Глава 23

День великой церемонии начался дурным предзнаменованием для кого-то. Взрывчатка, положенная под деревьями для того, чтобы задействовать ее на следующий день, взорвалась накануне. Возможно, какой-то идиот оставил в раскопе керосиновый фонарь, и его перевернула крыса, или случилась другая из миллиона возможностей. Никого не убило, но около десятка деревьев разнесло вдребезги, а образовавшаяся глубокая яма показала, что здесь нет и намека на сокровищницу, что было немедленно сообщено Сэмсону.

Так что эмиссару пришлось посетить церемонию, умалчивая об этой печальной новости. Но это еще не все. Ночной телеграфист, сменившись с дежурства, принес ему телеграмму от верховного эмиссара о том, что все возможные военные оркестры на весь день должны быть предоставлены магарадже и что все возможные британские офицеры всех рангов должны принять участие в процессии, чтобы почтить ее официальным одобрением.

Это особенно раздражало Сэмсона, потому что до его ушей дошло, что принцесса Ясмини намеревалась, прикрыв лицо вуалью, ехать в процессии, а на дурбаре сидеть возле своего мужа с открытым лицом. Таким образом, Сэмсон обязан был признать ее более или менее официально как консорта правящего принца. В Симлу, конечно, этого не понимают, но уже слишком поздно телеграфировать, чтобы инструкции изменили. У Сэмсона появилось мрачное предчувствие, что ему достанется позже, когда обнаружатся факты, что непременно произойдет.

Но первому досталось Сите Раму. Через два дня Сэмсон узнал, что Сита Рам посылал официальные телеграммы своим собственным кодом, весьма умно составленные и предназначенные для того, чтобы верховный эмиссар дал именно те последние инструкции. Было очевидно, что ум, куда более острый, чем у бабу, вдохновлял его; но он не выдал Ясмини. И после того, как его уволили, она наняла его своим секретарем с той же оплатой.

Но и это было еще не все. Убийца Махмуда Дасса упорно отказывался признавать себя виновным по другому обвинению, и тут выступил дворецкий Блейна со всей историей ограбления. Парламент выслушает его после, и придется заплатить огромную сумму. Полиция предлагала ему как побудительный мотив «религиозные убеждения», но он настаивал на варианте «деньги на бочку» и не находил слишком уж невыносимым то, что происходило с ним в перерывы в темной камере. Есть пределы даже тому, что может проделать индийский полицейский, не оставляя следов на теле человека и не привлекая внимания европейских офицеров.

Сверх всего этого, Сэмсону пришлось вручить Дику Блейну чек на сумму, равную его месячному жалованью, выглядеть при этом любезным, да еще более того – выглядеть любезным на дурбаре.

С другой стороны, были люди, которые наслаждались происходящим. На другом берегу реки в Сиалпуре царило радостное возбуждение – флаги, триумфальные арки, праздничная одежда и смех повсюду. Дик Блейн, который в то же утро отвозил Тесс во дворец Ясмини, вынужден был ехать медленно, чтобы избежать столкновения, потому что, несмотря на ранний час, улицы уже были полны народа. Он сам должен был во время процессии ехать верхом позади царского кортежа, в любом месте, какое он себе выберет, и он помнил, что хорошо бы поехать рядом с Томом Трайпом. Том мог бы давать ему пояснения.

Но пришлось ждать больше часа, пока не прибыли царские слоны, величественные в своих серебряных паланкинах; и Дик смотрел, как Тесс взгромождается на слона с другими женщинами. На Тесс были взятые напрокат драгоценности и вуаль, сквозь которую виднелось ее лицо; но Ясмини была плотно задрапирована с головы до пят, как будто бы ее никогда не видел ни один мужчина – и никогда не увидит. Все шло так спокойно и гладко, как и должно было быть, хотя Том Трайп носился галопом то туда, то сюда, и шея у него покраснела от натуги. Прошло еще полчаса, пока прибыл эскорт войск магараджи в ослепительно алой форме и зашагал спереди, позади и по бокам слонов. Так что Дик имел возможность подшучивать над Тесс, и он вовсю этим пользовался.

Процессия направилась сначала на большой майдан между городом и рекой, оркестры звучали в полную силу, барабаны гремели так, что уши разрывались, распорядители орали, а слоны развлекались больше всех, что происходит с ними всегда, когда они играют в обществе важную роль.

Во главе всех Ютирупа ехал в золотом паланкине на Акбаре, самом крупном слоне, отличавшемся трезвостью после случая с ромом Тома Трайпа. Акбар был разрисован яркими красными и синими узорами и выглядел так, как будто у него во рту не могло растаять даже масло.

За Ютирупой следовали принцы, согласно своему рангу, у каждого сзади находились два служителя, обмахивающие господина опахалами из страусовых перьев. Затем шел оркестр. Дальше – Сэмсон с двумя десятками британских офицеров в колясках, их лошади совсем обезумели от шума и от запаха слонов, и приходилось подпирать им головы оглоблями, что добавляло веселья. Затем следовал еще один оркестр и войско магараджи. Потом шли еще слоны, нагруженные менее значительной знатью; а за ними чуть ли не на милю тянулась колонна раджпутских землевладельцев верхом на самых роскошных лошадях, ради которых они влезли в долги.

Далее следовал третий оркестр, еще войско магараджи, а после – Ясмини на слоне, сопровождаемая двадцатью принцессами и Тесс, каждая на отдельном слоне, и служанки, махавшие украшенными драгоценностями опахалами. А дальше – еще войска, а за ними Дик и Том Трайп верхом. Троттере притулился между Томом и Диком, он пытался обеими передними лапами сорвать с себя ошейник, увешанный золотом, что он считал унижением своего собачьего достоинства.

Торговцы водой собирали свой урожай; разносчики фруктов и сластей лелеяли мечты об открытии лавок и о том, как надуть собирателей налогов. Полисмены расхаживали с важным видом, покрикивали и приказывали всем отойти туда или сюда, но никто не обращал на них ни малейшего внимания, а полисмены не пытались с этим бороться, так как толпа была слишком настроена поступать по-своему, и потому опасно было ей противоречить.

Среди толпы людей, идущих пешком, шагал маленький слон, а на нем ехали три мужчины в новых белых одеждах – Бимбу, Пинга и Умра. К сожалению, приходится отметить, что они были сильно пьяными; они преувеличенно хохотали над тем, что вовсе не казалось смешным, обмениваясь с толпой такими шуточками, какие заставили бы волосы на голове у Тесс встать дыбом, если бы она могла их слышать и понимать. Из окон и с крыш люди бросали цветы Бимбу, Умре и Пинге, потому что весь Индустан знает: большое достоинство состоит в том, чтобы обращаться с нищими так, будто они аристократы; а Бимбу сплел себе венок, нацепил на тюрбан и выглядел еще более загулявшим весельчаком.

Процессия шла через весь древний город; иногда по таким узким улочкам, что жители вполне могли стукнуть Ютирупу из окон верхних этажей, но они только бросали в него цветы и называли его «багадуром», царем слонов, великим принцем и десятком других имен. Он играл именно ту роль, какой от него ждали, сидя прямо, как стрела, в своем паланкине, точно принц из волшебной сказки, драгоценные камни украшали плюмаж его тюрбана, а на его шелковом одеянии сверкало больше бриллиантов, чем на куртизанке в Монте-Карло. Другие принцы по внешности вполне соответствовали ему, разве что ехали на слонах поменьше: у Акбара не было равных, когда он был трезв и вел себя как следует.

А когда проезжала Ясмини, а за ней Тесс и все другие принцессы, тут уж толпа необыкновенно оживилась, потому что, если смотреть внимательно, защищая глаза от солнца ладонью, можно было увидеть очертания их лиц сквозь покрывала! И видеть такую красоту! Такое великолепие!

Такую гордость! Такие драгоценности! И такую непостижимую таинственность и признаки интриг и заговоров! Пышность обходится дорого, но поверьте Сиалпуру, она стоит того!

Перед входом в зал дурбара среди шума и ужасной жары животные, люди и экипажи смешались в беспорядочный водоворот; и в это время знатные люди стали входить в зал, стараясь занять лучшие места, а толпе предоставили рассортироваться снаружи. И все сделалось еще интереснее из-за того, что Акбар начал проявлять признаки дурного характера: он несколько раз вытянул вверх хобот и затрубил в знак недовольства. Его погонщик то окликал его ласковыми именами, то пользовался хлыстом, обещая ему то рома, то хорошую порку. Но Акбару нужен был алкоголь, а не обещания, а никто не осмеливался дать ему выпить раньше, чем начнется вечер, когда он сможет пить, сколько влезет, за стенами своей загородки.

А тут еще лошадь Сэмсона перепугалась трубных звуков Акбара, и эмиссар выскочил из экипажа и мгновенно нырнул в помещение. Лошадь ворвалась в толпу, а негодующий слон вдребезги разбил коляску, но никто не пострадал, разве что получил синяк-другой, хотя пошли слухи о том, что сто тридцать шесть человек были раздавлены насмерть и один ребенок ранен, что сделало событие еще более волнующим, и сенсация была такая, как будто все эти смерти произошли на самом деле.

В зале дурбара происходила невиданная в истории сцена: такое море тюрбанов, такой блеск драгоценных камней, такое сборище представителей древних родов! Ютирупа уселся на трон возле украшения из павлиньих перьев, а рядом с ним – о ужас! – на другой трон села Ясмини с открытым лицом, и подле нее заняла место очень красивая принцесса, тоже без покрывала, и никто, кроме Сэмсона, не заподозрил бы, что это Тесс.

Но глаза принцессы Ясмини – они так украшали всю церемонию! Можно было любоваться и ее золотыми волосами, но ее глаза – их, конечно, одолжили сами боги для этого события! Глубже, чем воды озер в Гималаях, голубее, чем бирюза и сапфиры, чем небо или любой другой голубой предмет, какой только можно вспомнить, – полный любви, понимающий, удивленный голубой, – два драгоценных камешка, которые в тот день светились сильнее всех других в зале дурбара.

И так как каждый из принцев в порядке старшинства подходил к Ютирупе, чтобы произнести вежливую речь, поклониться и получить в ответ царственный поклон, то каждый принц вынужден был сначала пройти мимо Ясмини и поклониться ей, хотя речь он обращал к Ютирупе. И когда наступила очередь Сэмсона, ему тоже пришлось сначала поклониться Ясмини, ибо, как джентльмен, он не мог пойти на меньшее. Ее изумительные глаза, встретившись с его гневным взором, засмеялись ему навстречу, когда она отдавала ответный поклон, и засветились таким весельем и такой радостью, что и он не мог не улыбнуться; он прощал почти все красивой женщине. Он смог простить ей и то, что не менее девятнадцати британских офицеров разных рангов и ста двадцати трех туземцев своими глазами видят, как он отдает официальный поклон супруге правящего магараджи. Он официально признал ее!

Что же, он полагал, что может пережить неприятные последствия не хуже всякого другого, и он ехал домой с улыбкой и высоко задрав подбородок, чтобы излить душу полковнику Уиллоуби де Уингу над виски с содовой в клубе, как впоследствии поведал Фердинанд де Соуза Браганца.

Поздно ночью, когда кончились фейерверки и огни на крышах и в окнах начали угасать, возник вопрос, кто сильнее пьян: Акбар, трое нищих или Том Трайп. По всему городу было слышно, как ужасающе трубит Акбар, гоняясь за тенями, мышами, крысами и за всеми, кого он мог увидеть и вообразить. То, что видел Том Трайп, удерживало его у него на квартире, где за ним с грустью наблюдал Троттере. Трое нищих, Бимбу, Пинга и Умра, видели янтарные луны в пурпурном небе, ибо так они сказали. Они также сказали, что мир прекрасен и что Ясмини – королева из королев и что из ее украшенной драгоценностями руки едят сами боги. А когда их стали бранить за богохульство, они начали отпускать такие смешные и неподобающие шуточки, что все опять рассмеялись.

Пьяный или трезвый, но каждый в Сиалпуре веселился и развлекался, кроме Сэмсона, у которого перед мысленным взором стояла громадная пустая яма в земле, где он мог похоронить все свои надежды стать верховным эмиссаром, и бедняги Тома Трайпа, который поработал больше, чем кто бы то ни было, а теперь наслаждался результатом меньше всех.

Весь Сиалпур отправился спать в хорошем настроении, уверенный, что принцы, слоны и церемонии – сливки жизни и что тот, кто так не считает, не заслуживает пышности.

Рано утром на другой день Дик Блейн поехал взглянуть на Тома Трайпа, нашел его, связал одеялом, засунул ногами вперед в коляску и повез его, в сопровождении Троттерса, который сомневался, выказать ли ему сомнение или одобрение, – повез его к себе в дом на холме, где они с Тесс ухаживали за старым солдатом, приводили его в трезвое состояние и заставили испытать угрызения совести.

К тому времени Бимбу, Пинга и Умра опять сидели в пыли у садовой калитки в своих старых лохмотьях и завывали:

– Бхиг манги, сахиби! (Милостыню, небеснорожденные! Подайте милостыню!)