Эпизод № 65: Исчезнувшая беглянка

На следующее утро я завтракаю с твоими родителями. Уже который день я не высыпаюсь, поэтому сижу и накачиваюсь кофе. Ощущение такое, будто в глаза мне насыпали песка.

– Могу я задать вам вопрос?

– Что ж, Сера, ты уже задала.

Стиснув зубы, я продолжаю:

– Жена Джеда, Грейс. Она ушла.

– Это не вопрос, – поддразнивает твой отец.

– Она не протянула и недели, – говорит твоя мать.

– Вы видели, как она ушла? Она заходила попрощаться?

– Нет… – начинает твой отец.

– Она не попрощалась и не поблагодарила нас, – прерывает твоя мать. – Никто из них никогда этого не делает. У нас здесь, по правде говоря, было много чокнутых. Никто из них не прощался и не благодарил. Все просто сбегали посреди ночи.

– Что об этом думала Рэйчел?

Твоя мать насупливается:

– При чем тут Рэйчел?

Я понимаю, что допустила ошибку. Ты постоянно у меня на уме, в моих мыслях, и иногда я забываю, что другие люди не помешаны на тебе, как я.

– Я просто подумала, ведь ей должно было быть любопытно, почему Грейс ушла.

Твоя мать упирается руками о стол.

– С чего бы?

– Я… Я просто видела ее старые школьные бумаги у нее в комнате, и мне показалось, что ее интересовали необъяснимые исчезновения.

– Грейс никуда не исчезала, она уехала домой. – Твоя мать неодобрительно фыркает и скрещивает руки на груди. – Мне не нравится, что ты разглядываешь вещи Рэйчел и роешься в них. – Их оставили на полу посреди комнаты. В смысле я не буду их разглядывать? – Эмметт, лучше перенести те бумаги наверх. А еще лучше, если ты выбросишь их!

– Вам необязательно это делать. Я не буду их рассматривать, – опрометчиво обещаю я.

– Нет, нет, лучше перестраховаться. Их вообще не должно здесь быть. Люди здесь очень впечатлительные, на них легко повлиять. – Она гладит меня по руке. – Нам бы не хотелось, чтобы мировоззрение Рэйчел передалось тебе.

– Ну, может, самую малость! – Ни с того ни с сего твой отец начинает хохотать.

Я хочу остановить их, хочу, чтобы они не трогали твои бумаги, но не знаю, как это сделать. Хотя, с другой стороны, я знаю, кто ты, мне не нужно, чтобы твоя история была записана на бумаге.

Я выхожу кормить лошадей. В мои планы входит как можно дольше избегать Джеда. До тех пор, пока я не пойму, что мне делать дальше. Ну и, разумеется, подъехав к конюшне на квадроцикле, я первым делом вижу именно его. Он стоит, тяжело привалившись к стене.

Решив, что он пьян, я резко огрызаюсь, проходя мимо него:

– Что ты здесь забыл?

Его лицо скрыто под полями шляпы, но, когда он поднимает голову, я вижу, что под носом у него запекшаяся кровь. Отлепившись от стены, он хромающей походкой делает пару шагов.

На мгновение я забываю обо всем на свете. Одуряюще пахнет травой. Пронзительное пение птиц похоже на визг полдюжины дрелей. Со всех ног я бросаюсь к Джеду:

– Что случилось? Ты цел?

– Думаю, у меня… – Он качается, вытягивает руку в поисках опоры, но его пальцы рассекают неподвижный воздух. Я подхватываю его. – Как узнать, есть ли сотрясение мозга?

Я проверяю его зрачки, они кажутся расширенными, но одинакового размера. Я думаю. Я подвожу его обратно к стене, и он снова наваливается на нее. Оставив его подпирающим стену, я изучаю местность. Вокруг ни души, но я все равно чувствую, что за мной наблюдают.

– Пойдем внутрь.

Я помогаю ему войти и нахожу стойку для седла, на которую он может опереться. Я закрываю за нами дверь. Воздух здесь спертый, затхлый, пахнет пылью и плесенью. Единственный источник света – щели в деревянных стенах.

Меня так и тянет утешить его, пожалеть, но останавливает одно соображение: «Как все удачно совпало!» Не успела я решить заняться им вплотную, как он тут как тут, весь в синяках и кровоподтеках, изображает жертву. Но это же безумие! Он не умеет читать мысли и не знает того, что знаю я.

Я скрещиваю руки.

– Что случилось?

– Не беспокойся об этом, дорогуша.

– Даже не думала.

Он удивленно хмурится:

– Бессердечная. Какая же ты бессердечная женщина.

– Ты пьян в стельку.

– Не так уж много я выпил. Я, знаешь ли, в последнее время сбавляю обороты.

Он настолько окосевший, что верится в это с трудом.

Я ловлю себя на том, что изучаю его на предмет улик или зацепок, которые докажут: он – убийца. Можно подумать, на людях стоят специальные отметки, по которым можно узнать, хороший это человек или плохой. Я вспоминаю каждый выпуск твоего подкаста. Финал ведь всегда одинаковый: «Мы никогда не сможем сказать окончательно. Все, что у нас есть, это подозреваемые, улики и предположения».

– Просто расскажи мне, что случилось.

– Я был у ручья…

– Зачем?

– Ты хочешь, чтобы я рассказал, или нет?

– Я просто не понимаю, зачем тебе туда ходить.

– Чтобы кое-кого убить, Рэйчел. А ты что подумала?

– Я не Рэйчел.

Его зрачки то сужаются, то расширяются.

– Это я знаю.

– Ты уже во второй раз так меня называешь.

– Я пытаюсь сказать тебе…

– Ты любил ее?

– О господи. Что, черт подери, происходит? Ну простите. Я ожидал немного сочувствия.

Из носу у него скатывается капля крови, и он вытирает ее.

– Я прекрасно знаю, чего ты ожидал. Знаю, что ты постоянно ждешь от меня сочувствия. Но, может, я устала сочувствовать тебе? Может, это последнее, что тебе нужно.

Он пытается побороть кашель.

– Ты думаешь, я сам себя так отделал?

– Ну, это вроде как твой М.О.

Он качает головой, обмахивает лицо шляпой:

– Что, черт возьми, происходит?

– Когда ты в последний раз разговаривал с Грейс?

– Что за… Ты что, ревнуешь, что ли?

– Нет, я не ревную, Джед. Твоя жена точно вернулась в Техас? Или нет?

– Что ты мелешь? – Он пытается подняться, но быстро падает назад.

– Когда ты в последний раз говорил с ней?

Он пожимает плечами:

– Пару недель назад.

– А поконкретнее можешь?

– Не-а, не могу. Можешь сама посмотреть в моем фейсбуке, если хочешь точно знать, что и когда я говорил. Хотя я, откровенно говоря, не очень понимаю, какое твое собачье дело.

– В фейсбуке? – Я думаю о ее аккаунте, об оставшемся без ответа запросе в «друзьях». Что, если она на него ответила? Что это докажет? – А по телефону ты с ней не общался?

– Знаешь что? Не лезь не в свое дело, а, Сера. Так, чисто для разнообразия.

Он пытается пройти мимо меня, но я так сильно хватаю его за запястье, что он вздрагивает.

– Ты ведь ездил в Техас, верно? Ты Грейс не видел. А кто-нибудь другой видел?

– Господи, ну все, ты вообще с катушек съехала.

Его слова задевают меня, но запястье я не отпускаю. Я устала от людей, которые вечно говорят мне, что я не в себе. Я знаю, когда что-то не так; это не моя вина, что никто другой этого не чувствует.

– Она вернулась в Абилин или нет?

– Я не знаю.

– Но ты был там! – Я так сильно сжимаю ему руку, что он взвизгивает, вырывается и отскакивает.

Потирая руку, он избегает смотреть мне в глаза.

– Я не доехал.

– То есть? Если ты не был в Абилине, то где же тогда?

– Я был… – Он прочищает горло, будто это исправит ситуацию. – Я был в отеле в Уиллоу-Крик. Я был слишком пьян, чтобы садиться за руль… И, так уж вышло, что я просто напивался все сильнее и сильнее.

– Тогда почему ты сказал мне, что был в Техасе?

– Потому что это то, что я сказал Эдди и Эмметту. Они мои работодатели, что я должен был сказать? «Прошу прощения. Мне мало того, что я весь день пьяный на работе. Мне нужен отпуск, чтобы я мог быть пьяным весь день в постели»?

– Ты разговаривал с ее родными с тех пор, как она уехала? Они связывались с тобой?

– Нет, конечно. Ты думаешь, они захотят со мной разговаривать?

Я вижу, что у него начинает беспокойно дергаться веко, но ему удается остановить это. Он такой эгоист, такой жалкий раб бутылки. Его собственная жена, возможно, убита, а он ни сном ни духом.

– Ты должен позвонить им. Должен спросить, где она.

– Я знаю, где она. Она в Абилине. Я же сказал, мы общались в фейсбуке, – убежденно говорит он, вот только в глазах плещется беспокойство.

– Где? Когда?

– Я ходил в кофейню, чтобы повидаться с Тасией. – Он прочищает горло, явно осознав, как это звучит. – У них там есть Wi-Fi. Я писал Грейс пару раз, предлагая прислать ей деньги. Она сказала мне, что встретила другого. Ну, то есть вежливо послала меня на фиг.

– Откуда ты знаешь, что это была она?

В его ответе я слышу отчетливое раздражение:

– Я же сказал. Она писала со своей страницы.

– Джед, кто угодно может получить доступ к странице на фейсбуке. Нужно только знать пароль.

Я наблюдаю, как земля уходит у него из-под ног. Он слегка покачивается, но все равно не хочет верить, не может позволить себе поверить. Наверное, в этом разница между тобой, мной и остальным миром. Ты и я, мы с тобой никогда не боялись поверить в худшее.

– С чего ты вообще обо всем этом заговорила?

– Рэйчел искала Грейс. Она делала о ней эпизод своего подкаста. Прямо перед тем, как исчезла.

Он быстро качает головой:

– Рэйчел умалишенная.

Так о нас обычно и говорят. Им нужно так думать, потому что альтернативы они не выдержат. Им нужно считать нас тронутыми на голову. Нужно считать, что мы неправы, чтобы весь их мир не рухнул.

– Ее семья может думать, что она здесь, с тобой. Тот человек, который писал тебе сообщения, мог писать и им тоже.

Он отступает, как будто своими словами я создала новую правду, новую, пугающую его реальность, просто сказав ее.

– Так, ну ладно, ладно. Теперь ты меня пугаешь.

– Тебе и должно быть страшно. Протри уже глаза, мать твою.

Джед обещает позвонить родным Грейс во время обеденного перерыва, то есть я понимаю, что мне он пока еще не до конца поверил. С другой стороны, он замешан в ее исчезновении и следующие четыре часа потратит на то, чтобы придумать способ избавиться от меня. Но таковы мои издержки, я добровольно иду на риск. А если Джед окажется ни при чем, тогда что?

Я думаю о твоей загадочной банде. Меня так отвлекло исчезновение Грейс и собственные попытки растормошить Джеда, вывести его из состояния апатии, что я совершенно забыла о нападении. На Джеда напали, на тебя тоже. Кто напал на тебя? Твои родители утверждают, что это были люди из этого города, но выбирать там особо не из кого. Плюс я столько времени провела на ранчо, что многих в городе не знаю. Я вспоминаю семью Морони в церкви. Они вполне подходят на роль обидчиков, но зачем им это? И тут меня осеняет: Гомер. Я вспоминаю, как он маячил в темноте, когда я разговаривала с Клементиной, как она не хотела говорить о Рэйчел в его присутствии. Гомер кажется хорошим парнем, но разве он не сам создал себе такой образ? Все эти его ямочки на щеках, проповеди о прощении, да и сам выбор профессии – глава церкви… Все это крайне подозрительно. Ты научила меня никогда не доверять внешнему виду. А еще – что иногда те, кто ведет себя ответственно и положительно, делают так для того, чтобы что-нибудь скрыть.

Не стоит сбрасывать со счетов и твоих родителей. Они вечно все контролируют, всеми манипулируют и всех наказывают. Им не нравится Джед. Да и твоим исчезновением они не особо озабочены. Твоя мать утверждает, что ты умерла, но совсем непохоже, чтобы она тебя оплакивала. Вполне допустимо, что она сама хотела, чтобы тебя не стало.

Самого Джеда я пока тоже не могу вычеркнуть из списка подозреваемых. Я сама решила довериться ему, и скоро станет ясно, был ли это правильный выбор. Он либо свяжется с семьей Грейс, либо не сделает этого. И тогда я пойму, кто он на самом деле. И лишь потом мне придется решать, что делать с этой информацией.

Вдруг я очень ясно чувствую, что не могу здесь больше оставаться. Я чувствую, что меня окружили со всех сторон. До сих пор я ходила по острию, но если Грейс действительно убили…

Мои нервы совершенно расшатались. Беги. Я в опасности. Я должна уехать. Мне нужно сесть в машину и поехать в Вайрику, Юрику и дальше, в Тринидад и Рэдвудс. Они ведь совсем близко, но, боже, кажутся такими далекими! А если тащиться по местной крутой и тошнотворно извилистой дороге с черепашьей скоростью, то все эти города кажутся вообще недосягаемыми. У меня опускаются руки, сводит живот. Я в ловушке. Внутри меня нарастает буря, но выхода ей нет и не будет. Выхода нет.

Я срываюсь с места и быстрым шагом иду через поле, убыстряя свой ход, я уже практически бегу. Я добираюсь до загона и хватаю уздечку, предназначенную для Белль Стар. Я запрягаю ее, быстро расчесываю и проверяю ее подковы. Она гарцует взад и вперед, такая любопытная и такая опасная. Я нахожу подходящее для нее седло. Она вертится, протестуя, но я вставляю большой палец и заставляю ее открыть рот. Она не хочет стоять спокойно ни в какую, так что мне приходится запрыгивать на нее на бегу. И вот я в седле.

Я сдерживаю ее, и она суетливо переступает ногами на месте. Куда бы нам отправиться? Я смотрю на дом твоих родителей, на Орлиную скалу, на Фаунтен-Крик и решаю перейти через шоссе к пляжу. Мне страшно, потому что Белль, еще не привыкшая к седлу, дергается подо мной. Когда мы рысью переходим шоссе, появляется огромная фура, обдающая дымом все вокруг. Белль встает на дыбы. Я цепляюсь за ее гриву, чтобы сохранить равновесие. Биение сердце отдается у меня в ушах; фура проезжает позади нас; мы оказываемся на другой стороне.

Белль ныряет с крутого холма, и я откидываюсь назад для равновесия. Когда мы достигаем длинной песчаной косы пляжа, я пускаю ее вскачь. Она с легкостью переходит на бег, отчаянно перебирая своими маленькими копытами по песку. От скорости у меня пересыхает в горле, и я захожусь в кашле так сильно, что перед глазами проносится десяток разных способов, каким образом Белль может упасть или сбросить меня: споткнувшись о камень, завалившись набок на скользком песке, испугавшись птиц, которые стайками взлетают с водной глади… Но она не падает, а я продолжаю держаться за ее гриву, и мы достигаем конца пляжа. Там я останавливаю ее у самой кромки воды, которая с ревом проносится мимо, такая тяжелая и такая стремительная, что утопленников находят только тогда, когда их выносит в океан.

Белль танцует на месте, и я пускаю ее по едва заметной тропке, чтобы успокоить. Мы проходим через кустарник, мимо поваленных деревьев, через рощицу, пока наконец не достигаем того единственного дерева, на котором все местные жители оставляют вырезанными свои имена и инициалы, свои секретные послания и желания своего сердца.

Мои пальцы немеют. Я сильно напрягаю локти, отчего Белль останавливается как вкопанная. Глаза мои, не отрываясь, смотрят на одну надпись. Глубоко в коре дерева, в середине грубо вырезанного сердца сияют слова:

Твой брат был влюблен во Флоренс. В своих заметках ты написала: «Я знала, что она встречается с кем-то, но она не сказала мне с кем. 23 июля, 5 августа и 19 сентября она сказала родителям, что останется переночевать у меня». Может, именно с Гомером она и виделась тайком? А потом переспала с Морони. А потом исчезла.

Мы с Белль возвращаемся на ранчо целыми и невредимыми. Я снимаю с нее седло, и она уносится обратно в загон, забавно подбрасывая ноги. Я вешаю седло на крюк, наблюдая за ней, как вдруг чувствую: что-то незримо меняется. Я обвожу взглядом все вокруг, недоумевая: это игра света или все действительно выглядит хуже? В воздухе витает гнилой запах, все какое-то мрачное, гнетущее, как в сказках, где колдунья наложила злое заклятье на землю.

Ты любила это место, и мне хочется спасти его. Возможно, ты хотела того же, пока не исчезла. На самом деле ты никогда не сбегала отсюда: ни в восемнадцать, ни в двадцать один, ни в двадцать пять. Ты все время была здесь. Интересно, надеялась ли ты (как уже практически надеюсь я), что однажды все это станет твоим?

Я собираюсь серьезно переговорить с Гомером, но мне нужно подготовиться к этой беседе. Сначала я пойду к Клементине. Я вхожу в домик, чтобы позвонить. Телефон, на удивление, не разрывается безостановочными трелями, как полоумный. Я снимаю трубку, прижимаю ее к уху, но слышу только тишину. Однако я все равно набираю номер Гомера, который записан на листке рядом с телефоном в графе «Контакты для экстренных случаев». Ничего не происходит. Телефон молчит, как покойник.

Сегодня утром я сказала Джеду позвонить в Техас, чтобы проверить, что его жена жива, – а теперь линия оборвана.

Я нахожу твою мать в саду. Она стоит на четвереньках с той же красной бутылочкой в руках, поднимает растение за растением и бросает их в тачку. Собаки валяются возле нее на лужайке, чешут спину о траву, и их просвечивающие сквозь кожу ребра похожи на стиральную доску. Либо мне кажется, либо парочки псов не хватает.

– Погибли, – говорит она. – Они все погибли! Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? – Она показывает на груду растений в тачке. Очертаниями они похожи на мертвое тело. – Нам придется начать все сначала!

– Телефонная линия не работает.

Она садится, кладет грязные руки на колени. На коже до локтей виднеются следы, похожие на химические ожоги.

– Как ты думаешь, у меня есть на это время? В данный момент у меня есть на это время?

Это первый раз, когда она злится на меня, и я иду на попятный. Она поворачивается ко мне, смотрит на меня своими темными глазами-бусинками.

– Тебе что, заняться нечем? Вместо того чтобы гоняться за каким-то мальчишкой? – Похоже, она имеет в виду Джеда, и мне хочется сказать ей, что она ошибается, но в то же время я не хочу вступать с ней в спор. – Мне кажется, у тебя есть дела поважнее. Я здесь зашиваюсь! – Она указывает на свой мертвый сад.

– Что вы хотите, чтобы я сделала? – стараюсь я спросить вежливо.

– Я хочу, чтобы ты делала свою работу.

Я не вижу Джеда все утро. Я подстраиваю свои задания так, чтобы параллельно заниматься его поисками: мою окна в домиках на возвышении, убираю ванные комнаты в домиках внизу, мчусь на квадроцикле на дальнее пастбище по какому-то надуманному поручению, которое в отчаянии я даже сформулировать не могу. Джеда нигде нет. Возможно, твой отец запрятал его в каком-то укромном месте, зная, что тот не в состоянии работать. Также вполне возможно, что его отправили домой отлежаться. И хотя я чувствую себя в безопасности, разъезжая туда-сюда по ранчо в поисках его, идти к нему в домик я все-таки побаиваюсь. Мне нужно работать, и принудительная нормальность этого, знание того, что мне нужно вести себя так, как будто ничего не изменилось, держит меня в узде. По крайней мере, я создаю видимость работы.

Но я заканчиваю рано, незадолго до полудня. Я подъезжаю к его дому на квадроцикле. Гараж закрыт, так что я не знаю, на месте ли его машина. Подойдя к входной двери, я стучу сначала вежливо, а затем настойчиво. Снова и снова я нажимаю кнопку звонка. Я хочу позвать его по имени. Я осматриваюсь, ища глазами твоих родителей, но их нигде не видно. Вероятно, они вернулись в дом и ждут меня там. А я здесь, киплю от злости. Я жутко зла на Джеда, который, черт его знает, или прячется за дверью, или валяется пьяный в отключке. А может, как вариант, он все же оказался виноватым в убийствах – и поэтому взял и сбежал.

– Джед, – произношу я, практически про себя. – Черт тебя подери, Джед.

Я снова сажусь на свой квадроцикл и медленно объезжаю всю территорию ранчо, пристально глядя по сторонам, но его нигде не видно.

Твои родители ждут меня за обедом. На блюде очередное густое травянистое нечто. Мы едим в тишине, но я настолько погружена в свои мысли, что не замечаю, что что-то не так, пока наконец твоя мать не произносит:

– У тебя было захватывающее утро.

Мое сердце замирает. В груди у меня – зияющая дыра. Джед им сказал. Он все им рассказал. Они убили Грейс и тебя. А теперь и меня убьют.

– Не так чтобы очень.

Твоя мать стучит вилкой и ножом по столу.

– Я, по-моему, запретила тебе ездить на этой лошади.

Мое сердцебиение возвращается покалыванием в груди.

– Я… Простите меня, – говорю я, испытывая такое сильное облегчение, что чуть не задыхаюсь.

– Еще и скакала как умалишенная. Так и шею свернуть недолго. – Она накалывает салат вилкой.

– Я не подумала об этом.

– И то верно. Не подумала.

Джед не приходит ко мне даже после обеда. Я не вижу его весь день. Я все время начеку, но становится ясно, что я что-то упустила. Я возвращаюсь к его дому вечером, когда моя смена заканчивается. На этот раз я пробую отпереть входную дверь. Заперто.

Я колочу в дверь. Зову его по имени. Ору громче, чем следовало бы. Затем иду в его гараж и открываю ворота. Грузовик стоит на месте. Мотоцикл тоже. И квадроцикл. Я подмечаю все эти детали самым тщательным образом, но оказывается, что это слишком много улик для моего разума. Машина Джеда здесь. Его дверь заперта. Его не было на работе весь день. Может, Эмметт отправил его домой пораньше? Может, Джед заперся, а потом отключился, напившись? Я понимаю, что мне лучше просто пойти домой и, может быть, предупредить твоих родителей, но что-то удерживает меня здесь, что-то приказывает мне не уходить.

Я обхожу дом и пытаюсь открыть заднюю дверь. Она тоже заперта. Я заставляю себя идти домой, но вместо этого пытаюсь открыть окно. Проверенный способ срабатывает. Стекло скользит под моими пальцами, но я нажимаю сильнее, раскачиваю его внутри рамы, пока оно не открывается.

Я делаю глубокий вдох и начинаю аккуратно протискиваться внутрь, царапаясь бедром о раму и прорываясь сквозь паутину. Внутри оказывается сушильная машина, за которую я цепляюсь, подтягиваясь. Я падаю на нее сверху, и она отзывается глухим эхом, разносящимся по дому и даже по лесу позади меня. Я распрямляюсь и перевожу дух.

В прачечной сладко пахнет алкогольными парами и стиральным порошком. В доме царит гипнотическая тишина. В воздухе клубится серая пыль. Затаив дыхание, я прислушиваюсь, пытаясь уловить дыхание, звук шагов, но ничего не слышу. Тем не менее я стараюсь вести себя тихо.

– Джед? Джед, ты здесь? – Я спускаюсь на пол. – Прости, пожалуйста, что я вот так вломилась. Но я волнуюсь за тебя.

В абсолютной тишине мне кажется, что я в безопасности, словно его дом – часовня. Я отправляюсь на поиски. Прохожу по коридору мимо комнат для гостей, где на полу стоят прислоненные к стене картины (очевидно, ждут лучших времен). Захожу в кухню, где практически все шкафы стоят пустыми и открытыми, а бутылки из-под выпивки ровным строем (удивительно!) стоят рядом с мусоркой.

– Джед? Это уже не смешно, – говорю я, будто продолжаю наш разговор, несмотря на то что он в нем не участвует. – Джед?!

Сейф для оружия заперт. В доме никого нет. Я пытаюсь вздохнуть с облегчением, но не получается. В воздухе не то чтобы чем-то воняет, а скорее витает какой-то особенный запах. Запах сильный. И я инстинктивно что-то предчувствую, хотя точно не могу сказать, что именно. Я убеждаю себя, что просто параною, что снова просто позволяю себе увлечься, от чего не раз Джед меня предостерегал. Но нутром и всем своим существом я чую: что-то очень серьезно не так.

Я пересекаю кухню и направляюсь в дальний коридор – к спальне, к Библии и к тому письму, которое я нашла сложенным внутри. В коридоре темно. Дверь в спальню закрыта.

– Джед?

Я легонько стучу в дверь. Меня всю передергивает, и я хватаюсь за ручку.

– Джед, я захожу.

Я жду, что дверь окажется заперта, поэтому, когда ручка поддается без усилий, я подпрыгиваю от неожиданности и отпускаю ее. Дверь распахивается без посторонней помощи, открывая моему взору всю комнату целиком.