ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
АРРАС, АПРЕЛЬ — МАЙ 1917

Фельдмаршал сэр Дуглас Хейг не хотел сражаться под Аррасом в 1917 году. Он был убежден, что сражение на Сомме нанесло тяжелый урон немецкой полевой армии, и он намеревался нанести удар еще тяжелее. Если бы он был волен, то последовал бы плану генерала Жоффра, а именно: в течение зимы продолжать изнурять немецкую армию сражениями вдоль Соммы, а весной начать решительное наступление во Фландрии, внезапно атаковав неприятеля в районе Ипрского клина, и очистить от немцев бельгийское побережье (на Хейга давил Военный кабинет, который считал действия по освобождению Бельгии срочной мерой). Обе эти операции существенно ослабили бы боеспособность немецкой армии. Но пришел Нивель, и этот план был изменен. В конце марта 1917 года, после того как немцы завершили отход к линии Гинденбурга, план подвергся новым коррективам.

Немецкий отход, однако, вовсе не означал, что план Нивеля о главном наступления на Западном фронте был полностью нарушен. Фактически отход сказался только на участке фронта 4-й и 5-й британских армий, которые вели сражения на Сомме, и французских частей, которые сдерживали немцев в Нуайонском клине. Немцы, отходя, опустошали территорию в районе выступа между Аррасом и Суассоном. Кронпринц Рупрехт решительно протестовал против такого акта вандализма, отказывался подписать приказ о разрушении и даже хотел уйти в отставку, а солдаты тем временем с удовольствием сметали все с лица земли. Войска союзников, преследовавшие немецкую армию по истощенной территории, вошли 17 марта в Бапум, а 18 марта заняли Перон и Нуайон, одновременно шла полным ходом подготовка к наступлению в районе Артуа и вдоль Уазы и Эны.

По плану Нивеля, 3-я британская армия должна была предпринять атаку южнее гребня Вими и прорваться сквозь германские рубежи к Камбре по направлению дороги Аррас — Камбре. Эти два штурма должны были предварять широкое наступление французов на Уазе и в Шампани. Помимо штурма Арраса силами 3-й британской армии, наступления по всей линии в обе стороны реки Скарп Хейг предусматривал взятие немецкого бастиона на гребне Вими канадскими частями 1-й армии, поскольку справедливо полагал, что не сможет продвигаться вперед от Арраса, имея в тылу крепость противника. Англичане заняли сектор Вими по линии фронта весной 1916 года и за год хорошо его изучили. Известняковые породы гряды Вими делали ее пригодной для минной войны, и обе стороны все эти месяцы вели осадную войну, делая подкопы в ее изрытых расщелинами склонах, прокладывая туннели и крытые траншеи под передними линиями для того, чтобы иметь возможность подорвать траншеи противника.

Прямо с севера от Арраса до Бетюна фронт удерживался силами 1-й армии под командованием генерал-лейтенанта сэра Генри Горна с сильными канадскими подразделениями, размещенными перед гребнем Вими. Горн — «неизвестный» генерал Великой войны. Он не вел дневника, не оставил автобиографии, о нем также никто не написал, и упоминается он лишь в многочисленных отчетах того времени. Его жена уничтожила письма, в Национальном биографическом словаре ему посвящена короткая статья. Об этом можно сожалеть, так как Горн был компетентным офицером. Он родился в 1861 году, в 1880 году был выпущен в Королевскую артиллерию, упорно продвигался по службе, так что в 1912–1914 годах был уже инспектором конной и полевой артиллерии, а с августа по декабрь 1914 года занимал пост начальника артиллерии I корпуса Хейга. В 1915 году стал командовать 2-й дивизией. В 1916 году его повысили до генерал-лейтенанта и вверили XV армейский корпус, которым он командовал во время операции на Сомме. Теперь он стоял уже во главе армии. Он был умелым полководцем, которого если не любили, то по крайней мере уважали все его подчиненные.

Канадские корпусы получили нового командующего — генерал-лейтенант сэр Эдвин Элдерсон стал генерал-инспектором канадских войск — волевого и решительного офицера кавалерии генерал-лейтенанта сэра Джулиана Бинга. Хороший вояка, он быстро снискал популярность в канадских войсках, которые частенько называли себя «Бинго Бойс» по ассоциации с известным мюзиклом того времени. Бинг происходил из военной семьи, среди его предков были бригадный генерал гвардии, который держал оборону замка Угумон в сражении при Ватерлоо, и неудачливый адмирал Джон Бинг, которого расстреляли на собственном юте в 1757 году, то ли потому, что выказал недостаточно рвения, чтобы помешать французам взять Минорку, толи, как считал Вольтер, «в назидание прочим». У Джулиана Бинга был вполне солдатский облик: небольшого роста, жилистый, с решительным подбородком, пронизывающим взглядом, он не переносил дураков, но всегда готов был прислушаться к разумному совету, от кого бы он ни исходил.

Он приобрел уважение у сограждан еще до назначения командующим корпуса, когда заявил Сэму Хьюзу, надменному канадскому военному министру, что в порядке любезности он будет информировать его о том, кого в корпусе он хочет продвинуть по службе или назначить на командующие посты, и что если Хьюз попытается воспрепятствовать или отвергнуть кандидатуры, то он, Бинг, подаст в отставку. Бинга совершенно не интересовали такие вещи, как одежда: еще до войны король Георг V порицал его за то, что тот носил старое платье и изношенную форму, — но он хорошо разбирался в военном деле и обладал здравым смыслом. Он сразу полюбил солдат, восхищался своими канадцами и чуть не плакал, когда оставлял корпус, чтобы возглавить 3-ю армию. К тому моменту когда канадцы были брошены на штурм гребня Вими, он уже одиннадцать месяцев вел их за собой, начиная со сражения на Сомме — при взятии и Флер — Курселет, и траншеи «Регина». Именно тогда сложился его весьма определенный взгляд на их использование: он был непреклонен в том, что при наступлении они должны иметь разумный план и всяческую поддержку.

Как и Хейг, Френч и Алленби, Джулиан Бинг был кавалерийским офицером. Младший сын графа Стаффорда, рожденный в 1862 году, он вступил офицером в 10-й гусарский полк в 1883 году, а когда началась война, ему еще не исполнилось 52 лет. Он отличился как командир в южноафриканской легкой кавалерии во время англо-бурской войны. В 1809 году ему присвоили чин генерал-майора и вверили территориальную дивизию, которой он командовал в Англии и Египте, впервые за свою службу возглавляя пехоту. После начала Великой войны он командовал 3-й кавалерийской дивизией на Ипре, а когда Алленби принял командование 3-й армией, Бинг стал во главе кавалерийского корпуса. В 1915 году его командировали в Галлиполи для командования IX корпусом. Он сыграл важную роль, выводя войска с полуострова, после чего вернулся на Западный фронт. Ему сопутствовал успех на военном поприще, а после Бинг приобрел еще большую популярность, будучи генерал-губернатором Канады, его бывшие солдаты с энтузиазмом приветствовали своего командира всякий раз, когда он приезжал в Англию.

Зимой 1916/1917 годов Бинг много времени уделял разработке тактики штурма гребня Вими. С этой целью он послал Артура Карри, в то время уже генерал-майора, командира 1-го канадского дивизиона и лучшего из своих подчиненных, изучать тактику французов и немцев, применяемую при Вердене, чтобы уяснить секрет успешного наступления. Бинг быстро признал правоту доводов генерала Жоффра, который в 1915 году говорил о том, что взять Вими возможно лишь при сильной поддержке штурма артиллерией: «Линии наступления необходимо обеспечить мощной поддержкой артиллерии, тяжелой и полевой, достаточно сильной, чтобы сокрушить всякое сопротивление».

Бинг согласился с этим, однако полагал, что поддержки одной артиллерии будет недостаточно. Штурмовые войска должны быть прикрыты от неприятельского огня и поддержаны движущимся огневым валом, расчищающим им путь вперед. Взаимный артиллерийский обстрел также должно усовершенствовать, в противном случае неприятельская артиллерия воспрепятствует продвижению вперед резервов. Наступающие пехотные отряды должны быть хорошо обучены: во время атаки они, чтобы не попасть под обстрел с тыла, не должны оставлять очагов сопротивления, которые могут помешать артиллерийскому прикрытию и затруднить перемещение вперед пулеметов. Что уж было говорить о старой проблеме сражений на Сомме — ужасающей комбинации проволочных заграждений и пулеметов, — которая также должна быть разрешена. Ожидая приказа о наступлении, Бинг не переставал биться над решением этих задач, хотя его солдаты уже хорошо изучили район, совершив серию траншейных и минных операций против неприятельских позиций на гребне Вими, впрочем, ценой значительных потерь.

К югу от канадского корпуса стояла 51-я (хайлендерская) дивизия XVII корпуса 3-й армии генерала Алленби. В предстоящем штурме Арраса на 3-ю армию возлагалось проведение наступления по всему участку вдоль и по обеим сторонам реки Скарп, и шотландским хайлендерам было поручено продвигаться вперед в тесном взаимодействии с канадцами, стоящими на левом фланге. Генерал Алленби еще прославится в сражениях против турков в Палестине, но это — дело будущего. Весной 1917 года его задачей было пробить брешь в линии Гинденбурга и прорваться к Камбре, и к этой операции он тщательно готовился.

Эдмунд Алленби родился в Ноттингемшире в 1861 году; ему было уже за тридцать, когда в Южной Африке он впервые стал участвовать в боевых действиях. Он не собирался становиться военным: на самом деле он хотел поступить в индийскую гражданскую службу, но дважды проваливался на вступительных экзаменах, после чего пошел в армию. В 1880 году он сдал экзамены в Королевский военный колледж в Сандхэрсте, откуда через год был выпушен в Иннискиллингский драгунский полк. Он присоединился к своему полку в Южной Африке, где ему пришлось находиться с 1882 по 1890 год, периодически наезжая в Англию. Южная Африка была беспокойной территорией, и Алленби много времени проводил в экспедициях против зулусов и бечуанов. Он слыл скорее исполнительным офицером, нежели умницей; хорошее чувство юмора иссякало по мере продвижения Алленби вверх по служебной лестнице: на смену иронии пришла твердая решимость выполнять долг и исполнять приказы, что усугублялось взрывным характером и, по-видимому, неумением держать себя в руках.

В марте 1889 года, уже в чине капитана, он стал полковым адъютантом, в считаные дни превратившись в бескомпромиссного придирчивого начальника. Адъютант и полковой сержант-майор отвечали за порядок, дисциплину и режим кавалерийского полка пехотного батальона. Ни одна из этих должностей не могла прибавить человеку популярности, но Алленби, совершенно очевидно, зашел слишком далеко: он не только предъявлял высокие требования, что входило в его обязанности, но кричал и негодовал на тех, кто не мог выполнить распоряжения. Такое поведение обычно является опасным симптомом, оно свидетельствует о комплексе неполноценности или о том, что человек — не на своем месте, но Алленби, теряя былую популярность, тем не менее вскоре был выдвинут на повышение, хотя ему и пришлось некоторое время дожидаться чина. Тем временем он женился, в 1896 году поступил в офицерский колледж. Из тридцати претендентов зачислили двадцать одного, и Алленби стал единственным офицером кавалерии, кто смог пройти в тот год испытания. Без экзаменов был отобран еще один кавалерийский офицер — Дуглас Хейг, и таким образом эти два человека впервые встретились в Кимберли.

Отношения Алленби и Хейга были сложными. Ясно, что между ними существовало скрытое соперничество, и хотя оба и старались быть любезными друг с другом, но ни о каком искреннем расположении речь не шла. Алленби был твердым, непоколебимым полковым офицером, как утверждают, довольно умным. Он любил веселую компанию, особенно вне службы, был человеком с разносторонними интересами: увлекался в том числе рисованием, ботаникой, любил путешествовать. Хейг же был усердным, преданным своей профессии человеком, лишенным чувства юмора; к тому же он завязывал нужные знакомства.

Их тайная конкуренция проявлялась и в спортивной жизни в Кимберли, особенно это стало заметно, когда Алленби был избран мастером псовой охоты вместо Хейга. Последний, хотя и был искушенным спортсменом, не пользовался любовью студентов, поскольку большую часть времени уделял занятиям. Возможно, причина крылась в том, что Хейг попал в колледж по отбору и пытался доказать, что он не хуже тех, кто сдавал экзамены, но, например, Дж. Э. Эдмондсу, в то время капитану, в будущем ставшему официальным историком Западного фронта, также учащегося в Кимберли, не нравился ни тот, ни другой. Позднее он писал: «Мы его [Алленби) выбрали мастером охоты, потому что никто из нас не хотел Хейга».

Несмотря на дурной характер, который усугублялся к тому же неразговорчивостью и привычной непунктуальностью, Алленби представили к званию майора еще в Военном колледже. Хейг все еще оставался капитаном, хотя вскоре он и превзошел своего сокурсника как в военном искусстве, так и в продвижении вверх. Из офицерского колледжа Алленби был выпущен бригад-майором в Ирландию в 3-ю кавалерийскую бригаду, а Хейг отправился в Египет и Омдурманскую экспедицию под командованием Китченера. Когда два героя вновь встретились в Южной Африке, Хейг был начальником штаба кавалерийской дивизии генерал-майора Френча.

Алленби преуспевал в Южной Африке: сначала он командовал полком, участвуя в многочисленных предприятиях, а в конце войны его произвели в командиры колонны. Он работал на износ и вышел из войны в 1902 году в чине подполковника, так же как и Дуглас Хейг. Вскоре оба стали полными полковниками, и сообщения о присвоении им званий были опубликованы в одной и той же газете. Алленби был посвящен в рыцари ордена Бани, а возвратившись в Великобританию, стал командовать 5-м уланским полком.

Алленби сделал себе имя в длительной и тяжелой англо-бурской войне. Он ненавидел войну, но любил военное дело, в особенности если в его подчинении находилось откомандированное подразделение и ему приходилось принимать собственные решения. На поле он был жизнерадостным, трудолюбивым, решительным и популярным, хотя и игнорировал подхалимов и дураков. В частной жизни это был покладистый человек, который обожал свою жену, очень любил детей, увлекался прогулками и естествознанием, любил до безумия своего единственного сына, Майкла, который стал офицером королевской артиллерии и был убит на Западном фронте в 1917 году.

Ничто не доставляло Алленби большей радости, как быть вместе с женой и сыном, или делать зарисовки, или играть с детишками. Злоба всегда сидела в нем, готовая в любую секунду прорваться наружу при малейшей провокации, но его вспыльчивость проявлялась только на службе, в казармах или под грузом командования.

В 1906 году он был произведен в бригадные генералы и поставлен во главе 4-й кавалерийской бригады, где его сразу невзлюбили как офицеры, так и рядовые. Его биограф, фельдмаршал граф Уэйвелл, который служил вместе с Алленби во Франции и Палестине и восхищался им, так описывает это время: «Все большая власть вызывала растущую суровость. С ним, несомненно, было легко общаться, пока он был юным офицером… затем он стал строгим полковником, раздражительным бригадиром и вспыльчивым генералом». Многие почитатели Алленби считали, что его взрывы гнева быстро проходили и о них тут же забывали — по крайней мере так считал сам Алленби, но его негодование обрушивалось на подчиненных, которые не могли ответить, и нет сомнения, что подобная манера публично орать на своих офицеров — весьма непривлекательная сторона его сложной натуры. Он неизбежно наживал себе врагов даже среди тех, кто ценил его как солдата.

Те, кто его знал в личной жизни, хотя и понимали, что с ним нелегко ладить, все ему прощали, так как за грубой внешностью они могли разглядеть смелого, щепетильного и интеллигентного человека, с широким кругозором как в военной области, так и за ее пределами, который, как правило, проявлялся как добрый и интересный товарищ. Он не выносил завистников, брал всю вину на себя, оставляя похвалы своим подчиненным. Служить под командованием Алленби было трудно, но те, кто имел с ним дело, казалось, хорошо к нему относились и уважали.

В 1909 году он получил чин генерал-майора — на шесть лет позже, чем Хейг, — и был назначен инспектором кавалерии, причем начальником штаба у него стал бригадный генерал Губерт Гоф, с которым он не сошелся характерами. За те два года, пока Алленби был генерал-инспектором, он умудрился поссориться почти со всеми кавалерийскими командирами, в основном по такому тривиальному вопросу, как носить подбородный ремень. Кавалеристы любили, чтобы ремень был на козырьке кепи. Алленби же, который не раз имел возможность наблюдать, как эти кепи слетают, когда кавалеристы переходят на галоп, приказал носить ремень под подбородком. Он настаивал на этом с обычным для него отсутствием чувства такта, к тому же, будучи нетерпимым человеком, иной раз переходил на крик и в результате стал врагом всего кавалерийского корпуса. К тому времени, как его отправили командовать кавалерийской дивизией во Францию в 1914 году, его уже знали во всей армии как «Быка»: вряд ли ему хотели сделать комплимент этим прилипшим к нему с 1909 года прозвищем, хотя и произносимым иной раз с восхищением.

Несмотря на плохой характер, Алленби, без сомнения, был думающим военачальником. Убежденный приверженец кавалерийской тактики, он тем не менее не мог понять, что исход сражений — за современной техникой. Читая лекцию в Королевском объединенном военном институте в 1910 году, он сказал: «Мы не полностью используем возможности пулеметов, поскольку недооцениваем это оружие. Лично я верю, что их роль не сводится к применению лишь в кавалерии — за ними огромное будущее».

Алленби вел кавалерию на поддержку II корпуса Смита-Дорриена при Ле-Като и участвовал при 1-м Ипрском сражении, где его кавалеристы действовали в спешенном строю. Вскоре его дивизия получила новые пополнения из Англии и была развернута в кавалерийский корпус, но по сравнению с пехотой кавалерия уже не играла заметной роли в битвах 1915 года. К маю 1915 года Алленби, ставший командиром V корпуса, дослужился до генерал-лейтенанта и принял участие в сражении при Фризенберге (8-13 мая). Он потерял 8000 человек, но позиции удержал. То, что во время 2-го Ипрского сражения он настаивал на нанесении немедленного контрудара, чтобы отбить потерянную территорию, лишило его всякой популярности (однако мы объяснили выше причины такого его поведения).

Почитатели Алленби — а их довольно много — утверждают, что, несмотря на то что он был противником подобной стратегии, подчиняться любому приказу, чего бы ни стоило его выполнение, его вынуждали принципы. Фельдмаршал Уэйвелл писал, что «долг, а не амбициозность есть ключ к пониманию характера Алленби». Склонность Алленби ускорять ход событий, невзирая на потери, не улучшала его репутацию полевого командира. Она еще больше пострадала во время действий у Лооса, когда, получив приказ провести отвлекающую атаку на Ипре, он выбрал в качестве цели Оже — высоту, которая устояла при всех предыдущих приступах. Штурм Оже был отбит с большими потерями для Алленби: во время контратаки немцы применили огнеметы. Однако эта неудача не нанесла Алленби большого вреда: фельдмаршал Френч в октябре 1915 года представил его к чину полного генерала на временной основе и вверил ему 3-ю армию. Вместе с армией ему досталась линия фронта протяженностью 30 км от Соммы до Арраса. VII корпус его армии провел отвлекающую бесплодную, но стоившую многих жизней атаку на Гоммекур в первый день битвы при Сомме.

С годами отношения Алленби с Хейгом не наладились. Они обычно носили формальный характер, напоминающий холодную учтивость, хотя на еженедельных совещаниях армейского командования замечали, что главнокомандующий бывало прерывал замечаниями речь Алленби, чтобы услышать иное мнение. Особенно часто это происходило, если эту другую точку зрения высказывал старый друг Хейга генерал Губерт Гоф. Но вне зависимости от отношений с Хейгом Алленби тем не менее считался компетентным командующим, хотя и не выдающимся и не чрезвычайно талантливым. Но этого было мало для того, чтобы при Хейге, который не был ни почитателем, ни другом Алленби, добиться и сохранить высокий чин. На самом деле гораздо более отягчающим обстоятельством было то, что Алленби, по всеобщему признанию, представлялся человеком, которого не заботило, какой ценой он достигал результата, скольких жизней стоило захватить какую-либо позицию. Возможно, это было преувеличением или даже результатом слухов, распускаемых его врагами, поскольку Ллойд Джордж, который очень внимательно следил за потерями, к Алленби относился тем не менее уважительно и даже с восхищением; но, с другой стороны, этому могла способствовать антипатия, существовавшая между Алленби и Хейгом.

Как будет видно из анализа битвы при Аррасе, Алленби никогда не посылал своих людей на операцию, если не был уверен в успехе. Он также был способен представить картину происходящего в большем масштабе и неизменно старался убедить своих начальников в открытой и решительной форме — одно из объяснений его прозвища — оказать необходимое содействие его войскам, если того требовала задача. Он был заботлив по отношению к больным и раненым, по его приказам ничего, что могло бы послужить мишенью для артиллерии противника, например склад амуниции, не располагалось рядом с госпиталем. Он постоянно обходил лазареты и эвакуационные пункты, и любое недовыполнение его распоряжений вызывало приступы гнева. Если он и не был чрезвычайно популярен среди своих солдат, несмотря на то что старался обеспечить им хорошее снабжение и отдых, по крайней мере его знали в лицо, поскольку он часто бывал в окопах передовой. Однако инспекции генерала не поднимали боевой дух в той степени, как могли бы, поскольку обычно дело заканчивалось тем, что он начинал орать в блиндаже на какого-либо незадачливого подчиненного или разносил кого-либо за незначительное нарушение его предписаний.

Алленби спокойно относился к современной войне. Его стремление использовать артиллерию и авиацию во Франции, а позже успешное использование кавалерии в Палестине говорят о том, что он не был лишен творческого воображения. Он мог быть обаятельным, каким он проявил себя на Ближнем Востоке, где снискал поддержку такого эксцентрика, как полковник Лоуренс, и уважение гордых и чрезвычайно независимых арабских вождей. Он также был способен к принятию самостоятельных решений, особенно если не был связан прямой опекой командования. Когда ему доводилось самому принимать решения, как это было в Палестине, он действовал блестяще. Во Франции из-за необходимости блюсти интересы Франции, прямо или косвенно, ему приходилось считаться со всеми британскими генералами и строго придерживаться диспозиции, что отнюдь не всегда облегчало положение его собственной армии. Рассматривая его в ряду генералов Первой мировой войны, следует признать, что его успех в Палестине, в сравнении с его же заурядными действиями во Франции, свидетельствует о том, что условия на Западном фронте сковывали инициативу любого генерала, тогда как в обычной кампании обстоятельства не препятствовали маневру. Но его успех был еще впереди, а весной 1917 года Алленби предстояло участвовать в генеральном сражении во Франции — наступлении Нивеля.

3-я армия Алленби должна была прорвать немецкий фронт южнее Арраса и прорваться к Камбре, имея на левом фланге Канадский корпус V армии Гофа, а на правом фланге возле Буллькура — I корпус АНЗАК. Целью назначенной на 9 апреля атаки было оттянуть на себя немецкие резервы, прежде чем Нивель обрушит свои силы на Эну и Шампань 16 апреля. О том, как генералы по-разному готовились к выполнению своих задач, также стоит поразмыслить.

Первостепенной задачей генерала Хейга было как можно далее растянуть линию фронта к югу от Соммы до дороги, соединяющей Амьен с Сен-Кантеном. 3-й армии было придано 18 дивизий вместо первоначальных десяти, она получила дополнительные части полевой артиллерии. Усиленная 3-я армия получила приказ «захватить немецкую линию обороны, которая пролегала от Арраса до Сен-Кантена, обойдя ее и атакуя с фланга и с тыла, а затем развивать наступление в направлении Камбре». Перед 1-й армией Горна была поставлена задача взять гребень Вими и при содействии другого корпуса (3 дивизии) развить этот успех, двигаясь к равнине Дуэ, поддержав 3-ю армию на юге или 2-ю армию Плюмера на севере. 4-я армия Роулинсона должна была оказывать давление на линию Гинденбурга восточнее Перона, а 5-я армия Гофа — блокировать опорный пункт германской обороны у Буллькура. Эту задачу Гоф поручил выполнить I корпусу АНЗАК.

Из этого следует, что общая цель британского наступления в апреле 1917 года состояла в оттягивании резервов противника, в чем и была их помощь французским войскам. Главная тяжесть при этом падала на 3-ю армию Алленби, в то время как 1-я, 4-я и 5-я армии играли хотя важную, но вспомогательную роль. Главной из этих второстепенных задач был штурм гребня Вими, но исход весеннего наступления Хейга всецело зависел от генерала Алленби. Его задача была трудновыполнима, поскольку немецкая линия обороны в районе наступления 3-й армии была сильной, глубокой и хорошо укрепленной.

Генералам Первой мировой войны часто вменяют в вину их стремление атаковать наиболее укрепленные участки фронта неприятеля, в то время как было бы разумнее наступать там, где оборона была слабее, прорывать фронт и атаковать противника с фланга и тыла. В некотором отношении это справедливый упрек, о чем свидетельствуют некоторые факты, в особенности ход сражений при Лоосе и Позьере, когда командующие продолжали вести фронтальное наступление при том, что весь фланг был открыт. Однако все же эти атаки, хотя и осуществленные дорогой ценой, имели местное значение: они велись силами дивизии или даже бригады, а не корпуса или армии.

При этом не столь часто можно услышать альтернативные предложения, где же можно было найти эти слабые участки обороны. В самом деле, если рассматривать Западный фронт в целом, их практически не было, поскольку немецкая оборона была сильной на всей своей протяженности. Несомненно, на некоторых участках она была более мощной — например, на Сомме, Вими и по Шеми-де-Дам, — нежели в других местах, поскольку обычно кроме орудий и проволочных заграждений важную роль играл ландшафт, а на ряде позиций усиленная оборона нужна была для защиты важных объектов, угольных шахт Лан-Дуэ за Вими например, которые немцы хотели удержать. А поскольку наступлениям предшествовали грандиозная артподготовка и авиаразведка, как правило, невозможно было использовать эффект внезапности и приходилось полагаться исключительно на мощь собственных войск. Такое положение, которое практически никому из генералов не дано было изменить, касалось всей линии фронта. Они могли лишь придать войскам, идущим в наступление, всю артиллерию, танки и прочие наличные средства поддержки.

К востоку от Арраса оборонительные сооружения Германии составляли 3–4 линии траншей, прорытые на расстоянии 70–90 метров и соединенные между собой ходами сообщения. Чуть глубже шла линия обеспечения, связанная с оборонительными сооружениями линии Гинденбурга, а за ней чрезвычайно мощная резервная линия, которая в официальной историографии именуется «настоящей твердыней», преграждающая путь 3-й армии по дороге Аррас — Камбре в Феши-Шапелль.

Линия Гинденбурга ликвидировала существовавший прежде выступ немецких позиций у Гоммекура и простиралась на юг мимо Куеана. Наконец, на 6,5 км в тыл от этой линии проходила новая линия Дрокур-Куеан, или линия Вотана: она шла начиная от Дрокура (юго-восточнее Ланса) до Куеана (к северо-востоку от Бапума). Линия Гинденбурга и линия Вотана сходились непосредственно к югу от Буллькура, разрушенной деревни на линии Гинденбурга, которую немцы превратили в бастион. Вся эта оборонительная система, с которой предстояло столкнуться Алленби, была чрезвычайно мощной, и чтобы ее разрушить, требовались и сила, и военная сноровка.

В намерения Алленби входило возвратиться к тактике внезапности, использовав короткую, но интенсивную бомбардировку продолжительностью всего двое суток — предложение, которое шокировало фельдмаршала Хейга, — а также смести проволочные заграждения противника минометным огнем, в то время как тяжелая артиллерия сосредоточится на батареях противника. Затем в тот же день к заходу солнца всего за 8 часов 40 минут он собирался пробить брешь в оборонительных позициях, захватив жизненно важную высоту у деревни Монши-ле-Пре, расположенную за линией Гинденбурга восточнее Арраса. Успех операции зависел от стремительности и внезапности, в частности от шквальной бомбардировки и быстрого продвижения под прикрытием огневого вала. Этот план в должное время был представлен Хейгу, который потребовал его корректировки.

Хейгу план не понравился. Он считал, что 48-часовой ураганный обстрел, который бы прерывался лишь на то, чтобы охладить стволы орудий или чтобы расчет мог перекусить, приведет к чрезмерному истощению как орудий, так и живой силы, а полагаться только на минометы для того, чтобы разрушить проволочные заграждения, не приходится. Точно так же он не верил, что Алленби удастся использовать эффект внезапности. «Полагаю, — написал он в ответе, — что, принимая во внимание грандиозную и длительную подготовку, неприятель вряд ли будет застигнут врасплох фронтальной атакой, разве что до некоторой степени в отдельных точках и в самый момент начала наступления».

Эта критика уничтожила все ключевые элементы плана, но Алленби был не тем офицером, которого было легко разубедить. В своем ответе он опроверг все доводы Хейга, но затем на него стал давить советник по артиллерии при Ставке генерал-майор Джеймс Берч, критиковавший различные аспекты плана артподготовки. Изъян плана, по мнению Берча, заключался в том, что двухдневный шквал огня не позволит добиться нужного результата, артиллеристы Алленби недостаточно подготовлены, чтобы вести такой интенсивный заградительный огонь, а кроме того, у них нет адекватных запасов боеприпасов для настильного огня, чтобы можно было бы разрушить проволочные заграждения. Советник по артиллерии самого Алленби генерал-майор Холланд полагал, что силами артиллерии можно с легкостью выполнить поставленную задачу: идея двухдневной бомбардировки принадлежала именно ему. Однако Берч отделался от Холланда, выдвинув его на пост командира корпуса, что позволило говорить о более длительном обстреле окопов и проволочных заграждений противника. К тому же Берч пользовался расположением Хейга. Поэтому план использования артиллерии был в конечном счете переделан — артподготовку теперь предполагалось вести в течение 5 дней.

Этот план был составлен в конце зимы, но, как мы видим, после отхода немцев на линию Гинденбурга его пришлось пересмотреть в целом. Новые коррективы предполагали проводить наступление на участке фронта в 16 км силами трех полных корпусов 3-й армии при поддержке всего-навсего 1700 орудий, из которых более 700 были средними или тяжелыми. Для атаки нашлось и 40 танков, рассредоточенных по линии фронта для поддержки штурмовых бригад. Алленби должен был наступать на линии между Круасиллем, местом соединения с 5-й армией, и точкой, известной как «Дом коменданта», к югу от леса Фарбю и соединения с 1-й армией. 3-я армия должна была прорвать линию Гинденбурга, расширить участок прорыва, атакуя с фланга и с тыла, а затем продолжить продвижение в сторону Камбре. Что касается 1-й армии, то она должна была начать действия одновременно с общим наступлением и взять гребень Вими, в то время как атака Буллькура силами 5-й армии планировалась несколько позже.

Действия каждого из трех атакующих корпусов Алленби — VI, VII и XVII — были точно привязаны ко времени. Первоначальную цель, немецкую первую линию обороны, VI и XVII корпуса должны были прорвать за 36 минут, штурмовые войска — оставаться там в течение двух часов с момента начала операции (X + 2), пока будет идти артобстрел. Затем все три корпуса продвинутся ко второй линии обороны неприятеля: это задание следовало выполнить приблизительно за 2 часа 45 минут. Там они должны были успеть закрепиться к моменту X + 6 часов 40 минут, чтобы далее наступать на опорный пункт Феши и взять его через 8 часов от начала операции. Таким образом войска продвинулись бы приблизительно на 7 км в глубь обороны противника. С этого рубежа, если все пойдет удачно, для развития успеха начнет действовать кавалерийский корпус, две дивизии которого приданы 3-й армии, а одна — 5-й армии Гофа. Кроме того, в резерве у 3-й армии будет еще XVIII корпус под командованием генерал-лейтенанта сэра Айвора Макса, так что в конечном счете под началом у Алленби окажется пять полных корпусов, итого 16 дивизий. Две дивизии, которые были приданы 3-й армии ранее, были отведены назад и составляли резерв штаба главнокомандующего.

Огромное количество (1720) орудий полевой и тяжелой артиллерии, которыми располагал Алленби, означало, что одно орудие приходилось на 11 метров фронта. А когда к этому прибавились еще и артиллерия Канадского корпуса и оставшаяся часть от 1-й армии, то на всей линии наступления оказалось 2817 орудий — на 1800 больше, чем могли выставить немцы. Тем не менее немецкие оборонные рубежи оставались труднопреодолимым препятствием при любом наступлении, не говоря уже об атаке, которую предполагалось произвести за 8 часов. Поддержка 858 18-фунтовых орудий обеспечивала продвижение пехоты под прикрытием огневого вала на расстояние 9 м каждые 4 минуты. Тяжелая артиллерия била по батареям противника и обстреливала опорные пункты на пути продвигающейся пехоты. На фронтах VI и XVII корпусов планировалось провести за час до момента наступления газовую атаку — с использованием снарядов и газовых баллонов.

Под Аррасом и Вими британским войскам противостояли хотя и уступающие в численности, но надежные немецкие части, причем четыре из пяти дивизий, державших оборону против 3-й армии, были свежими. Три дивизии генерала Риттера фон Фасбендера составляли «группу Вими» и занимали позиции от Дживанши-ан-Гоэль, расположенного непосредственно к северу от возвышенности Вими, до северного берега Скарпа на юге. «Аррасская группа» (справа от Фасбендера) состояла из четырех дивизий, включая 220-ю резервную дивизию 6-й армии, и все они получили приказ удерживать позиции и немедленно контратаковать для возвращения утраченных участков. Хейг и Алленби присвоили кодовые наименования различным рубежам наступления на германские позиции, начиная с «Черной линии» — старой передовой позиции, существовавшей до создания линии Гинденбурга, — и далее на восток: «Синяя», «Коричневая» и «Зеленая». Прорыв обороны на всех этих линиях был конечной целью сражения, хотя французские офицеры, посещавшие штаб главнокомандующего или штаб Алленби, считали эти цели слишком легкодостижимыми. «На Берлин, на Берлин», — кричали они и уезжали, чтобы присоединиться к генералу Нивелю, который должен был вот-вот начать наступление на Шеми-де-Дам.

Хейг был совершенно прав, утверждая, что крупное наступление, подобное планируемому, нельзя скрыть от противника. Однако точный час и, возможно, день наступления можно сохранить в тайне, если движение войск к фронту будет проходить скрытно. Войска и боеприпасы, выдвигавшиеся к Скарпу и Вими, должны были двигаться через Аррас, и местность в этом районе напоминала пчелиные соты, столько в ней было вырыто туннелей для укрытия войск на случай артобстрела. В течение недель и месяцев перед наступлением эти туннели были продолжены в сторону передовой и снабжены глубокими укрытиями и блиндажами, в которых могли поместиться большое число войск и крупные запасы снаряжения.

Два главных туннеля — в Ронвиле и Сен-Сове, — выходившие к передовой выше Камбре и дороги на Бапум, связанные с Аррасом сетью канализационных коллекторов, были снабжены по всей длине обширными блиндажами, где могли укрыться тысячи солдат; в одном из них располагался даже полностью экипированный госпиталь. Первоначальный успех 1-го сражения на Скарпе (как оно официально называлось), с которого началось Аррасское наступление, был в значительной степени обеспечен инженерными и саперными войсками, выкопавшими эти огромные укрытия в меловых породах. «Теперь можно, — писал составитель одного из полковых дневников, — пройти от крипты городского собора до германской колючей проволоки, не рискуя ни разу попасть под обстрел на открытом пространстве». Рабочие партии саперов, инженерных войск и пехоты выкопали также тысячи километров узких окопов, пытаясь защитить важнейшие телефонные провода от артиллерийского огня. Короче говоря, все, что можно было сделать для обеспечения успеха 3-й армии, было сделано, и Алленби следует отдать должное за эти искусные приготовления.

3-я армия должна была также воспользоваться преимуществом в воздухе и поддержкой танков. Боевое использование последних было, однако, искусством, которому британской армии еще предстояло научиться. 40 танков, получивших задачу поддерживать пехоту, начали движение с рубежа, находящегося в 1,5 км позади передовой, и догнали пехоту только на «Черной линии» — первой линии германской обороны. Они должны были использоваться, как и на Сомме, «небольшими группами», два атаковали одну позицию, четыре — другую, хотя для атаки укреплений у Феши-Шапелль было выделено 18 машин. Они должны были прорвать эти укрепления, выдвинуться затем на линию Ванкур — Феши и участвовать в наступлении на Монши-ле-Пре. Эту деревню важно было взять, поскольку она стояла на возвышенности и предоставляла занимавшим ее германским войскам широкий обзор фронта наступающих. Однако несмотря на все старания, вложенные в подготовку танков, надежность их оставляла желать лучшего. Опыт Уже показал, что танки — это были модели Марк I, использовавшиеся под Флер — Курселет, — имеют тенденцию ломаться, теряться или увязать в грязи, прежде чем выйдут на исходную позицию. Вследствие этого помощь, которую они могли предоставить, рассматривалась пехотой скорее как неожиданная премия, нежели нечто, на что можно твердо рассчитывать.

Авиация находилась на более высокой ступени развития, поскольку Королевский летный корпус сделал большой шаг с 1914 года в отношении качества, надежности и числа машин, а также тактики их использования. 3-й армии было придано два авиакрыла (12-е и 13-е) — всего 9 эскадрилий, в каждой из которых было 16–24 машины, для выполнения таких задач, как оборона и разведка боем, бомбардировка, корректировка огня артиллерии, нападения на наблюдательные воздушные шары и фотографирование. Кроме того, существовало 9-е авиакрыло Ставки Верховного командования в составе 8 эскадрилий, в задачу которого входила поддержка 5-й и 3-й армий. Германскому превосходству в воздухе, столь заметному на ранних этапах сражения на Сомме, теперь пришел конец, поскольку новые самолеты «Сопвич», двухместный истребитель «Бристоль F2B» и, наконец, SE5 были приняты на вооружение, что позволило британским ВВС вновь взять верх на Западном фронте.

Хейг снабдил Алленби значительными силами, оставалось увидеть, что тот сможет с ними сделать. Однако Аррасское сражение, или точнее сражения под Вими, Скарпом и Буллькуром, было в действительности испытанием мужества трех генералов: Бинга, Алленби и Гофа, а также их командира фельдмаршала Хейга. В первой линии 3-й армии располагалось десять дивизий, сосредоточенных на участке 16 км длиной и 3 км — глубиной, а основная часть пехоты — более чем каждый третий из 120 батальонов — была из шотландских полков. Артобстрел начался точно в срок — в 6 часов 30 минут 4 апреля, а наступление началось на заре в пасхальный понедельник 9 апреля 1917 года.

Первый день сражения под Аррасом — 1-е сражение на Скарпе — был типичным днем наступления на Западном фронте — днем переменчивой фортуны. Сбор в траншеях сил для наступления прошел хорошо благодаря британскому господству в воздухе и тому, что в ходе артподготовки часть батарей противника была подавлена. Кроме того, сильный западный ветер относил снег с дождем на вражеские позиции, так что все германские солдаты были по возможности уведены в укрытия. С другой стороны, мокрый снег превратил дороги в грязные болота, которые задерживали доставку боеприпасов и выдвижение британских танков и артиллерии.

Хотя ожесточенное сражение шло по всему фронту, где наступало 10 дивизий (еще две находилось в резерве), чтобы понять, как план Алленби и Хейга менялся в ходе сражения, главное внимание следует уделить выбранным ими целям. Не все из них были достигнуты, но в первый день армия Алленби взяла 6000 пленных и множество орудий, а также продвинулась вперед до 5,5 км. Ось наступления проходила вдоль дороги Аррас — Камбре; VIII корпус генерала Сноу на правом фланге 3-й армии, уже занявший старую линию германской обороны, после того как остальные корпуса подтянутся, взяв свои первые рубежи, должен был в качестве первого рубежа атаковать линию Гинденбурга.

Поэтому атака 21 дивизии VII корпуса на правом фланге началась лишь после полудня, войска наступали скорее взводными колоннами, чем вытянутыми цепями. Наступление хорошо управлялось, минометы Стокса использовались для разрушения оставшихся целыми проволочных заграждений, и развивалось очень успешно, пока наступающие войска не вышли к траншеям линии Гинденбурга. В этой северной части фронта эти траншеи шли позади старой германской передовой линии, и пространство между двумя оборонительными линиями было все еще занято германскими войсками. Наступающая пехота должна была проделать в связи с этим большую работу, не дойдя до главной цели атаки, и задерживалась и убывала численно, прежде чем достигала внешних укреплений линии Гинденбурга.

30-я дивизия попала под пулеметный обстрел одной из укрепленных позиций на этой линии, только один батальон Уилширского полка потерял 342 человека в безрезультатных атаках на немецкие траншеи. 56-я (1-я Лондонская) дивизия, действовавшая слева от 30-й, получила трудновыполнимую задачу: она должна была войти в Невилль-ла-Витесс и преодолеть первую линию немецких укреплений только для, того, чтобы добраться до линии Гинденбурга, затем прорвать эту линию и продвинуться еще на 1800 м к позиции у Ванкур-Феши, оборонительной германской линии между деревнями Ванкур, к югу от дороги на Камбре, и Феши, непосредственно к северу от дороги и прямо на восток от Арраса. Наступление шло хорошо, дивизия продвинулась вперед более чем на 1,5 км, потеряв 881 человека — немного по меркам Первой мировой войны, — но все еще не могла вклиниться в линию Гинденбурга. Последняя дивизия VII корпуса — 14-я (легкая) — была поддержана 14 танками, однако 8 из них были вскоре подбиты или увязли в грязи, а германские пулеметчики вышли из глубоких блиндажей и встретили огнем наступающую пехоту.

Атака прекратилась в сумерки, а в 22 часа 40 минут генерал Сноу приказал своей артиллерии на рассвете начать обстрел линии Ванкур-Феши — «Коричневую линию», — после чего 14-я и 56-я дивизии при поддержке 3-й дивизии VI корпуса должны были снова атаковать. Сноу правильно решил, что, пока позиция у Ванкур-Феши не ослаблена, нет возможности прорвать линию Гинденбурга на его участке фронта. Но даже несмотря на это, по прошлым меркам его корпус действовал хорошо, продвинувшись от 2 до 3 км, преодолев сильные германские оборонительные сооружения, взяв множество пленных и потеряв при этом убитыми, ранеными и пропавшими без вести около 4000 человек.

Слева от Сноу VI корпус наступал на участке между деревней Тиллуа и Скарпом, и также занял линию Ванкур — Феши, которая располагалась выше оси его наступления на дороге Аррас — Камбре. Корпус наступал тремя дивизиями в линию, каждая из которых должна была занять свой участок цели наступления корпуса, лежавшей в 3 км от траншей. 4-я дивизия, первоначально находившаяся в резерве, должна была затем выдвинуться вперед и овладеть зеленой линией у Жемаппа, лежащего еще на 1,5 мили впереди.

Проложенные из Арраса туннели оказались очень полезны на этом участке фронта. Благодаря им войска 12-й (Восточной) дивизии, наступая слева от дороги Аррас — Камбре, правым флангом упираясь непосредственно в дорогу, вступили в бой свежими, не расстроенными артиллерийским огнем. Дивизия использовала также дымовую завесу, которая скрывала ее движение от вражеского огня, и обрушила вал пулеметного огня из 24 пулеметов Викерса, приведший в ужас оборонявшуюся немецкую пехоту. В начале 1916 года пулеметы Викерса были изъяты у батальонов и заменены значительно большим числом пулеметов Льюиса. Теперь «Викерсы» были сведены в пулеметные роты и использовались для ведения беспокоящего огня. 12-я дивизия дальше всех продвинулась вперед, взяла высоту и спустилась в «долину Батарей» — овраг, плотно уставленный германской артиллерией, который наступающая британская пехота быстро преодолела, расстреляв орудийную прислугу и захватив 31 орудие. 3-я дивизия справа от нее действовала не столь удачно и находилась в 600 м от линии Ванкур — Феши, когда ее передовые батальоны были прижаты к земле. Более того, большая часть колючей проволоки перед этой позицией оказалась неповрежденной.

37-я дивизия должна была овладеть деревнями Жемапп и Монши, однако поскольку линия Ванкур — Феши все еще не была прорвана, задача оказалась невыполнимой. Эта позиция Ванкур — Феши — в действительности два ряда траншей с сильными заграждениями из колючей проволоки выше дороги Аррас — Камбре, которые оказывались во всех дивизионных докладах главным камнем преткновения. Однако время для атаки было упущено. По мере того как день подходил к концу, германское сопротивление усиливалось, и становилось ясно, что новое полномасштабное наступление должно быть отложено до полного овладения этой линией.

Последняя дивизия VI корпуса — 15-я (Шотландская), наступавшая при поддержке 2 танков, которым была поставлена задача атаковать первую линию укреплений, — прокладывала себе путь через лабиринт железнодорожных насыпей и воронок, получивший известность как «железнодорожный треугольник», и затем, неизбежно, к линии Ванкур-Феши. Железнодорожный треугольник на время задержал ее продвижение, пока на помощь не была призвана артиллерия, и после еще одного обстрела он был взят в 12 часов 30 минут. Шотландцы вошли также в другую часть «долины Батарей» и, как и 12-я дивизия правее, оказались среди вражеских пушек и захватили еще 30 штук. Затем дивизия продолжила наступление и к 17 часам 30 минутам заняла всю «Коричневую линию» — ныне печально известную линию Ванкур — Феши — при поддержке единственного танка, который каким-то образом сумел добраться до переднего края наступления. Монши-ле-Пре осталась в руках немцев, однако главные препятствия благодаря танку, а также умению и решительности 15-й дивизии были преодолены.

XVII корпус должен был атаковать правым флангом обратясь к Скрапу, а левым — к канадцам на гребне Вими. Основная тяжесть атаки легла на левый фланг, где 51-я (хайлендерская) дивизия должна была идти вровень с канадцами, которые не могли продвигаться с неприкрытым флангом. Целью атаки были деревня Фампюз и южная оконечность возвышенности Вими, для этого корпусу были приданы восемь танков. 9-я (Шотландская) дивизия, двигавшаяся вперед под прикрытием огневого вала и дымовой завесы, захватила все свои цели, взяла 2100 пленных при небольших собственных потерях. Три батальона первой линии потеряли соответственно 69,48 и 88 человек, почти ничтожные потери для сражений Первой мировой войны, а дивизия продвинулась больше чем на 2,5 км и готова была двигаться далее и сделать еще больше.

Затем выдвинулась 4-я дивизия и взяла Фампюз под прикрытием огня гаубиц, передвигавшегося вперед на 90 м каждые 4 минуты. Ее продвижение было остановлено огнем тяжелых пулеметов на правом фланге, однако опять потери были невелики, взявшая Фампюз 12-я бригада потеряла только 147 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести и захватила 230 пленных и 24 орудия. Справа от нее 11-я бригада также продвигалась вперед и прошла 5,5 км, пересекла линию Оппи — Мерикур и даже взяла в плен германского генерала. Эта бригада также установила рекорд Западного фронта, сделав самый длинный рывок за один день для обеих воюющих сторон с момента начала окопной войны в 1914 году… и потеряв только 302 человека из 4 батальонов.

Большинство участков «Черной» и «Синей» линий были заняты без большого сопротивления и больших потерь. В центре войска Тинесайдской шотландской бригады (102-я бригада, 4 батальона Нортумберлендских фузилеров) взяла множество пленных, которые, казалось, рады были капитулировать, поскольку были деморализованы длительной предварительной бомбардировкой и шквальным пулеметным огнем, сметавшим их брустверы. Наступление на «Коричневую линию» севернее Фампюза развивалось, однако, не столь успешно, и некоторые ее участки не были заняты даже к вечеру.

Последняя дивизия XVII корпуса, левофланговая дивизия 3-й армии Алленби, была 51-я (хайлендерская) генерал-майора Джорджа Харпера. Ее наступление осложнялось частично тем, что германские оборонительные позиции — старый «лабиринт», доставивший французам столько неприятностей в 1915 году, — были по-прежнему целы и запутанны, а отчасти тем, что канадцы слева ушли вперед.

Харпер не верил в танки, и ни один из них не был придан его дивизии, которая наступала двумя бригадами в линию, каждую из которых поддерживал батальон резервной бригады. Это наступление испытывало трудности с самого начала, даже овладение «Черной линией», которое везде далось легко, здесь составляло проблему. Ужасная перестрелка произошла около «лабиринта», где взвод германской пехоты бился до последнего человека, и только после его гибели позиция была взята. Эта задержка лишила хайлендеров поддержки огневого вала, который ушел далеко вперед. Между тем огонь крупнокалиберных пулеметов подорвал силы наступающих батальонов между «Черной» и «Синей» линиями, и наступление к «Коричневой линии» вписано в «Официальную историю» как «глава катастроф». Правильнее было бы сказать «нелепостей».

Передовые батальоны — 7-й Аргайлский и Сатерлендский хайлендерский и 4-й хайлендерский Гордона — потеряли почти всех офицеров, сбились с направления и повернули поперек фронта другой бригады; один взвод хайлендеров двинулся вместе с канадцами и занял одну из целей последних, прежде чем занять свое место. Дивизия смогла установить связь с 1-й Канадской дивизией Карри, но не достигла конечной цели, что в будущем должно было создать большие проблемы для канадцев, сражавшихся, чтобы закрепиться на возвышенности Вими.

В целом, однако, первый день 1-го сражения на Скарпе прошел хорошо, план, разработанный Алленби и его корпусными командирами, позволил 3-й армии значительно продвинуться при незначительных потерях. Даже 51-я дивизия, не занявшая своей конечной цели, взяла 700 пленных и несколько орудий.

Британцы выучили и с успехом применили уроки Соммы, однако то же самое сделали и немцы. Постоянный рост интенсивности и тяжести огня английской артиллерии в последние месяцы был ими замечен, и были найдены средства противодействия, главным из которых было оставление линейных укреплений, которые под давлением такого огня не могли быть удерживаемы. Людендорф вследствие этого выработал новое построение обороны в глубину, основанное на системе аванпостов, дополняемой долговременными укреплениями и поясами колючей проволоки, закрываемой пулеметами и артиллерией и служащей фронтом сильных контратакующих дивизий.

Разумеется, если бы у них было достаточно орудий и мужества, британцы могли бы вклиниться в германскую линию. Могли ли они там закрепиться — уже другой вопрос. Противник потерял такое множество людей и орудий во многом потому, что старший на этом участке, командующий 6-й армией генерал фон Фалькенхаузен не понимал новых принципов обороны. Это, однако, вскоре переменилось. Битва на Скарпе еще только начиналась, а германский контрудар уже начал приобретать форму.

Сражение у гребня Вими рассматривается, и по праву, главным образом как битва канадцев, почти не связанная с Аррасским наступлением на их правом фланге. Хотя это фактически неверно, имеет смысл взглянуть на успехи 3-й армии Алленби до рассвета 9 апреля и посмотреть, чем канадцы расплатились под Вими. 3-я армия достигла значительных результатов, понеся, по понятиям Первой мировой войны, приемлемые потери. В первый день здесь было задействовано столько же дивизий, как и на Сомме восемью месяцами ранее, но сопоставление потерь довольно интересное. Роулинсон 1 июля 1916 года потерял 57 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Алленби потерял 8328 человек за первые три дня Аррасского сражения, и, если прибавить к этому потери также участвовавшей в деле под Вими 1-й армии, общий итог первых трех дней сражения под Вими-Аррасом (цифры по отдельным дням неизвестны) составляет 13 000 убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Хотя это благоприятное соотношение не могло сохраняться, достижения 3-й армии 9 апреля не следует преуменьшать. Некоторые дивизии дрались с большим искусством и использовали опробованные и испытанные методы — а также множество теперь доступных орудий и танков — с заметным эффектом. Английская артиллерия стала устрашающей, точной и эффективной, танки сделались по крайней мере полезными, а заградительный огонь пулеметных рот заставлял немцев пригибаться при приближении наступающей пехоты. Алленби мог быть груб на словах, однако его подчиненные под Аррасом вечером 9 апреля 1917 года мало в чем имели право упрекнуть его.

Несомненно, и германская армия под Аррасом не была так сильна, как на Сомме. Довольно часто немцы сдавались в плен, было взято более 5000 пленных, и весьма значительное число орудий попало в руки англичан. Упорное сопротивление было оказано только на линии Ванкур — Феши, и хотя они и не овладели всеми целями, войска 3-й армии и их генерал могли считать, что за день проделали хорошую работу. Однако эти хорошие вести затмили в коммюнике события, происшедшие рядом, чуть севернее, где Канадский корпус овладел бастионом возвышенности Вими за один день тяжелых, расчетливых боев.