Эпизод № 73: Убийство в Орегонском экспрессе

Вид его тела производит на меня неожиданное впечатление. Вместо того чтобы испугаться, я чувствую себя бесстрашной. Более живой, чем когда-либо. Я не кричу. Никуда не бегу. Я думаю о тебе. Я думаю: доказательства.

Я достаю телефон из кармана, включаю камеру и фотографирую его тело со всех сторон. Фиксирую ободранные ногти на руке, прижатой к сердцу, пурпурное окоченение на шее, засохшую коричневатую пену в уголке его открытого рта, очертания его безвольного пениса сквозь джинсы. Затем я расширяю угол обзора и фиксирую всю сцену целиком. Полупустая бутылка прижалась к его бедру. Библия открыта на Евангелии от Луки, на главе 15. Письмо Грейс, слегка скомканное, лежит на чистом полу, словно в ожидании, что его подберут. На столе стоит стакан виски.

Все улики указывают на отравление алкоголем. Его история звучала бы крайне банально: «Он был в депрессии, он был пьяницей, он потерял жену». Или: «Он убил свою жену. Его поймали».

Твоему отцу приходится использовать свой спутниковый коммуникатор, чтобы вызвать полицию. У них уходит десять часов на то, чтобы прибыть на место происшествия. Они приезжают из Вайрики, а когда я жалуюсь на задержку, то получаю следующий ответ:

– Ну он же мертв, не так ли?

Реакция твоих родителей была такой же равнодушной и безучастной.

Твоя мать сказала: «Я не удивлена».

Твой отец сказал: «Что ж, такое случается».

Я чувствую тяжелый камень на душе, но не могу понять почему. С тех пор как я сделала те фотографии, мой слух притупился и зрение затуманилось. Из-за смерти Джеда я хожу как в воду опущенная. Я чувствую свою вину; опасаюсь, что каким-то образом способствовала его смерти. Но еще больше меня пугает собственная реакция, то, как расчетливо я собирала улики на свой телефон и фотографировала его мертвое тело. Неужели я животное и у меня совсем нет чувств?

Я напоминаю себе, что спала с Джедом. Что была даже немного влюблена в него. Мне импонировало то, как похожи были наши сломанные жизни и израненные души. То, что мы оба избрали одинаковый путь: приехали сюда, спрятались, изолировали себя от мира, как от заразы. А теперь его нет. Но все, о чем я могу думать, это ты. Что его смерть говорит о тебе?

Джед был прав: я исчезла в твоем исчезновении. Я погрузилась так глубоко, что пропала из собственной жизни.

Я наблюдаю за твоими родителями, ищу признаки их причастности. Но они как никогда равнодушны и по-прежнему видят мир в черно-белом цвете.

Мы оказываемся в доме, куда нас загнала полиция, чтобы «делать свою работу» и никто не следил бы за тем, как именно они ее делают. Твои родители стоят у окна, глядя на свою землю, границы которой заключены в аккуратную рамку окна.

Твой отец обмахивает лицо ковбойской шляпой, и этот жест подозрительно напоминает Джеда.

– Наверное, мне не стоило его увольнять.

Я вздрагиваю:

– Вы уволили его?

– Ну да, Сера, – уверенно произносит он, будто сам только что не ставил это под сомнение.

– Он был ужасным работником, – говорит твоя мать. – Если на то пошло, мы слишком долго его держали. – Она хмурится и взмахивает рукой, пытаясь поймать пролетающую мимо муху. – Не стоит винить себя. Он был пьянчугой. И лжецом. У меня частенько закрадывались подозрения… Слишком уж часто он ездил в музей снежного человека в Уиллоу-Крик. Никто не ходит в этот музей больше одного раза. Да и один раз туда забредают по ошибке.

– Музей и правда паршивый, – соглашается твой отец.

Тут мимо проезжает труповозка, направляясь к полицейской машине.

Твоя мать раздраженно фукает и отходит от окна, словно вся эта ситуация и так отняла у нее достаточно времени.

– Нам пора выдвигаться в Ашленд.

– Сейчас? – удивленно восклицаю я.

– Дорога пойдет нам на пользу. Проветрим голову. – Она постукивает себя пальцем по лбу. Меня посещает мимолетное видение, как тело Джеда запихивают в пакет, но я отмахиваюсь от него. – Ты же видишь, что бывает, если никуда отсюда не выходить.

То есть это не она постоянно, каждый божий день, твердила мне, что единственное безопасное место – здесь?

– Можно мне с вами? – спрашиваю я опрометчиво. Мне же нужно остаться здесь, чтобы в одиночестве спокойно обыскать ранчо! Но я не могу определиться, что же конкретно я буду искать: какой-нибудь знак? Вывод? Первопричину всего? Если уж совсем начистоту, то мне до смерти хочется отсюда уехать. Я встревожена, в голове у меня туман, и я не вижу леса за деревьями.

– Нет, тебе лучше остаться здесь. Так безопаснее. Только не выходи за территорию, – говорит она как в первый раз, словно и не было тех многочисленных предупреждений о каре небесной и смерти мученической, если я осмелюсь покинуть ранчо.

– Не буду.

На сборы у них уходит целая вечность. Они ходят туда-сюда за забытыми вещами, параллельно раздавая дурацкие указания.

Дождем и не пахнет.

Единственное, что меня действительно беспокоит, – это телефонная линия, на ремонт которой у твоих родителей нет времени.

– Такое часто случается. Мы попросим Гомера заехать; он знает, как все починить. А пока, если тебе нужно с кем-то связаться, можешь воспользоваться интернетом.

Это меня радует. Значит, я смогу написать в твиттер полиции.

Во время своего последнего возвращения за очередной забытой вещью твоя мать просит: «Можешь убрать кухню, пока ты здесь?»

Я делаю это первым делом, несмотря на то что кухня безупречно, кристально чистая. Я слышу, как гул их внедорожника переходит в рев, когда они достигают шоссе. Стиснув зубы, я представляю, как твой отец лихо ныряет в повороты, и тихо радуюсь, что не сижу сейчас с ним в машине.

Я заканчиваю уборку на кухне, но мне по-прежнему кажется, что твои родители еще не окончательно уехали. Я знаю, что Ашленд находится в нескольких часах езды, но все равно чувствую, что они могут вернуться в любой момент и, горестно воздевая руки к небу, воскликнуть: «Мы забыли двигатель!», «Просто хотим взять еще один пистолет!».

Я пересекаю участок, чтобы задать полицейским пару вопросов. Труповозки уже нет. Я не видела, как она уезжала, так что теперь у меня странное ощущение, что они украли у меня Джеда; забрали его, пока я отвернулась.

У входа стоит большой черный грузовик. Я подхожу к двери и сталкиваюсь с выходящим Морони.

– Эй, осторожнее! – восклицает он, поднимая руки. Костяшки пальцев у него в синяках и ссадинах. Никак подрался с кем-то? Он опускает руки. Что именно он здесь делает?

– Вы, значит, и полицейский, и ветеринар?

– Просто хотел удостовериться, что он действительно умер. – Он почесывает шею. – Вы же знаете, каково здесь. Всех убивают, а трупов нет. – Он дразнит меня. Вместе с Тасией они наверняка надо мной смеются.

– Не знала, что вы с Джедом были близки.

– Близки? – Он сплевывает на землю и вытаскивает сигарету. – Этот мальчик был отбросом. А отбросы здесь рано или поздно оказываются на помойке. – Он поигрывает ранеными костяшками.

Он направляется к своему грузовику, и я внезапно вижу именно эти фары на дороге, слышу его голос, который кричит: «Убирайся на хрен из этого города!» Я вспоминаю тот день, когда заметила Джеда, уезжающего из кофейни. Твои родители говорили, что он спал с половиной Хеппи-Кэмпа. Сам Джед сказал мне, что сделал что-то плохое. Он сказал, что ходит на краю смерти.

Я иду за Морони до его грузовика. Он забирается на сиденье. Мои щеки горят, но я хватаюсь за дверь, прежде чем он успевает ее закрыть.

– Полегче, девочка!

– Ты убил его?

– Не-а. – Он стучит себе в грудь и усмехается. – Но, увидев его, лежащего мертвым, я, несомненно, снова поверил в Бога.

Копы тоже собираются уезжать. Казалось бы, это не должно меня удивлять, но тем не менее удивляет. Удивляет, какие все равнодушные, как легко возвращаются к своей обычной жизни.

– Как это вы так быстро закончили? – спрашиваю я, стараясь говорить ровным голосом.

Детектив хлопает в ладоши:

– Дело довольно обыденное: самоубийство. Семья Бард сказала, что они уволили его.

– А как же синяки? У меня есть основания полагать, что Морони напал на него.

– Ха! Если бы мной интересовался Морони, я бы, наверное, тоже покончил с собой. – Он забирается в свою машину.

– А как же… как же его дела с женой?

– Жена, скорее всего, просто-напросто ушла от него. Он, похоже, за воротник неплохо закладывал. – Полицейский опускает зеркальце и начинает разглядывать свои зубы.

– Но… это же безумие! – Мой голос срывается, становится похож на хрип. – Мужчина мертв. Пропали две женщины.

Надо отдать ему должное, он перестает ковыряться в зубах, но только чтобы спросить:

– Две женщины?

– Рэйчел Бард. Она пропала без вести почти два месяца назад.

– Она, скорее всего, просто уехала, – машинально отвечает он, явно не помня, что почти дословно этим же объяснял пропажу Грейс; явно не видя никакой связи между этими событиями. Затем он усаживается поудобнее. – Здесь это часто случается, и это не должно вас удивлять. Только псих останется в подобном месте добровольно. – Он цокает языком. – Слишком уж это место изолированно. Мужчины здесь спиваются, а женщины сбегают отсюда. – Он указывает на лес за ранчо. – Люди приходят сюда умирать. А если у них нет цели двинуть кони, то они бросают все и двигают отсюда на всех парах.

Он закрывает дверь. Я стучу в окно, вижу, как тяжело он вздыхает, но все же опускает стекло.

– Но это неправильно! Вы должны что-то сделать!

Он качает головой и заводит двигатель:

– Хотите совет?

– Я хочу от вас помощи.

Он снова качает головой, машина начинает медленно отъезжать, и тут, словно не в силах ничего с собой поделать, он выкрикивает:

– Делайте ноги!

Я возвращаюсь в дом Джеда, зная, что там пусто, и боюсь этой пустоты. В спальню ведут грязные следы. Все возможные улики на месте преступления или уничтожены, или вообще не тронуты: Библия закрыта, записка Грейс так и лежит на полу под кроватью, стакан виски опрокинут, и содержимое разлито по всему полу. Там, где находилось тело Джеда, нет никаких следов или углублений, только смятые простыни. Я думаю, что, наверное, нужно позвонить родителям Грейс. Может, хотя бы они обеспокоятся ее исчезновением. Но у меня нет их номера, а даже если бы я смогла его раздобыть, телефон все равно не работает, и мне пришлось бы ехать аж в Хеппи-Кэмп. Хотя не факт, что и там будет сигнал. Да и вообще, я же чужая здесь, посторонняя. Еще и с мужем ее спала. С другой стороны, я могла бы связаться с родными Джеда, сказать им, что знала его. Но это было бы ложью. Я просто случайная соседка. Считай, меня здесь вообще нет. Я просто ищу тебя.

Я иду обратно к главному дому. Адреналин перестает кипеть у меня в крови, и на его место приходит вязкое оцепенение. Я ложусь на диван в твоей гостиной.

Диван твоих родителей весь в цветочек, и от него так и веет восьмидесятыми. Статуя Христа смотрит на меня свысока, подняв плечи, словно пожимая ими. Я закрываю глаза и представляю, как умираю, вижу, как твои родители возвращаются сегодня вечером и хищная ухмылка сияет на их устах.

Твой отец говорит: «Что ж, такое случается».

А твоя мама вторит: «Я не удивлена».

Все это звучит так, будто на дворе семнадцатый век и они самая настоящая семья, живущая в дикой местности, где люди все время умирают. «Мужчины здесь спиваются, а женщины сбегают отсюда». Какая глубокая мысль.

Неужели я правда приехала сюда, чтобы умереть?

На ранчо тихо, не слышно ничьих голосов. Время от времени по шоссе проезжают машины, но теперь я реже их слышу. Все звуки сливаются и становятся глуше.

Я представляю, что Джед выполнил мою просьбу и позвонил. Что потом? Его настолько поразили все последствия собственных поступков? Он поверил, что Грейс мертва? Он, должно быть, поверил, что она умерла по его вине. Она умерла, а он ее даже не искал.

Но телефонная линия не работает. Она вышла из строя до или после того, как он позвонил? Кто-нибудь об этом знал? Кто-то пытался его остановить?

Я сажусь и выпрямляю спину. Я вспомнила о том открытии, которое совершила перед смертью Джеда. Вспомнила имя, высеченное глубоко в дереве. ФЛОРЕНС. Я не имею права опускать руки. Ты сохранила память о ней и продолжала поиски. Ты сохранила память обо всех тех пропавших женщинах.

Я не идеальна. Я делала ошибки и шла на компромиссы, но я, блин, чертовски старалась. Я, черт возьми, переживаю. Может, иногда я больше переживаю о других, чем о себе. Я не такая, как Джед, как твои мать, отец и брат, как Клементина или Тасия. Я не прячу голову в песок. Я вижу больше. Я переживаю больше. Я не идеальна, но я достаточно хороша. Я умею делать то, чего другие люди не умеют. Потому что я никогда не прекращаю поиски.

Пусть сейчас у меня нет телефона, зато есть интернет. Я вхожу в свой почтовый ящик и вижу непрочитанное письмо от Клементины, будто она прочла мои мысли.

«Привет, я уже в курсе, что случилось. Поверить не могу. – Похоже, она из тех людей, которые не верят, что плохие вещи случаются. Я думаю о Флоренс. О том, что Гомер был влюблен в нее. Интересно, что об этом думает Клементина. – Приезжай к нам, пожалуйста! Тебе сейчас, наверное, лучше не оставаться одной».

Я немедленно начинаю печатать ответ. Мои пальцы дрожат, но я не совсем понимаю почему. «Да! С большим удовольствием! Можно мне приехать сегодня вечером?»

Я жду, надеясь, что она тоже ответит быстро. А пока просматриваю открытые вкладки твоих родителей. Я разглядываю последнюю игрушку, которую искал твой отец, – маленькую парусную лодочку. Она не пережила бы бурную реку Кламат. Интересно, для чего тогда эта лодка? Он что, планирует построить целый океан на ранчо, а потом лес, город, пляж – целый мир? Обособленный, собственный, огороженный мир.

Темный грузовик останавливается у дома. Интересно, кто бы это мог быть. Я просматриваю вкладки и нахожу фейсбук.

Грейс, мелькает у меня голове. Я нажимаю на вкладку, и открывается страница, где нужно ввести свои данные. Кто-то вышел из аккаунта Гомера. Теперь передо мной длинный список учетных записей. Это логины всех людей, которые работали здесь на протяжении многих лет. Я пролистываю список, ища Грейс, но в глаза бросаются другие имена:

Женщины, о которых ты рассказывала в разных эпизодах своего подкаста. Исчезнувшие женщины. Они приехали сюда. Они исчезли отсюда.

Я нахожу имя Грейс. Нажимаю. Пароль сохранен, и я вхожу автоматически. Я слышу, как открывается дверца машины, слышу тяжелые шаги на подъездной дорожке.

Еще один щелчок приводит меня на страницу с несколькими открытыми чатами. Я нажимаю на чат с Мэрибет Абрамс.

Читаю сообщение Грейс: «У нас все хорошо. Джед наконец-то взялся за ум. Здесь так красиво – просто рай на земле!»

Это сообщение было отправлено сегодня.

Шаги приближаются. Кто-то дергает дверную ручку.