокие познания мисс Клейтон касательно аукционов. Затем я добился доверия мисс Клейтон, пустив в ход комплименты в адрес отнюдь не ее профессиональных качеств, а также обещания сообщить мне продавца и покупателя лота № 122 при условии сохранения молчания.
Когда на следующий день я нашел мисс Клейтон в бюро, она заметно нервничала. Сунув мне в руку листок с двумя адресами и именами, из которых одно уже было мне знакомо — Ференц Б., она торопливо добавила, что просит меня забыть разговор предыдущего вечера. Она и так слишком много рассказала, больше, нежели позволительно, вероятно, так подействовало вино, она очень сожалеет. На мой вопрос, увидимся ли мы еще, мисс Клейтон ответила отрицательно и попросила извинить ее.
В баре «Глочестер», куда я частенько захожу, бывая в Лондоне, я размышлял о том, что же такое мне сказала мисс Клейтон, чего говорить, по ее мнению, не следовало. И несмотря на то, что я до мелочей мог припомнить предыдущий вечер, никаких догадок у меня не появилось. Зато теперь в моем распоряжении было имя продавца, видимо, египтянина, Гемала Гаддалы, местожительство — Брайтон, Сассекс, Эбби-роуд, 34. Стояло лето, и я решил поехать в Брайтон, где остановился в отеле «Метрополь» на Кингз-роуд. Портье, седой добродушный пожилой господин, удивленно повел бровями, когда я спросил его о Эбби-роуд. Вежливо и обстоятельно он объяснил, что в Брайтоне, к сожалению, нет улицы с таким или подобным названием. И в 1974 году ее также не существовало, он бы знал об этом. Я позвонил мисс Клейтон в Лондон: быть может, она ошиблась? Однако она возразила, что ошибки быть не может. На мой вопрос, не скрывает ли она что-то от меня, она промолчала, затем повесила трубку.
Таким образом, мое расследование зашло в тупик. И если раньше я лишь подозревал, то теперь был абсолютно уверен, что за запиской с надписью «Убийца № 73» что-то скрывается.
Я вновь отправился в Лондон и нанес визит в «Дэйли-экспресс» на Флит-стрит, о которой мне было известно, что газета располагает великолепным архивом. Я попросил принести газеты за июль 1974 года, так как рассудил, что в Лондоне статьи об аукционах пользуются большой популярностью. Быть может, я найду подсказку в газете. Я не нашел ее. Не нашел вообще ничего, что бы выходило за рамки обыкновенного отчета. Тогда я решил продолжить поиски еще в одной газете, где мне повезло больше. Газета «Сан» четыре года назад опубликовала сообщение о моей первой книге, там-то я и попросил предоставить мне номера за июль 1974 года. И мои поиски неожиданно оказались успешными.
В номере от 12 июля 1974 года в статье под заголовком «Смерть на аукционе» (я сделал копию) «Сан» сообщала, что «вчера на аукционе египетских скульптур, проводимом „Кристис“, Сент-Джеймс, произошел трагический инцидент. Коллекционер с табличкой 135 умер на аукционе от разрыва сердца. Происшествие осталось незамеченным. Лишь после окончания аукциона в 21.00 служащие фирмы „Кристис“ обнаружили мужчину, лежавшего в кресле на предпоследнем ряду, и решили, что тот уснул. Когда попытки разбудить мужчину не дали результата, был вызван врач, установивший смерть от разрыва сердца. Коллекционер с табличкой 135 — Омар Мусса из Дюссельдорфа, имевший немецко-египетское происхождение».
Для меня, конечно, важно было понять, естественной ли смертью умер Омар Мусса. Во всяком случае, записка, в которой речь шла об убийце, там присутствовала. Было ли случайностью то, что эта записка находилась в лоте именно того аукциона, который был отмечен трагической смертью?
Запрос в Гермес-Институт в Мюнхене касательно исследования записки дал следующие результаты: записка была составлена в семидесятые годы, вероятно, за пределами Европы.
Был ли убийца участником аукциона под номером 73? Кто скрывается за номером 73? Чтобы прояснить ситуацию, я вновь нанес визит в фирму «Кристис», где с удивлением обнаружил, что мисс Клейтон покинула свое место «по семейным обстоятельствам». Я отправился к заместителю председателя Кристоферу Тимблби.
Уважаемый Кристофер Тимблби принял меня в узком, оформленном в темных тонах кабинете и был не слишком обрадован моим подозрением, что в покоях его дома, основанного в 1766 году, однажды было совершено убийство. Прежде всего, заявил он, — и мне нечего было возразить, — какой мотив мог иметь убийца? Открыть имя участника под номером 73 Тимблби с негодованием отказался. Иного исхода я и не ожидал, однако заявил, что не это удержит меня от дальнейших поисков. Да, он должен иметь в виду, что я не стану скрывать своего расследования, даже если в результате окажется, что вся эта история яйца выеденного не стоит. Мой собеседник задумался.
«Ну, хорошо», — в конце концов согласился Тимблби, — ввиду необычности ситуации он готов поддержать меня в моих поисках. Однако только при условии, что он постоянно будет в курсе и что дело не будет предаваться огласке, пока не будет доказано, что преступление имело место.
Я не стал упоминать о моем предыдущем контакте с мисс Клейтон, пока мы вместе исследовали архив, что давалось мне с трудом. Тимблби искал документы, которые я уже видел, долго и не на том месте. Он извинялся, объясняя, что ответственная за архив служащая в данный момент отсутствует, и наконец, найдя нужный раздел, обнаружил пустое место. Я не мог поверить собственным глазам — папка, которую я видел несколько дней назад, исчезла.
Теперь дело представлялось мне очевидным. Я оставил мой адрес в отеле на тот случай, если пропажа все же обнаружится, и попрощался, нужно признаться, будучи достаточно рассержен. Везде, где бы я ни продолжил поиски, я натыкался на стену.
В такие моменты безнадежности и потери контроля над ситуацией я обычно захожу в музей побеседовать с экспонатами. В этот раз я направился в Британский музей, а предметом моих размышлений стала черная базальтовая плита, найденная одним из офицеров Наполеона в Египте, на поверхности которой на трех языках выбит текст — четырнадцать строк иероглифов, тридцать одна строка демотического и пятьдесят четыре строки греческого письма, послужившего французскому ученому ключом к расшифровке иероглифов.
Итогом моих размышлений перед плитой стало решение вновь пройти весь путь с самого начала. Внезапно мне в голову пришла идея: перед моим запланированным на следующий день отъездом нужно попытаться найти мисс Джульет Клейтон. Ее адрес я обнаружил в телефонной книге — Квинсгейт Плейс Мьюс, Кенсингтон. Маленькие, одноэтажные, выкрашенные в белый цвет домики, на первых этажах чаще всего автомобильные мастерские или складские помещения, мощеные улицы.
Я спросил одного из автомехаников, знает ли он мисс Клейтон.
Конечно знает. Мисс Клейтон уехала в Египет, когда вернется, он, простите, сэр, не знает. Я представился старым другом мисс Клейтон и спросил, не знает ли он ее точного местонахождения. Механик пожал плечами. Может быть, ее мать знает, она живет на севере, в Ханвелле, Уксбридж-роуд; проще всего сесть на поезд с вокзала Виктории, ехать придется около часа. Я был практически уверен, что найду мисс Клейтон у матери, и отправился в путь.
Начавшийся дождь сделал унылые пригороды Лондона еще более безрадостными. Я был единственным пассажиром, вышедшим в Ханвелле. Передо мной был старый полуразрушенный вокзал, со стороны города — будка такси.
Уксбридж-роуд.
Полтора фунта.
Миссис Клейтон, невысокая седая женщина, на морщинистом лице которой постоянно бродила улыбка, обрадовалась нежданному визиту и поставила чай. Я представился другом ее дочери, и миссис Клейтон радостно принялась болтать о Джульет. Намного важнее, однако, оказались сведения о том, что мисс Клейтон остановилась, как обычно, в «Шератоне» в Каире.
Как обычно?
Ну да, раз-два в год, я же ведь должен знать о ее любви к Египту — или нет?
Конечно, заверил я. Из разговора я также узнал о том, что мисс Клейтон провела несколько лет в Египте, бегло говорит по-арабски и состояла в близких отношениях с египтянином, которого миссис Клейтон называла Ибрагимом. Когда же беседа перешла на лондонскую погоду, я предпочел попрощаться.
В отеле меня ожидал сюрприз — записка от Кристофера Тимблби, сообщавшая о том, что участником № 73 был Гемал Гадалла. Местожительство — Брайтон, Сассекс, Эбби-роуд, 34. Тот же самый призрак, который я искал в качестве владельца Бастет-кошки. Таким образом, вновь возникала ситуация, требовавшая посещения музея, либо — более длительного — бара. По причине позднего времени суток я остановился на втором варианте и выбрал «Мэгпай энд Стамп» в Олд Бейли, где нашел себе место у окна, которое в другое время стоило бы немалых денег. Я пил и пил, заливая всю свою беспомощность, и не знаю, как бы закончился вечер, если бы сидевший напротив меня англичанин с рыжими волосами и несчетным количеством веснушек на руках не повернулся ко мне с восклицанием: «Проклятые бабы, сволочи!»
Я вежливо осведомился, что именно он имеет в виду, и мой новый собеседник ответил с пренебрежительным жестом, что я могу не стесняться, но и в темноте бара видно, что у меня проблемы с женщинами. Подмигивая и прикрывая рог рукой, словно никто не должен был слышать его слов, он продолжал: в Уэльсе лучшие женщины, несколько старомодны, но милые и верные, затем он вдруг протянул мне свою веснушчатую руку и сообщил, что его зовут Нигель.
Нигель воспринял с удивлением тот факт, что я был далек от мыслей о женщинах, и, видимо, почувствовал себя обязанным начать разговор о войне. Не знаю, из-за пива ли, или из-за моего негативного отношения к разговорам подобного рода, но я прервал воинственный поток изречений Нигеля вопросом, действительно ли ему интересно узнать о предмете моих размышлений, а поскольку он ответил положительно, я, подперев голову руками, начал свой рассказ. Пока я говорил, Нигель ни разу не прервал меня, только время от времени непонимающе потряхивал головой. Помолчал он еще и некоторое время после окончания моего повествования. Я, наверное, писатель, заговорил он наконец. История придумана действительно неплохо, но она не правдива. В любом случае, он не верит в нее, нет, в такое он поверить не может.
Мне стоило невероятных усилий красноречия и немалого количества выпивки, чтобы убедить моего собеседника в правдивости рассказанного мною. Наконец он согласился поверить, — ну, да, может быть, в жизни действительно происходят подобные вещи, но что я теперь собираюсь со всем этим делать? Если бы я знал, не стал бы рассказывать, возразил я.
Нигель задумался, стуча ладонью по столу и бурча что-то непонятное.
Мое знакомство в «Мэгпай энд Стамп» не стоило бы упоминания, если бы Нигель внезапно не произнес, подняв на меня глаза:
— Может, если не существует Гемала Гадаллы, то и Омар Мусса тоже фантом, как вы считаете?
Через два дня я занялся его предположением в Дюссельдорфе. Сначала казалось, что события развиваются к полному моему удовлетворению, так как в телефонной книге я нашел некоего Омара Муссу с примечанием: антиквариат на Кенингс-аллее — чудесный адрес.
Само собой разумеется, я ожидал, что Мусса — сын умершего в «Кристис» Омара Муссы. Однако, зайдя в миленький магазинчик с аккуратно расставленными предметами искусства Египта и объяснив встретившему меня пожилому человеку цель моего визита, я оказался приятно удивлен. Нет, он сам — Омар Мусса, нашедший смерть в «Кристис», в этом он может поклясться, уверил мужчина, посмеиваясь. Что в таком случае оставалось делать мне самому? Я улыбнулся, хотя и несколько неуверенно, предполагая, что старик шутит. Тот, однако, посерьезнел и сказал, что не хочет больше иметь ничего общего с этим делом; но, видимо увидев растерянность на моем лице, сжалился и принялся рассказывать.
Так я узнал, что мужчина, умерший во время аукциона, был его, так сказать, двойником, быть может, это был тайный агент, имевший при себе документы, отличавшиеся от документов Муссы только фотографией. Паспорт, автомобильные права, даже кредитные карточки на его имя — все было у двойника, и Мусса знал, как это получилось: однажды в центре Дюссельдорфа его автомобиль ограбили, взяв только радио и не тронув документы в бардачке. Поначалу это обрадовало Муссу, но потом стало ясно, что ограбление машины было предпринято лишь для того, чтобы снять копии с его личных бумаг и впоследствии подделать их. Вначале это ему просто не приходило в голову, до того момента, пока он не встретился с собственным двойником. Во время аукциона в зале присутствовало двое мужчин, носивших имя Омара Муссы — он, настоящий Мусса, и второй, с поддельными документами. Невероятная ситуация.
Я прервал своего собеседника, спросив, было ли чистой случайностью его посещение этого аукциона?
Случайностью? Мусса потянулся. В жизни не бывает просто случайностей: по заказу одного из клиентов он пытался заполучить несколько предметов искусства. Он замолчал, и мне показалось, что мы думаем об одном и том же. И поскольку Мусса продолжал молчать, я задал вопрос, кто, по его мнению, должен был стать жертвой преступления, если речь действительно шла о преступлении, — он или его двойник.
Мужчина тяжело вздохнул, скрестил руки за спиной и прошелся по шикарному шелковому ковру, украшавшему середину магазина. Нарочито подробно он объяснил, что тот, второй мужчина, умер от разрыва сердца, а он, Омар Мусса, лишь во время возвращения из Англии узнал об этом. Делом занялся Скотленд-Ярд, его вызвали в Лондон, куда он с удовольствием явился, так как и сам был заинтересован в прояснении ситуации. Долгие часы провел он в Скотленд-Ярде, ему задавались бесчисленные вопросы, пока он сам не почувствовал себя виновным в том, что не оказался на месте мертвого Муссы. Что касается собственно смерти, он знал лишь то, что врач засвидетельствовал смерть в результате разрыва сердца, в остальном же во время допросов речь о смерти не шла. Также он ни разу не слышал о том, кем на самом деле был покойник. Скотленд-Ярд поместил дело в архив с заключением, что двойник был агентом некоей секретной службы и умер во время исполнения задания по наблюдению.
Наш разговор был прерван появлением клиента, интересовавшегося китайскими вазами — действительно ли это вазы Вукай? И пока они демонстрировали друг другу свои профессиональные знания, я смог понаблюдать за господином Муссой. Восточная внешность, светлая кожа, рост около 1,80 м., стройная фигура, в дополнение — аккуратный двубортный костюм и то благородство, с которым он себя держал, придавали ему аристократический вид. Короче говоря, он выглядел так, как должен выглядеть истинный торговец антиквариатом, и было бы сложно представить такого человека замешанным в сомнительные авантюры, связанные со шпионажем или тайными агентами. Однако, честно говоря, история, которую он мне выложил сначала с улыбкой, затем с некоторой тенью страдания на лице, показалась мне сомнительной; все это звучало так, будто основной целью Муссы было доказать, что сам он к делу никакого отношения не имеет.
Мне хотелось еще спросить, говорит ли ему что-нибудь имя Джульет Клейтон, но Мусса уже открыл передо мной дверь.
Ситуация, в которой я оказался, была похожа на покер, когда нужно пытаться выиграть, даже имея на руках плохие карты, а мои карты были однозначно плохи. Однако я уже был затянут этой историей, полностью захвачен ею.
Итак, мужчина умирает во время аукциона. Врачебное заключение — разрыв сердца. Пока все ясно. Имя покойника известно, как известно и то, что это «двойник», чей «оригинал» также находится в зале. Можно предположить, что жертва убита ядом или с помощью инъекции. Но мужчина, видимо виновный в смерти, — фантом, его не существует, по крайней мере под имеющимся именем и адресом. И совсем не облегчает поиски то, что все, кто так или иначе связан с историей, пытаются замолчать ее, все ведут себя так, будто за ней скрывается нечто совсем иное.
Такая цепочка размышлений не приводила ни к каким выводам, и я решил, что, если действительно хочу добиться успеха, должен покинуть прямой путь логики, потому что все, что я до сих пор более или менее относил к этой истории, ей противоречило.
Чтобы поподробнее разузнать о Муссе, я посетил несколько антикваров, представляясь инвестором, не имеющим особых профессиональных познаний, однако располагающим определенной и немалой денежной суммой и намеренным использовать ее в обход налогообложения. Таким образом, мне не обязательно было блистать знаниями касательно старинных ковров, мебели в стиле барокко и восточноазиатской керамики, выглядя при этом все же достаточно правдоподобно. Каждый раз в разговорах с антикварами я упоминал о вазах Вукай, виденных мною у Муссы, и осведомлялся, можно ли доверять Омару Муссе.
Первые две попытки не дали ничего — мой вопрос был проигнорирован, при повторных попытках ответом была сдержанная улыбка. Третий посещенный мною антиквар, менее состоятельный, о чем говорило уже само расположение его магазинчика в одном из переулков, выходящих на Кенингс-аллее, оказался более разговорчивым и не стал скрывать своего отношения к предмету моих расспросов. Ведь все газеты писали о том, как Мусса продал за пятизначные суммы два средневековых монастырских стола, оказавшихся подделкой, подделаны были даже отверстия, «проеденные червями» в «старой» древесине.
Я устроился в кресле и заговорил о странных обстоятельствах смерти «двойника» Муссы в Лондоне, что вызвало пренебрежительный жест и не менее пренебрежительное высказывание в адрес Муссы, которое я здесь приводить не буду, однако оно утвердило меня во мнении, что господин Мусса не относился к близким друзьям моего собеседника.
Ненависть развязывает язык. Антиквар оказался просто находкой для меня, и за несколько минут я узнал массу вещей, не принесших пользы моим поискам, однако явивших мне образ Омара Муссы достаточно выразительно. Причина вражды антикваров лежала в давней их дружбе и неудавшейся попытке открыть совместное дело. По мнению Касара, моего собеседника, за происшествием с двойником в Лондоне скрывалась какая-нибудь грязная афера, в которой был замешан Мусса. На мой вопрос, что бы могло скрываться за такой аферой, он ответил, что я даже представить себе не могу творящегося в мире торговли антиквариатом беспредела, кончающегося порой убийствами.
Я почувствовал, что пришло время открыть истинную причину моего визита. Я объяснил причину моих подозрений относительно того, что двойник Муссы был убит, и рассказал обо всем том, что уже сумел узнать. Касар просто загорелся идеей помочь мне в моем расследовании. Теперь у меня был помощник.
Напротив ипподрома находится незаметное на вид кафе «У упрямца». Там я и встретился с Касаром, чтобы поужинать и узнать полную биографию Муссы во всех подробностях, из которых самой примечательной мне показалось то, что тот женат на египтянке. То, как Касар говорил о ней, наводило на мысль о тайной влюбленности в нее самого Касара. В остальном можно было точно сказать, что Мусса жил на широкую ногу, явно роскошнее, чем позволял его законный доход. Дом на Ибице, квартира на Зюлте и квартира с яхтой на бульваре Лас Олас в Форт Лодердале были теми составными частями имущества Муссы, о которых слышал Касар и которые представляются совершенно недоступными любому добропорядочному антиквару.
Темные делишки? Касар пожал плечами. Доказать он ничего бы не смог, хотя годами наблюдал за деятельностью Муссы. Мое предположение, что Мусса использует свою фирму лишь в качестве прикрытия, на самом же деле занимается чем-то иным, Касар отмел. В своей области Мусса профессионал, он живет своей фирмой, в наличии глубочайших знаний ему не откажешь. Многие считают его и вовсе лучшим экспертом по египетскому искусству в Европе, хотя он не учился этому. Касар рассказывал не без зависти, свидетельствовавшей о наличии у него самого профессионального образования. Покидая кафе, я знал о Муссе много больше прежнего и был уверен, что тот играет главную роль во всей истории, однако ключ к ее разгадке я тем вечером так и не нашел.
В надежде увидеть мисс Клейтон я полетел в Каир и лишь на месте понял, что совершил ошибку. Мисс Клейтон только что покинула отель, но уехала ли она из страны, в отеле мне сообщить отказались. Я решил использовать пребывание в Египте, чтобы попытаться узнать что-либо о Муссе. Визиты к антикварам Каира результатов не дали, да к тому же я встретил столько недоверия с их стороны, что уже через пару дней покинул город и направился в Минию, город в центральном Египте, где когда-то у меня были знакомые — семья с тремя сыновьями, — жившие расхищением захоронений в регионе Тель эль-Амарна. Но и здесь имя Муссы не было известно, так что я, несолоно хлебавши, вернулся домой.
Я потратил массу времени на расследование, не продвинувшись при этом ни на шаг, и вернулся к книге, которую мне уже пора было сдавать, отложив поиски, но не в силах перестать размышлять о них.
Прошло уже около года, когда я неожиданно получил письмо от Касара, в котором говорилось, что Мусса умер — на этот раз действительно, — и среди оставленного им имущества есть нечто, могущее меня заинтересовать. Я в тот же день отправился в Дюссельдорф. К моему удивлению, я нашел Касара живущим в мире и согласии с бывшей супругой Муссы. О покойном речь не заводилась. Касар передал мне свиток потемневших, исписанных арабской вязью документов, грязных и потрепанных, являвшихся итогом долгой кропотливой работы. Они были найдены в запертом ящике Муссы.
Я вопросительно посмотрел на Касара, он же ожидал, что я прочту бумаги, тогда мне все станет ясно. При этом он многозначительно ухмылялся. Я не знаю арабского, поэтому сказал, что мне, видимо, понадобится переводчик. Касар согласился.
Знает ли он, что написано в бумагах? Конечно, ответил Касар, хотя и не все, но достаточно для того, чтобы события, связанные с Муссой и его жизнью, стали казаться ему теперь куда менее загадочными. Конечно, я загорелся желанием узнать, какую информацию содержит свиток, находившийся у меня в руках, но Касар с почти садистским упрямством отказался даже намекнуть на это. Он сказал, что я могу забрать бумаги, так как, скорее всего, я — единственный, кто в полной мере сможет постичь все написанное в них. Он почти уверен, что на их основе, в конце концов, будет написана книга.
Касар оказался прав. Ежедневно я провожу три часа с г-жой Ширин, египтянкой из Мюнхена — она переводит для меня с арабского языка записи Муссы, я же делаю заметки. Иногда то, что я слышу, настолько захватывает, что я забываю о собственных записях, позже же мне приходится восстанавливать услышанное по памяти. Многое мне пришлось переписать так, чтобы сделать мысль более ясной, однако я приложил все усилия для того, чтобы максимально приблизить стиль к оригинальному. Сведения же, отсутствовавшие в дневнике — а речь, без сомнения, идет именно о дневнике, — я черпал из независимых источников.
Итак, у вас в руках история, написанная Омаром Муссой, человеком, приблизившимся к непостижимому.
Дальше: 1 «Мена Хаус» и «Зимний дворец»