Глава 8
Тайная встреча в Асконе

На протяжении всей войны в распоряжении Гаверница находились два уникальных участка поместья, принадлежавшего его зятю Эдмунду Г. Штиннесу, который из-за несогласия с политикой Гитлера эмигрировал в США вместе с семьей. Поместье было расположено в Асконе, у озера Маджоре, в Тицино, итальяноговорящем кантоне трехъязычной Швейцарии. В поместье была вилла прямо у озера и еще одна – в некотором отдалении на холме. Именно в тишине этого убежища Гаверниц выполнял большую часть своей секретной работы.

Рядом располагалось Локарно, прославленное после Первой мировой войны попытками установления мира. Международная мирная конференция вовсе не случайно проходила в 1925 г. именно в Локарно. Тихое озеро среди возвышающихся горных вершин создает атмосферу безопасности и спокойствия. Когда мы прибыли туда в 1945 г., было трудно поверить, что к северу и югу от этих гор громыхает война. Все вокруг дышало миром и сияло красотой.

Если уж было суждено состояться тайной встрече между союзниками и немецкими генералами, как мы это планировали, то это место было для нее идеальным.

Мы предвидели, что переговоры начнутся в виде отдельных встреч представителей с обеих сторон – союзников и немцев. Затем, если будет достигнут прогресс, состоится общее совещание двух групп воюющих сторон. Все это требовало тщательной подготовки. Представители обеих сторон нуждаются в безопасном размещении, и в то же время они должны находиться достаточно близко друг от друга, пока не будет достигнуто соглашение об общей встрече. Таким образом, эти две виллы, одна на озере, другая на холме, прекрасно подходили для наших целей. Деревья, горы и озеро создавали отдельное владение, закрытое для нежелательных пришельцев. Отели и постоялые дворы даже не рассматривались как место для подобного сбора. Поэтому мы стали воплощать в жизнь именно этот план. Гаверниц выехал туда, чтобы сделать необходимые распоряжения и закупить провизию – непростое дело, если учитывать численность группы и то, что продовольствие в Швейцарии в то время строго рационировалось. Привезены были и несколько охранников под видом туристов.

Была только одна загвоздка. Меня всегда изумляло, как чиновники за тысячи миль от места события ухитряются быть мудрее и знать больше о ситуации, чем человек, находящийся в центре событий. В Вашингтоне, где к этому времени живо заинтересовались операцией «Восход», вначале стали возражать против проведения встречи в Асконе. Кто-то там наверху не знающим сомнений взглядом посмотрел на карту и обнаружил, что Аскона расположена менее чем в пяти милях от итальянской границы за озером. А что, если немцы нападут на скоростных катерах через озеро и похитят союзных генералов с веранды виллы Гаверница, а то и спрыгнут на парашютах? Они же похитили Муссолини прямо из-под носа итальянской охраны, а годом раньше ходили слухи о планах украсть генерала Эйзенхауэра. Понадобилось обменяться несколькими телеграммами, чтобы это уладить. Немцы на этой последней стадии войны не собирались нарушать нейтралитет Швейцарии. У них и так хватало забот. Кроме того, швейцарцы днем и ночью патрулировали свой сектор озера Маджоре на катерах. А еще было трудно представить, что целью длительных и сложных усилий Вольфа с освобождением Парри и Усмиани было подстроить операцию по похищению генералов. Этот аргумент убедил наконец нашу штаб-квартиру, и Аскона была признана безопасной. Но это была лишь легкая перестрелка по сравнению с теми боями, которые ждали нас впереди.

17 марта барон Парильи снова был в Швейцарии. С границы он позвонил Вайбелю и Гусману. У него было два сообщения. Генерал Вольф с сопровождением прибудет на швейцарскую границу очень рано утром девятнадцатого числа. Оберст-генерал Хайнрих фон Витингоф, которого Вольф считал личным другом, принял у Кессельринга командование войсками в Италии. 18-го Вайбель и Гусман поехали встречать Парильи в Лугано. Они рассчитывали там дождаться немцев. На этот раз, ввиду враждебного интереса Кальтенбруннера ко всему, что делает Вольф, Вайбель и я предприняли особые меры предосторожности. Ранним утром в день предполагаемой встречи немецкую делегацию должны были увезти в автомобиле в частный дом в Лугано. Они зашли бы в дом, а машина уехала. Затем они вышли бы через черный ход, где их должны были ждать наши автомобили, чтобы отвезти в Аскону.

Проклятье разведчика – это неожиданные и обычно глупые происшествия, которые портят все, что готовилось с такой тщательностью. Пока Вайбель отсутствовал, делая соответствующие распоряжения, Гусман и Парильи перешептывались, сидя в алькове пустого вестибюля одного из крупных отелей Лугано. Это привлекло внимание консьержа, который, как и многие люди его профессии, мнил себя детективом. Он решил, что эта парочка – контрабандисты, и сообщил в полицию, которая прибыла их допросить. Вайбель вовремя вернулся, чтобы поручиться за них, и полицейские ушли. Это было просто совпадение, но отнюдь не комичная прелюдия.

Несколько офицеров УСС из Берна приехали 18-го по двое и по трое на отдельных поездах. Лемницер и Эйри должны были стать гостями Гаверница в вилле на холме, тогда как я оставался в живописном отеле на озере недалеко от другой виллы, где планировалось провести секретные переговоры. Что касается остальных членов группы, то Гаверниц нашел для них номера в отелях в Асконе и в Локарно.

Забавный эпизод произошел, когда генералы поселились в квартирах, предоставленных им Гаверницем в вилле на холме. Перед их приездом Гаверниц проверил все поместье в мельчайших деталях и, заметив в книжном шкафу комнаты, предназначенной для генерала Эйри, собрание немецких книг, убрал их, подумав, что британский генерал не одобрит такое вопиющее напоминание о врагах в мирной атмосфере Швейцарии. Едва закончился обед, как Эйри спросил Гаверница, нет ли у того в доме каких-нибудь стихов Гете или Гейне. Он хорошо знал немецкий язык и любил немецких поэтов. Гаверниц был рад немедленно исполнить просьбу. Книги были в соседней комнате, куда он их на время убрал.

Рассвет следующего дня был ясным и солнечным. Для тех, кто верит в приметы, это было хорошим предзнаменованием. В Южные Альпы пришла весна. После завтрака Гаверниц, обходя поместье, был потрясен, обнаружив множество крепкого вида парней в гражданской одежде, вооруженных до зубов и прячущихся за деревьями. Мы понятия не имели, что охрана УСС была намерена окружить место переговоров. Но мы твердо знали, что, если хотя бы один из них, увидев что-то подозрительное в кустах, сделает предупредительный выстрел, можно закрывать лавочку и ехать домой, потому что швейцарская полиция немедленно прибудет на место происшествия. Поскольку большинство «визитеров» будет присутствовать под вымышленными именами и без соответствующих документов, вся наша программа обратится в потрясающую газетную новость, а многие участники вполне могут быть арестованы швейцарской полицией.

Мы распорядились отозвать ненужную стражу, но к этому времени дальний родственник Гаверница, живший неподалеку, доставил нам новое беспокойство. Несколько дней назад он попросил у Гаверница топор и выбрал именно этот день, чтобы его вернуть. К счастью, Гаверниц заметил его входящим в парк с топором на плече и поспешил на холм, чтобы перехватить братца раньше, чем тот уткнется в охранников, спрятавшихся среди деревьев.

Генерал Вольф и его сопровождающие вместе с Гусманом, Вайбелем и Парильи прибыли из Лугано чуть раньше одиннадцати часов. Вольф взял с собой своего адъютанта, майора Веннера, и капитана Циммера. Оба этих офицера сопровождали его в поездке в Цюрих. Но на этот раз он оставил у себя в штабе Дольмана, чтобы тот следил за ситуацией в его отсутствие. Вольф хотел, чтобы Дольман знал о любом послании от Гитлера или Кальтенбруннера. Генералы союзников должны были утром оставаться в вилле на холме, чтобы мы могли подготовить почву для разговора с Вольфом. Парильи, Гусман и оба помощника Вольфа были приглашены погреться на солнышке в саду, а Гаверниц и я устроились с Вольфом в гостиной приозерной виллы.

Вольф вначале обрисовал нам развитие событий за 11 дней, миновавших после встречи в Цюрихе. Услышав, что Кессельринг был назначен вместо Рундштедта командовать Западным фронтом, Вольф предположил, что Кессельринг сначала вернется в Италию попрощаться с Муссолини. Это дало бы Вольфу шанс с ним переговорить. Но ситуация на Западном фронте была слишком серьезной. Гитлер приказал Кессельрингу прямо с совещания в ставке отправиться принимать командование. Преемника Кессельринга, Витингофа, ждали в Северной Италии в день нашей встречи, 19 марта.

Я жал на Вольфа, чтобы он рассказал нам что– нибудь о Витингофе. Что он за человек? Насколько хорошо они знакомы? Вольф поведал, что Витингоф отличился в итальянской кампании. Он был командующим немецкой 10-й армией, защищавшей Монте-Кассино, и в 1944 г., когда Кессельринг лежал в госпитале после автомобильной аварии, замещал его в качестве главнокомандующего в Италии. Как только Кессельринг вернулся на свой пост, Витингофа перевели в Латвию, которую Гитлер упорно пытался удержать. Неудивительно, что Витингоф вновь вернулся как преемник Кессельринга. Вольф сказал, что в прошлом у него с Витингофом были близкие и дружеские отношения, к тому же он считал, что оказал Витингофу существенную помощь во время его командования в Италии. Однако Витингоф был подлинным аристократом балтийского происхождения, довольно жестким и самым аполитичным немецким генералом, какого можно найти. Он был не из тех, кто склонен к независимым действиям или пониманию политических и этических особенностей положения Германии на данном этапе войны. Его нелегко склонить на свою сторону, если только он не почувствует поддержку других старших офицеров вермахта. Вольф, не предвидя того, что Витингоф станет командующим в Италии, никогда не обсуждал с ним саму идею капитуляции и боялся, что даже если вообще удастся завлечь его этой идеей, то на это потребуется определенное время.

Кессельринг уехал из Северной Италии на десять дней, у Вольфа не было с ним связи, и он не мог позволить себе риска говорить с ним по телефону, который прослушивает гестапо. Зная о пессимистическом взгляде Кессельринга на положение Германии, Вольф полагал, что он примет свое новое назначение на Западный фронт безропотно – как солдат, обязанный выполнять приказы фюрера, – но с тяжелым сердцем.

Означает ли это, спросил я, что мы полностью потеряли Кессельринга для наших планов капитуляции? Нет, ответил Вольф, не полностью. Как он считает, есть три возможных пути действий. Выбор зависит от того, каким временем он, Вольф, будет располагать. Если времени практически не будет, он сможет действовать просто с помощью войск, находящихся под его командованием. Это может оказаться не слишком эффективным. Еще одной возможностью было поехать прямо к Витингофу и посмотреть, не удастся ли заручиться его поддержкой. Третья возможность, которую он особенно рекомендует, – немедленно ехать в штаб Кессельринга на Западном фронте и попытаться получить его поддержку. А Кессельринг, по его мнению, сумел бы подключить Витингофа.

Получалось, что наиболее беспокоивший Вольфа элемент, контролирующий фактор, а именно – время, становится щекотливой проблемой. «У германского командования, – сказал Вольф, – есть достоверная информация, что крупное наступление союзников в Италии планируется в конце марта». Должен сказать, в тот момент я не мог не заинтересоваться, не пытается ли Вольф вызнать дату наступления по причинам, не имеющим отношения к тому, из-за чего мы встретились для переговоров. Однако даже нечаянно я не мог ответить на его вопрос. Я сам не знал эту дату, хотя два генерала на холме, конечно, знали. Вольф упирал на то, что, как только начнется наступление, шансы на успешные переговоры о капитуляции станут минимальными, по крайней мере пока не закончатся первые бои.

«Если вы дадите мне пять, может быть, семь дней для действий, – сказал Вольф, – я предпочел бы немедленно навестить Кессельринга. Мне нужен такой запас времени, потому что придется ехать на машине. Организация перелета вызовет слишком много подозрений, и, должен признаться, у нас нет лишнего авиационного бензина. Но я контролирую полицейские силы вплоть до перевала Бреннер и, если только вы не разбомбите коммуникации, смогу добраться до него, проехать в Германию и переговорить с Кессельрингом. Я провел подготовительную работу с Кессельрингом, и, что важнее, у меня есть вполне законная причина его посетить. Есть много незаконченных вопросов по Итальянскому театру военных действий, которые следует с ним обсудить».

Далее Вольф убеждал, что если Кессельринг согласится с его планом, то будет легче работать с Витингофом. Вопрос о том, можно ли разговаривать с Кессельрингом о капитуляции на Западном фронте, не обсуждался. Позднее мы узнали, что Вольф втайне лелеял такую надежду, но на данный момент нас интересовал Итальянский фронт.

В этот момент мы с Гаверницем сказали Вольфу, что у нас присутствуют для консультаций два компетентных военных советника союзников (имена мы не назвали). Во время обеденного перерыва мы с Гаверницем обговорили бы с ними всю ситуацию, представленную Вольфом. С ходу нам казалось, что ему следовало поступить в соответствии с вариантом, который он считает лучшим, и навестить Кессельринга. Я не знал и не мог сказать, сколько времени оставалось для этих действий. Я знал лишь одно: если немцы желают сдаться, то должны делать это быстро. Любое грядущее наступление союзников могло так перемешать нацистские армии, что упорядоченная капитуляция стала бы невозможной.

Вольф был разочарован. Он надеялся на более определенный совет.

Затем мы вернулись к варианту его действий собственными силами. Какие войска находятся под его прямым командованием? Какая может быть от них польза? Он обрисовал разномастное воинство, которое СС собрала в Северной Италии: итальянцев, русских, сербов, хорватов, чехов и т. д., которых я перечислил в предыдущей главе. Они были вооружены только легким стрелковым оружием и имели несколько древних танков. Войска были разбросаны на большой территории, славянские части занимали посты на Адриатическом побережье. Помимо этих подразделений, которыми он командовал как высокопоставленный офицер СС и полиции, под его управлением было более 50 тысяч немцев, подчинившиеся ему как генералу вермахта – это еще одно из его званий. Из этого лишь около 10 тысяч входили в тактические подразделения, остальные составляли транспортные и интендантские части. Реальные перспективы на сколь-нибудь значительную поддержку нашему делу от этого войска представлялись слабыми, хотя, как мы уже говорили, оно могло оказаться полезным для захвата аэродромов и прибрежных районов и удержания их до подхода союзников.

Теперь стало совершенно ясным одно. При любом варианте капитуляции основной вклад генерала Вольфа – беседовать и убеждать армейских генералов в бесполезности дальнейшей борьбы. Поэтому вопрос заключался в том, следует ли Вольфу пытаться увидеться с Кессельрингом или просто сосредоточиться на Витингофе, которого, казалось, непросто будет убедить.

Мы задали Вольфу вопрос о позиции Муссолини. Вольф ответил, что тот находится под влиянием окружающих его женщин – жены, донны Рашель, и любовницы, Кларетты Петаччи, и ее родственников. В любом случае он сейчас был несущественной фигурой в вопросах капитуляции. Кальтенбруннер? На лице Вольфа мелькнула гримаса отвращения. Кальтенбруннер просто пытается организовать через Швейцарию собственный канал для мирных переговоров. Он не желает поощрять или дозволять какую-либо конкуренцию. А как насчет альпийского бастиона, спросили мы. «Безумие, – сказал Вольф. – Это только принесет дополнительные страдания германскому народу. Надо сделать все возможное, чтобы предотвратить такое сопротивление до последней капли крови».

Я сказал Вольфу, что хотел бы до беседы с моими военными советниками прояснить еще один-два момента. Для осуществления программы капитуляции необходимо уладить сложные технические и военные вопросы. Следует провести совещания между квалифицированными военными специалистами, которые лучше всего организовать в ставке союзных сил в Казерте. Вольф это понимал и сказал, что, как только наши планы материализуются, он будет готов послать компетентных людей в ставку союзников. В ответ на мой вопрос, будут ли они переходить через линию фронта или добираться через Швейцарию, Вольф сказал, что из соображений секретности намного лучше организовать встречу парламентеров на швейцарской границе и затем сопроводить их через Швейцарию и Францию до штаб-квартиры союзников в Южной Италии.

Был еще один технический вопрос. Мы высоко оценивали услуги барона Парильи, который мотался между Италией и Швейцарией взад-вперед, как курьер, но не было ли разумней, особенно если откроются реальные перспективы капитуляции, иметь быстрые и абсолютно надежные каналы связи между нами в Берне, ставкой союзников в Казерте и Вольфом в Италии? Я предложил предоставить радиста, свободно говорящего по-немецки, который мог бы перебраться к немцам и разместиться в штабе Вольфа. Вольф согласился. Он должен быть засекречен и подчиняться правилам, которые установит Вольф, который и будет нести ответственность за его безопасность. Организационные мероприятия, конечно, начнутся после возвращения Вольфа от Кессельринга, но в принципе наше предложение было принято. Как оказалось, это был один из решающих шагов к успеху нашего предприятия.

Я намекнул Вольфу, что мои друзья-военные не понимают, зачем немцы продолжают держать огромные силы в Северной Италии при нынешней военной ситуации. Вольф сказал, что приказы на эвакуацию значительной части войск из Северной Италии были подготовлены и утверждены Гитлером еще в сентябре 1944 г. По этому плану девять дивизий переводились в другие сектора. Однако и Вольф, и немецкие военные специалисты в Северной Италии поняли, что долго удерживать фронт не удастся, и воспротивились передвижению. Северная Италия поставляла много продовольствия, определенную ценность имела итальянская индустрия. Значительная часть продовольствия и товаров вывозились из Северной Италии. Перемещение авиабаз союзников на итальянские равнины создало бы серьезную угрозу Германии. Вот такие аргументы они использовали в то время, и Гитлер изменил свое мнение и впоследствии всегда возражал против эвакуации по тем же причинам, которые побуждали его удерживать Норвегию и другие подобные районы. Гитлер боялся того, что немцы называли Raumungspsychose (комплекс отступления), опасаясь, что это может стать эпидемией после полного разгрома во Франции и приведет к общему развалу.

Было уже двенадцать тридцать. Гаверниц и я разговаривали с Вольфом полтора часа. На террасе был накрыт обед для Вольфа и его помощников, а также остальных, кто грелся на солнышке возле озера. Мы с Гаверницем отправились в виллу на холме, чтобы побеседовать с двумя генералами, и обнаружили их сидящими в саду, из которого открывался один из приятнейших видов в Швейцарии на часть озера Маджоре с сияющими на солнце Альпами позади. Они сгорали от нетерпения, желая услышать, как обстоят дела. За обедом на свежем воздухе мы дали им полный отчет о нашей беседе с Вольфом. Когда сервировали стол, громко прозвучал колокол у въездных ворот внизу. Гаверниц вскочил посмотреть, кто пытается вторгнуться в наше убежище. На этот раз никого с топором не было. Просто два знакомых священника, которые хотели посмотреть на розы в саду и поинтересоваться, нельзя ли взять немного цветов, чтобы украсить церковный алтарь.

Лемницер и Эйри, выслушав рассказ Вольфа и его рекомендации и обсудив их пункт за пунктом, склонялись к тому, чтобы Вольф немедленно отправился в Германию повидаться с Кессельрингом. Они считали, что у него есть для этого время. Пока они еще не решили, следует ли им самим встретиться и побеседовать с Вольфом. Но их любопытство было возбуждено. Они хотели посмотреть, что же за человек был Вольф. Если он действительно желал поручить мирную миссию Кессельрингу и Витингофу, то, по их мнению, было бы неплохо задержать его и посмотреть в глаза, чтобы оценить, способен ли он исполнить дело, в которое мы ввязались и которое может оказать большое влияние на ход истории. Мы все сознавали важность этого решения.

Теперь возникли некоторые протокольные и процедурные вопросы. Раскрывать ли имена и воинские должности генералов Вольфу? Было решено сейчас этого не делать и представить их как моих военных советников. Затем генерал Эйри сказал: «Я очень хочу встретиться с Вольфом и обсудить с ним пути достижения капитуляции немцев, но вы должны понять, что я не пожму руку генералу СС». Я понимал позицию Эйри.

Комната в приозерном доме, где должна была состояться встреча, была небольшой, и почти всю ее занимал старинный восьмиугольный стол. В комнату было два входа, один против другого, со стороны террасы над озером и из кухни.

Чтобы удовлетворить требование генерала Эйри, Гаверниц предложил, чтобы он и два генерала вошли в комнату со стороны кухни, а Вольф и я вошли с террасы. Таким образом, Вольф и союзные генералы оказались бы на противоположных сторонах стола, слишком далеко для рукопожатия. Но задумка не сработала. Едва лишь было сделано формальное представление, как Вольф проворно обошел стол, протиснув свое крупное тело через узкий просвет между столом и стеной, схватил вначале руку Эйри, потом Лемницера и пожал их. Но рукопожатия были чисто рефлекторными действиями: человек протягивает руку и вы самопроизвольно, не думая, ее пожимаете. Сделать по-другому было бы ненужным неуважением и нарушило бы ход встречи.

После того как я представил обоих генералов как моих военных советников, не называя имен, и заявил, что я уже ознакомил их с основным содержанием доклада Вольфа, сделанного утром, я предложил генералу Лемницеру открыть встречу. Он говорил по-английски, и Гаверниц выступал переводчиком. Ситуация была уникальной и торжественной. Впервые за всю войну высокопоставленные офицеры союзников и немецкий генерал встретились на нейтральной земле и мирно беседовали, обсуждая капитуляцию немцев, в то время как их армии сражались друг против друга.

Лемницер, после соответствующего вступления и рассказа о целях совещания, сказал, что полученный им отчет об утренней встрече дал ему ясную картину проблем, с которыми столкнулся Вольф в результате отъезда Кессельринга на Западный фронт. Скорое поражение Германии неизбежно, и понятно, что все заинтересованные лица признают этот факт. Он надеется, что действия будут скорыми, но сознает, что сейчас последует некоторая задержка, поскольку необходимо выполнить определенную подготовительную работу. Вольф, как солдат, должен понимать, что быстрота в любой подобной операции является определяющим фактором. Служебное положение Вольфа позволяет ему хорошо оценить состояние дел у немцев в Северной Италии, и сейчас ему пришло время в сотрудничестве с соответствующими командирами разработать план безоговорочной капитуляции. С технической точки зрения было бы необходимо организовать встречу квалифицированных военных представителей с немецкой стороны и со стороны союзников. Если немецкие представители смогут прибыть в Швейцарию, то можно будет устроить их переправку в Ставку союзников в Южной Италии. Вольф ответил, что представителей будет двое: один от вермахта и один от СС. Генерал Лемницер подчеркнул, что, как только эти представители окажутся в Швейцарии, мы, союзники, будем обеспечивать их безопасность, держать в секрете их переезд в Ставку союзных сил и обеспечим безопасное возвращение в Швейцарию. Союзники, продолжал Лемницер, заинтересованы только в безоговорочной капитуляции, и немцам ни к чему приезжать, если они не согласны на такие условия. Далее, сказал он Вольфу, переговоры в ставке союзников будут ограничены вопросами военной капитуляции и не будут затрагивать политические моменты.

Я попросил Вольфа лично рассказать о причинах, по которым он желает поговорить с Кессельрингом, прежде чем выходить на Витингофа. «Я был в близких отношениях с Кессельрингом, – ответил Вольф, – и в прошлом неоднократно беседовал с ним о путях и средствах окончания войны. То, что я скажу ему сейчас, не будет для него новостью и не вызовет удивления. С другой стороны, я никогда не обсуждал эту проблему с Витингофом. Зная консервативную натуру, военную выучку этого человека, я сомневаюсь, что сразу добьюсь большого успеха, если не смогу заверить его в поддержке как Кессельринга, так и, возможно, генерала Вестфаля, нового начальника штаба Кессельринга и друга Витингофа».

Лемницер спросил Вольфа, что, по его мнению, сможет сделать Кессельринг. Вольф ответил, что, если его миссия будет успешной, то Кессельринг поговорит с Витингофом и посоветует ему активно действовать. Тогда он, Вольф, пойдет напрямую к Витингофу, и все, что он ему скажет, будет иметь дополнительный вес благодаря поддержке верховного командующего германским Западным фронтом.

«Не могу сказать, сколько времени это займет, – ответил Вольф на вопрос Лемницера. – Я не пророк. При удачном стечении обстоятельств и если меня не накроют бомбардировщики союзников, я мог бы обернуться за пять, максимум – семь дней».

«Возможно, Кессельринг тоже почувствует необходимость капитуляции на Западном фронте, если у него появится такая возможность», – предположил Гаверниц. На это генерал Лемницер заметил, что поскольку данный вопрос относится к другому театру военных действий, то решать его надо в штабе генерала Эйзенхауэра, но несомненно, что методика сдачи должна быть отработана, чтобы действовать незамедлительно, если возникнет такая возможность.

Мои «военные советники» удалились, и перед тем, как Вольф отправился на итальянскую границу, Гаверниц и я еще раз вкратце с ним побеседовали. Было решено, что если с германской стороны возникнут вопросы о цели поездки Вольфа в Швейцарию, то он скажет, что вел переговоры об обмене пленными. Я объяснил Вольфу, что, видимо, не удастся раздобыть Вюнше для обмена на Парри, как предлагалось ранее. Вольф отнесся к этому вполне тактично, но сказал, что его положение стало бы намного легче, если бы смогли представить хоть кого-нибудь, чтобы он смог объяснить свои непонятные действия с освобождением Парри. Это необязательно должен быть генерал, сойдет и меньший чин, если у него есть орден или два. Я сказал, что попытаюсь.

Затем Гаверниц отвел Вольфа в сторону и задал ему несколько вопросов. «Сколько политических заключенных сейчас содержится в концентрационных лагерях в Италии?» – спросил он. Вольф не знал точно, но предположил, что несколько тысяч, многих национальностей. «Что с ними будет? – спрашивал Гаверниц. – Есть опасность, что их убьют?» Вольф ответил, что до него доходили такие слухи. Пришли секретные приказы Гитлера и Гиммлера убить всех политических заключенных, чтобы не позволить им попасть живыми в руки союзников. «Вы подчинитесь этим приказам?» – спросил Гаверниц. Вольф поднялся и прошелся вдоль террасы. Потом он вернулся, остановился перед Гаверницем и сказал: «Нет», дав слово чести и пожав Гаверницу руку. Когда подошло время, он сдержал свое слово, но произошло это, как и капитуляция, намного позже, чем мы думали. Затем он уехал, намереваясь как можно скорее увидеться с Кессельрингом и сообщить нам об итогах встречи.

В надежде, что Вольф скоро, может быть через неделю, вернется, с известиями о том, как он склонил Кессельринга и Витингофа к идее капитуляции, Лемницер и Эйри решили ждать его в Швейцарии, получив на это разрешение Ставки союзников в Казерте. Однажды Гаверниц сказал гостям, что хотел бы преподнести им сувенир на память о пребывании в Швейцарии. Что бы они предпочли? Часы? Зажигалку? В Швейцарии такие вещи приобрести несложно. Нет, сказал генерал Эйри, таксу.

Мы были разведывательной организацией и могли сделать или отыскать все. Но такая просьба создала нам проблемы. Мы отрядили на это задание секретаршу Гаверница, Нэнси Лесли, большую любительницу собак, и она скоро отыскала на Люцернском озере даму, которая разводила такс. Затем, так как генерал Эйри не мог показываться в подобной поездке, Нэнси пришлось ехать и самой выбирать. Собачница преисполнилась подозрениями, когда Нэнси честно призналась ей, что щенка она берет не себе. Она всегда настаивала на личной встрече с будущим хозяином собаки. Она не хотела, чтобы ее питомцев увозили из страны, особенно – в Германию. Нэнси уклончиво отвечала, что собаку отвезут в Аскону, хотя и не объясняла, что это далеко не конечный пункт путешествия. Дама в конце концов продала ей маленького красавца, которого его новый владелец тут же окрестил Фрицелем.

В мае, когда была оглашена новость о капитуляции, в британской прессе появилась история Фрицеля, хотя и слегка искаженная. В лондонской «Дейли экспресс» от 7 мая на первой странице была помещена фотография Фрицеля с подписью: «Фриц, такса, которая привела к капитуляции. Британский и американский генералы приехали в Швейцарию, переодетые туристами, якобы для покупки таксы. Настоящей целью их визита, однако, было…» ну и так далее. Когда закончилась война, я разрешил Нэнси рассказать собачнице, куда на самом деле отправился песик. Мы подумали, что она тоскует по пропавшему любимцу. Когда Нэнси ей позвонила и сказала, что Фрицель теперь талисман Ставки союзных вооруженных сил, а его портрет появился в нескольких английских газетах, дама едва не упала в обморок, а когда пришла в себя, прокричала в телефон: «Was! 1st er bei Alexander?» («Что? Он у Александера?»)

В этот напряженный период ожидания для меня стал проблемой Парри. Он никак не мог угомониться в своем убежище в Люцерне, желая вернуться в Италию, чтобы возобновить подпольную работу. День за днем в телефонных разговорах я умолял его потерпеть, понимая, насколько тяжело ему было следовать моим советам. Человеку, боровшемуся с фашизмом практически всю жизнь, было нелегко лениво отсиживаться, когда в этой борьбе наступил критический момент. «Я чувствую себя как птица, запертая в золоченой клетке», – сказал он мне. Он хотел быть среди схватки, хотел сражаться вместе с итальянскими партизанами, в организации отрядов которых он так активно участвовал. У меня было ощущение, что мои способности убеждать иссякают, и в одну прекрасную ночь Парри удерет в Милан. Я обсудил эту проблему с Лемницером и Эйри, и мы пришли к мысли отправить Парри в ставку союзников в Италии для разработки планов координации действий партизан с нашими наступающими войсками и содействия организованной оккупации Северной Италии.

Случилось так, что генерал Кадорна, военный руководитель партизан, прибыл на несколько дней из Северной Италии в Швейцарию для консультаций. Мы решили, что генерал Кадорна мог бы также отправиться на юг вместе с Парри. Ставка союзников 25 марта одобрила наши рекомендации и прислала самолет на аэродром в Аннеси, близ Женевы, чтобы забрать обоих. Они оба улетели, но Парри с явной неохотой и лишь после того, как я вновь дал ему слово вернуть его в Северную Италию раньше дня освобождения.

До этого времени мы успешно хранили в тайне место нахождения Парри. Действительно, большинство, включая его ближайших друзей, верило, что он по-прежнему находится в тюрьме в Вероне, и итальянские партизанские вожаки продолжали уговаривать меня сделать что-нибудь для его освобождения. Как-то они прислали ко мне в качестве посланца Валли Тосканини Кастельбарко, дочь маэстро Артуро Тосканини, очаровательную женщину. В конце 1943 г. она бежала из Северной Италии в Швейцарию, поскольку фашисты угрожали взять ее заложницей, чтобы оказать давление на ее отца, последовательного и решительного противника фашизма и всех его деяний. В Швейцарии она не покладая рук трудилась на пользу итальянского антифашистского движения. В тот день, когда она приехала ко мне просить что-нибудь сделать для освобождения Парри, тот находился в соседней комнате. Мне было нелегко смотреть ей в глаза честным взглядом, заверяя мою красноречивую и убедительную посетительницу, что я сделаю все, чтобы спасти ее друга. Позднее, когда война закончилась, у меня нашлось время, чтобы разъяснить свой обман.

Ровно через неделю после нашей встречи с Вольфом, 26 марта, капитан Циммер приехал из Италии в Швейцарию с сообщением от него. Вольф позвонил Циммеру в Милан из штаба Кессельринга на Западном фронте. Его поездка оказалась сопряжена с куда большими техническими трудностями, чем он ожидал. Кессельринг был, естественно, очень занятым человеком, пытающимся затыкать зияющие дыры на фронте. Он пребывал в непрерывных разъездах, так что Вольфу стоило большого труда его отыскать. Эзоповым языком Вольф дал Циммеру понять, что надеется выполнить свою программу и вернуться через два-три дня. Но он попросил Циммера постараться выяснить у меня, не будет ли эта задержка фатальной и не рассердятся ли «джентльмены» настолько, что хлопнут дверью. «Постарайся, чтобы дверь осталась открытой», – твердил Вольф Циммеру.

Двумя днями позже, двадцать восьмого числа, на границу приехал Парильи с сообщением из штаба Вольфа. Вольф вернется в Италию на следующий день.

Еще через два дня – это было 30 марта, Страстная пятница – Циммер пересек границу в Кьяссо и позвонил Вайбелю и Гусману, которые в Лугано стойко ждали уик-энда. Теперь информация была твердой. Вольф вернулся и находится в Фазано. Кессельринг согласился поддержать его план и разрешил известить об этом Витингофа. Вольф собирался повидаться с Витингофом. Если все пройдет как рассчитывалось, то он приедет в Аскону в понедельник 2 апреля и попытается привезти с собой Витингофа или одного из офицеров его штаба и посла Рана. Будут представлены все три составляющие германской оккупационной системы в Италии.

Лемницер и Эйри вздохнули с облегчением. К 2 апреля истекали уже полные две недели ожидания возвращения Вольфа, но теперь это ожидание выглядело оправданным. Они телеграфировали об этой новости в ставку в Казерте. На них, как и на нас, произвело впечатление вольное поведение Вольфа в свете его ответственной должности и критической военной ситуации, а также его явный иммунитет и очевидное соучастие в организации капитуляции столь значительных приближенных Гитлера за его спиной. Было ясно, что Вольф взялся за дело всерьез. Если Витингоф приедет с предложениями и удастся наладить связь, капитуляция будет у нас в кармане. Мы все собрались в Асконе в ночь перед Пасхой, чтобы ждать Вольфа.

В понедельник, 2 апреля, в тот день, когда мы надеялись увидеть Вольфа, прибыл лишь барон Парильи в сопровождении Вайбеля и Гусмана, встретивших его на границе. Он был в штабе Вольфа уже после пятницы, и Вольф прислал его рассказать нам всю историю.

Гиммлер позвонил Вольфу рано утром в Пасхальное воскресенье. Он выяснил, что Вольф перевез свою семью к югу от перевала Бреннер, в зону, находившуюся под его командованием. Гиммлер вернул их в Австрию и сказал: «Это было неблагоразумно с вашей стороны, и я позволил себе исправить ситуацию. Ваша жена и ваши дети сейчас находятся под моей защитой». Это означало, что Гиммлер был намерен в случае необходимости арестовать и убить жену и детей Вольфа. Любой заколебался бы перед лицом такой угрозы.

Затем Гиммлер предупредил Вольфа, чтобы тот не покидал Италию, то есть не ездил в Швейцарию. Вольф был слишком подавлен, чтобы отвечать. Лучшим исходом, который он видел для себя, были похороны за казенный счет, как у Роммеля. Вот почему Вольф не отважился приехать на встречу с нами.

Мы засыпали Парильи вопросами. Как получилось, что в дело вступил Гиммлер? Кто рассказал ему о том, чем занимается Вольф? Как много он знает? Как насчет Гитлера? Как насчет Кессельринга и Витингофа? Что с капитуляцией?

Тогда барон вернулся к началу. Вольф, передвигаясь на автомобиле, в итоге 23 марта добрался до командного пункта Кессельринга близ Бад– Наухайма. По пути его неоднократно атаковали низколетящие штурмовики. В тот день американцы форсировали Рейн возле Оппенхайма, всего в 15 километрах отсюда, и их непрерывное наступление грозило разрезать Германию надвое. Вокруг был ад. Пока Кессельринг хватал трубки полевых телефонов, раскалившихся от приказов его терпящим поражение армиям, Вольф пытался рассказать ему о том, что сделал, о контактах с союзниками в Швейцарии (но не упоминал о встрече с военными советниками в Асконе). Он спросил не только о том, одобряет ли Кессельринг его попытки добиться капитуляции, действуя через Витингофа, но и о том, присоединится ли тот к сдаче капитуляцией на Западном фронте.

На это Кессельринг сказал, что так поступить он не может. Он защищает Германию и обязан продолжать это делать, даже если придется пасть в бою. Он сказал, что лично обязан фюреру всем: своим званием, своим назначением, своими орденами. К тому же, добавил Кессельринг, он едва знаком с генералами, командующими его корпусами и дивизиями. Более того, у него за спиной стоит пара хорошо вооруженных дивизий СС, которые несомненно выступят против него, если он попытается нарушить приказы фюрера. Но он посоветует Витингофу действовать. «Я сожалею, что сам я сейчас не в Италии», – сказал Кессельринг.

Несколькими часами позже, когда у Кессельринга появилась возможность поговорить с Вольфом более обстоятельно, он рассказал ему, что в ставке Гитлера его ближайшие советники по-прежнему говорят о чудо-оружии, об оружии отчаяния (Verzweiflungswaffe), но это все иллюзии – одна из гитлеровских галлюцинаций. Кессельринг пожелал Вольфу удачи. Вольф добился успеха, или, по крайней мере, он так думал, в своей первой задаче, получив согласие Кессельринга на капитуляцию в Италии.

К несчастью, как раз в тот момент, когда Вольф был готов вернуться в Италию, Гиммлер, узнавший о его пребывании в Германии, вызвал его в Берлин. Вольф подчинился. В Берлине он встретился и с Гиммлером, и с Кальтенбруннером. Парильи мало знал об этом эпизоде. Лишь то, что Вольф сумел сохранить самообладание. Он вернулся в Фазано 29-го, уставший до предела, но в хорошем расположении духа.

Он немедленно попытался попасть к Витингофу, чтобы сказать ему о согласии Кессельринга на общую капитуляцию в Италии. К сожалению, Витингоф уехал с инспекцией на фронт и вернулся лишь 31-го. Вольф договорился о встрече в Пасху, ближе к вечеру.

Телефонный звонок Гиммлера с угрозами в адрес семьи поставил Вольфа перед тем фактом, что в исполнении наших планов он сбился с курса на первых же шагах. Он не мог завлечь Гиммлера и всю СС на свою сторону. Кальтенбруннер и прочие его враги в СС, чьим личным планам он вредил, ни секунды не думая сметут его с пути. Причем их преимущество в том, что они находятся в Берлине, где могут выставить Вольфа предателем по отношению к Гиммлеру и Гитлеру. Вольф понимал, что на этот раз, сделай он один неверный шаг, его могут ликвидировать, и тогда погибнет весь проект капитуляции. Его смерть не поможет ни союзникам, ни немецкому народу. Он должен быть осторожен, по крайней мере несколько дней.

Парильи завершил свой рассказ. Лемницер, Эйри, Гаверниц, Гусман, Вайбель и я сидели вокруг стола в вилле на озере. Какое-то время никто не говорил ни слова. Наконец Лемницер очень спокойно произнес: «Это и вполовину не так плохо, как кажется».

Судя по всему, Лемницер был большим оптимистом, чем остальные. Он и Эйри напрасно проторчали в Швейцарии две недели. Вольф не передал через Парильи ни слова о том, что может случиться дальше. Все, что мы сейчас могли сделать, – это отправить Вольфу сообщение, подтверждающее наш сохраняющийся интерес к капитуляции, и предложить ему наилучшие средства быстрой связи с нами на случай, если капитуляция вдруг, несмотря на все препятствия, станет реальностью.

Мы совместно составили сообщение, которое барон Парильи заучил наизусть, повторяя его нам, пока не запомнил его слово в слово. Суть сообщения заключалась в том, что парламентеры могут в любое время прибыть в Швейцарию или прямо пройти во фронтовые порядки союзников. На фронте союзников они должны воспользоваться паролем «Нюрнберг». Мы напомнили Вольфу о его обещаниях: ограничить операции против партизан, избегать любых умышленных разрушений в Северной Италии, защищать пленных союзников, других заключенных и заложников.

Барон отбыл в Лугано, где он намеревался переночевать и вернуться в Италию на следующий день. Мы телеграфировали в Казерту, что, похоже, нет смысла задерживать далее здесь Лемницера и Эйри. За ними был прислан самолет, и 4 апреля они вернулись в штаб генерала Александера в Казерте.

Что случилось во время визита Вольфа в Берлин, мы смогли узнать только позже. Вольф, я думаю, не желал, чтобы мы в то время узнали об этом эпизоде, и потому так мало рассказал о нем Парильи. Как потом мы увидели в ретроспективе, это было начало контрзаговора со стороны Гиммлера и Кальтенбруннера, которые едва не погубили операцию «Восход».

Вольф, во время посещения штаба Кессельринга 23 марта, получил приказ Гиммлера прибыть в Берлин. Он подчинился приказу. Возможно, он видел здесь возможность выложить карты на стол и склонить Гиммлера к своему плану. Перед тем как оставить командный пункт Кессельринга, Вольф вручил начальнику его штаба генералу Вестфалю пачку американских сигарет, большую редкость по тем временам. Этот незначительный жест имел особый смысл. Вольф сказал Вестфалю: «Если дела здесь пойдут плохо, я могу открыть для вас дверь на Запад».

Затем его отвезли на машине в Берлин. То и дело приходилось сворачивать с автобана на проселочные дороги, чтобы укрываться от вражеских самолетов, которые атаковали любой движущийся объект. В Берлине он направился в Рейхсканцелярию. Было около половины двенадцатого дня. Встреча с Гиммлером была назначена в небольшом бунгало на территории Канцелярии, занимаемом Фегеляйном, зятем любовницы Гитлера Евы Браун. С 1943 г., когда Вольф принял командование в Италии, Фегеляйн занял его прежнюю должность офицера связи между Гиммлером и Гитлером.

Вскоре появился Гиммлер в сопровождении Кальтенбруннера. Гиммлер сказал Вольфу, что им известно о его встрече с Даллесом и Гаверницом в Швейцарии 8 марта. Они недовольны тем, что Вольф пошел на такой контакт, не получив предварительно разрешение Гиммлера и не проинструктировавшись у профессиональных офицеров разведки РСХА (отдел VI) – таких, как сам Шелленберг, начальник отдела, и его подчиненных, работающих по Швейцарии и Италии. Вольф почувствовал небольшое облегчение, услышав, что претензии к нему, или, во всяком случае, форма претензий, как их изложил Гиммлер, похоже, возникли из профессиональной ревности специалистов-разведчиков из РСХА, чьим мнением он пренебрег, а не по причине подозрений в предательстве или закулисной игре.

Из дальнейшего разговора, не выходящего за рамки бюрократических вопросов, Вольф еще более уверился в том, что Гиммлер и Кальтенбруннер не знали о его поездке в Швейцарию 19 марта, когда он встречался со мной, Гаверницем и военными советниками союзников в Асконе. Обвинения, связанные с этой встречей, могли бы быть более суровыми, и отпираться от них было бы труднее. Что, агенты Кальтенбруннера тут дали маху? Вполне возможно. Вольф предположил, что Кальтенбруннер очень мало знал о его контактах с союзниками в Швейцарии помимо того, что рассказал ему Гарстер. Потом Гиммлер выразил желание, чтобы Вольф вместе с Кальтенбруннером завтра поехали в эвакуационный центр в Северной Баварии, где будут несколько специалистов из службы Шелленберга, с которыми можно будет обсудить все эти вопросы.

Вольф подумал, что вся эта затея с вызовом его в Берлин – дело рук Кальтенбруннера, который, судя по всему, желал перехватить у него мирную инициативу. Реально вопрос о том, чтобы поставить высшее нацистское командование перед лицом необходимости каких-то позитивных шагов к прекращению войны, просто игнорировался. Ни у кого не хватало мужества даже упомянуть об этом, или же, как стало абсолютно ясно в ближайшие несколько недель, каждый – Гиммлер и Кальтенбруннер – имел свои тайные расчеты и планы, как добиваться мира по приватным каналам, одновременно надеясь обеспечить и собственное спасение.

Тогда Вольф сделал предложение, которое очень ему пригодилось, а возможно, и спасло жизнь, хотя в то время он не мог этого знать. На тот момент это была просто искренняя и смелая идея, которая пришла ему в голову при виде хитроумных, но нерешительных, недальновидных и эгоистичных соотечественников. Он предложил, чтобы все находящиеся в комнате направились к Гитлеру и сообщили ему, что Вольф установил контакт с Даллесом, а через него – с американским правительством. Я готов, сказал он, попытаться убедить Гитлера, если меня поддержат остальные, что такой контакт с американцами мог бы иметь целью капитуляцию немцев в Италии в самые сжатые сроки.

Реакция и Гиммлера и Кальтенбруннера была незамедлительной и недвусмысленной. Так поступать они не желали. Сейчас не время. Гитлер крайне раздражен. Разговор о примирении может привести его в ярость из-за недавних неуклюжих попыток Риббентропа вести переговоры с союзниками в Стокгольме, которые были отвергнуты. Любые разговоры на эту тему озлобляют Гитлера.

Гиммлер заявил, что у него есть другие дела, и вышел из кабинета. Кальтенбруннер пригласил Вольфа на свою виллу возле Ванзее, где они пообедали, избегая в разговорах любых упоминаний об Италии. У Вольфа возникло ощущение, что Кальтенбруннер не готов как-то действовать против него, по крайней мере, не имел намерения удалить его со сцены силой. А ведь именно этого Вольф боялся, когда Кальтенбруннер пригласил его в Инсбрук после первой поездки в Швейцарию. Скорее он был уязвлен и разозлен как профессионал, потому что Вольф, любитель, сделал то, что не удалось ему самому со всей его огромной разведывательной организацией и немалыми денежными средствами.

На следующий день Кальтенбруннер отвез Вольфа в эвакуационный центр, располагавшийся в замке в Бург-Рудольфштайне вблизи Гофа в Баварии. По дороге из-за неосторожной езды Кальтенбруннера случилась авария. Машина перевернулась, но Вольф, к счастью, не пострадал, и Кальтенбруннер, к несчастью, тоже. К удивлению Вольфа, в центре его ждал Гарстер. Он сказал Вольфу, что ему было приказано прибыть из Вероны. Причиной вызова послужило «неадекватное объяснение». В течение целого дня его допрашивали сотрудники Шестого отдела, работавшие в замке. Он мало что знал и еще меньше сказал. Если Вольф опасался, что Гарстер, находясь в столь непростой ситуации в Вероне, перешел на сторону Кальтенбруннера, то теперь он был уверен, что это не так.

На следующее утро, а это было 26 марта, прошла беседа по полному протоколу. В роли председателя выступал специалист Шелленберга по Швейцарии и Италии Штаймле, которому помогал еще один помощник. Чин Штаймле позволял ему говорить с Вольфом только в вежливом тоне, не имел он и полномочий вовлекать его в хитросплетения разведывательных операций, поскольку это было не в компетенции Вольфа. Вольф старался вести беседу ближе к вопросам обмена пленными и использованию каналов, полезных для парламентеров, что находилось вне юрисдикции и интересов Штаймле. Штаймле же хотел говорить об эмигрантах, о деятельности вражеских разведок и о тому подобных близких его сердцу вещах.

Если Гиммлер или Кальтенбруннер намеревались таким образом вызнать у Вольфа какие-то подробности его последних действий, то они, как стало нам известно, явно потерпели неудачу. Кальтенбруннер говорил очень мало. Итогом его речи было довольно мягкое указание Вольфу держаться подальше от американцев. Кальтенбруннер завершил беседу следующими словами: «Такие контакты, которые, как вы считаете, у вас есть, мы тоже можем заполучить в любой момент». Штаймле аккуратно собрал свои многочисленные бумаги и записки в папку, застегнул ее, и все направились на обед.

После обеда Кальтенбруннер и Вольф выехали в Берлин. Гарстер должен был вернуться в Верону на автомобиле. В тот же вечер в Берлине Вольф позвонил Гиммлеру, сообщив, что вернулся и готов перед ним отчитаться. Гиммлер был зол из-за того, что Вольф вернулся так поздно. Гитлер только что приказал Гиммлеру выехать в Венгрию, чтобы усилить там немецкую оборону. Ему было нужно поспеть на ночной поезд до Вены и не оставалось времени повидаться с Вольфом. Он приказал Вольфу не отказываться от контактов со мной, но больше не ездить в Швейцарию самому.

Уже после возвращения из Венгрии Гиммлер позвонил Вольфу в Фазано, сказал, что берет его семью под свою защиту, и запретил всякие визиты в Швейцарию. Кальтенбруннер наверняка доложил Гиммлеру об уклончивости ответов Вольфа на встрече в Баварии. Похоже, что и у Кальтенбруннера и у Гиммлера было в отношении Вольфа намного больше подозрений, чем тот предполагал.