Глава 13
Развязка

Последние дни апреля 1945 года были важными вехами в анналах истории. 28 апреля, за день до того как германские парламентеры подписали в Казерте акт о капитуляции, на берегу озера Комо был расстрелян Муссолини. Его тело и тело его любовницы, Кларетты Петаччи, были привезены в Милан и повешены на балках недостроенного дома в Пиацца Лорето, на том месте, где годом раньше фашисты расстреляли заложников-партизан.

Меньше чем через двое суток, 30 апреля, в своем берлинском бункере застрелился Адольф Гитлер. Публичное сообщение о его смерти было отложено до вечера следующего дня, 1 мая, и, как мы увидим, эта отсрочка сыграла почти фатальную роль в завершении операции «Восход». В официальном извещении о смерти фюрера утверждалось, что он пал, руководя своими войсками, что было ложью.

30 апреля, пока полковник фон Швайниц и майор Веннер, германские парламентеры, с подписанным актом о капитуляции, ехали в автомобиле от швейцарской границы по заснеженным перевалам Тирольских Альп, другие действующие лица драмы под названием «капитуляция» собрались в Больцано, где должен был быть сыгран последний акт. Среди них были генерал Витингоф со свитой, который перевел в этот город свой штаб, генерал Вольф и Маленький Уолли.

На следующий день, 1 мая, мы не получали никаких сообщений до самого вечера. Затем фельдмаршал Александер направил через Уолли срочное личное послание генералу Витингофу, а Казерта прислала его копию мне в Берн. Александер требовал немедленно дать ему знать, намерен ли Витингоф выполнять положения акта о капитуляции, в которых установлено время прекращения огня в 14 часов по местному времени следующего дня. В противном случае он не может отдать необходимые приказы силам союзников в такой срок, который необходим для прекращения боевых действий. Без этих приказов весь процесс капитуляции окажется в опасности.

Позже, этой же ночью, Казерта получила радиограмму, подписанную Вольфом, в которой выражалась благодарность фельдмаршалу за его послание и говорилось, что решение будет принято в течение часа. Что за решение? Там вообще не упоминался Витингоф и никаких сообщений для нас, в Берне.

Рано утром следующего дня, 2 мая, дня капитуляции, в Казерту пришло сообщение из Больцано, от Вольфа. Там содержалось потрясающее известие о том, что Витингоф был отстранен от командования Кессельрингом. Однако там также сообщалось, что генералы Герр и Лемельсен, командующие 10-й и 14-й германскими армиями, которые входят в состав группы армий «С» под командованием Витингофа, генерал люфтваффе фон Поль и сам Вольф отдали приказы своим частям прекратить враждебные действия в оговоренное время – 14.00. Как только это произошло, сообщал в послании Вольф, Кессельринг приказал арестовать всех сдавшихся генералов. В связи с этим Вольф просил Александера выбросить в районе Больцано парашютный десант союзников для защиты тех, кто капитулировал. Все это звучало очень мрачно. Капитуляция, которую надо было поддерживать штыками союзников, вполне могла превратиться в продолжение боевых действий.

Проявился ли тут нерешительный и неуверенный характер Кессельринга, разгромленного в Германии и собирающегося в последний момент сорвать капитуляцию в Италии? Известие о смерти Гитлера только что облетело всю Европу. Несколько месяцев назад Кессельринг сказал, что сдастся, как только умрет Гитлер. Пятая армия взяла Верону и двигалась к Австрии и Триесту. Немецкие гарнизоны в Генуе, Милане и Венеции капитулировали. Идея о какой-то воинской чести была фантастической, если только не предположить, что Гитлер не заразил немецких генералов своим безумием. Трусость и страх перед СС больше не могли объяснять тупость безнадежного верноподданичества.

Такими были наши мысли в те последние часы в Берне солнечным утром 2 мая. Алые герани цвели на окнах домов вдоль ухоженных улиц федеральной столицы, а тележки фермеров громыхали по булыжным мостовым, направляясь к рынку.

Миновало время ленча, а новостей не было. Мы с Гаверницем в нашем бернском офисе сидели у включенного радиоприемника. Но не было ни сообщений из Казерты, ни известий по радио. Мы, конечно, пытались заняться и другой работой, а ее у нас была масса, но, когда одним ухом слушаешь сводки последних известий, мало что можно сделать.

Наконец, перед 5 часами дня по швейцарскому времени, посыпались новости. Наверно, в этом была какая-то финишная ирония, что после двух месяцев интенсивной работы в условиях огромного напряжения и секретности Гаверниц и я, два организатора операции, узнали о том, что капитуляция состоялась и боевые действия прекращены, так же, как и все остальные, – по радио. Выпуски новостей были не слишком детальными: немцы в Италии капитулировали. И все. Но в то время ходило много слухов, была ли это правда? Можно ли в это верить? Через несколько минут наши страхи были успокоены. Мы получили официальное объявление фельдмаршала Александера о капитуляции и вскоре услышали по Би-би-си подробный пересказ заявления Черчилля в палате общин по поводу капитуляции, которое я цитировал в главе 1.

С глубоким вздохом облегчения и радости мы поднялись и едва не пустились в пляс по комнате. Мигом на столе появилось несколько бутылок шампанского, и мы пригласили всех своих сотрудников присоединиться к тосту «За мир!», тот мир, который был наконец достигнут и который больше не был секретом.

Вскоре мы начали получать из Казерты сообщения об их радиообмене с Больцано. Интенсивная коммуникационная деятельность в Казерте в эти часы, когда было необходимо держать все линии свободными для командиров фронтовых частей, мешала им посылать сообщения нам в Берн, где теперь мы могли уже выступать просто в роли зрителей.

Из реляций Казерты мы узнали, что лишь за два часа до полудня, всего за два часа до предельного срока, в штабе фельдмаршала Александера получили сообщение, которое можно было считать финалом. Оно было направлено Вольфом (через Уолли) от имени маршала Кессельринга. Вот его содержание:

«В рамках полномочий главнокомандующего Юго-Восточным направлением я присоединяюсь к письменным и устным условиям соглашения о перемирии».

Из последующих сообщений из Казерты мы узнали, что один небольшой штрих, может, и не такой уж важный, задержал реальное объявление капитуляции. Кессельринг, вновь через Вольфа и по рации Уолли, попросил, чтобы, несмотря на то что боевые действия будут закончены в установленное время, официальное объявление не делалось еще 48 часов. Когда штабисты Александера обратили его внимание на то, что приказы о прекращении огня передаются по радио в различные подразделения германских 10-й и 14-й армий открытым текстом, то есть любой, кто их слышит, может легко понять, что происходит, Александер направил Вольфу и Кессельрингу радиограмму о том, что более не может откладывать передачу объявления о капитуляции. Причины, по которым Кессельринг просил об отсрочке, в чем-то схожи с доводами, которые он выдвигал позднее, сопротивляясь идее всеобщей капитуляции. Он хотел выиграть время, чтобы отвести германские войска, расположенные восточнее, в Югославии и Истрии, чтобы им не пришлось сдаться югославам или русским.

Но мы все еще не знали подробностей того, что происходило в Больцано в последние сутки перед капитуляцией. Чтобы толком все рассказать, нам необходимо вернуться на несколько дней назад.

Поворотным моментом для операции «Восход» на ее последней стадии была встреча, состоявшаяся в штабе Витингофа в Рекоаро 22 апреля, почти сразу после возвращения Вольфа и его стычки с Гитлером в Берлине. Как мы выяснили позже, главным образом генерал Рёттигер и посол Ран убедили Витингофа направить Швайница в Казерту парламентером от вермахта. Витингоф, однако, настаивал, чтобы эмиссар посетил также Кессельринга для получения окончательного согласия на капитуляцию. Для выполнения этого задания был выбран Дольман. Кроме того, на этой встрече, впервые за долгое время выполнения операции «Восход», которая постепенно включала в себя все больше и больше заговорщиков, участвовал гауляйтер Тироля Франц Гофер. Единственной причиной, по которой его привлекли к операции на столь позднем этапе, было то, что отступающие немецкие войска оказывались под административным управлением Гофера, а частично и в районе хваленого альпийского бастиона. Поддержание порядка при капитуляции на этой территории требовало участия Гофера. Гофер уже был оповещен о происходящем Вольфом, который был склонен ему доверять и считал, что тот явно желает идти к капитуляции. Гофер, однако, оказался опасным интриганом, которого интересовала только собственная власть на Тиролем. Практически все, что произошло далее, – это плоды его интриг.

На решающей встрече с Витингофом 22 апреля Гофер попытался отспорить некоторые условия в акте о капитуляции, которые гарантировали бы политическую автономию Тироля при том, что он оставался бы его правителем. Или ему в этом было отказано, или он так подумал. Совершенно очевидно, что подобные амбиции неуместны во время капитуляции. Гофер ушел с совещания внешне примирившийся, с полным пониманием того, что должно случиться, и с обещанием сотрудничества и сохранения всего дела в тайне, но в итоге никаких обещаний не сдержал.

24 апреля, через день после того, как Вольф вместе со Швайницем и Веннером прибыли в Швейцарию, рассчитывая отправиться в Казерту, Дольман посетил штаб Кессельринга в пригороде Мюнхена. Он взял с собой сотрудника штаба Витингофа, немецкого врача по фамилии Ниссен, который много лет был личным врачом Кессельринга. По мнению Дольмана, Ниссен понимал образ мыслей Кессельринга лучше любого другого.

По пути в Мюнхен Дольман и Ниссен остановились в Инсбруке пообедать у Гофера. Зная, что Дольман собирается на встречу с Кессельрингом, чтобы добиться у него согласия на осуществление операции «Восход», Гофер воспользовался возможностью обсудить новый план, созревший в его голове после двухдневной давности последней встречи у Витингофа, двумя днями ранее, когда высокие амбиции генерала были сданы в архив. Дольман быстро сообразил, что настойчивый Гофер неоднозначно ведет себя в отношении «Восхода». Кальтенбруннер и Хёттль находились в Инсбруке, и Гофер явно поддерживал с ними связь. Кальтенбруннер, да и Хёттль тоже, как он сам потом признавался, планировали добиться на переговорах с союзниками «австрийской» капитуляции. Кальтенбруннер, по словам Гофера, намеревался встретиться с ними в течение ближайших часов. Мог ли Дольман оставаться с ним и вести переговоры? Дольман чувствовал себя неуверенно: Кальтенбруннер был тем человеком, с которым он меньше всего хотел бы иметь дело в данной ситуации. Дольман заявил, что он опоздает на назначенную встречу с Кессельрингом, если задержиться. Отбой он дал как раз вовремя. Было ясно, что Кальтенбруннер и Гофер объединили усилия, чтобы любыми средствами помешать планам Вольфа.

Визит Дольмана к Кессельрингу состоялся 26 апреля, в Пуллахе, близ Мюнхена. В тот момент американские армии приближались к Регенсбургу, находящемуся всего в пятидесяти милях от Мюнхена. В штабе Кессельринга Дольман узнал, что фельдмаршал почти готов стать главнокомандующим всеми германскими войсками в Южной Германии и Италии. Это означало, что командные функции Витингофа в Италии, который прежде подчинялся только Берлину, переходили к Кессельрингу. Если бы такое произошло, у Кессельринга появлялось собственное право одобрения сдачи группы армий «С», не говоря уже о его личной моральной поддержке. Кессельринг, как отметил Дольман при последних разговорах с ним, был озлоблен и саркастичен. Рейх разваливался. Кессельринг получил из Берлина приказ арестовать Геринга, если тот покажется в Баварии. Множество видных нацистов в Южной Германии пытались связаться с ним и просить у него защиты и совета. И все же Кессельринг настаивал на продолжении борьбы, по крайней мере, пока жив фюрер. Он намерен был показать пример, как надо драться до конца. Позднее Кессельринг утверждал, что главной причиной его сопротивления было желание дать возможность германским солдатам на Восточном фронте перейти на Запад и избежать русского плена, хотя в тот момент он не мог сказать это Дольману.

Дольман передал Кессельрингу последние данные о развитии операции «Восход», в том числе и о том, что Вольф только что ездил в Швейцарию вместе со Швайницем и Веннером, но при этом не упомянул о поездке эмиссаров в Казерту для подписания безоговорочной капитуляции. Он придержал эту последнюю, и важнейшую деталь из рекомендации Ниссена, предложив Кессельрингу догадываться, насколько удачно он сможет в данный момент разобраться с возникшими проблемами, тем более что Витингоф теперь стал его подчиненным. Вместо того Дольман, по его собственному рассказу, задал следующий вопрос: «Что вы будете делать, ваше высокопревосходительство, и какой ответ дадите немецкому народу, если в этот трагический момент он призовет вас к ответу?»

«Будьте уверены, – ответил Кессельринг, – что в такой ситуации я не стану колебаться и сделаю все, что в моих силах».

Дольмана успокоил такой туманный ответ. Он решил, что Кессельринг поддержит любые действия, ведущие к перемирию, если он будет свободен так поступать, то есть если Гитлер будет мертв, а генералы будут на его стороне. Дольман покинул Кессельринга с чувством значительного облегчения. Но его суждения о поступках Кессельринга были неверны, как показали события последующих дней.

Как только Дольман и Ниссен покинули 26 апреля штаб Кессельринга, тот позвонил Витингофу и попросил о персональной встрече в Инсбруке. Как ухитрился Кессельринг в эти критические для Южногерманского фронта дни оставить свой командный пост, я не знаю, но 27 апреля они встретились в районе Инсбрука, где-то на полпути между Мюнхеном и Больцано, местом встречи оказалась личная ферма гауляйтера Гофера. Присутствовали на ней помимо Витингофа и Кессельринга еще Ран и Гофер.

Гофер, похоже, не собирался много говорить. Он был незначительной фигурой на сцене и следил за другими игроками, чтобы выбрать момент, когда выбросить свои карты на стол. Апогеем совещания стало выступление Кессельринга, когда тот вновь заявил, что не согласится ни на какую капитуляцию, пока жив фюрер. Он объявил, что незнаком с фактами, но считает своим долгом верить в обоснованность заявления фюрера о том, что битва за Берлин приведет к перелому в войне в пользу Германии. А поскольку он, Кессельринг, верит в это и связан воинской присягой, он не может вступать ни в какие независимые соглашения. Витингоф и Ран не смогли поколебать его упрямства. Ран попытался оставить дверь открытой, высказав предположение, что все они действуют в потемках, так как не знают результатов поездки Вольфа в Швейцарию и условий, предлагаемых союзниками. Он предложил, чтобы Дольман тотчас же отправился в Швейцарию для встречи с Даллесом и выяснил, как идут переговоры. Кессельринг на это согласился, но это в общем-то не было уступкой. Просто весь вопрос откладывался, и можно было на данный момент прекратить дальнейшие споры.

Кессельринг поспешно вернулся в Мюнхен. Гофер остался на своем посту в Инсбруке, откуда он, очевидно, извещал Кальтенбруннера о происходящем. После совещания Витингоф и Ран остановились для коротких переговоров в Мерано, южнотирольском городе к северу от Больцано, где Ран устроил свою временную резиденцию после роспуска посольства Германии при республике Муссолини на озере Гарда.

Генерал Рёттигер остался в Больцано и поддерживал связь с Витингофом по телефону. Он с тревогой узнал о неубедительном исходе совещания с Кессельрингом и выехал на автомобиле в Мерано для встречи с Раном и Витингофом. Видимо, он понимал, что Ран будет полезен в попытках убедить Витингофа действовать теперь на свой страх и риск, поскольку другого пути не было видно. Он взял с собой Дольмана, потому что был информирован о плане Рана направить его в Швейцарию.

Должен пояснить, что наши сведения о совещании в Мерано и последующих событиях основаны на серии письменных воспоминаний, полученных нами от трех участников совещания – Витингофа, Рёттигера и Дольмана, – а также от Вольфа, когда война была уже окончена. Что случилось в Мерано – можно оценить по выдержкам из этих отчетов.

Рёттигер писал: «Витингоф впал в полное уныние и считал, что он более не в состоянии осуществить капитуляцию. Я возражал ему. Последовала чрезвычайно бурная дискуссия, в ходе которой я вынужден был использовать весьма резкие выражения. Ран оставался нейтральным».

Дольман писал: «Витингоф был настроен пессимистично, возбужден, нервозен. Слава богу, здесь был генерал Рёттигер, без которого все мероприятие оказалось бы невозможным. Витингоф продолжал твердить о чести солдата и верности фюреру, которые, однако, не помешали ему несколькими днями ранее направить своего штабного офицера Швайница с доверенностью действовать в целях окончательной капитуляции в Италии… Впервые в жизни я слышал беспощадную словесную дуэль двух высших офицеров, в конце которой Рёттигер заявил, что так много слов о чести и верности и столько болтовни не могут убедить никого, когда очевидно, что причиной беспокойства о них является просто потеря личного мужества…»

Витингоф не упоминает об этом дне в своих мемуарах. Очевидно, ему не хотелось о нем вспоминать.

Таким образом, днем 27 апреля, через несколько часов после того, как я получил сообщение из Вашингтона, что запрет на переговоры снят, прошло совещание, которое грозило сорвать миссию германских эмиссаров в Казерте. Старший командир, Витингоф, который пять дней назад согласился направить эмиссара для подписания капитуляции, теперь был готов отступиться от своего решения.

Едва завершилось совещание, пришло известие, что Вольф переправился в Австрию и находится на пути в Больцано. Это устраняло необходимость поездки Дольмана в Швейцарию. Вместо этого все четверо, Витингоф, Рёттигер, Ран и Дольман, вернулись в Больцано, чтобы встретить там Вольфа. Они также сочли необходимым проинформировать Гофера о возвращении Вольфа. Ему позвонили в Инсбрук и попросили этим же вечером приехать в Больцано.

Вольф прибыл в Больцано незадолго перед полуночью 27 апреля. Важнейшее совещание главных германских заговорщиков, участников «Восхода», началось около 2 часов утра 28 апреля. Вольф поведал своим слушателям о последних событиях в Швейцарии – о том, как союзники прервали переговоры, затем изменили свои инструкции, и об отъезде Швайница и Веннера в Казерту. Вольф доказывал, что безоговорочная капитуляция – единственный вариант, который примут союзники. Какие-то сделки по отдельным вопросам, сказал он, сейчас не подлежат обсуждению. Некие шансы могли бы существовать раньше, если бы немцы не затянули дело до такой степени и не спорили так долго между собой. Успешное наступление союзников и беспорядочное бегство германских армий, происходящее в последние недели, которые с тех пор, как впервые возникла серьезная возможность прекращения огня, – вот что решило дело. Никто не может надеяться, что победоносная армия союзников позволит немцам выпрашивать особые условия.

Действительно никто – за исключением Гофера. Он явно был глубоко разочарован. Он заявил, что впервые слышит о «безоговорочной капитуляции» и знает, что на эти условия никогда не согласится. Он потребовал, чтобы все воинские формирования на его территории были поставлены под его контроль. Такое требование коварного правителя Тироля встретило неистовые протесты всех присутствовавших, даже Витингофа. Рёттигер затеял с Гофером жаркий и безрезультатный спор, и уже засветло собеседники разошлись, так и не придя ни к какому соглашению. Гофер был в гневе. Остальные участники решили, что не следует предпринимать каких-либо действий, пока из Казерты не вернутся эмиссары с условиями капитуляции. Очевидно, никто не был склонен информировать Кессельринга об их присутствии там.

Было 28 апреля: эмиссары только что прибыли в Казерту. В этот день произошло событие, которого боялись все германские заговорщики из «Восхода». Гитлер назначил Кессельринга главнокомандующим всеми германскими армиями на юге, включая армии Витингофа. Это был один из последних приказов Гитлера, почти похоронивший «Восход».

В какой-то момент 29 апреля Гофер сумел связаться с Кессельрингом и сообщил, что Вольф рассказал заговорщикам днем раньше: условием союзников была безоговорочная капитуляция. Рёттигер, который, в отличие от Вольфа, никогда не доверял Гоферу, был первым, кто понял, к чему идет дело. В телефонном разговоре, который состоялся у него с Гофером 29-го, тот орал на него: «Вы собираетесь действовать через мою голову! Я не намерен больше иметь ничего общего с вашими планами! Почему вы ведете переговоры вместо того, чтобы сражаться?» Рёттигер сказал Вольфу, что, по его мнению, над ними нависла грозная опасность. И все же Вольф не мог поверить, что Гофер их предал. Позже в тот же день, в другом телефонном разговоре, Кессельринг предупредил Рёттигера: «Сражайтесь – и не думайте о переговорах».

Топор опустился рано утром 30 апреля. В Больцано поступили приказы Кессельринга, отстраняющие Витингофа и Рёттигера от командования. Они были обязаны явиться на секретный командный пункт армейской группы в Доломитовых Альпах, чтобы предстать перед военным судом. Генерал Шульц должен был занять место Витингофа, а генерал-майор Венцель – Рёттигера. Вольф, не перешедший под командование Кессельринга, был оставлен для специальной обработки в СС. Его уведомили, что Кессельринг обратился к Кальтенбруннеру с просьбой о расследовании его дела, поскольку Кальтенбруннер был высшим чином СС и начальником гестапо в этом районе. В этот момент Вольф наконец осознал, что Гофер их предал.

Человек, от чьего имени была подписана капитуляция, Витингоф, исполнительный служака, немедленно отправился, как было приказано, на озеро Карецца. Это выглядело почти так, словно он был рад уйти со сцены и избавиться от ответственности за исполнение собственного решения. Рёттигер, напротив, заявил, что останется на месте, чтобы проинструктировать Шульца и Венцеля, когда они вступят в должность. Днем прибыли и Шульц и Венцель. В это же время Вольф узнал, что Швайниц и Веннер с подписанными документами о капитуляции вернулись из Казерты и находились на швейцарско-австрийской границе. Как я уже упоминал, он направил им предупреждение избегать Инсбрука и штаба Гофера, поскольку знал теперь, что такое Гофер. Эмиссары благополучно прибыли в Больцано после полуночи 1 мая, и на тайном совещании с Вольфом и Рёттигером показали тем документы, предусматривавшие капитуляцию в 14 часов местного времени 2 мая. До этого срока оставалось только 36 часов.

Шульц и Венцель тем временем заявили Вольфу, что не могут отдать приказ о прекращении огня без специального подтверждения Кессельринга, а тот, как Вольф и сам знает, едва ли теперь изменит свое мнение.

Так обстояли дела за несколько часов до рассвета 1 мая. Витингоф, командующий, которого было так трудно убедить и который так и не использовал всех своих возможностей для капитуляции, ушел и впал в немилость. Единственный оплот капитуляции среди военных, Рёттигер, должен был бы последовать за ним под стражу, как только Шульц и Венцель будут готовы принять командование, по-видимому в этот самый, едва начавшийся день. Эти двое безвестных генералов, как большинство последних назначенцев в разлагающемся рейхе, несомненно чувствовали, что настал их момент вписать свои имена на скрижали истории, – и они собирались использовать его для защиты чести армии от предателей, стремящихся к капитуляции. В любом случае они будут подчиняться Кессельрингу и не позволят, чтобы их постигла судьба Витингофа и Рёттигера. Сам Вольф, теперь полностью сознающий враждебную и мстительную позицию Гофера и Кальтенбруннера, должен был заботиться о собственной безопасности, особенно с тех пор, как Кессельринг «передал» его дело Кальтенбруннеру. В Казерте фельдмаршал Александер твердо придерживался условий соглашения о капитуляции, ожидая подтверждения того же с немецкой стороны. Солдаты союзников были готовы прекратить стрелять по немцам. Вольф и Рёттигер сделали все, что могли, не применяя силы. На рассвете 1 мая Вольф и Рёттигер решились на отчаянную меру – арест Шульца и Венцеля. Если бы удалось убрать их с пути, у Вольфа и Рёттигера были бы развязаны руки для того, чтобы заставить подчиненных командиров армейской группы «С» отдать своим подразделениям приказы о прекращении огня. Этими командирами были генерал Герр из 10-й армии, генерал Лемельсен из 14-й армии и генерал фон Поль из ВВС. В течение многих недель Поль поддерживал Вольфа и сейчас сделал бы то же. Двое других благожелательно относились к плану капитуляции, но не столь надежно, как Поль.

Штаб армии в Больцано расмещался в опорном пункте в туннеле, прорытом внутри скалистой горы. Расположен он был неподалеку от штаба СС под командованием Вольфа. Шульц и Венцель, два новых генерала, ранним утром того дня работали в штабе армии, изучая рваные боевые порядки двух армий, составлявших эту армейскую группу. Вскоре после семи Рёттигер во главе отряда своей военной полиции окружил и блокировал их кабинеты и вежливо, но твердо объявил, что они арестованы и будут до поры до времени содержаться под стражей на месте. Шульц и Венцель, поджав губы, подчинились.

Затем Рёттигер принял на себя высшее командование армейской группой «С». Он приказал начальнику связи генералу Кемпфу перекрыть всю телефонную и телетайпную связь с Германией. Кемпф приказание исполнил. Таким образом, теперь никто в мире не знал, что произошло. Никто из Берлина или Мюнхена не мог отдать приказов подчиненным командирам.

После этого Рёттигер позвонил генералам Герру и Лемельсену и рассказал им об аресте Шульца и Венцеля и о своем намерении капитулировать. К ужасу Рёттигера, и Герр и Лемельсен отказались согласиться с тем, что их высшие командиры незаконно арестованы, и не пожелали идти на капитуляцию при таких условиях. Они сказали Рёттигеру, что не будут присутствовать на совещании генералов, которое он созвал на сегодняшний вечер. Казалось, что это конец для Рёттигера. Он совершил акт грубейшего неподчинения, караемый смертью, и, очевидно, ничего этим не добился.

Около полудня один из высших офицеров штаба Рёттигера полковник Молль ворвался в кабинет Вольфа и сказал ему, что Рёттигер намеревается застрелиться. Вольф приехал на командный пост, отговорил Рёттигера от импульсивного самоубийства и предложил изменить их тактику с тем, чтобы переманить Шульца и Венцеля на свою сторону. Чтобы это осуществить, нужно было, конечно, убрать стражу, дать генералам свободу и позволить им командовать своими подразделениями.

Вольф выразил желание поговорить с Шульцем и Венцелем наедине. Сейчас стоял вопрос о примирении германских генералов с целью примирения огромных армий, если это было еще возможно. Рёттигер оставил Вольфа с двумя генералами. После длительного разговора Вольф сумел заставить их изменить свое мнение. Они согласились пойти на капитуляцию при одном условии: ее должен одобрить Кессельринг. В этот момент Вольф вызвал Рёттигера, и тот извинился перед Шульцем и Венцелем за содеянное. Так произошло примирение генералов. Два арестованных Рёттигером офицера простили его и даже пожали ему руку. Теперь были восстановлены коммуникации со штабом Кессельринга. Лемельсен и Герр, два армейских командира, были информированы о том, что Шульц и Венцель освобождены и восстановлены в командовании, и оба заявили о своем желании участвовать в совещании генералитета, которое должно состояться сегодня, 1 мая, в шесть часов вечера.

Присутствовали на совещании генералы Вольф, Рёттигер, Шульц, Венцель, Герр, Лемельсен, Поль и вице-адмирал Ловиш – последний представлял германский флот. Были также Молль, Дольман и другие старшие штабные офицеры.

Рёттигер и Вольф обратились с призывом к собравшимся командирам. Они объяснили, что нельзя больше терять время, потому что военные действия по плану должны быть прекращены примерно через двадцать часов. Герр и Лемельсен поддержали Вольфа, пытаясь внушить Шульцу, который был теперь главнокомандующим на Итальянском театре военных действий, что их армии в опасности, так как почти полностью лишились тяжелого оружия. Никто из них, однако, не пойдет на самостоятельные действия без одобрения Шульца, даже несмотря на то, что они зашли так далеко в категорических утверждениях о невозможности дальнейшей борьбы. Поль выразил аналогичные взгляды, но Шульц вновь заявил, что он не будет действовать без одобрения Кессельринга. Тем не менее он твердо пообещал немедленно связаться с Кессельрингом и представить вопрос на его рассмотрение. Это предел того, что он готов сделать.

Время теперь бежало быстро. В восемь вечера Уолли принял радиограмму от фельдмаршала Александера с запросом подтверждения факта капитуляции и ее часа, с тем чтобы он мог выполнять свои обязательства по соглашению. Именно тогда Вольф дал Уолли инструкции радировать в ответ, что окончательное решение будет принято в течение двух часов.

И Вольф и Шульц пытались связаться с Кессельрингом по телефону, звонили в его штаб в Германии, но не смогли его застать. Вольфу в конце концов удалось дозвониться до начальника штаба Кессельринга, генерала Вестфаля. Теперь он попробовал взять иной курс. Он сказал Вестфалю, что, вместо увиливаний и хитростей, следует немедленно назначить нового командующего группой армий, такого, который желал бы принять на себя ответственность за капитуляцию, и что нового командующего следует выбрать из тех генералов в Больцано, кто желает действовать независимо. Вольф попросил, чтобы с этой целью командующим группой армий «С» был назначен Рёттигер, Герр, Лемельсен, Поль либо он сам. Вестфаль на это ответил, что он представит данный вопрос на рассмотрение Кессельрингу и даст ответ по телефону в течение получаса. К десяти часам вечера, однако, не было получено ответа ни от Кессельринга, ни от Вестфаля.

Вольф был решительно настроен выполнить свое обещание и дать Александеру ответ к половине одиннадцатого. Согласно рассказу Дольмана, примерно в это время, несмотря на напряжение и открытый конфликт между противоборствующими партиями, определенная человеческая слабость взяла превосходство над всем остальным. Группа генералов сидела и спорила за столом совещания в течение четырех часов – и все были голодны. Соответственно, было приказано принести гигантское количество бутербродов, и на несколько минут воцарилось молчание – все, и капитулянты и некапитулянты, с жадностью ели. Когда с едой было покончено, Вольф предложил Шульцу в последний раз попытаться позвонить Кессельрингу. После этого выяснилось, что Кессельринг отбыл в инспекционную поездку по своим еще сражающимся войскам в Тироле, но вернется в штаб после полуночи. Шульц пожал плечами. Больше ничего он сделать не мог. Без Кессельринга он никаких действий не предпримет.

Незадолго до половины одиннадцатого, когда собравшиеся молча смотрели друг на друга через стол, произошел прорыв. Генерал Герр, командующий 10-й армией, который явно был в нерешительности с самого начала совещания, неожиданно обернулся к своему штабному офицеру и сказал: «Передайте приказ 10-й армии прекратить огонь завтра в два часа пополудни». Штабист покинул комнату. Немедленно вслед за этим аналогичные приказы отдали Вольф, Поль и, последним из всех, Лемельсен. Затем Вольф вышел из помещения, чтобы через Уолли отправить Александеру столь важное сообщение о том, что капитуляция произойдет на основе прекращения огня этими главными подразделениями, которые составляли основу сражающихся немецких войск, – но без согласия Шульца или Кессельринга.

В 11 часов вечера, едва было отправлено послание Александеру, по радио сообщили о смерти Гитлера. Вольф надеялся, что это событие тут же сделает Кессельринга и Шульца сторонниками капитуляции. Клятва верности Гитлеру теперь их не связывала. Однако известий от Кессельринга по-прежнему не было, а без его указаний Шульц ничего не предпринимал.

В течение всего этого времени Ран искал другие способы решения проблемы. Еще раньше, вечером, он позвонил Вольфу из Мерано и узнал об отставке Витингофа и Рёттигера и о ненадежном положении самого Вольфа. По причинам, не вполне мне понятным, он немедленно выехал на автомобиле к швейцарской границе в надежде встретиться со мной. Я, конечно, не мог заметно повлиять на ситуацию в Больцано, но должен был бы информировать Александера, что перспективы на доведение процесса капитуляции до конца на этот момент безрадостны. Так или иначе, но швейцарские пограничники отказались пропустить Рана. Они позволили ему сделать телефонный звонок кому-нибудь из швейцарских официальных лиц в Берне. Ран попросил разрешения позвонить Аллену Даллесу. Чиновник предложил ему подождать, пока вопрос будет решен. Ран ждал два часа. Внезапно пошел снег, и он шагал взад-вперед под легкими падающими хлопьями перед опущенным пограничным шлагбаумом, чтобы согреться. Потом последовал ответ: «Нет, нельзя», а также было сообщено, что швейцарские власти не разрешают ему въезд в страну. Он поехал обратно в Мерано, откуда безуспешно пытался связаться с Вольфом по телефону. Наконец, рано утром он отправился в Больцано посмотреть, что там происходит.

1 мая перетекло во 2-е длинной напряженной ночью, и постепенно силы, противостоящие капитуляции, вновь начали наступать. Вскоре после полуночи из Германии прибыл приказ об аресте генерала фон Поля, отданный его командиром, генералом Деслохом, главнокомандующим германским Шестым воздушным флотом. Приказ не был выполнен, потому что майор Нойберт из штаба Поля, которому он был направлен, отказался его выполнять. Еще более тревожным был поступивший в 1.15 ночи приказ Кессельринга арестовать Витингофа, Рёттигера, Швайница и нескольких других офицеров, участвовавших в заговоре с целью капитуляции. Вольф в их число не входил, поскольку он не подчинялся Кессельрингу. Однако эти приказы оставляли мало сомнений в том, что будут предприняты прямые действия против них всех, включая Вольфа. Вольфу пришло на ум, что сам Шульц, по-прежнему сидевший в комнате вместе с другими, может задержать взбунтовавшихся генералов в своем штабе, чтобы предотвратить их дальнейшие действия. Вольф извинился, сказав, что ему нужно в туалет. В коридоре он заметил группы собирающихся вооруженных солдат. Он быстро вернулся в зал заседаний и дал знак своим сообщникам, включая генералов Герра и Лемельсена, следовать за ним, что те и сделали. Вольф знал расположение туннелей в бункере и повел группу к редко используемому выходу. Охраны на выходе не было. Как только заговорщики вышли из бункера, Вольф сказал им, что собирается вернуться на свой командный пункт во дворце герцога Пистойского, и предложил, чтобы они последовали его примеру и отправились в свои штаб-квартиры, где им будет легче обороняться против любых попыток их арестовать и где они смогут наблюдать за исполнением отданных войскам приказов о прекращении огня.

Едва добравшись до дворца, Вольф и Дольман узнали от одного из офицеров о только что отданном танковому подразделению вермахта приказе окружить дворец. Вольф немедленно приказал семи полицейским танкам, находившимся под его командованием, расположиться в дворцовом парке. Он также поднял по тревоге несколько подразделений своей мобильной охраны и приказал им организовать круговую оборону здания. Таким образом, около двух часов ночи были сделаны приготовления для небольшой войны между самими немцами из-за акта о капитуляции. Все несуразицы и конфликты операции «Восход» достигли апогея – СС на стороне капитулянтов, высшее командование армии им противостоит. Именно тогда Вольф направил Александеру просьбу о вмешательстве союзных парашютистов.

Прежде чем соперничающие силы действительно вступили в бой друг с другом, у Вольфа зазвонил телефон. Это был Кессельринг, которому только что сообщили, что приказы о капитуляции распространены во всех германских частях на Итальянском фронте. Он обрушил на Вольфа град самых жестких обвинений. По его словам, он хорошо знал, что Вольф был движущей силой всей цепи событий, приведшей к появлению таких приказов. Он обвинил Вольфа и его соратников в военном мятеже. Вольф вновь начал просить Кессельринга присоединиться к войскам и дать добро на капитуляцию.

Это был длинный телефонный разговор. Он продолжался с двух часов ночи до четырех часов утра. Вольф просил закончить бессмысленную борьбу. Он напомнил Кессельрингу, что каждый час означает потерю все новых жизней и разрушение все большего числа германских городов. Он сказал, что они все согласились в безнадежности продолжения Германией войны, которая и так длится уже слишком долго, которая уже проиграна.

Временами разговор затухал, а то и вовсе прерывался. Порой в него включались генерал Вестфаль, начальник штаба Кессельринга, и майор Веннер, адъютант Вольфа. Нетрудно представить себе эту картину – обезумевшие, измученные люди в двух штабах убеждают друг друга в последние часы войны.

Вольф рассказал Кессельрингу всю историю операции «Восход», шаг за шагом, объясняя свои действия на каждом этапе. Зная о страхе Кессельринга перед тем, что Советская Европа окажется конечным результатом германской капитуляции, он закончил следующим аргументом (Дольман, стоявший рядом в течение всего разговора, цитировал слова Вольфа): «И это не просто военная капитуляция с целью избежать дальнейших разрушений и кровопролития. Прекращение огня сейчас даст англо-американцам возможность остановить продвижение русских на запад, противостоять угрозе захвата Триеста войсками Тито и восстанию коммунистов, которые пытаются установить Советскую республику в Северной Италии… Поскольку смерть фюрера освободила вас от вашей клятвы на верность, я умоляю вас, как высшего командира во всем альпийском районе, искренне и с величайшим чувством повиновения, дать задним числом вашу санкцию на самостоятельные действия, к которым нас подтолкнула наша совесть».

В 4 утра 2 мая разговор между Вольфом и Кессельрингом закончился обещанием Кессельринга сообщить свое окончательное решение в течение получаса. Вскоре после половины пятого Вольфу позвонил Шульц и сказал, что ему только что звонил Кессельринг. Он одобрил капитуляцию и отозвал приказы на арест Витингофа, Рёттигера и других.

Когда рано утром в Больцано прибыл Ран и вошел в курс событий, он понял исключительную важность того, чтобы Кессельринг еще и восстановил Витингофа на посту командующего, – момент, упущенный во время последнего телефонного разговора с Шульцем. Ран пояснял, что капитуляция в Казерте была подписана от имени Витингофа. Если кто-то из подчиненных офицеров проявит непокорность в исполнении капитуляции, он легко сможет оправдать это, заявив, что отстранение Витингофа делает недействительным акт о капитуляции. Союзникам следует также опасаться, что распоряжения, касающиеся капитуляции, не будут уважаться, если Витингоф будет в немилости.

Вольф и другие понимали резонность суждений Рана, но они уже и так достаточно многого добились от Кессельринга. Они предложили, чтобы на этот раз Ран позвонил сам. После нескольких «кислых и недовольных замечаний», как описывает это Ран, Кессельринг уступил его аргументам и восстановил Витингофа, которого, к его великому удивлению, поспешно пригласили из его горного убежища назад в Больцано.

Что же тем временем думали в войсках союзников, по мере того как приближались к завершению бои у подножия Альп в Северной Италии? Генерал Люсьен К. Траскотт-младший, затем ставший командующим американской 5-й армией, находившейся на острие наступления, описывает напряженное состояние в войсках в брошюре, выпущенной позже для личного состава этой армии.

Некоторые командиры союзников знали, что ведутся переговоры и что они достигли критической точки, но точное время реальной капитуляции, если она произойдет, было никому не известно. «Понедельник 30 апреля, – пишет Траскотт, – был днем беспокойного ожидания. Смогут ли германские офицеры добраться до штаба Витингофа и не перехватят ли их американские солдаты? Подтвердят ли Витингоф и Вольф подписи своих представителей? Не произойдет ли утечка информации, которая может все испортить?» Пока не было получено четкого сообщения, нельзя было давать никакой информации о происходящем, чтобы не разрушить тщательно разработанные планы преждевременным празднованием.

Действительно, планировалось генеральное наступление союзников, но в последний момент оно было остановлено. Поступило распоряжение наступать лишь в случае, если капитуляция сорвется. Кто мог что-то сказать? Германский командующий и его переговорщики за это время могли быть арестованы, они могли быть мертвы. Генерал Траскотт полагал, что нельзя доверять телефону или радио, чтобы сообщать известие о грядущей капитуляции.

Однако 2 мая те, кто слушал радио, поймали радиообращение к германским войскам, переданное в эфир из Больцано и приказывающее прекратить огонь.

2 мая, в 2 часа дня местного времени, немецкие солдаты начали складывать оружие. Война в Италии завершилась.