Глава четвертая

Перед большим домом стояла деревянная беседка, построенная таким образом, чтобы защищать от ветра и снега. В ней на широкой лавке за деревянным столом сидели два подростка – уже знакомая Патриции Эмилия, дочка Кайди и Айгара, а также мальчик лет четырнадцати с подвижным лицом и выразительными темными глазами. При виде Патриции они оторвались от какого-то важного занятия и уставились на нее.

Темные глаза были точь-в-точь как у Ирины Девятовой, из чего Патриция сделала вывод, что перед ней старший сын владельцев турбазы. При этом между мальчиком и девочкой было что-то неуловимо схожее, как часто бывает у одевающихся одинаково подростков. Общую субкультуру никто не отменял. Патриция помахала им рукой.

– А где юный сэр Ланселот? – спросила она. – Или родители уже вернулись?

– Он был тут, в беседке, с нами, – ответила Эмилия. – Мы с Игорем играем в «Монополию», а Лансюше стало скучно. Он в доме, смотрит мультики по телевизору.

– И ты не боишься оставлять его одного? – встревожилась вдруг Патриция.

– Он не один, – пожала плечами девочка. – Мама Игоря прибирает комнаты, и она согласилась присмотреть за моим братом.

– Тогда все в порядке, – согласилась Патриция. – Обещаю тебе, что я тоже за ним присмотрю, потому что я замерзла и собираюсь посидеть в гостиной у камина.

– Если вы хотите еще кататься, то лучше будет через какое-то время снова вернуться на гору, – сообщил Игорь. Голос у него уже начал ломаться, поэтому говорил он басом, готовым то и дело сорваться на фальцет. – Завтра вы не сможете выйти на трассу.

Ни на какую трассу Патриция больше не собиралась даже под страхом смерти, но мальчик говорил уверенно, словно обладал каким-то скрытым от нее знанием.

– Почему? – полюбопытствовала она.

– Потому что мороз усиливается и поднимается ветер, – охотно пояснил Игорь. – По прогнозу погоды, следующие два дня кататься будет нельзя. Ожидается метель и температура до минус двадцати пяти. Сегодня последний ясный день. Да и мороз сейчас всего восемнадцать градусов.

Так вот почему Патриции было так холодно.

– И часто у вас так бывает? – полюбопытствовала она. – Это же горнолыжный курорт, сюда приезжают именно для того, чтобы кататься. Я не в счет, конечно, потому что я, скорее, исключение, подтверждающее правило.

– Мы в Сибири, – солидно сообщил мальчишка. – Это не Роза Хутор, так что с морозами здесь приходится считаться. В том числе и гостям базы. Два дня метелей и мороза – не так уж и много. Потом отец прочистит склоны ратраком, и можно будет снова выходить на трассу.

– Понятно, – кивнула Патриция, признаться, довольно впечатленная взрослостью тона. У такого поганца, как Олег Девятов, был вполне приятный и очень рассудительный сын. – Спасибо, что объяснил. Но я все-таки пойду в дом.

– Идите, конечно, – кивнул мальчишка. – Там мама термопоты зарядила горячей водой и свежие плюшки принесла. До обеда можно перекусить, да и погреться чаем.

Две головы в одинаковых вязаных шапках – серой и розовой – склонились над столом, на котором было разложено игровое поле «Монополии». Ну надо же, и не холодно им.

Патриция вошла в дом, потопала ногами, чтобы сбить налипший на ботинки снег, вдохнула теплый воздух, пахнущий еловыми дровами, корицей и немного каким-то чистящим средством, пристроила на вешалку свою куртку. Из гостиной доносился звук работающего телевизора, видимо, юный сэр смотрел свои мультики именно там. В коридор выглянула чуть растрепанная Ирина, кивнула Патриции:

– Вернулись? Проходите, я уже здесь внизу закончила. Присмотрите за мальчиком, пока я верхние комнаты приберу?

– Да, конечно, – легко согласилась Патриция, – только сбегаю к себе наверх переодеться и сразу спущусь.

– А я вам тогда чаю свежего заварю, с сибирскими травами, я их каждое лето собираю и сушу, очень полезно получается и экологически чисто. Хотите таежный сбор?

– Наверное, хочу, – засмеялась Патриция. Ирина, в отличие от мужа, ей нравилась. – А что в него входит?

– Две части иван-чая, одна часть листьев брусники, одна – малины, одна часть смородинового листа и чайная ложка можжевеловых ягод.

Даже от простого перечисления рот Патриции мгновенно наполнился слюной. В морозный день, сидя у камина, пить такой чай – отдельное вкусовое удовольствие.

– Здорово, – искренне сказала она. – Я мигом.

Поднявшись в свою комнату, она быстро скинула уличный костюм, переодевшись в свой любимый спортивный, натянула на ноги шерстяные носки для окончательного уюта, аккуратно убрала одежду, чтобы у Ирины не сложилось впечатления, что ее гостья – неряха, расчесала и заново собрала в высокий хвост волосы, сполоснула руки и прошлась по лицу пуховкой с BB-кремом – тональник и пудра в одном флаконе, дешево и сердито. Проверила телефон, на котором оказалось сообщение от Люськи. Подруга ныла, что никак не может поправиться, тосковала по упущенному приключению и отчаянно завидовала. Патриция написала, что любит ее всей душой, несмотря на ее занудство, и поставила смайлик с высунутым языком. Все-таки хорошо, что она сюда приехала.

Спустившись вниз, она кивнула Ирине Девятовой, что можно оставлять вахту, с благодарностью приняла из ее рук чашку горячего чая, исходящего ароматным паром, уселась в удобное кресло перед камином, блаженно вытянула ноги к огню и дружелюбно посмотрела на маленького мальчика, расположившегося на лежащей посредине комнаты волчьей шкуре. Он сидел, по-турецки скрестив ноги и неотрывно смотрел в телевизор, откуда доносилась совершенно непонятная Патриции эстонская речь. Вот она, сила интернета, можно найти мультфильм на любом языке.

– Что смотришь, Ланс?

– «Фиксики».

Открылась дверь, и вместе с облаком морозного воздуха в дом ввалились Эмилия и Игорь. Видимо, все-таки замерзли.

– Можно мы здесь на полу разложимся? – спросила вежливая Эмилия. – Мы вам не помешаем?

– Нисколечко, – заверила Патриция, которой очень нравились эти дети.

Она вообще любила детей и иногда сильно тосковала, что у нее их нет. Отвлекшийся от «Фиксиков» сэр Ланселот внимательно следил за тем, как сестра и ее новый друг раскладывают на шкуре игровое поле и карточки. Спустя пять минут игра уже кипела вовсю. Патриция позволила себе углубиться в телефон. Отпуск – это прекрасно, но работу никто не отменял, и ее нынешний шеф, хоть и находится сейчас в Мексике, отправленный туда заботами самой же Патриции, но задание прислать все-таки может.

Нынешнего работодателя она уважала и ценила, потому что мужиком он был порядочным, требовательным, но не въедливым, свято соблюдающим границы и ценящим профессионализм в любых его проявлениях. Самодуром он, наоборот, не являлся, посредине ночи с требованием срочно доставить в его загородный дом йогурт с маракуйей не звонил, если обстоятельства все-таки требовали внеурочного звонка, то всегда извинялся.

О своей «особенной ситуации» Патриция ему рассказала в первый же день работы, будучи уверенной в том, что сейчас он выгонит ее из своего кабинета раз и навсегда, но он сдвинул на лоб очки, ужасно модные и стильные, в золотой оправе, и скучным голосом сообщил, что имеет привычку наводить справки о будущих сотрудниках до найма на работу, а не после, а потому сейчас никакие факты ее биографии не могут его ни удивить, ни взволновать. Больше они к этому вопросу никогда не возвращались.

Задание в почте действительно было, хотя и небольшое, и Патриция ловко справилась с ним минут за десять. Отправив нужное письмо, она отложила в сторону телефон и вдруг обнаружила, что перед ней стоит Ланселот Нильс и смотрит требовательно и внимательно.

– Тебе что-то нужно, малыш? – спросила она.

– Где ахха? – спросил он строго. – У тебя есть? Ты можешь мне дать?

– Что у меня есть? – спросила она, решив, что не расслышала. – Сахар? Нет, я пью чай без сахара.

Юный сэр с негодованием отверг ее глупое предположение. Нет, сахар ему был не нужен.

– Он, наверное, говорит «mahla». Это «сок» по-эстонски, – сообщила Эмилия. Но и это предположение оказалось неверным.

– «Ахха» – это жарко? – пришел черед Игоря разгадывать загадку. – От камина, наверное, жарко. Можно кофточку снять.

Сэр взвыл от непонятливости окружающих. Вздохнув, его сестра сделала еще одну попытку.

– «Ахха» – это «paha», «плохой»? – спросила она. По лицу сэра было видно, что снова мимо.

– У тебя есть «ахха»? – снова требовательно спросил он, не сводя глаз с Патриции, и протянул маленькую ручку, сложив ладонь ковшиком.

– Может, «рубаха»? – с верха лестницы предположила слышащая разговор Ирина.

– Неку, – грустно сказал сэр.

– Я знаю, ахха – это птаха, – воскликнула Эмилия, но ее брат снова покачал головой.

– А может, это деваха? – уточнил Игорь, у которого от мыслительного усилия сошлись брови над переносицей.

– Какая еще деваха? – возмутилась Эмилия ревниво. – Тут только одна деваха – я.

– Ну, тогда я не знаю, – тут же отступил на исходную позицию младший Девятов.

– Послушай, Ланс, а ты можешь показать, где обычно лежит ахха? – спросила Патриция, которую ужасно смешило все происходящее.

Мальчуган пододвинул свой рюкзачок, в котором лежал большой разноцветный попугай (потерянный в прошлый раз «папагой»), раскрыл его во всю ширину и уточнил:

– Палью ахха.

– Много ахха, – автоматически перевела на русский Эмилия и вдруг стукнула себя по лбу, – ну, конечно, он имеет в виду raha – деньги.

Сэр Ланселот обрадованно закивал. Вот оно что, он увидел, что Игорь и Эмилия играют в «Монополию», где с помощью игровых денег покупают дома и заводы, и тоже решил принять участие в приобретении недвижимости, для чего и обратился за помощью к Патриции. Что ж, ей не раз приходилось покупать для своего босса и дома, и заводы. То есть сопровождать его сделки, разумеется.

– Да, у меня есть деньги, – сказала она и потрепала малыша по льняным волосикам. – Сейчас я принесу их из своей комнаты, и мы решим, что именно хотим купить у Эмилии и Игоря.

Подростки закивали, явно готовые поддержать игру. Просто чудо какое-то, а не дети.

На покупку пиццерии, коммунального предприятия и двух отелей ушло сто рублей и минут пятнадцать времени, потому что свою будущую недвижимость юный сэр Ланселот выбирал очень придирчиво. За это время Ирина закончила с уборкой верхних комнат и ушла, предупредив, что через полчаса вернется и начнет накрывать стол к обеду.

С горы возвратились Айгар и Кайди, расцеловали детей, спросили у Патриции, не устала ли она от сэра Ланселота, получили заверения, что нет, и забрали его в свой номер. Игорь и Эмилия спокойно вернулись к игре. Сидя на ковре, голова к голове, они казались братом и сестрой – высокие, русоволосые, с темными глазами. С шумом и гамом ввалились в дом возбужденные Эдик и Серега, провозгласив, что ужасно голодны и готовы съесть слона, скрылись в своей комнате, чтобы переодеться. Патриция почувствовала, что наконец согрелась.

К двум часам Ирина, как и обещала, вместе с двумя вчерашними официантами накрыла обед. Еда выглядела простой и домашней, но была на удивление вкусной. Вареная картошка, исходящая паром, соленые грибы, бочковые огурцы, маринованные помидоры, хрустящая квашенная капуста и заливное из оленьих язычков были предложены в качестве закусок. На первое полагалась рыбная солянка, такая вкусная, что Патриция, не удержавшись, попросила добавки, после чего была вынуждена отказаться от второго – сочных котлет из оленины со свининой и картофельного пюре, мягкого и воздушного. Вместо компота предлагался брусничный морс, ну и чай с кофе, конечно.

За столом сидели все той же компанией. Ирина попыталась отправить домой сына, заявив, что ему нельзя питаться вместе с гостями, но Кайди попросила разрешить парню остаться.

– Давайте будем считать, что он – наш гость, – мягко, но с настойчивостью в голосе сказала она, с улыбкой глядя на болтающих о чем-то своем Игоря и Эмилию. – Пожалуйста, Ирина, я не считаю, что в этом есть что-то дурное. Думаю, никто из присутствующих не против.

Все подтвердили, что мальчишка их действительно не объест, и довольный Игорь уселся за стол рядом со своей новой подружкой. К обеду вернулся с горы Павел. Любезно осведомился, как у Патриции дела и не болит ли подвернутая нога. Она с той же любезностью сообщила, что все в порядке. Эдик заинтересовался обстоятельствами падения, а Сергей предложил осмотреть ногу.

– Спасибо, – отказалась Патриция, – но в этом нет необходимости. Я очень удачно упала, честно. У меня вообще ничего не болит.

– Врачебная помощь не требуется, – процедил сквозь зубы Павел.

Патриция удивленно посмотрела на него – и чего он взъелся на Сергея? Тот, впрочем, в обиду ударяться не стал.

– Не требуется – и хорошо, – миролюбиво сообщил он.

К столу вышел из своей комнаты и Аркадий Петрович, которого сегодня Патриция еще не видела. Выглядел он совсем больным, и вот ему, судя по виду, действительно нужен был врач.

– С вами все в порядке? – тихонько спросила его Патриция, сидящая на соседнем стуле.

Как личный помощник, чьи услуги оплачивались гораздо выше рынка, она привыкла следить за малейшими изменениями в самочувствии шефа и его домочадцев, а также быстро принимать необходимые меры.

– Думаю, что да, – спокойно ответил Аркадий Петрович. – Голова болит, я метеочувствительный очень, так что завтрашний снегопад и мороз ощущаю, как говорится, собственным позвоночником.

– Вы что же, и из дома не выходили? – удивился Эдик. – Погода сегодня для лыж просто чудесная. Нам еще два дня взаперти сидеть, так что грех было такой возможностью не воспользоваться. Лично мы с Серегой после обеда снова на гору пойдем.

– Я не катаюсь, – скучным голосом сообщил Аркадий Петрович. – Вообще, не только сегодня.

– Зачем же вы тогда вообще приперлись на горнолыжную базу?

– Я, например, тоже не катаюсь, – почему-то Патриция почувствовала, что ее долг вступиться за соседа по столу, хотя ее, разумеется, никто об этом не просил. – На базу приехала за новыми впечатлениями, свежим воздухом подышать и просто отдохнуть. В нынешние времена не так-то просто куда-то вырваться из Москвы. Да, Аркадий Петрович?

Он не успел ответить, потому что в разговор вмешался Айгар, полоснув собеседника неожиданно острым взглядом.

– Судя по вашей экипировке, уважаемый, очень трудно предположить, что вы не катаетесь. Лыжи у вас наикрутейшие. Я о таких несколько лет мечтаю, да вот цена кусается. Для максимум двух поездок в год непозволительная роскошь. Это же ваши лыжи в прихожей? Они единственные, которые сегодня не выносили из дома. И очень впечатляющие, я бы сказал.

– Лыжи мои, но я их купил перед самой поездкой и ни разу не надевал, – пожал плечами Аркадий Петрович. – Девушка права, я действительно приехал сюда отдохнуть и подышать свежим воздухом. Я в сентябре перенес ковидную пневмонию, пренеприятная, я вам скажу, штука, так что врачи порекомендовали мне сухой морозный воздух. Я и приехал. А так как я всегда предпочитаю быть во всеоружии, то, разумеется, купил необходимое снаряжение. А мелочиться я не люблю, купил самое лучшее, что мне могли посоветовать. Хотя, видит бог, не понимаю, в чем и почему я должен перед вами оправдываться.

– Да господь с вами, не должны, разумеется, – церемонно склонил голову Айгар и вернулся к своей оленине.

Разговор за столом тек неспешный и ни к чему не обязывающий, какой часто бывает среди незнакомых людей, волею случая очутившихся за одним столом. Патриция вдруг спохватилась, что до сих пор не вернулась Карина. Взяла в аренду лыжи, поднялась на склон и забыла обо всем на свете?

Впрочем, по-настоящему начать волноваться Патриция не успела – хлопнула входная дверь, и в коридор влетела сама Карина. Весело пританцовывая, стащила с головы шапку с меховым помпоном, скинула с ног дутые сапожки, пристроила на вешалку куртку, тряхнула гривой волос, вбежала в гостиную и хлопнулась на свободный стул. Щеки ее пылали, видимо, раскраснелись с мороза.

– Закуски поедите или сразу солянку налить? – спросила у нее Ирина.

– Сразу солянку, – бодро ответила Карина и подцепила вилкой соленый груздь, отправила его в рот, блаженно зажмурившись. – Хорошо. Вот бывает же такое в жизни, когда все хорошо.

Выглядела она так, как будто все-таки нашла на турбазе ухажера, ради которого и прилетела за тысячи километров. В их гостевом доме для нее, кажется, пары не нашлось, но катающихся-то на горе достаточно. Да и обслуживающий персонал есть. Тут Патриция вспомнила Федора Игнатьевича, сторожа с оленьей фермы, и засмеялась. Впрочем, на ее смех никто не обратил ни малейшего внимания.

– Вот что, дорогуша, следить за собой вы, конечно, не умеете и выглядите на десять лет старше, но талант солить грибы у вас есть, – говорила тем временем Карина, снисходительно глядя на Ирину, подносившую ей в этот момент тарелку с супом.

Ее хамство выглядело дико еще и потому, что было совершенно неуместным. Несчастная хозяйка турбазы, жена редкостного скота Олега Девятова, мать двоих детей, один из которых сидел сейчас здесь же, рядом, вряд ли могла быть чем-то виновата перед туристическим менеджером Кариной Матяш, холеной, разбитной и, кажется, сексуально озабоченной. У Патриции Карина вызывала не омерзение, нет, скорее, легкую брезгливость, которую женщины такого сорта, слишком яркие, шумные и доступные, вызывают у сдержанных леди.

– Нормально так приложила, – засмеялся Эдик. – А тебе палец в рот не клади, всю руку оттяпаешь.

– Я чужого не откушу, но и своего не отдам, ученая, – отрезала Карина.

Патриция, которой было неловко смотреть на пылающие от унижения щеки Ирины, уткнулась в тарелку. Сейчас ей казалось, что провести оставшиеся дни в компании Карины, да еще с перспективой плохой погоды, будет тем еще испытанием. К счастью, неловкий сегодняшний обед подошел к концу, так что можно было подняться в свою комнату и завалиться на кровать с книжкой и пультом от телевизора одновременно. Такой вид отдыха Патриция особенно любила, быть может, потому, что удавался он ей крайне редко, от силы две недели в году.

Предвкушая несколько часов удовольствия, она фоном выбрала в интернете американский сериал «Анатомия страсти». Его Патриция начала смотреть в предыдущем отпуске, добралась до четвертого сезона и вынужденно отложила в дальний ящик. В планшете открыла скачанный еще несколько месяцев назад новый детектив Татьяны Устиновой, подоткнула под спину подушки и неожиданно для себя уснула.

Когда Патриция проснулась, в комнате было темно, лишь отсвет от экрана телевизора, на котором все еще раскрывались жизненные перипетии героев «Анатомии страсти», ложился на одеяло, которым, оказывается, Патриция успела укрыться во сне. Планшет с открытой книжкой валялся на полу. Мягкий ворс коврового покрытия надежно защищал его от поломки, но все же Патриция ругнула себя за небрежное отношение к вещам – она была аккуратисткой и беспорядка не любила. Интересно, сколько она спала?

Часы показывали седьмой час, в Москве, значит, разгар трудового дня. Хорошо, что она выспалась, для борьбы с джетлагом полезно. Что ж, значит, так тому и быть. Интересно, а что делают все остальные?

Патриция встала с кровати, пригладила взлохмаченные со сна волосы, влезла в тапочки и открыла дверь в коридор. Внизу, в гостиной, тоже что-то бормотал телевизор.

– Ты понимаешь, что твой муж – подлец? Ты живешь с подлецом и не уходишь от него, а значит, и на тебя падает вся степень его подлости.

– Пожалуйста, отстаньте от меня.

– Нет, я не отстану. Я пытаюсь понять, почему ты от него не уходишь? Ты не замечаешь, как он лапает других женщин? Ты слепая? Только сегодня он сначала домогался этой чопорной девицы Патриции, а потом с удовольствием проводил время со вздорной бабенкой Кариной.

– Что вы придумываете?

– Я не придумываю, я видел это собственными глазами, вот как сейчас тебя. Они стояли и разговаривали, и щеки у этой Карины были как у тебя сейчас, точь-в-точь помидор.

Так это был не телевизор. Внизу спорили Ирина Девятова и тот самый Эдик, который утром стал свидетелем ее, Патриции, позора и вступился за нее. Значит, она – чопорная девица. Все ж лучше, чем вздорная бабенка, конечно.

– Меня не интересует, что вы видели, – голос Ирины был негромким, но в нем явно слышались приближающиеся слезы. И что этот Эдик к ней пристал?

– А зря не интересует, – голос собеседника стал назидательным. – Еще раз повторю, что если ты не знаешь о том, что он творит, то, значит, ты дура. А если знаешь и ничего не предпринимаешь – такая же мерзавка, как и он.

– Не смейте меня оскорблять.

– Еще раз спрашиваю тебя, зачем ты с ним живешь?

– Он – мой муж, у нас двое детей, и я его люблю, – теперь в голосе Девятовой звучали не слезы, а вызов. – Да, он не идеален, но в этом мире все неидеальны. Олегу многое в этой жизни пришлось пережить, ему доводилось терять, начинать все с нуля, но он выстоял, справился. В том числе и благодаря тому, что я была рядом, всегда его поддерживала. Он не подонок и не мерзавец, как вы изволите считать, ему просто нужна разрядка, выпуск пара, и он делает это так, как умеет.

– Адвокат дьявола, – усмехнулся ее собеседник. – Вот как это называется. Ты – адвокат дьявола, дорогуша, какие бы индульгенции себе не выписывала. Хотя я всегда подозревал, что это именно так. Если бы ты была хорошим человеком, ты бы никогда так не поступила, никогда.

Это что же получается, Эдик был знаком с Ириной Девятовой раньше? Он не впервые встретил ее здесь, на базе? Или он вообще специально приехал сюда, чтобы ее увидеть? От метавшихся внутри мыслей голова у Патриции слегка кружилась. Внезапно она осознала, что фактически подслушивает, краска мгновенно бросилась в лицо, потому что подслушивать было неприлично, некрасиво, невозможно. Она со стуком захлопнула дверь своей комнаты, нарочито топая, начала спускаться по лестнице вниз, туда, где вела свой странный диалог застуканная ею врасплох парочка.

Когда Патриция спустилась вниз, Ирина, деловито натягивала в прихожей свой пуховик, явно собираясь уйти. Лицо у нее было красное. Невозмутимый Эдик со скучающим выражением лица мешал угли в камине.

– А где все? – фальшивым голосом спросила Патриция.

– Павел, Айгар и Сергей на склоне, – откликнулась Ирина мрачно. – Ловят момент, чтобы покататься. Завтра уже совершенно точно будет нельзя. Спасатели сообщение прислали. Кайди с сыночком ушли на «Оленью ферму», а Эмилия с моим старшим на подъемнике катаются. Карина в сауну пошла, попросила растопить. А Аркадий Петрович по-прежнему в своем номере.

– Да, у него метеочувствительность, а потому голова болит, – вспомнила Патриция, – хотя это, конечно, не дело, весь день провести взаперти. По-моему, от этого голове только хуже.

– Ну, хуже или не хуже, взаперти или нет, это ему решать, не нам. Ладно, я пошла, ужин будет накрыт к восьми. Вы, пожалуйста, сообщите всем, когда они вернутся.

– Хорошо, обязательно сообщу.

За Ириной закрылась входная дверь, и в доме стало тихо, только слышно было, как трещат в камине догорающие дрова. Находиться в одной комнате с Эдиком Патриции отчего-то было неприятно. Странно, утром он же ее защитил. Видимо, мужчина испытывал то же самое.

– Пойду проветрюсь, – сухо кинул он Патриции, хотя она ни о чем не спрашивала. Выскочил в прихожую, сорвал с вешалки свой пуховик и, как был, в кроссовках и без шапки выбежал на улицу, под начинающий падать снег.

* * *

Есть люди, которых нельзя забыть. И сознаешь это только тогда, когда их потеряешь. И то не сразу. Сначала ты просто не понимаешь, что именно случилось. Тебе кажется, что это ошибка, морок, туман, который вот-вот рассеется, человек поймет, как ошибался, бросив тебя, вернется, неловко постаравшись облечь свои вырвавшиеся жестокие слова в шутку, попросит прощения, а дальше все будет хорошо. Как в сказке.

Вот только сказки бывают с плохим концом. Страшным, необратимым, когда жестокие слова никто не собирается брать назад, возврата к прошлому нет, а будущее представляет собой длинный, залитый светом коридор, по которому любимый человек уходит все дальше. Уходит, не оборачиваясь.

Некоторые скажут, что так выглядит смерть, но я точно знаю, что это картина расставания. Впрочем, в чем-то оно сопоставимо со смертью. Пожалуй, своей невозвратимостью.

С годами боль не проходит, нет. Она просто становится не такой острой, уходит куда-то вглубь, под кожу, прячется под слоем мышц, въедается в кости, чтобы в какой-то момент ударить исподтишка. Тогда, когда ты этого совсем не ждешь.

Мы выросли если не вместе, то рядом. Наши родители дружили, мы ходили в одну группу детского сада, и уже тогда я знал, что ты будешь моей женой. Я так всем об этом и говорил, не понимая, почему взрослые смеются. Мы все одиннадцать школьных лет сидели за одной партой. Я был твоей тенью, твоим рыцарем, мальчишкой, таскавшим твой портфель. Надо мной смеялись, но я никогда этого не стеснялся. Разве можно стесняться любви?

В детстве, да и в юности тоже, ты была пухленькой. Родители звали тебя Булочкой, и для меня тоже было естественным звать тебя так же. Конечно, не при одноклассниках, дети жестоки, а девчонки в классе и так травили тебя за неидеальную внешность. Точнее, за то, что она не мешала тебе быть счастливой, ведь у тебя был я.

Ты не поступила в институт с первого раза. Даже твой отец не помог, просто у тебя всегда был немного рассеянный мозг, и читать, вышивать и печь пирожные тебе нравилось больше, чем зубрить химию и биологию. Твой провал меня обескуражил, потому что он означал, что нам впервые за много лет придется расстаться и часть дня проводить порознь. Я не знал, как это, жить без тебя. Куда-то идти, сидеть на лекциях, разговаривать с другими людьми. Приходилось учиться не вертеть все время головой, чтобы понять, куда ты запропастилась.

Наверное, я сам виноват в том, что случилось потом. Я был слишком занят учебой, однокурсниками, новым укладом жизни, в которой я мог видеть тебя только по вечерам, да и то, если назавтра не был поставлен какой-нибудь важный семинар. Я пропустил тот момент, когда ты влюбилась. Горько и отчаянно, как только и бывает с неопытными девчушками.

Я узнал об этом от твоего отца, когда его уже начала тревожить эта больная любовь, ради которой ты была готова продать душу дьяволу. Я пытался поговорить с тобой, но ты смотрела на меня и улыбалась. Не мне, а тому неведомому мужику, который, сам того не желая, украл тебя у меня, не прилагая для этого никаких усилий.

Ты была ему не нужна. Он даже не замечал твоей любви, твоего почитания, твоих восхищенных глаз. Он был взрослый женатый мужик, нацеленный на карьеру. Ему была не нужна наивная, до смерти влюбленная восемнадцатилетняя девочка. В прямом смысле слова, до смерти, потому что однажды, отчаявшись, ты вскрыла себе вены.

Я никогда не прощу твоего отца за то, что было дальше. Да, он всегда очень тебя любил, поэтому, поняв, что все серьезно, и испугавшись за тебя, взял дело в свои руки. Твой отец был прекрасным менеджером, он вообще был великим во всем, за что брался. Именно поэтому спустя три месяца ты уже была замужем за мужчиной своей мечты. Твой отец купил его душу, дав возможность сделать карьеру, он откупился от его жены, при этом еще и воспользовавшись ее телом, он дал вам собственный дом и комфортную жизнь, разрушив при этом мою.

Он отнял тебя у меня, даже не задавшись вопросом, насколько больно это будет. Я просто не входил в уравнение, в условие задачи, и он выбросил меня за ненадобностью, отправив на свалку истории. Что я чувствовал? Честно? Я тогда чуть не сдох.

Я почти полгода не спал. И этими бессонными ночами меня настигали видения, как рушится ваша налаженная чудесная жизнь. Я представлял, как в одночасье твой муж теряет работу, как летит в тартарары его выстраданная карьера, как ты теряешь дом и привычный уровень жизни, а вместе с ним статус избалованной дочки и благополучной жены. Теряешь все. Мои горячечные мечты, балансирующие на грани бреда и яви, казались мне сказкой, вымыслом. Я не делал ничего, чтобы они воплотились в жизнь: не камлал и не молился, я вообще не думал, что они могут когда-то сбыться. Каково же было мое удивление, когда спустя десять лет они оказались явью.

Вы все потеряли. Оба. И ты, и он. Вы поплатились за всю боль, которую мне причинили. Жизнь ваша оказалась полностью разрушена так же, как когда-то моя, только рядом уже не было твоего отца, который смог бы вам помочь, как-то противостоять накатившему на вас цунами.

Много лет назад, когда схлынула волна, я смог встать и восстановить свою жизнь по кусочку, по кирпичику. Разумеется, она шла дальше, своим чередом, день за днем. Просто другая, не такая, как была до этого. Так же получилось и с вами. Потеряв все, вы продолжили жить, дышать, работать, растить детей. Просто ваша жизнь стала совсем другой, не такой, как раньше.

Из-за того, что то, что вы сейчас делали, так сильно отличалось от всего того, к чему вы привыкли, больше всего на свете меня мучил вопрос, каково вам в этой новой, непохожей на прежнюю жизни. В основном, конечно, меня волновало, каково тебе. Твой муж меня мало интересовал. Это не он отнял тебя, не он нанес мне удар, от которого я так и не смог оправиться. Виновен был твой отец. Ну и ты, конечно. И поэтому мне так болезненно, до покалывания в кончиках пальцев, хотелось узнать, сполна ли ты расплатилась за то, что когда-то меня распяла.

Нет, мне не доставило бы удовольствия знание, что ты страдаешь. Но я был готов на все, чтобы его получить. Что ж, предприняв набор определенных действий, позволяющих это узнать, я убедился, что все действительно так. Ты страдаешь. С большим удивлением я понял, что мне хочется тебя спасти, помочь, сделать все, чтобы ты не страдала.

Это было так глупо и нелогично, что, осознав это, я на какое-то время перестал дышать. Оказывается, все это время я по-прежнему тебя любил. Надо же как бывает. Пятнадцать лет, проведенные рядом с тобой, оказалось не перечеркнуть следующими пятнадцатью годами, которые я потратил, чтобы научиться жить без тебя. Я прикинул, что к чему, и, по моим расчетам, выходило, что если все сложится, то впереди у нас еще два раза по пятнадцать как минимум. Игра стоила свеч.

Таким образом, я поставил на кон все и опять проиграл. Ты отказалась от меня во второй раз. Ты снова выбрала его, хотя он того не заслуживал. И в этот раз мне никак не обвинить в случившемся твоего отца, ибо его уже давно нет в живых. Во всем виновата только ты. Ты одна. Я дам тебе еще один шанс, но, если ты его не используешь, видит бог, ты за это заплатишь.