Глава 2
Власть, политика и Метод Мердока

Есть два основных различия между Рупертом Мердоком и его коллегами-бизнесменами. Первзаключается в том, что взгляды Руперта на политические вопросы в большей ое степени основаны на знаниях и на понимании нюансов – не потому что он умнее других крупных руководителей, хотя, насколько я могу судить по собственному опыту, он умнее большинства из них, но в силу того, что он работает в бизнесе, который требует идти в ногу с тенденциями в политической мысли или, по крайней мере, в политике. Здесь нужно общаться с политическими деятелями, читать и слушать, что говорят и думают нанимаемые им эксперты о проблемах, с которыми сталкивается большинство стран. Таким образом, он получает возможность доступа к целому ряду взглядов на политику экономического роста, рынки труда, союзников и врагов, свободную торговлю, деятельность профсоюзов и многое другое. Он занимается всем этим изо дня в день, чего нельзя сказать о большинстве занятых руководителей, у которых нет ни времени, ни желания быть политическими экспертами, как того требует призвание Мердока. Вероятно, это является главной причиной его любви к своему делу. «Мердок обожает говорить о политике, он буквально помешан на новостях. Он проводит большую часть рабочего дня, обзванивая своих редакторов по всему миру», – отмечает Джон Кэссиди после долгого интервью со своим бывшим боссом⁶. Эндрю Нил, бывший редактор The Sunday Times и председатель правления Sky, чьи отношения с Мердоком порой бывали напряженными, еще более категоричен: «Руперт насквозь пропитан политикой: даже встречи по обсуждению каких-то технических вопросов вроде оттенков и нумерации страниц начинаются с обмена мнениями о текущей политической ситуации в Америке или в Британии… Он очарован политикой как явлением, к тому же вся его рабочая среда находится под ее влиянием»⁷.

Мой собственный опыт во многом очень схож с опытом Нила и всех остальных. Общение с другими моими клиентами, как правило, сводится к текущим деловым вопросам после обязательного мимолетного обсуждения результатов недавних спортивных событий, в то время как с Рупертом мы практически всегда переходим к затяжным дискуссиям на самые разные темы, начиная от текущего состояния той или иной экономики и завершая недавним успехом или поражением какого-нибудь политика в борьбе за достижение своей цели. И я вспоминаю свою беседу с потенциальным биографом Мердока, который разочарованно сетовал на то, что в общении с Рупертом ему не удавалось удерживать фокус беседы на темах, которые он намеревался с ним обсудить: жизнь медиамагната и ключевые события в биографии Мердока. Руперт всегда уделял большую часть отведенного времени на расспросы о текущих новостях и политических проблемах. В итоге потенциальный биограф был вынужден отказаться от своего проекта.

Во-вторых, Мердок – магнат в сфере СМИ, а не в области стали, нефтедобычи или высокотехнологичного предпринимательства. Собственные газеты и телеканалы позволяют ему обращаться к аудитории. Успешные руководители в других сферах тоже могут влиять на события и политику, обеспечивая большими деньгами политические кампании, пробивая, таким образом, себе путь к победителям. Но выход на политиков позволяет лишь тихо прошептать свое мнение им в ухо, обратиться к привилегированному чиновнику, который может как исполнить, так и проигнорировать особую просьбу, – это все, что они могут сделать. Если у Мердока есть определенная точка зрения и он хочет, чтобы о ней услышали, он также может обратиться к людям у власти, но вовсе не потому, что сам он является источником денежных средств, хотя иногда Мердок и поддерживает любимых кандидатов твердой наличностью. Руперт может предложить две вещи, которые не могут предложить обычные руководители: информацию по вопросам сферы интересов политика, которую он собирает на регулярной основе, и возможность напрямую обратиться к публике. Если политик может убедить Мердока в своей правоте, то он, скорее всего, сумеет заручиться его расположением, и Руперт будет транслировать аргументы политика в тех газетах, где он имеет слово в редакционной политике, а также в эфире вещания на миллионную аудиторию зрителей Fox News Channel. Но если этот политик нажил себе врага в лице Мердока – занял политическую позицию, противоречащую взглядам Руперта, не сумел выполнить свои обязанности так, как того, по мнению Мердока, требуют общественные интересы, или совершил какой-либо неосмотрительный поступок, то он вполне может столкнуться с большими проблемами в ходе своей предвыборной кампании. Отсюда и заявление Тони Блэра на корпоративном собрании в Пеббл-Бич: «Встретив вас впервые, я не мог бы сказать, что вы мне понравились, однако я вас побаивался. Сейчас, когда дни предвыборной гонки остались позади, я уже не испытываю перед вами страха, более того, вы мне искренне симпатичны»⁸. Это заявление, несомненно, было сделано прежде, чем Руперт обвинил Блэра в любовной связи с Венди Денг, на которой он сам был в то время женат, – Блэр отрицал эту связь. Признание феноменально популярного политика, стоящего на пороге одной из самых успешных предвыборных историй в Британии, в страхе перед властью Руперта многое говорит о предполагаемой власти прессы Мердока.

В период своего расцвета, примерно в годы правления Тэтчер и Блэра, мнение The Sun считалось настолько значимым, что общество стремилось поскорее выяснить, какой кандидат или партия получит поддержку издания. В силу своего заносчивого тона и любви к развлекательному контенту, газета построила большую печь, чтобы та выпускала клубы синего, желтого или красного дыма в знак принятого решения оказывать поддержку тори, либерал-демократам или лейбористам соответственно. В 1997 году из трубы повалили клубы красного дыма, знаменуя окончание двенадцатилетнего периода, в течение которого The Sun поддерживала тори, и переход газеты на сторону лейбористов. The Sun, подобно Папе римскому, не имела никаких внутренних разделений, если охарактеризовать ее устройство в терминологии, которую для описания власти понтифика использовал Сталин. Но она вполне хорошо понимала уровень своего влияния на электорат, чтобы использовать метод Ватикана, оповещая о необходимости избрать нового человека, в данном случае Тони Блэра. Предположения о силе влияния таблоидов на ход выборов никогда не были подтверждены конкретными данными о поведении избирателей. Их не разделял и сам Мердок. Но в той же мере, в какой политики верят словам самоуверенных редакторов, они опасаются владельцев газет – достаточно посмотреть, насколько одержим Дональд Трамп практически однородными в своей враждебности СМИ.

У других корпоративных лидеров тоже есть необходимые средства, позволяющие нанять лоббистов: полчище «сбитых летчиков» или ушедших в отставку политиков и юристов, обосновавшихся в столицах мировых государств и в Евросоюзе. В Америке они населяют вашингтонскую Кей-стрит, где наряду с юридическими фирмами, которые часто специализируются не столько на использовании законодательства в пользу общественных интересов, сколько на возможности самим влиять на действующие законы, они выполняют полезную функцию по передаче информации законодателям. Кроме того, у них есть еще одна, куда менее полезная функция по сокрытию следов деятельности компаний и стран, которые совершили нечто такое, что не должны были совершать.

Рост индустрии лоббизма от Вашингтона до Брюсселя говорит о том, что любая деловая сфера может иметь определенную политическую силу. Страховые компании в Америке в немалой степени сформировали законодательство, возникшее в результате серьезных трансформаций во время президентства Обамы. В частности, Закон о доступном медицинском обслуживании, или Obamacare, – название, под которым он широко известен. Инвестиционные банки вливали миллионы в политические кампании в обмен на сохранение возможности напрямую обращаться к политикам, чьи успешные кампании они спонсировали, и в обмен на определенную выгоду, скрытую в тысячестраничном законопроекте, который члены Конгресса легко пропустили, особо не вчитываясь в его суть. В Брюсселе лоббисты, стоящие за влиятельными европейскими чиновниками, ведут войну с американскими «разрушителями, которые угрожают экономической жизнеспособности их клиентов, и с американцами, которые отвечают им наращиванием собственных лоббистских усилий: Google, Facebook, Amazon и Microsoft запустили в Брюсселе «пропагандистское наступление»⁹. При этом компания Google увеличила ежегодную долю расходов на «поиск понимания» или влияния, если вам так угодно, с 600 тыс. евро в 2011 году до суммы в пределах между 4,25 и 4,5 млн евро на сегодняшний день¹⁰. Часть этих средств выделена на урегулирование иска, поданного в их адрес компанией News Corp, когда сам Мердок лично обвинил их в краже «контента» его компании¹¹. Сумма, выделенная на эти же цели компанией Microsoft, конкурентом Google, до последнего евро совпадает с аналогичной статьей расходов самой Google.

Однако мы должны быть осторожны, и нам не следует преувеличивать силу власти лоббистов, которые всегда находятся в состоянии охоты на клиентов, не видящих разницы между возможностью пообщаться, например, за совместной выпивкой, с законодателем, зачастую не имеющим особых полномочий, и реальным политическим влиянием. Не стоит недооценивать и силу медиакомпаний, несмотря на то, что их способность влиять на ход выборов кажется сомнительной. Их власть принимает иные форматы. Ни одна другая деловая сфера не имеет подобной силы воздействия на власть политиков, на постановку политической повестки. Именно они выбирают, какие истории выпускать в печать и в телеэфир, а какие игнорировать, у кого брать интервью, а кому отказывать в запросах на эфирное время. Они размещают важные статьи вверху на первых полосах, тогда как неважным суждено томиться внизу семнадцатой страницы, а то и вовсе остаться неопубликованными¹². Как говорит об этом историк Дэвид Насо: «Событие становится новостью лишь в тот момент, когда журналисты и издатели решают сообщить о нем миру»¹³.

Экономическая конкуренция среди медиакомпаний бывает достаточно сильной, чтобы истощить экономические силы конкурента. Газеты соревнуются не только друг с другом, но и с более новыми источниками новостей и развлечений, такими как Facebook. Отсутствие экономического влияния не означает, что у газет нет политической силы – возможно, она уступает силе медиамагнатов XVIII или XIX веков, но тем не менее ее по-прежнему не стоит сбрасывать со счетов. И даже по мере того, как экономическая мощь газет ослабевает и они отчаянно гонятся за читателями и рекламодателями, их политическая и культурная сила по-прежнему остается значимой. New York Times сталкивается с конкуренцией за читателей и рекламодателей на нью-йоркском и общенациональном рынках со стороны The Wall Street Journal, местных газет, интернет-СМИ и других. В ответ она изо всех сил пытается создать новую прибыльную модель, но все это не умаляет политической силы семьи Сульцбергеров как медиамагнатов. Эта сила непропорциональна уровню их прибыли или благосостояния. Если нужны доказательства, обратите внимание, как политики стремятся быть допрошенными редколлегией этой и других газет в попытке заручиться поддержкой их владельцев, редакторов и репортеров.

Тем не менее в свое время Франклин Рузвельт был избран и переизбран, несмотря на оппозиционный настрой большинства владельцев газет, считавших его предателем своего класса. Основным инструментом Рузвельта было прямое обращение к избирателям в радиопередаче «Беседы у камина»¹⁴. Не так давно Дональд Трамп, вооружившись новым медиа – средством прямого обращения к избирателям, сетью Twitter, использовал возможность коротких сообщений на 140 символов, чтобы дать отпор враждебным изданиям и передовицам ведущих газет, заставляя их отвечать на каждый свой твит. Но традиционная печатная продукция по-прежнему достаточно сильна, чтобы контролировать большую часть повестки национальной дискуссии.

Газеты столкнулись с новым поколением, которое никогда не покупало и никогда не будет покупать газеты и которое рассматривает Twitter и Facebook как основные источники новостей. Способность индустрии печати выжить в этом соревновании в любом ее нынешнем виде неопределенна, но я считаю, что это вполне возможно в силу двух причин. Во-первых, мир движется темпами, вызывающими информационный голод, новости выглядят как изображения, выскакивающие на экранах телевизоров и других устройств. Во-вторых, все больше исчезающих газет оставляют выжившим изданиям немалую долю сокращающегося рынка – сценарий «последнего из могикан» Мердока.

В отличие от Сульцбергеров, чья доминирующая роль в новостной повестке Америки продолжает ослабевать, хотя и по-прежнему остается внушительной, сила влияния Мердока в Америке по большей части обусловлена его каналом Fox News Channel (FNC) и дополняется страницами газеты The Wall Street Journal с редакционными статьями и письмами читателей¹⁵. Эта сила, безусловно, не является всепоглощающей. FNC конкурирует за зрителей и рекламу с мощными сетями вещания и немалым числом либеральных каналов, таких как CNN и MSNBC. И, конечно же, с конкурентами типа Facebook, сетью, все больше превращающейся в основной источник новостей для миллионов читателей. Альтернативы каналу Fox News в качестве источников информации и платформ для рекламодателей могут уменьшить, но не уничтожат полностью политическую силу Fox. Политики ведут борьбу за гостевые эфиры, и среди этих политиков немало либералов, которые прекрасно знают, что интервьюеры Fox News не разделяют их взглядов. Правда это или нет, но всеобщее мнение о том, что FNC сыграл критическую роль в выборах Дональда Трампа, еще больше усилило влияние канала, а заодно и неприязнь Джеймса Мердока. Череда возникших скандалов привела к уходу Роджера Эйлса, создателя FNC, звездного ведущего Билла О’Рейли и других, тем не менее «Канал Fox News остается № 1 в течение года [2017] и на сегодняшний день присутствует в каждом ключевом показателе рейтинга теленовостей»¹⁶. Настолько преданная аудитория определенно приносит более чем солидную политическую силу.

Взгляды типичного директора и народного миллиардера, такого как Уоррен Баффетт, невероятно успешного либерального «мудреца из Омахи», безусловно, важны. Но еще важнее взгляды медиамагнатов, таких как Руперт Мердок, – посмотрите, какую сумятицу он устроил всего лишь одним своим твитом о том, что участие в президентской гонке бывшего мэра Нью-Йорка Майка Блумберга пойдет на пользу стране.

Это не значит, что сила отдельно взятого СМИ сегодня остается на прежнем уровне. Это не так. В колониальной Америке в невероятной степени политически ориентированная пресса играла главную роль в политической дискуссии. Памфлетисты, такие как Том Пейн, могли оказывать важное влияние на ход событий, формируя общественное мнение в пользу Американской революции, когда «солдаты, воюющие только в хорошую погоду, и патриоты, ведущие борьбу только при ярких лучах солнца», отказывались от борьбы¹⁷. В дни Авраама Линкольна «Пресса и политики часто функционировали в тандеме как единое, тесно связанное образование в жестокой конкурентной борьбе за управление и продвижение – или, напротив, за сопротивление – политическими и социальными изменениями», – пишет специалист по Линкольну и заслуженный автор Гарольд Хольцер¹⁸. Сам Линкольн отмечает: «Тот, кто формирует общественное мнение, добьется большего, чем тот, кто принимает законы и выносит решения»¹⁹.

В конце XIX и в первой половине XX веков именно медиамагнаты обладали политической властью. Лорды Нортклифф и Бивербрук «практиковали тотальный контроль над любимыми изданиями путем непрерывного потока инструкций… Нортклифф и Бивербрук полностью формировали контент своих любимых газет, включая верстку макета»²⁰. По словам Мердока, он и сам занимался этим время от времени, работая с New York Post. Он даже вносил изменения на первой странице в то время, когда этот таблоид должен был полностью находиться под руководством его сына Лаклана. Изданию Нортклиффа Daily Mail приписывают главную роль в свержении либерального правительства Асквита в самом начале Первой мировой войны²¹. В Америке знаменитый гений самопиара Уильям Рэндольф Херст, владелец New York Journal, заявил, что именно благодаря ему началась испано-американская война после публикации заголовка: «Что вы думаете о войне, развязанной Journal?»²². Однако даже он не зашел так далеко, как редакция, выпустившая заголовок «Эта победа – победа The Journal» («‘It’s The Journal Wot Won It’»). Нет никакой возможности проверить на достоверность доклады, говорившие о том, что Херст в ответ на просьбу своего фотографа о возвращении домой с острова Куба в силу отсутствия там военных действий телеграфировал: «Вы обеспечиваете фотографии, а я обеспечиваю войну»²³. Но если Херст и не «обеспечил» войну, то своими действиями он наверняка усилил военную лихорадку. Его влияние также распространялось и на государственные, а особенно на нью-йоркские выборы.

Херст, которого многие британские коллеги среди современников считали «известным антибританским газетным магнатом из Америки»²⁴, вероятно, в долгосрочной перспективе оказывал на британскую политику большее влияние, чем на американскую. В 1929 году, перед началом поездки с лекциями по США, Черчилль писал Херсту: «Мы обязаны обсуждать будущее мира, даже если мы не можем им управлять»²⁵. Здесь было бы разумно сделать вывод о том, что Черчилль, помимо желания польстить Херсту, по ряду причин считал его человеком с огромным влиянием. Тираж газет Херста составлял 15 млн экземпляров, и они широко освещали политические взгляды Черчилля. Кроме того, в будущем они сулили ему достаточно прибыльную работу в качестве публициста. И, как писал Черчилль своей жене Клементине, Херст познакомил его с кругом «ведущих людей» в Америке. Некоторые из них предоставляли частные железнодорожные вагоны и другие предметы роскоши, которыми с удовольствием пользовался Черчилль. А кто-то оказался полезным впоследствии, когда финансовое состояние Черчилля пришло в упадок и когда премьер-министру военного времени потребовалась поддержка влиятельных людей Америки для усиления своей политической линии. Один раз произошло следующее: поездка, в которой Херст показал себя щедрым хозяином, как писал Черчилль Клементине, позволила ему заработать столько денег, что они могли «этой осенью жить в Лондоне с комфортом»²⁶.

Альфред Хармсворт, позднее лорд Нортклифф, пришел в газетный бизнес, поскольку его успешная журнальная империя «не могла удовлетворить растущий интерес к расширению сферы своего влияния»²⁷. Позднее, в Америке, Генри Люс, прозванный «самым влиятельным гражданином Америки среди современников»²⁸, напротив, не испытывал потребности к выходу за пределы журнального бизнеса. Он использовал выручку, которую приносили его невероятно успешные журналы Time и Fortune, чтобы оплачивать огромное количество заманчивых предложений для Черчилля и использовать его влияние с целью усложнить жизнь Франклину Рузвельту и его правительству, а также другим политикам, которые призывали к развитию нормальных отношений с коммунистическим Китаем.

Было бы справедливым сказать, что примерно с начала XX века, когда общественное мнение стало набирать силу в политической жизни, СМИ начали играть важную роль. Но эта роль никогда не была настолько важной, как полагали или заявляли об этом сами владельцы газет. В 1931 году лорды Бивербрук и Ротермир, влиятельные магнаты прессы своего времени, выступали против Даффа Купера, кандидата Болдуина на Вестминстерских дополнительных выборах Св. Георгия на место, которое определяло контроль над Палатой. Тем не менее Купер одержал победу²⁹. Как было сказано выше, почти все владельцы газет находились в оппозиции к Франклину Рузвельту на выборах и переизбрании. Они относились к нему как к «предателю» своего и их класса, но тем не менее они не сумели помешать ему с ловкостью четырежды одержать победу и бросить дерзкий вызов не только владельцам прессы, но и традиции передачи власти по истечении двух сроков, установленной Джорджем Вашингтоном, несмотря на очевидно слабое здоровье, которое и послужило причиной его смерти всего лишь спустя три месяца после начала последнего четырехлетнего срока. Миллионы слушателей, настроившись на рузвельтовские передачи «у камина», слышали его глубокий спокойный голос, который рассказывал им о том, куда он собирался вести страну во время экономических проблем ранних 30-х и в преддверии войны в конце десятилетия. Судя по результатам выборов, избиратели находили беседы у камина куда более убедительными, чем враждебно настроенную печатную прессу. Однако сила убеждения была не настолько сильна, чтобы обеспечить поддержку президенту, когда тот не расценил свои силы в попытке заполнить Верховный суд мужчинами (в то время там не было женщин), склонными отстаивать конституционность законодательства правительства Рузвельта, заменив ими прошлый состав суда, или же когда он вмешивался в локальные выборы в Конгресс, что привело к раздражению местных политиков и электората.

Беседы у камина были ранним сигналом о том, что новая технология – а в действительности старая технология, примененная заново, – могла ослабить влияние печатных СМИ, позволяя политикам напрямую обращаться к электорату, а комментаторам – быть услышанными без необходимости прибегать к печатным СМИ как к средству оповещения. Во времена Рузвельта это было радио, которое также успешно использовал и Черчилль, превратив свой голос в «рев» британского льва. Несмотря на умение вести борьбу и побеждать владельцев газет, Рузвельт прекрасно понимал, что печатные СМИ были важным инструментом оповещения аудитории о его идеях и политике. Поэтому он продолжал работать над снижением влияния владельцев прессы, перейдя на уровень ниже и очаровывая их сотрудников – обозревателей и репортеров. Среди последних был и Джо Олсоп, чьи статьи выходили трижды в неделю в 300 газетах в период с 1937 по 1974 год. Олсоп стремился к тому, чтобы его статьи и репортажи «не информировали, а воздействовали и подталкивали основных игроков к определенным решениям»³⁰. Рузвельт заключил сделку с репортерами: он проводил с ними частые неформальные беседы в своем офисе, снабжая их новостями и сенсациями. В свою очередь, они рассказывали ему о новостях и сплетнях, ходивших по Вашингтону и по просторам страны. Если они отвечали президенту положительным освещением его действий в прессе, то им было гарантировано приглашение на новую встречу с обменом новостями. Эти симбиотические отношения между репортерами, которым так нужны новости и сенсации и которые так высоко ценят имидж «инсайдеров», сопровождающих президентов и премьер-министров, и политиками, заинтересованными в положительном освещении своей деятельности в новостях, существуют и по сей день. Однако огромное количество новых каналов передачи новостей, возникших благодаря интернету, во многом ослабляет власть как самих печатных изданий с аудиторией, среди которой крайне мало молодых избирателей, так и их владельцев. И даже прежде, чем каналы СМИ стали активно разрастаться, такой невероятно влиятельный в свое время человек, как Джо Олсоп, к тому времени вышедший на пенсию, уже говорил в своих интервью: «Ни у одного обозревателя нет абсолютно никакой власти… Сама идея о том, что в Соединенных Штатах найдется хоть кто-то, кто будет настолько глуп, чтобы формировать свое мнение, ориентируясь на взгляды какого-то несчастного колумниста, может прийти в голову лишь самому колумнисту»³¹. В 1979 году более половины читателей The Sun «проголосовали вопреки совету» голосовать за консерваторов и отдали свой голос в пользу лейбористов³². Позднее, в 1987 году, лишь 40 % читателей The Sun последовали редакторскому призыву голосовать за консерваторов³³. Позднее Мартин Кеттл, заместитель редактора левоориентированной газеты Guardian, заявил: «Политики совершают большую ошибку, когда начинают верить в то, что газеты способны влиять на мнение избирателей»³⁴. Его мнение разделяет и Стивен Гловер, британский журналист, который часто дает комментарии по вопросам, связанным с прессой. Он кратко изложил свои взгляды в одной из статей: «Газеты попросту не могут указывать своим читателям, за кого им следует голосовать»³⁵. Но, безусловно, это не отменяет возможного влияния газетных изданий на выбор аудитории.

Мастерское умение Джона Ф. Кеннеди обращаться с телевидением, включая его решение о проведении телевизионных пресс-конференций, в значительной степени ослабило силу влияния газет³⁶, а его невозмутимость помогла ему преодолеть оппозицию однопартийной прессы³⁷. Его эффективное использование этой относительно новой технологии СМИ сыграло решающую роль в победе над Ричардом Никсоном, который в то время считал телевидение «глупой безделушкой» и который изменил свое мнение, лишь когда молодой медиаконсультант по имени Роджер Эйлс убедил его в необходимости относиться к телевидению серьезно³⁸.

Это, несомненно, приводит нас к Руперту Мердоку, возможно, последнему из великой череды медиамагнатов и владельцев газет, чей интерес к влиянию на политику совпадает со стремлением к прибыли, а кое-где даже его превосходит. Сложно с уверенностью судить о том, каково отношение Руперта к влиянию прессы, включая его собственное влияние. Во-первых, он знает, что общепринятая уверенность в существовании подобной власти – это палка о двух концах. С одной стороны, она может увеличить силу его политического влияния, но, с другой стороны, также может и привести к призывам к законодательному сдерживанию этой силы в том случае, если она покажется настолько мощной, что ее будут видеть как инструмент подрыва демократических процессов. Примерно с дюжину лет назад я признался интервьюеру из The Observer: «Я понимаю, что редакторское заявление «Эта победа – победа The Sun» звучит великолепно, – но тем не менее я ему не верю»³⁹. Мердок полагал, что открытое хвастовство редактора The Sun Келвина Маккензи после неожиданной победы Джона Мейджора над Нилом Кинноком на всеобщих парламентских выборах 1992 года было крайне неверным ходом и куда правильнее было бы выпустить заголовок, гласивший: «Эта победа – проигрыш Киннока». В итоге лидер лейбористов, согласно всеобщему мнению, провел ужасную кампанию, увенчанную показным и преждевременным ликованием.

Мердок не одобрял подобную выходку потому, что понимал небезопасность хвастовства Маккензи – его заявление претендовало на большую власть, чем это могло быть политически допустимо в долгосрочной перспективе. Примерно двадцать лет спустя на слушаниях по расследованию Левесона он говорил, что считал этот заголовок «безвкусным и неправильным», а его сын Джеймс впоследствии вспоминал, как Маккензи получил от отца «большую выволочку»⁴⁰. Безусловно, Гловер прав в том, что газеты не могут указывать избирателям, как следует голосовать. И, конечно, причиной проигрыша лейбористам было вовсе не выступление The Sun против Киннока, а его собственная неумелая кампания. И вовсе не оппозиция New York Post привела к печальному итогу попытки Марио Куомо выдвинуться на пост мэра Нью-Йорка, а его собственные ранние политические ошибки в предвыборной кампании, которые впоследствии были учтены. Но даже если Кеттл, Гловер и Руперт (примем его отрицание власти за чистую монету) правы в том, что пресса наделена куда меньшей властью, чем полагают критики, до тех пор пока последние убеждены, пусть и ошибочно, в том, что газеты способны влиять на мнения избирателей, они будут действовать в соответствии со своим убеждением. А это наделяет прессу определенной властью, неважно, заслуженной или нет.

В дополнение к прямому воздействию на выборы со стороны газет и кабельного телевидения – не решающему, но и не тривиальному – стоит учесть влияние на повестку, в которой приходится работать кандидатам. Мнения, высказываемые на редакторских полосах The New York Times или в обзорных колонках The Wall Street Journal и британского The Sun, а также в программах Fox News Channel, имеют значение не только в предвыборный период, но и в промежуточные годы, когда намечается повестка для будущих кампаний. Как отмечает Юхан Норберг, старший сотрудник Европейского центра международной политэкономии: «СМИ усиливают определенные взгляды на окружающий мир». Или, как говорит Джон Гэппер из Financial Times: «Что для журналистики остается неизменным, так это умение формировать повестку дня. Телевидение, безусловно, охватывает большую аудиторию, чем газеты:…но темы, которые выбирают газеты, и мнения, которые звучат на страницах изданий, имеют большой резонанс»⁴¹. Во время последней крупной газетной забастовки в Нью-Йорке телеканалам пришлось нанимать безработных репортеров и редакторов для создания повестки новых телепрограмм, поскольку на тот момент они не могли руководствоваться печатными СМИ.

Печатные издания рисуют образ кандидатов и характер событий, которые способны повлиять на мнение избирателей. Следует помнить: помимо редакторов есть еще и надоедливые репортеры, обладающие немалой долей власти. Она заключается в разоблачении действий, которые политики и правительства предпочитают держать в секрете. Гленн Гринвальд из The Guardian в немалой степени поспособствовал публикациям утечек информации от Эдварда Сноудена из Управления национальной безопасности. Издание The Daily Telegraph обнародовало использование сотрудниками министерства финансов государственных средств в личных целях. Фред Дикет из The New York Post’s держит на крючке весь политический класс штата Нью-Йорк, поскольку его представители совершают те вещи, которые они хотели бы оставить незамеченными. Особенно это касается государственных прокуроров. Бывший судья Верховного суда Луи Брэндайс был абсолютно прав, когда писал: «Считается, что солнечный свет – это лучшее средство дезинфекции»⁴². Это тот самый солнечный свет, который обеспечивают журналисты-расследователи.

В дополнение к редакторам и журналистам-расследователям в медиаиндустрии есть комментаторы, которые способны, как однажды сказал мне один из них, «менять атмосферу», в которой возникает политическая дискуссия, – обращать внимание на обеспокоенность политиков взглядами и текстами обозревателей, таких как Тревор Кавана из The Sun и Полли Тойнби из The Guardian в Великобритании, или консервативных Чарльза Краутхамера и Джорджа Уилла из The Washington, либерала Тома Фридмана из The New York и центриста Дэвида Брукса в США. Я полагаю, что в ходе напряженных выборов фоновая музыка в исполнении колумнистов, начинающая звучать задолго до начала предвыборной гонки и играющая вплоть до дня голосования, имеет немаловажное значение. Не до такой степени, как полагают эксперты, и уже не так, как прежде, но все же ее влияние не так слабо, как думает Олсоп.

Этого достаточно, чтобы ключевые владельцы СМИ, включая Руперта Мердока, получали возможность напрямую общаться с национальными лидерами, зачастую по собственному приглашению последних. Однажды Руперт пожаловался мне на то, что каждый раз, приезжая в Британию, он чувствовал себя обязанным сказать «да» в ответ на приглашение действующего премьер-министра на чай или ужин, вместо того чтобы посвятить все свое время встречам с директорами. Далеко не каждого крупного бизнесмена, оказавшегося в Лондоне, Нью-Йорке или Канберре, будут упрашивать зайти на чашечку чая или поужинать по адресу Даунинг-стрит, 10, в мэрии или в австралийской резиденции премьер-министра. И далеко не каждый премьер-министр или мэр нуждается в дополнительном напоминании (помимо самого присутствия Руперта с его послужным списком в бизнесе) о том, что он пьет чай или ужинает с человеком, имеющим сильную политическую позицию. И этот человек может оказаться полезным союзником или опасным врагом, несмотря на то что за ужином он выглядит очаровательным собеседником.

Когда Мердок и Тони Блэр, в то время лидер оппозиции, встретились на корпоративном собрании на австралийском острове Хеймен в июле 1995 года, я с интересом наблюдал, как они общались. Блэр пытался выяснить, была ли у него возможность заручиться поддержкой прессы Мердока, в частности издания The Sun. Одновременно с этим сам Мердок пытался определить, мог ли быть у этого привлекательного и бойкого политика какой-то потенциал. Эндрю Нил, также присутствовавший на конференции, рассказывает, что Блэр «дал понять, что права на владение СМИ при лейбористах не будут обременительными»⁴³. С тех пор, однако, Блэр отрицал, что подобный разговор в действительности имел место, то же самое делал и Мердок, хотя новая лейбористская партия и вправду отказалась от своей позиции неодобрения покупки ITV или Channel 5 издательскими группами. Я находился с Мердоком и Блэром большую часть времени, проведенного ими на острове Хеймен, – Блэр уехал практически сразу же после своего выступления – и мне не довелось услышать каких-либо странных обсуждений политики владения СМИ. Это вовсе не означает, что подобная беседа не могла состояться в реальности, но я абсолютно уверен в трех вещах. Во-первых, Мердок был впечатлен готовностью Блэра «разделать большого и плохого медиамагната прямо у него в пещере». Во-вторых, он был убежден, что политическая стратегия Блэра заключалась не в том, чтобы повернуть вспять резолюцию Тэтчер, а в том, чтобы добиться «желательного» голосования и отправить на свалку истории старую лейбористскую политику государственного вмешательства при высоком налогообложении (откуда впоследствии ее и достал Гордон Браун). И, наконец, крайне маловероятно, что Руперт мог задать претенденту на пост премьер-министра вопрос, имевший прямое отношение к его коммерческим интересам. Он также вряд ли мог обозначить угрозу оставить The Sun в лагере тори в том случае, если полученный ответ его не удовлетворит. С одной стороны, политические взгляды The Sun всегда в большей степени отвечали взглядам самого Руперта, а не его коммерческим интересам, и угроза оказать поддержку Джону Мейджору, которого и сам Руперт, и ключевые сотрудники The Sun считали незадачливой и безнадежной фигурой, конечно же, не могла казаться серьезной. Не менее важно и то, что человек, обладающий реальной властью, никогда не пойдет на принцип «либо, либо». Запрет на подобные слова в присутствии политика заложен в саму основу Метода Мердока. И я никогда не видел Руперта в ситуации, вынуждавшей поступать таким образом. Тем не менее я не стал бы с уверенностью сбрасывать со счетов утверждение, сделанное Нилом.

Основываясь на беседах с Рупертом, я могу прийти к выводу, что его переход на сторону новых лейбористов был обусловлен четырьмя причинами. Во-первых, он видел в Блэре возможность поддержать восходящего политика, не отказываясь ни от одного дорогого для себя политического принципа: снижение налогов, более разумное устройство социальной системы государства, активная проамериканская и произраильская внешняя политика. Во-вторых, должно было пройти еще несколько лет, прежде чем Руперт простил бы тори удар, нанесенный Маргарет Тэтчер, которая была одним из двух его любимых политиков (вторым был Рональд Рейган). Руперт верил, что леди Тэтчер, кем она впоследствии стала, спасла Британию от неминуемой катастрофы путем приватизации «господствующих высот экономики» и укрощения профсоюзов. Конечно, Руперт последовал примеру своего кумира, обуздавшего профсоюз работников угольной промышленности, и переломил сопротивление печатных профсоюзов. По его мнению, это могло бы оказаться куда сложнее, чем было на деле, а возможно, и вовсе стало бы невыполнимым, если бы Тэтчер не считала своим долгом следовать верховенству закона. Именно это обязательство и вынудило ее обеспечить полицейскую защиту новой типографии Мердока и обуздать бунтующих работников печати и толпу подкупленных хулиганов, в огромном количестве окруживших здание. Насколько я знаю, большинство из них явилось туда с новенькими хрустящими банкнотами номиналом в 50 фунтов в кармане. Польза, извлеченная Мердоком, отчасти облегчила ее собственный путь к главной цели. Однажды я спросил у Руперта, почему он аналогичным образом не предпринял попытку переломить сопротивление профсоюзов, когда те серьезно препятствовали эффективной работе его издания New York Post. Он ответил, что не сделал этого, поскольку мэром города была не Маргарет Тэтчер.

Третья причина заключалась в том, что Мердок не верил в способность текущего премьер-министра тори, Джона Мейджора, эффективно руководить партией, охваченной скандалами и расколом по европейским и многим другим вопросам. В итоге Руперт полагал, что по прошествии восемнадцати лет правления тори восстановление двухпартийной системы правительства пошло бы только на пользу стране. Особенно если учесть работу по освобождению от контроля профсоюзов, которую выполнял Блэр, в то время как тори раскаивались в своем предательстве Маргарет Тэтчер и все еще разрабатывали политику, соответствующую наступающему XXI веку. Джеймс Карран и Джин Ситон, далеко не поклонники Мердока, достаточно хорошо описывают ситуацию: «Вынужденный выбирать между теряющим эффективность правительством, предавшим наследие Тэтчер, и дружественным рынку оппозиционным политиком, он (Мердок) был готов принять решение»⁴⁴. Тем не менее, по словам Мердока, переход на сторону лейбористов привел к «прямым потерям тиражей в размере 200 тыс. копий»⁴⁵.

В то время, когда Блэр занимал свое место в правительстве, его взгляды далеко не всегда совпадали со взглядами Руперта. Блэр исключительно благосклонно относился к идее Европейского союза, а Мердок не разделял его энтузиазма. Блэр стремился перевести фунты стерлингов в евро, руководствуясь скорее не экономической пользой – экономика не была его сильной стороной, – а стремлением занять место за столом руководителей Европы и в итоге реализовать свою амбицию и стать президентом ЕС. Мердок был против отказа от контроля над экономической политикой, к чему неизбежно привело бы уничтожение фунта. Более того, он выражал озабоченность возможной потерей политического контроля, к которой могло привести решение Гордона Брауна предоставить Банку Англии независимый статус.

Премьер-министр никогда не пытался всерьез продавить решение о переходе на евро, что, возможно, хотя бы отчасти было продиктовано нежеланием потерять поддержку Мердока. Но это могло быть и следствием его неспособности справиться с негативно настроенным по отношению к евро министром финансов Гордоном Брауном: Блэр уважал Брауна за знания в области экономики и опасался его умения вести безжалостную политическую борьбу.

Анализируя ситуацию в Британии, будет справедливым сказать, что Мердок удерживал и до сих пор удерживает весьма прочную политическую власть. Отчасти об этом свидетельствуют эмоции, которые он пробуждает среди властных элит, возмущенных нападками на культурные нормы страны, и политиков, не согласных с поддержкой свободного рынка и свободной торговли, с его антипрофсоюзными взглядами и скептическим отношением к идее Евросоюза. В попытке определить, насколько велико влияние Мердока и его медиахолдингов в Британии, вместе с коллегой Уильямом Шью, обладающим значительными эмпирическими навыками, мы предприняли попытку измерить масштаб его влияния путем измерения количества времени, уделяемого продуктам Мердока со стороны медиапользователей. Наше исследование, выдержавшее критику большинства экономистов и даже множества критиков самого Мердока, показало, что читатели и зрители в среднем тратят на продукцию Мердока 3,4 % всего времени, уделяемого СМИ. При этом ключевую роль в формировании национальной повестки на момент проведения нашего исследования играла ВВС, которой принадлежало 44 % времени потребления медиапродукции⁴⁶.

В Америке ситуация была несколько иной, а ограничения – менее жесткими. В некоторой степени это было обусловлено тем, что политические взгляды Мердока не вызывали здесь такой враждебности, как в Британии, даже несмотря на его поддержку Дональда Трампа и нового статуса канала Fox News как политической силы, с которой следовало считаться. Отчасти причина заключалась в том, что Первая поправка к Конституции, гарантирующая право свободы речи, смягчает запреты закона о клевете в отношении работы частных СМИ в США, делая их менее строгими, чем в Великобритании. Однако положения этого закона не могут полностью игнорироваться такими людьми, как Мердок.

В Нью-Йорке издание New York Post, свободный в своих действиях таблоид, в чем-то похожий на британский The Sun, но только без фото в стиле ню (тестирование показало, что подобные фотографии были сдерживающим фактором для читателей из рабочего класса: они сдерживали их от покупки на тот момент дневного издания для чтения в транспорте по дороге домой), был особым инструментом Руперта. С его помощью он сумел спасти, казалось бы, обреченную политическую карьеру Эда Коха. Он помог политику, называвшему себя «благоразумным либералом»⁴⁷, занять кресло мэра путем настойчивых публикаций статей и колонок, изображающих Коха в выгодном свете. По словам язвительной статьи с критикой в адрес Мердока, опубликованной в левостороннем издании New Republic: «Газета (New York) Post фактически создала кандидатуру Коха»⁴⁸. Я хорошо помню простой импровизированный ужин в моих нью-йоркских апартаментах, без сервировки и официантов, состоящий из обычной жареной курицы, который я разделил с Эдом во время его кампании. Он рассказывал мне, что без New York Post у него не было бы никаких шансов одержать победу в праймериз над грозным Марио Куомо, который впоследствии стал губернатором штата.

И вновь ему следовало быть осторожнее и не преувеличивать силу влияния Руперта. Прежде всего потому, что кампания Куомо сама по себе была провальной⁴⁹, будь то в силу чрезмерной принципиальности или по причине излишней догматичности, не позволявшей ему задуматься о поиске компромисса для победы и дальнейшей работы с разделенным на фракции и многообразным электоратом в городе, стоящем на грани банкротства и страдающем от периодических погромов и грабежей в периоды блэкаутов. Именно поэтому жители Нью-Йорка начали испытывать симпатию к призывам Коха о возвращении смертной казни, противником которой был Куомо. Не меньшую роль сыграло проявление двойственности со стороны Куомо. Эта двойственность стала яркой характеристикой его последующей политической жизни. «В то время я пребывал в состоянии нерешительности», – отметит он позже в своем дневнике. Именно поэтому мы с Ситой и не были по-настоящему удивлены очередным гамлетовским выступлением Куомо в 1991-м. Он тогда раздумывал над перспективой баллотироваться в Белый дом в следующем году, и партийные активисты спросили Ситу, на тот момент успешно работавшую с Марио, бывшим тогда заместителем губернатора Хью Кери, не согласится ли она помочь в управлении его вашингтонским кабинетом. Мы ждали вестей в своем офисе в Аспене, в то время как самолет, на котором Марио должен был отправиться в Нью-Гемпшир, чтобы подать документы на регистрацию в качестве участника в выборах, простаивал на взлетном пути. Марио не явился на рейс по причинам, так и оставшимся неизвестными. Я должен признаться, что испытал тогда определенное облегчение, поскольку не горел желанием переезжать в Вашингтон. К тому же я понимал, что представители прессы среди критиков Руперта теперь будут менее благосклонны к Сите, жене делового партнера Мердока.

Но таблоид, достаточно влиятельный, чтобы сыграть ключевую роль в передаче мэрии города под управление Коха, не смог обеспечить ему победу на выборах на пост губернатора штата. Когда Кох и Куомо вновь вступили в борьбу за демократическое выдвижение на общегосударственный пост, Мердок опять поддержал Коха. На этот раз безрезультатно. Одна из причин заключалась в том, что внутригородская аудитория Post составляла куда меньшую долю в целом по стране, чем по городу. Другая – в том, что Куомо уже сумел улучшить свой имидж как кандидат и был в большей степени уверен в необходимости победы. Свою роль сыграло и интервью, которое Эд Кох дал изданию Playboy, журналу в стиле легкого порно, которому всегда чудесным образом удается заставить политиков говорить больше, чем следует, – именно в интервью этому журналу в свое время признался Джимми Картер: «На многих женщин я смотрел с вожделением. В своем сердце я немало раз изменял»⁵⁰⁵¹.

И, скорее всего, именно интервью журналу Playboy и стоило Коху победы. В общении с журналистом издания Кох выразил пренебрежение к людям, живущим за пределами его любимого города Нью-Йорка. По его мнению, загородная жизнь была «слишком проста… это всего лишь пустое прозябание», а жизнь в сельской местности «бессмысленна… бездарная трата времени на поездки в грузовиках… (и)ситцевые платья»⁵². И даже принадлежавшее Мердоку издание New York Post не сумело помочь изменить негативное отношение к Коху жителей пригородов и сельской местности, сложившееся в результате озвученного им презрительного взгляда на их образ жизни.

Руперт потерпел поражение и в борьбе за передачу победы в демократических праймериз в штате Нью-Йорк в 1980 году в руки Джимми Картера, который выступал в оппозиции к другому кандидату от своей же партии – сенатору Эдварду Кеннеди. Кеннеди победил на выборах, несмотря на противостояние со стороны New York Post, однако он не сумел одержать победу над Картером в других штатах. Вернувшись в сенат в роли опасного врага Мердока, он провел закон, не позволявший Руперту владеть одновременно и газетой, и телеканалом в одном и том же городе. Это было правило перекрестного владения. «Выбирай позицию не гнева, а уравнения счета. Тедди Кеннеди и Руперт Мердок – идеальная пара, настоящие гладиаторы», – прокомментировал ситуацию сэр Уильям Рис-Могг⁵³, человек, чье одобрение позволило Руперту купить газеты Times.

В Бостоне Руперт держался за Boston Herald⁵⁴, но ему, хоть и с большой неохотой, пришлось избавиться от издания New York Post, чтобы сохранить прибыльную городскую телестанцию. Кеннеди удалось, хоть и временно, добиться своего. Я помню, какую боль причиняла Руперту вынужденная необходимость продать Post.

Но эта сага так и не завершилась для Мердока потерей газеты Post. После череды неурядиц новые владельцы издания поняли, что они не могут сделать его прибыльным и им угрожает банкротство с последующим закрытием. Губернатор Нью-Йорка, тот самый Марио Куомо, который некогда подвергался атаке со стороны Post в нескольких своих кампаниях, умолял Мердока вернуть себе право собственности, чтобы сохранить сотни рабочих мест. К нему присоединился кардинал Джон Джозеф O’Коннор, католический архиепископ Нью-Йорка, поскольку он знал, что многие из тех сотрудников, которые могут потерять работу, были католиками. Мердоку предложили временное освобождение от правила перекрестного владения, но он отказался от предложения. Губернатор, архиепископ, профсоюзы и другие причастные к вопросу лица оказали давление на Федеральную комиссию по связи, настояв на том, чтобы Мердоку дали перманентную свободу от подчинения этому правилу. И тот получил свою привилегию. А вместе с ней и возможность возобновить выпуск убыточного таблоида.

Это происходило на фоне всеобщей радости, которую, впрочем, не разделяла The New York Times. «Не стоит питать иллюзии и думать, что он оказывает здоровое влияние на американскую журналистику… его газетная журналистика зачастую остается на самом низком уровне, она политически и профессионально нечестна… Господин Мердок привез в Нью-Йорк второсортную бульварную журналистику, основанную на ущербных моделях Австралии и Британии… В погоне за прибылью они готовы напечатать все, что угодно… вразрез с этическими стандартами, выработанными американскими журналистами еще во времена Второй мировой», – говорилось в ее редакторском обращении к читателям⁵⁵. Десятилетие спустя Руперт подвергся еще более строгой критике, когда принял решение участвовать в торгах за The Wall Street Journal.

Поражение Руперта в местных и общенациональных выборах не означало, что его газета не имела никакой власти. Если бы это было правдой, то, скорее всего, он не стал бы мириться с убытками, связанными с владением New York Post, особенно сейчас, когда News Corp обязана твердо стоять на ногах. Консервативные эксперты считают ее полезным инструментом защиты собственных взглядов. Политики предпочли бы иметь New York Post в качестве союзника, а не противника, выискивающего истории, способные навредить их репутации. Знаменитости мечтали, чтобы она освещала их выходы в город в модной одежде и обычные прогулки в расслабленном стиле по выходным. Кинематографисты, ведущие съемки в Нью-Йорке, стремились к публичному освещению съемочных процессов. Все эти желания относятся к тому роду услуг, которые Руперт может оказывать по своему желанию.

Успешное повторное приобретение Рупертом издания New York Post после ряда перипетий с применением правила перекрестного владения в отношении его газеты служит еще одним примером, демонстрирующим терпение Мердока на пути к победе и его умение видеть долгосрочную перспективу в вопросах покупки и владения активами.

И хотя влияние New York Post снижается по мере географического расширения политического поля битвы, какой-то из активов Мердока всегда растет в цене. На государственном уровне Fox News Channel является силой, достаточно мощной для того, чтобы в полной мере превратить Дональда Трампа из шутливого персонажа в кандидата, побеждающего всех своих оппонентов справа, слева и по центру, а затем и в триумфатора, обогнавшего безусловного фаворита, демократа Хиллари Клинтон.

Нет лучшего свидетельства власти FNC, чем демонстрация отношения к этому каналу двух наиболее влиятельных политиков Америки: Хиллари Клинтон и Барака Обамы. Хиллари Клинтон обхаживала Мердока во время своей последней гонки в сенате и делала это вовсе не потому, что была согласна с его взглядами или восхищалась тем, как освещала газета New York Post интрижки ее супруга, – «главный кобель» было одним из любимых прозвищ издания, которым оно называло верховного главнокомандующего⁵⁶. Она искала одобрения газеты, которое впоследствии и получила затем, чтобы победить с огромным отрывом и, таким образом, заложить основу для своих будущих кампаний, что и произошло в действительности, хотя последующие кампании Клинтон велись без поддержки Мердока и закончились весьма плачевно.

Когда в 2006 году началась сенаторская кампания в Нью-Йорке и Руперт изучал обстановку, Хиллари простили ее попытки реструктуризации системы здравоохранения с последующим превращением ее в организацию под управлением государства. Ее простили и за панибратство, которое она однажды продемонстрировала по отношению к Мердоку, выследив его яхту, на которой мы шли по Чесапикскому заливу одним воскресным днем. Довольно властным тоном, избавиться от которого она не может и по сей день, Хиллари пригласила Руперта в Белый дом на завтрак, который должен был состояться уже на следующий день, несмотря на то что Руперт и прежде отказывался от ее приглашения на частный ужин, чтобы не умалять роль своих репортеров и редакторов. Вместо этого он предпочел бы встретиться с ней в офисе New York Post в присутствии редакторов. В тот раз он одержал верх.

Мисс Клинтон не осталась в долгу и за акцию по сбору средств в нью-йоркских офисах, организованную при поддержке Мердока. Благодаря этой акции ее и без того переполненная казна, предназначенная обеспечить сенатскую кампанию, пополнилась еще на 60 тыс. долл. В благодарность она появилась с ним в роскошном Café Milano в Джорджтауне, на вечеринке в честь Fox News Sunday, флагманской программы сети, – это мероприятие было настолько гламурным, что позволить себе его могла только такая голливудская студия, как Fox (что мы смогли в свое время оценить на свадебной вечеринке Мердок-Венг, которая проходила на яхте на реке Гудзон под аккомпанемент из фейерверков, освещавших небо над Манхэттеном). Этот шаг со стороны мисс Клинтон, который метафорически можно было назвать прыжком в постель к врагу, стал одной из причин, по которой левое крыло демократической партии и по сей день не проявляет к ней доверия. В то время она защищала свои отношения с Мердоком словами: «Он мой избиратель, и я очень благодарна ему за то, что он считает, что я хорошо справляюсь со своей работой»⁵⁷. Один избиратель, один голос – за тем исключением, что этому голосу принадлежит издание New York Post и канал Fox News.

Стремление президента Барака Обамы почаще появляться на телеканале и давать интервью звездным репортерам и комментаторам Fox служит еще одним доказательством силы влияния Fox News. Президенту регулярно делали выволочку в Fox News за его позицию по любому вопросу, начиная от здравоохранения и политики налогообложения и заканчивая его административными указами, используя любую возможность упомянуть о его ненависти к каналу Fox News. Он, безусловно, бойкотировал бы канал, если бы не осознавал необходимость обращаться к аудитории, которая в противном случае была бы для него недоступной. И, конечно же, эти интервью стали возможными лишь при условии мирного соглашения между Обамой и руководителем FNC Роджером Эйлсом. Оно было достигнуто при посредничестве Мердока, что в очередной раз подчеркивает политическую силу, которую Руперт получил, пройдя через потери и барьеры, созданные кабельными телекомпаниями в стремлении обеспечить FNC той властью, которую она сегодня имеет.

И вновь власть, обеспечиваемая новостными каналами, гарантирует Руперту победу во всех политических битвах, столь дорогих его сердцу. Он убежденный сторонник свободной торговли и относительно открытой иммиграции – ни одну из этих точек зрения не разделяет президент Трамп. Мердок также не добился успеха в попытке заставить правительство выступить против Google и других компаний, которые, согласно его заявлениям, регулярно воруют интеллектуальную продукцию его собственных бизнесов. «Они подключились к «золотому потоку… и берут (новостной контент) абсолютно беспрепятственно»⁵⁸, – рассказывал он аудитории Национального пресс-клуба США. «Пиратская платформа»⁵⁹, – вторил ему Роберт Томпсон, в то время старший руководитель News Corp, в письме, адресованном Хоакину Альмунии, занимавшему на тот момент пост европейского комиссара по вопросам конкуренции.

И, несмотря на свое исключительное положение, он очень хотел послаблений в правиле перекрестного владения. Это правило могло послужить одной из причин, по которой Мердок так и не сделал ставку на покупку Los Angeles Times, руководствуясь тем, что у него уже была телестанция в Лос-Анджелесе. Хотя, по словам Анны Мердок, ей было непривычно жить в том городе, где у них не было собственной газеты.

Все это заставляет задуматься над часто задаваемым вопросом: Мердок пользуется своей властью в поддержку убеждений или в целях продвижения коммерческих интересов? Я достаточно часто говорил с ним на эту тему, а поэтому считаю себя достаточно компетентным, чтобы дать свой ответ. Однако мой ответ содержит слишком много нюансов, чтобы полностью удовлетворять как критиков, так и защитников Руперта.

Рассматривая поддержку, которую Руперт оказывал Дональду Трампу в президентской гонке, мы должны тщательно взвесить некоторые противоречивые доказательства. Как было сказано ранее, взгляды Трампа на иммиграцию и торговлю, его стремление ужесточить первую и резко ограничить вторую, полностью противоречат взглядам Руперта. Но, несмотря на это, Мердок был на стороне Трампа. «Прямолинейный предприниматель со здравым смыслом, присущим дебютантам в политике… он не один из «них». Его слова следует понимать так: популист, выступающий против элит. Конечно, Мердок, чья скромная личность находится в резком контрасте с личностью Трампа, мог бы извлечь определенную пользу из снижения корпоративных налогов, обещанного упразднения налога на наследство и аннуляции множества нормативов, против которых выступает команда Трампа. Но Руперт также считает и еще до появления Трампа считал, что эти решения лежат в плоскости государственных интересов в той же степени, что и его собственных.

Я скорее склонен полагать, что поддержка Трампа была в меньшей степени продиктована личными интересами, нежели чем стремлением Руперта стать свидетелем унижения политического истеблишмента. Он надеялся, что «глупые ошибки» этого «ньюйоркера по рождению и воспитанию» со временем уступят место поведению, более подобающему для президента⁶⁰. Но помимо этой догадки есть еще кое-что, чем мы могли бы руководствоваться: это сама история. Прежде в Великобритании мне уже доводилось видеть примеры, когда политические интересы были выше личных. Руперт продолжал рекомендовать своей команде из News поддерживать Гордона Брауна, который был активным сторонником повышения налогов и чей решительный настрой против свободного рынка вряд ли сослужил бы Руперту хорошую службу при переезде Брауна на Даунинг-стрит. Кроме того, политика Брауна на Ближнем Востоке шла вразрез со взглядами Руперта относительно действий в Ираке. Поддержка, которую Брауну оказывал Руперт, чьи колумнисты и бойцовские псы из The Sun буквально рвались с цепи, чтобы поддержать Дэвида Кэмерона, едва ли могла быть основана на хладнокровных расчетах в пользу коммерческих интересов News. Они практически ни в чем не совпадают со взглядами левого крыла лейбористской партии. Из разговоров с Мердоком у меня возникло впечатление, что поддержка, которую он оказывал Брауну, была основана на восхищении рабочей этикой этого шотландца, его личностью, а также тем фактом, что происхождение Брауна было схожим с происхождением отца Руперта, воспитанного в семье пресвитерианского пастора. Кроме того, в свое время Руперт в немалой степени восхищался свирепостью партизанской войны, которую Министерство финансов вело против Блэра. В итоге The Sun поддерживала представителя тори Дэвида Кэмерона, но это решение принадлежало не столько Руперту, сколько Джеймсу Мердоку. Фактически Руперт сожалел о нем, или, по крайней мере, сожалел о решении объявить об этом в тот самый день, когда лейбористская партия вручала ключи от дома № 10 Гордону Брауну. Но в этом случае, как и во всех остальных, семейная солидарность была в приоритете.

И, конечно же, нельзя объяснить активную поддержку, которую Мердок оказывал Маргарет Тэтчер, одними лишь грубыми коммерческими мотивами. Ее политика свободных рынков и стремление ослабить влияние государства и власть профсоюзов шли в ногу с коммерческими интересами Руперта. Все было к лучшему. В итоге решающий фактор заключался в том, что Тэтчер не была защитницей всего «великого и хорошего», что в итоге и породило тех самых «мокрых», которые сделали ее жизнь очень несчастной. К тому же она не принадлежала к высшему сословию. Ничто не смогло бы поколебать его решение направить усилия The Sun на поддержку Маргарет, даже несмотря на то, что это решение могло вызвать недовольство читателей с пролейбористскими взглядами, которые в целом игнорировали рекомендации издания.

В ходе всех этих событий в британской политике ни в одной из наших с Рупертом бесед я не слышал и намека на то, что его решения хоть как-то зависели от вопроса коммерческой выгоды. Я никогда не узнаю, скрывал ли он свою коммерческую мотивацию намеренно, но сомневаюсь, что это было именно так.

Далеко не все разделяют мое видение ситуации. Критики Руперта утверждают, что он склонен поддерживать либо очевидных победителей, либо тех, кто способен принести ему дополнительную прибыль и богатство. Они приводят в пример поддержку, которую Руперт оказывал Хиллари Клинтон в ее гонке за место в сенате. Они подчеркивают, что относительно малоизвестный соперник Клинтон в этой борьбе не имел шансов на победу, независимо от количества редакторских статей, написанных от его лица в Post. Тем самым они указывают на то, что Мердок сделал выбор в пользу очевидного фаворита. Один медиалоббист прокомментировал мероприятие по сбору средств в пользу сенатора Клинтон при участии News Corp такими словами: «Мердок стоит за республиканцев, но он достаточно умен, чтобы понять, насколько невелики шансы республиканцев на победу. На каком-то уровне – национальном или городском – будущее за Хиллари, а какой находчивый бизнесмен не поставил бы на того, за кем стоит будущее?» Как оказалось, за Хиллари Клинтон определенно не было никакого будущего. Но этот лоббист был не одинок в своем мнении. Несколько директоров News Corp с циничностью, характерной для всех хороших журналистов, тоже считают, что Руперт прежде всего стремится выбрать и поддержать победителей, особенно тех, кто с наибольшей вероятностью встанет на защиту его собственных финансовых интересов.

Уверен, они ошибаются. Мисс Клинтон получила одобрение, потому что ее оппоненты были откровенно слабыми и потому что она поддерживала войну в Ираке и государство Израиль, а это находило отклик в душе Руперта. К тому же Руперт считал ее хорошим и трудолюбивым сенатором, о чем и говорилось в статьях New York Post.

Такая либерально-демократическая поддержка не распространялась на других людей подобного рода. Ничто на свете, и даже многочисленные демократы на ключевых позициях News, поддерживающие Джимми Картера, а затем и Уолтера Мондейла в их предвыборных гонках против Рональда Рейгана, не сумели заставить Руперта отказаться от решения бросить силы New York Post в поддержку консервативного республиканца, стареющего актера и неочевидного победителя в начале кампании 1980 года. Но даже при поддержке Мердока Рейган получил лишь 37 % голосов в пяти городских округах. И практически очевидный успех второго политика из клана Клинтонов в 2016 году не смог убедить Руперта в необходимости поддержать Хиллари, почти несомненного победителя, в городе, где его кандидат, Дональд Трамп, оказался не лучше Рейгана по результатам в Манхэттене, на который приходится основная доля рынка New York Post. Поддержка Мердока принесла всего лишь примерно 10 % голосов в пользу Трампа.

Все это вовсе не означает, что Мердок не осознает ценности политических контактов и не видит связи между позицией своих СМИ и деловыми интересами. Те, кто утверждает, что он рассчитывает на коммерческую пользу, которую в итоге и получает в ответ на поддержку и обеспечивает при помощи своих СМИ, могут привести несколько примеров того, что на первый взгляд выглядит как политически взаимовыгодные отношения. Эд Кох, ставший мэром во многом благодаря поддержке Мердока, во время газетных забастовок разрешил грузовикам дистрибьюторов New York Post (и всех других газет) выезжать на городские проспекты, обычно закрытые для проезда грузовиков, чтобы снизить вероятность нападений со стороны профсоюзов. Руди Джулиани, пользовавшийся поддержкой Post в период выдвижения на пост мэра Нью-Йорка, старался изо всех сил, но так и не смог убедить Тэда Тернера разрешить Fox Cable News подключиться к кабельной системе Time Warner в Нью-Йорке – Тернер отказался, ссылаясь на потенциальную угрозу Fox News как серьезного противника канала CNN, принадлежащего компании Time Warner. Его слова стали впоследствии пророческими. Поддержка, которую Мердок оказывал консервативным политикам, была вознаграждена, когда ключевые лица администрации Буша с готовностью согласились дать интервью каналу Fox News, что привело к значительному повышению его рейтингов в важной борьбе за внимание аудитории, которая велась среди воскресных программ.

Но в сложном мире отношения СМИ к политике не бывает ничего простого. Существует множество примеров, когда то, что казалось политическим покровительством, одновременно оказывалось тем, что сами политики уверенно считали действиями в политических интересах, или как минимум в интересах своих избирателей. Маргарет Тэтчер обеспечила полицейскую защиту от толпы протестующих, пытавшейся заблокировать вход в новую типографию News International в Уоппинге, поскольку, по ее словам, защита закона и порядка лежит в области национальных интересов. Предаваемая широкой огласке попытка Блэра⁶¹⁶² занять сторону Мердока в его критике в адрес бывшего итальянского премьер-министра Сильвио Берлускони, державшего итальянский рынок телевещания под жесточайшим контролем, когда тот обратился к своему коллеге Романо Проди, была не более чем обычной практикой британских премьер-министров, которые всегда помогают крупным британским бизнесам, например, приглашают ключевых экспортеров на все международные встречи со своим участием. Поступки Коха и Джулиани совершались в интересах нью-йоркской экономики, хотя, возможно, News Corp и могла извлекать определенную косвенную выгоду из дружбы с человеком из мэрии. Телевыступления политиков, таких, как сотрудники администрации Джорджа Буша-младшего или Барака Обамы, были важны самим политикам не меньше, чем каналу Fox News. И Блэр повел Британию на войну в Ираке вовсе не потому, что Мердок был своего рода новоявленным Уильямом Рэндольфом Херстом – газетным магнатом, в свое время взявшим на себя ответственность за начало испано-американской войны. Блэр, как и живший задолго до него Черчилль, считал, что долгосрочные интересы Британии требовали придерживаться позиции Америки; он действовал бы согласно своим взглядам независимо от позиции Руперта в отношении интервенции, что он и продолжает делать сегодня, даже несмотря на огромное общественное давление, призывающее его отказаться от подобных шагов.

Было бы наивным не признать, что Мердок прекрасно понимает: даже если его сделки с политиками, стремящимися добиться его расположения, не предполагают взаимной выгоды, тесное общение с ними наделяет Руперта ореолом власти, позволяющим использовать коммерческие преимущества, зачастую недоступные его конкурентам особенно на международных рынках. Помимо всего этого, выход на политиков с их политическими слухами и взглядами на мир кажется ему захватывающим занятием. Экономисты называют такое явление психологической прибылью: нефинансовое вознаграждение, которое приносит работа. Однако личное общение с Рупертом позволяет мне полагать, что во всем этом кроется нечто большее. Руперт считает себя действительно обязанным следовать заповедям своего отца и влиять на ход событий так, чтобы мир становился лучше. Он с невероятной серьезностью относится к наставлениям и примеру своего отца. В 1908 году Кит Мердок, в нежном возрасте 22 лет, в том же возрасте, когда сам Руперт стал управляющим директором газеты в Аделаиде, унаследовав эту должность после смерти своего отца, отправился в Лондон с готовностью рискнуть каждым своим центом, чтобы получить «необходимую квалификацию, позволяющую стать хорошим журналистом… Я уверен, что делаю это по зову долга»⁶³. Руперт тоже искренне верит, что следует зову долга, когда поддерживает одного кандидата, разоблачает слабости другого или ведет борьбу с истеблишментом.

Все это указывает на то, что наиболее важными Руперт считает вопросы, не ограниченные областью коммерческих интересов – безусловно, здесь есть свои исключения, как мы увидим чуть позже – или поддержкой отдельных политиков. Блэр заслужил поддержку прессы Мердока за одобрение вторжения в Ирак и свержение Саддама Хусейна и получил разнос за спокойное отношение к повышению уровня преступности и поддержку мультикультурализма. Браун получил благосклонность Мердока за отказ от перехода на евро, но подвергся агрессивной критике за повышение налогов. По своему опыту могу сказать, что, когда речь заходит о Мердоке, политика преобладает над коммерцией гораздо чаще, чем наоборот. Я склонен верить утверждению Руперта: «С особой гордостью я признаю тот факт, что мы никогда не продвигали в своих изданиях личные коммерческие интересы»⁶⁴. «Никогда» в данном случае может быть и не совсем точным определением, но основная идея, на мой взгляд, абсолютно верна. Однако область коммерческих интересов Руперта может быть недалека от того, что волнует умы политиков, ищущих его поддержки. И он знает об этом.

Из этой книги легко сделать вывод о том, что Мердок, с его агрессивной стратегией приобретений в стиле газетных магнатов прошлого, не встречает на своем пути никаких препятствий. Но это не так. Препятствия включают в себя законы о клевете, регулирующие законодательство о слиянии компаний и перекрестном владении⁶⁵, доктрину о справедливости, применяемую к сетям телевещания в США, регулятивные ограничения в Великобритании, предпочтения читателей и рекламодателей, позиции редакторов и обозревателей, присутствие конкурентов на рынках, необходимость вести себя как ответственный корпоративный гражданин и непреодолимое желание избавиться от тяжкого бремени ответственности, наложенного его отцом.

Нет никаких сомнений в том, что, в силу сегодняшней разрозненности рынков СМИ, Нордклиф, Херст и Люс становятся фигурами прошлого, которые никогда не возникнут вновь. Но также очевидно, что рыночные изменения, оказывающие влияние на силу власти Мердока, компенсируются несколькими факторами. Первый заключается в явном масштабе и охвате предприятий Мердока, который сохранился даже после продажи Disney. Имея 120 изданий и компанию HarperCollins Publishers, Мердок утверждает, что его группа печатных изданий является крупнейшим издательским предприятием в англоязычном мире⁶⁶. Один этот факт сам по себе уже вызвал бы уважительное отношение со стороны политиков и знаменитостей. А если учесть, что Руперт управляет еще и медиакомпанией, занимающей важное место не только в сфере новостей бизнеса, но и в немаловажном популярном мире спорта и развлечений, то вы получите предприятие, которое не останется незамеченным, в какой бы стране оно ни находилось. Политики просто не могут не знать о существовании подобной силы. В особой мере это касается тех, кто однажды захочет, чтобы одно из книжных издательств группы опубликовало и распространило их неизбежные дневники или мемуары – такие, как, например, мемуары Маргарет Тэтчер или Джона Мэйджора, несмотря на далеко не безоговорочное восхищение Руперта этой персоной. Или пригласило бы их пообщаться с Тони Блэром, Биллом Клинтоном, Михаилом Горбачевым, Ричардом Никсоном и другими частыми завсегдатаями одних из самых роскошных и интеллектуально богатых корпоративных собраний News.

Такая сила является благословением, когда News требуется участие правительства, и оборачивается проклятьем, когда правительство решает, что News слишком могущественна, чтобы позволить ей работать без ограничений или контроля, или же, как в случае с Китаем, и вовсе ставит ее под запрет.

Вторая причина, по которой влияние Руперта не ослабело в той же степени, в которой ослабело влияние его конкурентов на фоне разделения источников новостей и развлечений, заключается в готовности разнообразить свой бизнес и осваивать новые области. Сюда же можно отнести и отсутствие страха пойти на большой риск в стремлении превратить Fox News Channel в консервативный бастион, противопоставив его господствующей силе таких либеральных авторитетов, как владельцы The New York Times и множества конкурирующих кабельных телеканалов. Американские кабельные каналы, такие как Fox News, не связаны регулятивными правилами, требующими от сетей телевещания обеспечивать то, что сотрудники регулирующих органов определяют термином «непредвзятое освещение событий». Любой политик, имеющий дело с Рупертом, знает, что приказам Мердока подчиняется не только убыточная New York Post, но и Fox News Channel, тем более сейчас, когда влиятельный Эйлз покинул канал и теперь его место занимает Руперт, уделяя 80 % своего времени сохранению ведущей роли своего канала в непростые для него времена. Консерваторы слетаются на его новости и комментарии, а политики стремятся давать интервью в прямом эфире наряду со знаменитостями, которые стремятся быть на виду и благодаря этому оставаться известными. В то же время знаменитости, которые оказывают большое влияние на национальную культуру, моду и другие сферы жизни, понимают, что Fox Sports и киностудию Fox лучше всего по возможности держать на своей стороне, если подобное в принципе возможно.

И хотя раздробленность источников новостей, развлечений, спорта и комментариев ослабила силу множества традиционных игроков и привела к появлению Facebook, Google и целого ряда влиятельных блогеров, Мердок по-прежнему обладает немалой силой влияния. Не испытывая недостатка в деньгах, работая в среде, законы которой способствовали расширению бизнеса, Мердок решил «принять судьбоносное решение в судьбоносный момент», как он сам это описывает. Для тех, кто находился среди «них» в его уравнении «они против нас», это не сулило ничего хорошего. Но для тех, кто стремился нарушить устоявшиеся порядки, подобно Маргарет Тэтчер, Рональду Рейгану и, надо сказать, Дональду Трампу, это служило благоприятным сигналом.