Советники (пэвэошники)
…

«Где наша не пропадала» – это была далеко не первая мысль-фраза, после ознакомления с местными реалиями.

Взводный командир боевой машины «Оса-АКМ» (под номером «один» в батарее), старший лейтенант Перепелица, несмотря на дряную погоду, дряную сигаретку, оптимизма не терял. Да и кто в двадцать пять лет вообще долго может пребывать в дурном настроении.

На сегодня с вверенным личным составом занятия закончились. Можно спокойно выйти в морозец, постоять, прочистить мозги никотином.

Далеко не лепота, но… по-своему!

Скупое солнце уж пряталось за густой морозной дымкой, что вяло багрила на закате. Ощущения, что ты на другом конце «шарика», не было, но оно подменялось воображением.

Все равно – прикольно!

Готовили их усиленно.

Потом спешно.

Потом срочно, но уже на новые комплексы… к арабам.

А тут надо ж тебе – Аргентина.

Но не впечатлила.

Собственно, и от Сирии особо ждать было нечего… Рассказывали и предупреждали – пустыня, жара, понос.

Но ведь не за тем ехали. Главное в «загранке» это двойное денежное довольствие, да еще половина в инвалюте. А если «боевые»… тут вообще по возвращении в Союз: «на́ тебе, бравый товарищ лейтенант, талон на тачку (не меньше «Волги»). И квартиру без очереди. И рост внеочередной в звании».

А если еще аборигены подкинут деньжат за «сбитые», да еще медальку свою папуасскую на грудь фантиком – вообще красаве́ц, гроза разбитных девах и романтичных девочек.

По окончании училища радеющая мать в своей народно-станичной смекалистости сунула кому надо на лапу, чтоб ее чадо перевели в часть по месту жительства… под мамино крыло.

А он вот…

От флотских погон на корабельные комплексы открестился. У морячков (что первое бросалось в глаза) после осточертевших сапог один кайф – они в ботинках на службу ходють. Однако ж… «море, море, край бездонный…», море это поэма, в которую надо влюбиться, и как бы ни с детства. Не всем дано.

В КГБ подавал рапорт, но там сразу стало понятно, что не подходит и не проходит… по каким-то одним им известным параграфам. На самом деле, как потом выяснилось – там вообще все оказалось на уровне зондажа со стороны органов. Да и пес бы с ними, ему ли тогда об этом думать!

Мамин бакшиш, однако, отцами-командирами забыт не был, и его рапорт на службу за пределами СССР таки удовлетворили.

Батарею «Ос» на Огненной Земле разместили в нескольких километрах от авиабазы.

В подкрепу к взводу охранения прикатили два грузовика, высыпав аргентинских морпехов, что тут же засуетились, устраивая периметр охраны. Прибыл персонал на обучение и переподготовку – аргентинские военные и кубинцы.

Технику развернули не то чтобы в чистом поле, но вблизи от какого-то то ли запущенного рыбацкого поселка, то ли хранилища (рыбой в некоторых помещениях воняло изрядно). Наверное, был в таком месте дислокации какой-то свой, известный только аргентинскому командованию резон. Все пустовало: может, реквизировали на время войны… или не сезон у них (у промысловиков).

В одном из бараков организовали класс для занятий теорией, но основное обучение проходило напрямую в боевых машинах.

Самим расквартироваться в заколоченных домиках можно было с вполне приемлемым комфортом, не раскидывая собственных палаток. С собой это хозяйство (палатки и прочие армейские бытовые необходимости) по штату тоже приперли.

«Где наша не пропадала, – снова вылезшая идиома напомнила полигон на Эмбе, где в казахстанских суховеях в поле как раз и куковали под натянутым брезентом, – тяготы, мать их, и лишения воинской службы. Видели бы те девочки, что скрывается за фасадом красивой формы и выправки молодого перспективного жениха».

Сразу всплыло комичное, когда их – курсантов, будущих офицеров (вставить восклицательный знак) – перли с училища на полигон в Бердянск в вагонах-теплушках, в каких, наверное, солдат еще в Великую войну возили. И как они нужду «немалую» справляли на ходу… это что-то! Двое тебя на сцепленных армейских ремнях держат, а ты (герой!), спустив штаны, под перестук колес сверкаешь свесившейся голой задницей над проносящимся откосом… меча́ (это глагол)!

И представить – селянка какая-нибудь из леса к полотну бы вышла на представление…

Сигаретка докурилась – аккуратно забычковать и убрать – техника безопасности. Потому что техника, боевая, за спиной.

Отвернуться от родных «Ос»… осин, глянуть – пейзаж унылый, песок да камень, вымороженная грязь-землица с чахлой травкой. Ветер холодит, выдувает.

Не такой представлял себе Аргентину. А уж слово «Южная» к Америке не лепится и вовсе. Глаза ищут оленей, охочих до ягеля, и чукчей (на край ненцев), тоже до чего-нибудь охочих, а видят другую породу – черноусых местных… аргентинян. Как называет их однокашник Саня, попавший сюда вместе с ним.

«Других оленей кроме нас тут нет. Тоже охочих до чего-нибудь эдакого».

О! блин, вспомнил – легок на помине – Саня, Ермилкин, краснорожий от удовольствия предвкушения. Нарисовался, показывая из-за пазухи бутыль:

– Керя (погоняло еще с училища), гляди, чего достал!

– Опа! Это что?

– Аргентитяне подогнали. Бормотуха местная. Шило-то осточертело. Тут правда на двоих только, – поозиравшись: – Пошли?

– Пошли, – согласился немедленно.

Вообще, судя по объему и если это вино, то Сане этого литра и в одно рыло мало будет, чтобы что-то почувствовать. Но… у них тут существовали свои правила.

За потребностью аргентинской стороны рассредоточить дивизионы ПВО на все батареи штатного командного состава не хватило. Майор – комбат – вынужден был выполнять обязанности в том числе и заместителя по политчасти (делать ему больше нечего). А если добавить к этому особиста, слегшего с глубокой простудой и увезенного в госпиталь, весь офицерский состав вечером после учебно-боевых будней испытывал моральное блаженство оставшихся без учительского присмотра пионеров.

Тем более что командир батареи мужиком оказался с понятием – мало того, что, оглядываясь на приказ сверху «не напрягать местных коммунистической идейной пропагандой», свел все политзанятия с подчиненными к номинальному минимуму, так и к дисциплине подошел от концепции «сознательность и самоорганизация».

– Товарищи офицеры, я за вами нянькой ходить не собираюсь. Сами понимаете, главное – поставленная задача. По чуть-чуть, без фанатизма – можно.

И товарищи офицеры, без подсказок просекши, что имелось под «по чуть-чуть», эту самую «сознательность» проявляли в полной мере, не желая подводить такого человечного майора. Демонстрируя при этом незаурядные дипломатические способности: поддерживая тончайший баланс установления связей с обучаемыми латиноамериканскими коллегами и не ударяя при этом лицом в грязь перед иностранцами.

Короче, литр «красного» как раз расслабиться, не нажираясь.

Вопреки слабому градусу выпивка приятно и неожиданно бродила в голове, в животе и еще где-то, расплетая язык. Саня, конь с яйцами, балагурил упоенно, театрально, как умел:

– …а первая моя жена уже на второй год совместной жизни сменила свое имя, даденное ее мамашей, на более подходящее «Мегера». Но доця это так… яблочко. Яблонька-то мама – для меня теща и я ей – зять, определенно стал поперек горла. Голосит как-то: «Пойду, утоплюсь, у-у-у… пожалеете!», а сама глазом стреляет – ждет, что я ей: «Да куда ж вы, да не приведи господь!»

А я ей: «Ма-ма! – (Квакающие обертоны Ермилкина в этом нарочитом «мама» выражали всю степень издевательства.) – Ма-ма, когда пойдете топиться, обязательно привяжите к ноге буек… чтобы я вас потом смог найти и к берегу отбуксировать. Негоже такое счастье на съеденье одним рыбам».

Перепелица цедил, смаковал сладкое хмельное, если честно, не особо прислушиваясь (байка по пьяни звучала уже не раз). Думал о своем: «Говорили, в Сирии за пультами управления сидят наши, не доверяя криворуким арабам технику. А нас?..»

Пока учебная работа была штатная, почти рутинная. Ни собственное, ни аргентинское командование почему-то в спину не подталкивало. Иначе говоря, без «горячки».

До авиабазы тут было всего ничего. При дрессировке кубинцев и аргентинских специалистов «захват» и «сопровождение» отрабатывали на взлетающих и садящихся «борта́х» – от истребительной авиации… до транспортных С-130, что отправлялись к Фолклендам.

Были все основания полагать, что вскоре и их батарею по завершению подготовки отправят туда же. Домыслы эти строились в основном на данных, полученных с непосредственных мест боевых действий, из разговоров с очевидцами (к батарее прикомандировали двух аргентинцев-ветеранов, успевших повоевать).

Параметры «Осы» по высоте наиболее подходили для борьбы с той авиацией, что донимала аргентинские войска на островном плацдарме. Дальние «Вулканы» за бестолковостью своих высотных бомбометаний уже давно в небе не появлялись. А вот геликоптеры англичан и особенно их страшилки «черная смерть» – «Харриеры» – летали не выше пяти тысяч метров. Цели как раз для «Осы».

Однако ходили и другие слухи – что батарею так и закрепят за авиабазой.

«Получается, что нас и не собираются посылать на эти самые Фолкленды… “и подвиг свой не совершу”. Иначе говоря, “боевых” и, что неплохо бы, сбитых не будет? Вот досада-то…»

А на следующий день прилетел полковник из штаба советской миссии с приказом: «Готовить батарею к переброске в зону боевых действий».

Распорядок дня по определению не чета флотскому – время можно было вымерить тютелька в тютельку, успев и с утренней прогулкой и с неприхотливым завтраком.

И район, где находилась его служебная квартира, Терентьеву нравился – минуты и ты на Фрунзенской набережной (естественно, ребята из «наружки» неизменно паслись в стороне).

Сначала просто нравилось пройтись, нагулять интерес к утреннему перекусу, останавливаясь поглядеть на ранних «пташек» – рыбаков, что нет-нет да и выдергивали бьющий хвостами улов, иногда перекинувшись парой слов: «Ого!», народ порой тянул таких «кабанчиков» – любо-дорого! Публика самобытная и своеобразная… появились даже «знакомые» дедки.

Потом вообще решил: «А чего бы не заняться пробежками?»

Правда, парк Горького, напротив через реку, был предпочтительней… поэтому, как правило, переходил через Крымский мост и уж там – по Пушкинскому променаду, по прибранным или усыпанным листвой аллейкам.

С утра на столицу опустился туман. Его привлекла река, что, петляя, тянула свои спокойные воды через весь город. Он обволакивал московские многоэтажки бледной дымкой, плотно окутал саваном кремлевские башни… и когда всплакнувшее бабье лето, наконец, разогнало лучами солнца его остатки, влажно блестящие древние стены и мостовые почти как в песне красило «нежным цветом».

Москва восьмидесятых не знала дорожных пробок, не надо было рассчитывать, подгадывать заранее – постоянно пасущаяся «гэбэшная» «Волга» всегда вовремя успевала к назначенному часу, привозя его на так называемое «место работы».

Каждое утро, за редкими выходными, автомобиль мягко подкатывал к КПП Боровицких ворот… Подавая документы, стекла дверей необходимо было полностью опустить.

Он все еще значится капитаном 1-го ранга, под своей фамилией, но неизменно по гражданке, морская форма давно покоится на вешалке в шкафу.

Бдительный офицер проверяет пропуск, сличает оригинал с фотографией. Звучит вежливое разрешение, и машина въезжает в арку.

Вид на внутренний двор Кремля с самого начала неожиданно и по сию пору вызывал скорей подобострастное впечатление – центр власти, ощущение величия государства.

СССР еще в силе, это вам не какая-то там…

А его, Терентьева, все же подключили к спецколлективу – экспертная группа, работающая под «крышей» одного из управлений КГБ, получившего свою отдельную литеру «Х» (наверное, от слова «Хроно»), размещалась в особой зоне, в крепко охраняемых и блокируемых помещениях секретариата на третьем этаже.

Здесь же случалось видеть особиста-лейтенанта с «Петра», что появлялся «на третьем этаже» явочным порядком, редко задерживаясь, что намекало о существовании отдела «над» и что лейтенант высоко взлетел. А и видно – заматерел, приосанился, обрел некую борзость, но с бывшим командиром держался подчеркнуто почтительно.

«Работа» у Терентьева в подразделении «Х», конечно, была не бей лежачего – просто высказывать свое мнение согласно взгляду человека из задвухтысячной России на те или иные бытующие в его время моменты: частности и обыденности, законы и безобразия, политические реалии и реализации «демократического» будущего. Как и на всяческих деятелей от политики… включая иностранных. Иногда это даже доставляло глумливо-мстительное удовольствие:

– Этого Чубайса ненавидит вся страна. На него вроде бы даже покушение устраивали неравнодушные компетентные товарищи… А он, упырь, все равно на плаву. Такое впечатление, что сама власть его и покрывает, точно он владеет страховкой какого-то компромата. А ведь по всем показателям очень уж похож на цэрэушного агента влияния.

По сути, в отношении Чубайса Терентьев руководствовался «статейками понаслышке», где журналистская конспирологическая мысль причисляла «рыжего экономиста» к некой особой группе реформаторов, курируемой КГБ и едва ли не лично Андроповым. Наверняка что-то подобное (информационно) перепало и сюда. И вполне вероятно, соответствовало истине.

Иначе с чего бы его спрашивали об этом умасленном прохиндее.

Сегодня состоялась вторая встреча с Андроповым.

Опекающий его капитан – «просто Вова» мало того что не предупредил, так еще и с вечера (завтра типа воскресенье – выходной) притащил две бутылки импортного «мартеля» – выдержанного, жесткого коньяка, который сегодня отвратно и бесконечно (несмотря на литр высосанной воды) сушил ротоглотку.

И признаться, мыслишка в болезную с утра голову закралась: «Уж не специально ли Вован, капитан ли нет, но однозначно аккредитованный выше своих капитанских звезд, устроил эту выпивку?»

Поднялись по лестнице на пятый этаж. Отметившись спецпропусками на дополнительном посту охраны, немного поторчали в приемной, где дежурный секретарь располагался не за обычным столом, а за высокой деревянной стойкой. Наконец что-то там у него на коммутаторе пикнуло, и, оставив куратора, Терентьев, борясь с похмельной мутью, единолично вошел в кабинет генерального секретаря.

Думал, что Андропов будет «пытать» каверзными вопросами, но тот отделался общими настроениями «гостя из будущего», сам оставаясь совершенно безэмоциональным. И лишь на грани завершения беседы, склонив голову и взирая сквозь очки совиным взглядом, допустил некий сарказм:

– Ну что… жертвы сенсационных разоблачений? Это я о вашем постсоветском поколении. Стоит ли так верить всему, что обо мне пишут нечистоплотные писаки? И?.. По-вашему, я похож на человека, который рубит под собой сук? И непременно желает разрушить столь долго создаваемую общность социальной справедливости и сам Советский Союз?

Не дав ответить (а впрочем, надо ли было), взглянув на часы, генсек холодно пригласил пройти в соседний с его кабинетом зал:

– Сейчас будет секретное совещание. Посидите в сторонке. Послушаете. Пото́м предоставите свои взгляды. Письменно. Решено вас оставить в консультативном совете с дальнейшим продвижением.

И уже когда гость был почти в дверях, добавил:

– Смерть – безжалостный инструмент времени, и я, придет мой срок, кану в Лету. Другие останутся, и вы в том числе. Вот и посмотрим… оттуда, – с кривой усмешкой указав вверх, намекая на недоказанные сферы, – на что вы годитесь.

Дело происходило во вполне ординарном помещении с длинным столом посередине, где все и разместились, за исключением нескольких человек (секретарей), включая Терентьева, примостившихся за боковыми столиками. Некоторые лица были узнаваемы, Горшков мельком подмигнул и отвернулся, зашептавшись с Устиновым.

Когда утих ропот обмена приветствиями, слово взял председательствующий на совещании генеральный. Он неторопливо приоткрыл лежащую перед ним папку – на сафьяновой обложке красного цвета строго блестело золотым тиснение «Совершенно секретно».

– Здесь у меня следствия проработки фактов и предварительные тезисы, выведенные специальной экспертно-исследовательской группой. Сразу отмечу, что эти факты, доставшиеся вместе со всем известным пакетом информации, оспоримы. Однако нам приходится оглядываться на них.

Признаться, хочется начать со слов «к сожалению», но оставим демагогию. Итак. Ряд так называемых…

Андропов вдруг замолчал, вчитавшись. Затем поднял голову, заплутав взглядом по сторонам, отыскал одного из присутствующих в штатском:

– Хм… пожалуй, лучше будет, если доклад сделает начальник вышеуказанной группы, как более подготовленный. Я хоть уже и ознакомился с содержимым, в свою очередь не воздержусь от комментариев наравне со всеми.

Получив дополнительный распорядительный кивок и разрешение не вставать, обозначенный товарищ засуетился, открывая свои, видимо аналогичные дублирующие документы, но заговорил, почти не заглядывая в «шпаргалку»:

– Я продолжу?

– Да, по порядку.

– Итак. Ряд так называемых исторических обозревателей через пару десятков лет сделают неутешительный вывод, что «точкой невозврата», когда предотвратить начавшиеся процессы распада СССР становится уже невозможным, является восьмидесятый год.

По залу прокатился ропот.

– …говорить об этом тяжело, товарищи, думать и представлять тоже. И, невзирая на то, что все мы ознакомлены с хроникой трагических событий, поведанной нам экипажем «Петра Великого», – докладчик успел накоротке метнуть взгляд на Терентьева, – нам и сейчас кажется немыслимым случившееся… и честно, просто не верится в подобный исход. Но дело в том, что проведенный анализ совокупных факторов и других исходящих предпосылок действительно показывает очень высокий процент итогового катастрофического результата. Хуже то, что предварительно составленные программы по выходу из кризиса практически всякий раз натыкаются на откровенно неположительные выводы.

– Вот так-так! А как же рraemonitus, э-э-э… – не выдержал Устинов, попытавшись блеснуть латынью, – кто предупрежден, тот вооружен. Я думал – зная наперед, все переиначим, исправим, не допустим.

Между заседающими снова прошли шепотки-переговоры, впрочем, быстро утихшие. Докладчик смог продолжить:

– Нам, товарищи, для того чтобы опровергнуть эти неутешительные положения, следует принять к действию выверенную стратегию дальнейшего существования и развития страны. Для правильного понимания общей проблематики наш аналитический отдел авансированно вывел общие эскизные сценарии, по которым мы можем пойти. Представлю их грубым наброском, специально для того, чтобы наглядно оголить плюсы, минусы и компромиссные стороны каждого.

Все они естественно строятся на концепции, озвученной товарищем Устиновым, «рraemonitus praemonutus», но разнятся по глубине преобразований, что, впрочем, не отменяет в процессе реализаций каких-то комбинаторных решений. Рассмотрим их вкратце.

Первый пример, наверное, покажется самым пассивным…

Еще раз оговорюсь, что эта схема строится исключительно по уже известному историческому сценарию.

Итак, в варианте принимается данность, что процесс распада страны уже не остановить, ничего нельзя поделать, союзные республики отделяются от РСФСР. Здесь пока не упоминаем потерю влияния в Восточной Европе и фактический коллапс СЭВ и Варшавского договора. В этом случае решением видится роль РСФСР как основной государствообразующей структуры.

Первое. Изначально и предваряя события в качестве превентивных мер, проводится ряд управленческих процедур и внутриполитических преобразований. Как то: перечеркиваются внутренние республиканские границы Союза – к РСФСР административным порядком присоединяются зона Байконура, некоторые области УССР, включая Крым, вплоть до николаевских заводов и верфей. Рассматриваются варианты в отношении прибалтийских республик. В этом положении становая российская государственность при размежевании как минимум оказывается в лучшей территориальной конфигурации, в изначально наивыгодной позиции. С усугублением кризиса на этом не останавливаться, действуя поступательно.

Второе. Следует озаботиться перебазированием в округа РСФСР военных складов, боевой техники… особенно из кавказских республик. При этом армии и боевым подразделениям погранвойск ставится особая задача по сохранению военного контроля на периферийных территориях. Исключительное внимание уделяется ядерному оружию.

Третье. Планово проводится юридический передел движимого имущества. Например, выведя морские пароходства (Черноморское, Азовское и стран Балтии) из подчинения союзных министерств в прямое…

– Иначе, – перебил неугомонный Устинов, – решив выйти из состава СССР, какая-нибудь Эстония останется с голой задницей.

– …Я понимаю, что сейчас весь этот набор предложений звучит как… – докладчик запнулся.

– Звучит как полная ерунда, – подсказал соседствующий с маршалом Горшков, – как затыкание дыр. Сюжет этот мне совершенно не нравится. Соглашусь, нам действительно трудно поверить в то, что произошло там, в иной исторической редакции. Хотя для пришельцев, которые пережили все на себе, для них это сложившиеся факты. Но я, наверное, больше всех присутствующих общался с экипажем корабля… Начиная от салаг-матросов и до старших офицеров. Многие, если не практически все они, утверждают, что Советский Союз можно было сохранить, что большинство граждан были «против». А все тогда решила предательская верхушка и национальные элиты республик – вот этим нужна была свобода от центра. А в этой вашей режиссуре мы как будто заранее расписываемся в поражении.

Верно сказал Дмитрий Федорович: «Зная наперед, все переиначим, исправим, не допустим». Мы должны мыслить стратегически, отвергая саму мысль о каком-либо развале и проигрыше, приняв кардинальные меры. Да чтоб меня! Одного не случившегося Чернобыля хватит для удержания баланса!

– Да, – согласился вдруг побледневший аналитик, – на пару-тройку лишних лет. Мы это тоже учитывали, закладывая переменные в наши схемы. Но еще раз повторюсь – все расчеты развития событий по новым правилам всякий раз выдавали отрицательные результаты. И, кстати, только что озвученный мной сценарий не самый худший.

– А есть еще и хуже? – изумился кто-то из заседавших.

– Например, если мы реагируем в известной логике, но передерживаем ситуацию! Тогда нарыв, особенно в южных республиках, продолжает нарастать, с вероятностью лопнуть позже, но с большей силой! Или же вмешиваемся кардинально, круто повернув руль, в том числе «закрутив гайки»! И в этом варианте возникнет вопрос: не создадим ли такие прецеденты, которые только ускорят разрушительные процессы? Спровоцируем, и все начнется не с восемьдесят восьмого, а раньше… в самом что ни на есть радикальном варианте общей гражданской войны, что прокатится по всей территории СССР!

Резкие структурные переустройства в управлении государством чреваты. Любые кардинальные реформы наверняка приведут к конвульсиям экономики и всегда сопряжены с нестабильностью, недовольством большей части населения. Поскольку высосут все резервные прочности. Ведь мы так и так не будем стоять на месте. Обязаны.

Экономику крайне важно и необходимо реформировать. Снова возникает риск перегреть ситуацию… с социальным взрывом в итоге.

– Как-то все удручающе у вас звучит, – не сдавался адмирал, – и что же предлагает ваш экспертно-исследовательский отдел?

– Повторюсь, во главе проблем, несомненно, стоит экономическая составляющая. И первое здесь – непосильная перегрузка промышленности в сфере «оборонки». Но и другие компоненты выглядят не менее отягощающе: финансирование различных иностранных компартий с сомнительной отдачей, безвозмездная и бесперспективная помощь «молодым революциям» в отсталых, развивающихся странах. И такая, что уж говорить, такая необходимая финансовая подпитка социалистического лагеря Восточной Европы… союзники.

Сюда еще добавить низкую производительность труда, избыток денежной массы, в том числе и особенно на «теневом рынке». Отсюда вытекает скрытая инфляция и дефицит товаров народного потребления.

Нам же, действуя от анализа предыдущих обстоятельств, следует выбирать те немногие сработавшие программы, отказываясь от провальных. Естественно, с не-апробированными нововведениями существуют риски совершить новые ошибки. Так, в концепции переделки внутренних границ сейчас рассматривается «проект губернаторств» – упразднения республиканских институтов и образования федеральных округов на основе численности населения, производственной целесообразности…

– Изрезать страну на лоскуты губерний? Не начнет ли она рваться на еще меньшие клочки-княжества? – в этот раз встрял Огарков.

Ему тут же на ухо что-то стал шептать Крючков, и тот немного сдал назад… Идея разделить СССР на федеральные округа – по типу американских штатов – исходила от самого Андропова.

Все это время Терентьев с периодическим интересом слушал, алчуще позыркивая на бутылки с «Боржоми», что традиционно красовались на подобных аппаратных мероприятиях (почему-то столики референтов оказались обделенными).

Украдкой изучал и заседающих… тем более ракурс «в сторонке из дальнего угла» это позволял.

То объемлющее «ощущение величия государства» в пристальной и близкой встрече с руководящим составом этого самого государства откровенно «подтаивало».

«Старички»: медленно и осторожно садящийся на стул Андропов, какой-то совсем непонятный, будто вяло плывущий Черненко, и даже по-своему энергичный Устинов, и внимательно собранный Горшков – сразу предвзято напоминали о том, «где» и главное «в когда» он оказался. В голове всплывало втемяшенное клише «застой», и не хватало только шамкающего Брежнева к общей компании. И те же сравнительно молодые специалисты (видимо, от экономики и еще каких-то отраслевых ведомств), и явные поджаро-профессиональные товарищи из КГБ, – когда в речах постоянно проскакивали штампованные партийные обороты, – не разбавляли общего восприятия.

Хотя… быть честным, доклад начальника аналитической группы порадовал несомненной системностью и конструктивностью в подходе к таким далеко не простым вопросам. Особенно помня обо всей предшествующей работе и о его (Терентьева) личном консультативном участии.

«Даже не особо устраивая радикальных игр возможностей на послезнаниях, можно было не допустить многих ошибок и промахов при так называемом “дележе”. Да и к чему оперировать столь превентивными мерами… что мешало чудиле Ельцину упереться рогом и не отдавать Крым?»

Что-то пропустил…

«Ах ты, черт!»

За накатившими размышлениями и внутренней борьбой с похмельем пропустил что-то сказанное. Ко всему, вдруг решивший подать голос Андропов заговорил не особо громко.

Терентьева буквально подпнул под столом ногой сидящий ближе секретарь, заставив «проснуться».

– Так что касательно вышеизложенного нам может сказать прямой свидетель событий? – Генсек уже, видимо, по второму разу задавал вопрос. – Товарищ Терентьев?

Порыв вскочить со стула был вбит воинской дисциплиной, да еще и подстегнутое попаданием впросак – не расслышал обращения к нему. Конечно, поднялся. Отметив, что участливого кивка «сидите-сидите» так и не получил.

«Это что, всем заседание, а мне вот стояком рапортовать? Они таким образом меня субординируют?»

И ни с того ни с сего психанул. Хотел тут же снова усесться, но осекся. «Что за детский сад! Чего я гоношусь?!»

Но говорил чеканя и зло, изображая из себя немного прямолинейного военного:

– В вопросе отсутствует конкретика! Первое, на что я обратил внимание – одно дело вывести из периферийных республик боевую технику, боеприпасы (не учитывая, что оголяется оперативная составляющая приграничья), и совсем другое начать перекраивать национальные территории. Да еще и в довесок к ломке сложившегося социально-экономического уклада. Простым людям, если под размежевание не попадет их личный огород, возможно, будет все равно… Но вот со стороны националистически настроенных элементов сопротивление может оказаться весьма существенным. Не вызовет ли это преждевременные бунты в республиках?

Все слушали, мало реагируя, выжидая, и только Крючков отыграл на лице некую гамму сродни со снисходительностью, что Терентьев сразу внес правку, делано пожав плечами:

– Значит, мои характеристики носят скорей умозрительный характер. Я все еще смотрю на проблему с точки зрения свободы общения в электронных сетях и относительной свободы печати. Догадываюсь, что никаких всесоюзных референдумов не предполагается. Видимо, позабыл, что «воля партии и народа» не ставится под сомнение – как центральная власть скажет, так секретари крайкомов и сделают.

– Тут компетенция, конечно, не крайкомовцев… – Андропов не заметил или проигнорировал скрытый сарказм, – но все же, как вы видите, реализацию намеченных проектов с наименьшим «трением»? В вопрос входит и экономическая, и структурная, и социальная реорганизация…

– Если уж там, в грядущем, решили, что мы здесь утратили «картинку», так просветите… – всунулся с подковыркой Крючков, точно что тот «крючок» зацепившись за факты. – У вас же опыт… вы застали и Советский Союз, и «перестройку», и демократию с капитализмом. Вам довелось ходить и под военно-морским флагом СССР, и нося герб со скипетром и державой. А?

Генерал-лейтенант в довесок привел пару цитат, явно из самого В. И. Ленина. Если не вникать – полная муть. Терентьеву сразу на память пришло «Кин-дза-дза» и прогиб в виде несравненного «ку»:

«Это что, какая-то проверка? – Глотал слюну капе-ранг. – Или хотят услышать, какова моя позиция? Ясное дело, что генеральной линии партии никто не отменял, но, по слухам, Андропов в узком кругу вполне мог себе позволить либеральные рассуждения. И по всем историческим выкладкам вообще склонялся к режимным послаблениям. С другой стороны, к чему эта горбачевская гласность привела в девяностые, они уже насмотрелись с экрана ноута. Блин… по-моему, меня здесь не любят! А плевать…»

– Вы позволите… – сделал два решительных шага, налил себе минералки в стакан, залпом осушив, – спасибо.

«А и пошли вы, господа-товарищи… много чести!» – Отодвинул крайний пустующий стул, садясь наравне:

– Меня пригласили сегодня, не предупредив… а то бы я подготовился. Впрочем… – глянул на Крючкова – тот сидел, щурил глаз.

«Точно, гад в курсе вчерашнего выпивона. Уж не его ли интриги?»

– …Впрочем, курирующий меня офицер КГБ еще с вечера уговорил на бутылку-другую французского дистиллята… Да чтоб непременно выпить за КПСС, за Политбюро да за Родину. Почти как «за веру, царя и отечество»! – «А на тебе, Крючок, – за скипетр и державу. В отместку!» – Отказать я, сами понимаете, не мог. Так что товарищ подготовил меня изрядно, – снова потянулся к ополовиненному «боржоми» – долил, допил… Ух, полегчало!

«А глаза, гляжу, на лоб полезли у многих. Только Андропова толком не разглядишь за его тонировкой. Интересно, он заодно с гэбэшником? Ха! Горшков-то голову опустил, но лыбу не спрячешь… Ржет!»

– Товарищи, оставим пикировку. Ближе к теме, – постучал ручкой по столу Андропов – явно все просек, вновь обращаясь к чужаку: – Однако ваш взгляд на обозначенные вещи?

Терентьев даже не сразу сообразил, что говорить. Его личные воспоминания о Союзе восьмидесятых вместе с фактическими, видимо, имели выраженно гормонально-эмоциональный характер – бестолковой, но ненасытной подростковой мысли. Оказалось, что на эту память сравнительно легко наложились громкие журналистские штампы – вся диалектика понимания «советского мира»: сначала «ах, режим, ах, застой!», затем в более поздний период поплывшая с экрана телевизора ностальгия по «милой и доброй брежневской эпохе».

Сейчас же, походив по улицам, «пощупав» эту жизнь, он видел вопиющую нелогичность оценок всего периода.

«А я? Я, в несомненной сытости прилавков коммерческой России, тоже проявляю искреннюю лояльность к этому прошлому, хотя бы потому, что это мое прошлое. Только вот основополагающие постулаты истории доказывают, что при всем желании стабильности люди всегда подсознательно тянутся к новому. Хотя бы к разнообразию. Невозможно каждый день есть одни только щи… полощи.

А потом, погодя, какая-то сволочь, преследуя свои корыстные цели, в угоду чужим – заокеанским, на волне «сделаем нашу жизнь лучше”, ломает эту скучную стабильность.

И “жертвы” начинают остро жалеть о потерянном… и через года́ особенно.

А с другой стороны, я сейчас даже не представляю, как может пойти развитие страны в прежней парадигме – под руководством догматических товарищей, когда сохранятся все “прелести”, весь этот занудный бубнеж первоисточников, с бравыми рапортами о выполнении-перевыполнении решений очередного двадцать-какого-то-там-мать-его съезда партии. Та еще житуха.

А если будет рынок (или назвать его НЭП), то ни о каком равноправии речи уже быть не может. Предприятия, переходя на хозрасчет, самоокупаемость и в итоге к конкурентоспособности, станут сами регулировать уровень зарплат. Начальнички и менеджеры начнут грести под себя премии с непропорциональным перегибом по отношению к зарплатам простых работяг. Или в нынешней редакции подобного не допустят? Будем надеяться, что социализм с человеческим лицом обеспечит равные потребительские права определенному слою населения – бюджетникам, малоимущим… с индексацией пенсионерам (ой, что-то это мне все напоминает)! Но все равно – появятся и миллионеры.

А подобострастие и ненависть к нуворишам-буржуинам, как и к правящей верхушке, – это у нас в крови, это у нас из холопско-бунтарского прошлого. Невытравимо!

Да что там, меж собой грыземся. Иной раз так хочется утыкать носом свиноту в накиданные окурки, еще и пинками проучить. Или того мудилу, который подрезал на дороге. А ведь случись завтра что, возможно, придется вместе в одном окопе сидеть. Впрочем, некоторые из хамла и хозяев жизни в окопы точно не попадут.

Ладно, что-то меня уже не туда повело».

Удивился, сколько в голове успело переколобродить, а привычка постоянно держать время на контроле отметила, что секундная стрелка наручных часов пробежала всего лишь полциферблата.

Поднял голову, целенаправленно акцентировавшись на Андропове:

– Под «социальной реорганизацией» вы имеете в виду демократию?

– Да. Вы же в группе отстаивали некоторые либеральные положения.

– Именно, что «некоторые», и не то чтобы отстаивал, но товарищ Крючков прав – довелось пожить при разных правительственных курсах. Есть опыт, есть практическая оценка. Но это не значит, что я одобряю вольнодумных болтунов.

Как же хотелось пройтись и по партийным словесным пачкунам… но нельзя, ой как нельзя.

– Военные сраму либерализма неймут, – бросил одобрительно со своего места Устинов.

– …и в таких вопросах, – не останавливался Терентьев, – считаю, следует подходить с точки зрения эффективности метода и его целесообразности. Управлять только лишь авторитарной силой непродуктивно. Ведь известно, что проштрафившиеся партийные руководители не увольняются с треском за некомпетентность, а переводятся на другую должность. Неприкасаемые.

Демократия в этом контексте, без сомнений, имеет положительные стороны. Это своего рода гибкость власти – посуливший блага в предвыборной гонке кандидат, не выполнив обещания, в следующий раз уже не имеет доверия и не переизбирается.

Конечно, это в идеале. Выяснилось, что в реальности на нашем политическом пространстве это практически не работает.

Демократия для советского народа и страны оказалась тяжелым, непосильным испытанием, когда либеральные деятели, «пропитавшись» валютными подачками Запада, с упоенной радостью развалили все, до чего дотянулись их руки и популистские глотки.

– Отказываемся от демократии? – с интересом, не скрывая усмешки, спросил Андропов. Смешки прокатились и за столом – видимо, и не рассматривая подобную альтернативу. А генсек просто так не отпускал.

– Как я понял, у вас там народ успешно переболел этой бедой. Либералы оказались лишь пустобрехами, ко всему еще и продажными. Но допустим… допустим, демократизация имеет историческую предопределенность, и нам все же придется пройти этот период. Или прийти к этому. Я по-прежнему считаю, что социализм и коммунизм самые правильные и самые прогрессивные пути развития. Но все же?

Терентьев пожал плечами:

– Если не можешь остановить процесс, то его надо возглавить. Создать управляемую альтернативу самим – эдаких игрушечных демократов, естественно, не спуская с поводка. А когда они (согласно программе) опозорятся в глазах народа – слить их. А всю стихийную либерастию давить на корню. Либо внедриться к ним – насколько мне не изменяет память, подобным образом действовала царская «охранка» и жандармерия. Есть отдел в КГБ по защите конституционного строя, вот пусть и работают с набирающими силу либералами, оппозицией и националистами в придачу.

Кстати сказать, в той России, из которой я прибыл, в чистом виде демократии нет. Есть авторитарная вертикаль власти, со всем сопутствующим спектром: армия чиновников, неприкосновенные прокурорские, МВД, непогрешимая служба безопасности. Появились дополнительные силовики – Росгвардия, добавились мытари – приставы, налоговики. В некоторых весях по улицам вместе с ППС шастают дармоеды – ряженые казачки.

Но вернемся к нашим баранам.

Гласность? Да.

Если страна не останется закрытой, если СССР будет развиваться в мировых медийно-индустриальных тенденциях, то вскоре непременно включится во всеобщую паутину интернета. Надеюсь, все уже представляют, что это такое и каковы возможности этой технологии. Поэтому о гласности надо думать уже сейчас, проводя плавную обработку советского общества. Поскольку оно, общество, по большей части совершенно наивно во многих аспектах политической жизни. Страна непуганых… хм.

Я помню, как мы в свое время жадно смотрели на только-только появившуюся западную рекламу – человеку свойственно тянуться и реагировать на новые фантики. Советского человека так долго держали в информационном голоде, что он легко может стать объектом для популистского оболванивания. – Пересохшее горло вынудило сделать сглатывающую паузу. С удивлением увидел, что рядом с пустым стаканом «боржоми» оказался новенький полный.

«Мир не без добрых людей».

Пузырьки углекислоты приятно защекотали носоглотку. Можно гнать дальше:

– Еще раз напомним – мое представление о сути дела строится не на одной компоненте: сюда входят подростковые воспоминания Союза, воспоминания юности о перестройке, совершеннейшего бардака девяностых и нового становления России. И замечу, я не профессионал пропаганды, а всего лишь морской офицер.

Так вот, гласность надо вводить порционно, дозированно, чтобы подогревать ощущение новизны и не перегревать мозги шокирующей информацией. Народу для начала хватит и малых откровений… с обличениями (как же без них) за малые огрехи. Нет у вас, товарищи, грехов – придумайте безобидные пустяковые и даже на грани фола. Для большей достоверности.

Ну, не мог не подумать: «Ага, материальчика на партию со всем номенклатурным звеном – воз и тележка. Правда, против наших олигархо-чинуш они особо не смотрятся, потому как в Союзе показухи не было – боялись. А народ до сих пор – до тех, наших “сих”, оставшихся за тремя морями да двумя океанами – Сталина-бессребреника поминает – пара стоптанных сапог да френч латаный».

И чесал языком дальше:

– …А подавать жареные факты надо не скучными транспарантами, а в лучших традициях желтой прессы. Это скорей рекламные технологии – формулы обработки умов посредством СМИ – в двадцать первом веке отточены до креативного совершенства. И процесс на месте не стоит, то ли еще будет. В перестройку выходила газета в несколько листов с громким названием «Совершенно секретно», где с каждой ее страницы лились разоблачительные сенсации. А через время выдохлась, и в редакции стали высасывать жареные факты из пальца. Но это к слову.

Вообще надо будет кардинально преобразовать работу отдела пропаганды. Изменить формат, подачу материала, поскольку штатная разъяснительная и просветительская работа ведется старыми, уже негодными методами – советскому человеку попросту все приелось.

Наш человек уже сейчас не верит всему тому, что идет с экрана из программы «Время», с газетных полос «Известий» и «Правды». «Вести с полей» интересны только колхозникам, да и то тем, кого подле комбайна сфотографировали на первую полосу. Зато вострят уши у приемника, глотая ненавязчиво разлагающие эфиры «Радио Свобода».

Но все вышесказанное не значит, что советского обывателя надо загонять в состояние «быдла». Информация, поставляемая компетентными службами, должна быть пусть и продуманной, но выверенной по фактам. Давайте помнить, что мы пока еще самая читающая нация.

Еще раз повторю, цель масштабной акции «гласность» – научить людей отличать правду от лжи, научить правильно ориентироваться в политическом мире, не верить сладким выдумкам конспирологии и тотальному очернению всего прошлого периода. Тем самым не допустив кризиса в умах и мировоззрении.

Терентьев снова перевел дыхание. Показалось, что в последних предложениях немного перегнул с нравоучительным пафосом, да и…

«Пойдет! Здесь у них в моде свой, не меньший пафос, сами и не такие перлы выдают».

Обратил внимание, что часть товарищей что-то быстро записывают в своих блокнотах. И даже Андропов, черкнув заметку, с некоторым осуждением спросил:

– А сколько вам было в 1982 году? Лет тринадцать? И уже слушали вражеские станции?

– Запретный плод, – развел руками Терентьев, – но надо сказать, что особых откровений я не получил. Даже разочаровался. Либо тогда ничего не понимал в политике, либо вражеские редакторы работали более хитро и тонко, не для малолетнего ума. А вот зарубежную музыку искал активно. И если уж заговорили о медийных проектах…

– Медийных?.. – переспросил кто-то из заседавших. – Вы уже дважды упомянули этот англицизм, а…

– Это понятие объемлет средства коммуникаций и информации для подачи потребителю: текст, музыка, телевидение… что смело можно использовать в целях пропаганды и идеологии. Что одновременно является и просто развлечением. Так что… и тут товарищ Ленин нам первоисточником: кино (оно же телевидение) является важнейшим… ну, и так далее.

– Продолжайте-продолжайте, – с интересом подбодрил Андропов.

– Пощелкал я телевизионные каналы на досуге – скука неимоверная. Не будем лицемерить – сейчас советские люди смотрят на Запад как на броскую картинку. Так давайте создадим им здесь яркие образы, отвлечем от серостей будней.

Ведь какой шанс и задел – помимо документальных материалов, мы «Петром Великим» привезли много других фильмов! Там у молодых парней из экипажа на «персоналках» наверняка куча музыки, компьютерные игры, масса полезных фото. Это все можно обернуть в пользу.

Пока не буду останавливаться на художественных фильмах (естественно, тех, которые еще будут сняты, особенно зарубежного производства) – этот сегмент потребует особого подхода. Но музыкальные произведения – дай волю умельцам и талантливым исполнителям – можно перепеть в замечательные хиты, если не один в один, то сочинив русские тексты.

Да – воровство. Да и черт бы с ним, подумаешь – это ко всему еще и прибыльная индустрия! Надо использовать все средства, все полученные возможности. По максимуму. На кону существование страны. И тут каждый штришок, каждая копеечка-цент в копилочку!

А в запасе у нас до момента «Ч» пять-шесть лет… и всего тридцать опережения на постзнаниях.

– Нам сюда еще министра культуры не хватало, – фыркнул маршал, – мало проблем?

– А, на мой взгляд, и передачу «Служу Советскому Союзу» стоило бы переформатировать. Сейчас показывают – солдатики, как конфетки сладкие. А надо больше агрессивности, равно так, как сейчас подают американскую военщину в «Международной панораме». Под жесткую фоновую музыку роликом…

– Под рок этот ваш? – сумел всунуть шпильку Устинов.

– Именно! Себя пацаненком помню – только и глядел в гляделки на боевую брутальность. И больше в кадрах военной техники, в подробностях, чтоб в мальчиковых интересах. И не надо бояться рассекречивания – получалось, что наш человек знал о советских достижениях в оружейке меньше, чем вражеские шпионы.

И все же я вернусь к теме скудности советского телевидения. По моему мнению, надо увеличить количество программ, каналов: отдельные «Культура-история», «Наука-техника», с познавательно-обучающим уклоном для детей… да и для взрослых немаловажно. Расширить сетку вещания, захватывая ночное время.

Придется развить обывательский сегмент – игровые передачи (непременно с призами), всяческие телешоу, ток-шоу. Я, честно говоря, эту ерунду не смотрел, и вряд ли у экипажа на носителях будет сохранено подобное. Но если опросить, кое-кто краем глаза видел, помнит – можно составить примерное представление о правилах, атрибутике и организации постановок. Только давать эту лабуду в меру на потребу определенной категории населения, вроде домохозяек.

Но плюсом – все это создаст на «голубом глазу» дополнительное разнообразие и выбор: кому что – кому лабуду, кому заумности. Опять же – отвлечет, вплоть до того что… когда в стране начинается молодежное криминальное движение? С 23:00?

Вот и гонять музыку и привлекательные программы – вечерние улицы советских городов будут неизменно пустеть. И круглосуточные (ночные) трансляции отберут немало почитателей послушать заморские «голоса».

Терентьев прервался. Увидел, как сидящий подле Андропова секретарь что-то шепнул генеральному, тот, не сдержав недовольной гримасы, кивнул. Объявил для всех маленький перерыв, попросив лишь в лучших традициях Мюллера из «Семнадцати мгновений весны» задержаться Крючкова.

Застучали стулья; тихо обмениваясь мнениями, заседающие потянулись на выход.

Крючков нагнал Терентьева уже ближе к буфету:

– Подлечиться?

– А? Нет. Я принципиально не похмеляюсь. К тому же совещание…

– Сегодня можете быть свободны, – помощник генсека не смог скрыть своего недовольства, буравя взглядом.

«Однозначно получил втык от хозяина», – определил каперанг по столь наглядным признакам.

– Но завтра к полудню чтобы были как штык, – строго предупредил гэбист. Поколебавшись паузой, добавил: – Поедем в гости… на дачу.

– К Брежневу?

Генерал-лейтенант мнительно уставился, щуря прицелом глаз.

«Ну что за ментовские штучки – сразу в подозрительную позу», – Терентьев повел плечами, посмотрел открыто, успокаивая:

– Просто предположил.

– Предварительно будет проведен инструктаж, что можно будет говорить Леониду Ильичу, а что не желательно.

– Ну, это само собой, – Терентьев вопросительно взглянул – дескать, «можно идти»?

Крючков не возражал, лишь вдогонку подбросив со скрытой ехидцей:

– А вы не так-то просты, Николай Николаевич. Только вот…

И примолк, сверля… лишь только левый «прицел» сменил на «правый».

«А правый глаз у него подобрее будет, – подметил каперанг, – что ж ты молчишь, товарищ генерал? Что “только вот”, уж договаривай».

Договорил:

– Что-то ваши сегодняшние измышления совсем далеки от демократических ориентиров.

– А с чего бы им быть?

– Досель ряд некоторых ваших высказываний давал пищу подумать, но… Сегодня, так или иначе, я оценил ваш честный цинизм.

«Да и вас чистым идеалистом не назвать, – это была запоздалая мысль уже на отходе, оставив чекиста за спиной, – и будь я проклят, приди она вовремя, ляпнул бы. А вот потом – пожалел бы?

Поговорили, называется… по душам. Да только разговор с запашком… с душком».