Формула Дрейка
В сентябре 1971 года состоялась первая советско-американская конференция, посвящённая коммуникации с внеземным разумом. Тогда обсуждали как технические возможности установления такой коммуникации, так и фундаментальный предшествующий технической стороне вопрос, существуют ли вообще в космосе внеземные цивилизации, с которыми можно было бы наладить связь. В связи с затронутой на этом симпозиуме проблематикой я опубликовал в книге, изданной в 1975 году в Москве, эссе, из которого настоящим желаю выловить только один, уже тогда для меня ключевой, курсивом выделенный вопрос: каким наиболее вероятным способом будут изменяться основы программы CETI, если никакие сигналы вне Земли не будут обнаружены в течение ближайших тридцати лет. В частности, я предлагал создание такой автофутурологической группы, которая должна была бы – в случае долговременного космического молчания – радикально обдумать изменение концепции всей программы. В течение тридцати с лишним лет, прошедших с той конференции в Бюракане, полки моей библиотеки заполнились изданиями трудов, множеством разных способов представляющих предложения авторов, которые, словно планеты вокруг центральной звезды, вращались вокруг вышеназванной проблемы. Базой для проектируемых таким образом действий учёных была формула Дрейка: N = R*fpneflfifcL.
Вышеприведённая формула определяет количество цивилизаций N в Галактике, достигших уровня техносферной деятельности, как произведение семи множителей:
R* – скорость возникновения звёзд в космосе (количество звёзд в год);
fp – доля звёзд с планетарными системами;
ne – количество планет в указанных выше системах, благоприятных для жизни;
fl – доля планет, на которых жизнь действительно возникла;
fi – доля планет, на которых развились разумные формы жизни;
fc – доля планет, на которых жизнь, развиваясь, достигла уровня возможности установления контактов с другими мирами;
L – средняя продолжительность существования таких цивилизаций, которые я буду называть техносферными.
Частично эксплицитной, а частично имплицитной предпосылкой этого убывающего ряда вероятностей является то, что Солнце это звёзда, скорее, типичная, что планеты, от самых маленьких до самых больших, могут окружать свои материнские звёзды так же, как Земля, что однажды пустившая ростки жизнь и её техносферное производное преимущественно, если не всегда, будет развиваться и усиливаться. Отдельные голоса умеренных пессимистов вроде немецкого астронома Себастьяна фон Хорнера, который считал мгновением существование техногенной цивилизации в рамках существования биосферы или, в конце концов, центрального солнца, имели второстепенный характер. В последнее время, то есть за тридцать с лишним лет после той конференции, пришли, однако, к смене основной парадигмы CETI. Появились работы, подвергающие сомнению типичность нашего Солнца, заурядность состава нашей планетарной системы, и в особенности разложенную в миллиардолетнем периоде частоту космических убийственных ударов, каким подвергались имеющие биосферу планеты.
Надо сказать, что именно те элементы, из которых сложилась эта абсолютно новая мозаика, уже многократно были изучены за последние десятилетия. Сначала выяснилось исключительно благоприятное для стабильности земной жизни гравитационное воздействие нашей Луны, которая стабилизирует положение земной оси вращения в отношении к галактике и тем самым тормозит тенденцию к кувыркам, каким подвергаются планеты, лишённые лун и имеющие массу, равной нашей. Затем оказалось, что ближайшие к планетородным звёздам планеты (одну из первых открыл Волщан), которых мы уже знаем несколько десятков, это, как правило, огненные шары с массой, превышающей массу самой большой планеты нашей Солнечной системы, то есть Юпитера. Благодаря методам компьютерного моделирования планетарных вращений было доказано, что орбиты подобных тел редко приобретают форму окружностей, по каким движутся планеты земной системы. Особенным аргументом, выдвигаемым против типичности и статичности земной жизни, оказался, в конце концов, Юпитер, поскольку он, в некотором смысле, выполняет роль «гравитационного пылесоса», уменьшающего вероятность биоцидного воздействия в результате удара в Землю, например, метеорита. Количество ударов, идущих из Космоса, демонстрирует нам поверхность тех небесных тел, которые, как Меркурий и Марс, не имеют амортизирующей падения больших метеоритов атмосферы, выполняющей в этом случае роль воздушной подушки.
Из нарастающей толчеи подобного рода элементов возникает картина исключительности положения нашей планеты в Космосе. Аргументов, дополнительно поддерживающих эту исключительность, можно было бы перечислить намного больше. Итак, расстояние от центра спиральной галактики, в которой размещается наше Солнце, не случайно. Об особенном характере пути Солнца, а также о его дальнейших перспективах я писал много лет назад в одной из книг, составляющих «Библиотеку XXI века». Поэтому не буду здесь повторять эти данные. Я вынужден признаться в том, что большинство из перечисленных выше фактов, как и не упомянутых в этом тексте, много дали мне для размышлений в прежние годы. Может быть сравнение, какое я использую, кому-то покажется юмористическим, но я вёл себя, словно муж неверной жены, который любой ценой пытается сохранить веру в её постоянство. Иначе говоря, большинство перечисленных элементов, демонстрирующих нетипичную и благоприятствующую для жизни на Земле ситуацию, я даже вопреки очевидным фактам старался приспособить к уже устаревшему сегодня мнению о множестве населённых миров.
Мириады спиральных галактик заполняют универсум, и наверняка потому так трудно поверить нам в нашу космическую уникальность. Можно добавить аргумент, уже только локальный, свидетельствующий об особой индивидуальности нашего успеха в части разума. Человек возник как боковая эволюционная ветвь гоминидов, а создав на протяжении ста тысяч лет сотни видов культур и тысячи языков, только в средиземноморском регионе сумел развить и усовершенствовать найденную техносозидающую силу для прыжка в XXI век. Этот акробатический прыжок не удался на Земле ни одной другой культуре. Нам, погружённым в столетие, уже давящимся собственными выделениями, стартующим к долговечности, автоэволюции, а также к другим планетам, эти сумасшедшие прыжки кажутсяя чем-то довольно обычным, если даже не неизбежным. Опасаюсь, что фон Хорнер был прав в предположениях, предсказывающих цивилизации недолговечность, измеряемую дрожанием стрелки на космических часах.
