Эпизод № 37: Идеальный сосед по квартире
Тридцатилетнюю Джину Лав последний раз видели утром в понедельник, 22 мая 2017 года. В семь пятнадцать утра. Ее соседка по квартире. Джина собиралась на работу. Коллеги так и не сообщили о ее исчезновении, так и не обратились в полицию, хотя она не появлялась на работе в течение следующих трех месяцев. У нее не было близких друзей. Ее соседке по комнате было неудобно обыскивать ее спальню.
«Я не очень хорошо ее знала, – сказала она. – Она была такой неоднозначной. Ей нравилось быть одной».
Так что только через три месяца, когда ее соседка по квартире убирала комнату для нового жильца, она обнаружила, что Джина ушла на работу, оставив свою сумочку, кошелек, ключи от дома и удостоверение личности.
«Я понимаю, что многие люди обвиняли меня, – прокомментировала ситуацию соседка. – Но я просто уважала ее право на частную жизнь».
Бабах! – еще один выстрел разносится по долине. Колени у меня дрожат. Я иду по тропе вокруг ранчо к стрельбищу. Я собираюсь найти Джеда. Часть меня думает, что мне следует продолжать поиски в одиночку, но другая часть соглашается с тем, что я сама не справлюсь. Я была одна весь прошлый год, запертая в четырех стенах, слушала тебя, лежа на своей кровати. Я ничего не добилась, кроме того, что вызубрила каждое твое слово. А теперь тебя нет, и никто тебя не ищет, никому нет дела до тебя.
Я знаю, что не должна доверять Джеду. Я не должна никому доверять. Но правда в том, что я не верю в себя. Я не верю, что смогу сделать это в одиночку. И, учитывая выбор между твоей матерью, твоим отцом и Джедом, Джед – лучшая кандидатура.
Я нахожу его одного на стрельбище с винтовкой на плече. Его фигура напряжена, он поворачивается с диким взглядом. Ему требуется секунда, чтобы опустить ружье.
– Господи! Разве ты не знаешь, что нельзя подкрадываться к тому, у кого в руках оружие?
– Чего ты так боишься?
Он кривит лицо в ухмылке, вытирает лоб. Я думаю о бутылках в мусорном ведре и замечаю подтверждение найденному на его лице: рыхлые губы, тени под глазами, мягкий блеск на лбу.
– Что ты здесь делаешь? – Он отставляет ружье и прислоняется к дереву.
– Где ты был все выходные?
Он пожимает плечами:
– Мне нужно было вырваться отсюда, – говорит он так, словно это не он только что вернулся из отпуска. – Я просто бездельничал, ходил в музей снежного человека в Уиллоу-Крик. – С его акцентом это звучит как Вилла. Вилла-Крик. – Мне не понравилось. – Я представляю его идущим в одиночестве по безлюдной выставке снежного человека. – Там так грустно, что даже трогательно.
– Я кое-что нашла.
– Что ты хочешь сказать?
– Сначала мне нужно задать тебе вопрос: почему у тебя в морозилке собака?
Он снимает шляпу, чтобы скрыть резко покрасневшие щеки.
– Черт возьми, ты рылась в моей морозилке?
Я допустила ошибку. Я была так взволнована этой находкой, что не подумала о том, что выдала себя. Конечно, мне не следовало быть в его гараже. Конечно, я не должна была шпионить. Разве я не злилась на твою мать за то, что она поступала со мной точно так же?
Я иду ва-банк:
– Это было до того, как ты вернулся. Морозильник в моем домике не работал. Эдди сказала, что я могу воспользоваться твоим.
Это полная ложь, и я отчетливо это осознаю, но у меня нет выбора, и я держусь своей версии. У меня такое чувство, что я могу спихнуть любую вину на твою мать и он этому поверит.
Он осторожно выдыхает, боясь лишний раз говорить на эту тему.
– Это моя собака. Она была со мной семнадцать лет. Здесь не прожила и недели.
– Мне очень жаль, – говорю я искренне. У меня никогда не было питомцев именно потому, что я боялась их потерять. – Это ужасно, – постарайся быть деликатной! – но почему же она в морозилке?
– Ха, – вырывается у него короткий смешок, и он сдвигает шляпу на затылок. Та служит своеобразным сигналом: когда она сдвинута назад, он готов к общению, когда надвинута на лоб, вопросов лучше не задавать. – Я бы ни за что не похоронил свою собаку на ее земле.
Меня поражает это язычество, но оно в некотором роде мило – как он защищает своего питомца.
– Тогда почему ты не взял ее с собой в Абилин?
Он приходит в растерянность.
– Я ездил за другим. – Он вытирает щеку. – Так о чем ты там хотела мне рассказать?
Я вижу, что он хочет сменить тему, а это значит, что сейчас идеальный момент, чтобы поговорить с ним о том, о чем в другое время он не стал бы разговаривать:
– Была ли у вас с Рэйчел связь?
– В каком смысле?
– Романтическая. Мне нужно знать.
– Ты, наверное, забыла, но я был женат.
– Я помню.
Он снова опускает шляпу, и по повадкам я вижу в нем типичного техасца и понимаю, что он, вероятно, моложе, чем я думала.
– Рэйчел… она была не слишком высокого мнения обо мне. И в этом была определенная привлекательность. Мне нравится, когда люди разделяют мое мнение, особенно по важным вопросам.
Я киваю, удовлетворенная его честностью. Протягиваю ему листочек бумаги:
– Я нашла этот список.
Его губы кривятся:
– Где ты его нашла?
– Неважно.
Он читает вслух:
– Рэйчел Бард. Тасия Ле Крюс. Флоренс Уиплер. Клементина Этуотер.
Он выглядит подавленным. Интересно, не оттого ли, что его имени там нет?
– Я знаю, кто такая Рэйчел, – говорю я. – И Клементина. А Флоренс… о ней был первый эпизод подкаста Рэйчел.
Эпизод № 1: На маршруте душегубцев. Одним ясным солнечным днем четыре девочки-подростка в топиках и коротких джинсовых шортах сели на автобус, отправлявшийся на север из Хеппи-Кэмпа в 11:30. Одну из девочек больше никогда не видели.
Я не знаю, что делать с этим списком. Если в нем перечислены имена людей, с которыми нужно связаться в случае твоего исчезновения, зачем ты записала имя пропавшей девушки? Зачем записала свое имя? В эпизоде ты называла имя Флоренс, но имена остальных девушек – нет. Три другие девушки, которые ехали по маршруту сбежавших из тюрьмы душегубцев, мечтающих исчезнуть, остались безымянными. Ты ни разу не упомянула, что была одной из этих девушек. Быть может, это и есть ключ к разгадке? Или я просто хочу, чтобы это был ключ?
– Я не знаю, кто такая Тасия. Я подумала, может, ты ее знаешь?
Он изгибает бровь:
– Не удивлюсь, если это Тас из Хеппи-Кэмпа.
– Кто?
– Девушка, которая работает в кофейне.
– Я с ней встречалась, – говорю я слегка взволнованно, с таким видом, будто я уже давным-давно все поняла. – Они с Рэйчел дружили?
– Мне об этом неизвестно. – Его губы кривятся в улыбке, которую он пытается скрыть. – Как я уже говорил, у Рэйчел не было много друзей.
– Что ж, нам нужно с ней поговорить.
Он смотрит на меня так, что я слабею и теряю над собой контроль. Думаю, ему не нравится это «мы». Далеко внизу, в полях слышится дикое ржание лошади, но звук снова преломляется, и кажется, что лошадь стоит прямо за нами, готовая напасть. Я точно знаю, что не хочу идти в кофейню в одиночку.
– Ну, я всю неделю буду занят. Как и ты.
– Тогда нам нужно идти сегодня.
– По воскресеньям они закрываются в пять.
– Тогда нам нужно идти прямо сейчас.
Он стискивает зубы, а глаза его беспокойно бегают.
– И как ты себе это представляешь? Мы с тобой вдвоем просто возьмем и уедем куда-то на глазах у Эдди?
Это, конечно, странно, но мы оба прекрасно знаем, что она не одобрит такого поступка, – и ужасно боимся ее неодобрения. Мы работаем на нее. Живем в домах, которые принадлежат ей, стоят на ее земле. Находясь в изоляции, понимаешь, что остальной мир исчезает очень быстро.
– А как насчет пожарной подъездной дороги? Той, что у ручья?
Он размышляет.
– Мы можем пройти через ручей, но от него до города еще несколько миль.
– А у тебя нет квадроцикла? – Задавая этот вопрос, я понимаю, насколько он глупый. Мы не сможем проехать на квадроцикле по шоссе.
Он закусывает губу.
– У меня есть байк. Мотоцикл. Мы могли бы на нем спуститься с холма.
Я киваю; это может сработать.
– Нам лучше поторопиться.
Он берет ружье, и я иду за ним по верхней границе ранчо. Мы молчим всю дорогу до его дома, зная, как далеко здесь может разноситься звук. Я молча жду, пока он берет свой байк и катит его по тропе к ручью.
С тех пор как твоя мать предупредила меня, что ходить к ручью опасно, это место становится еще более зловещим, здесь витает тяжелый дух твоего пустого дома. Даже яркая зелень кажется фальшивой, словно она что-то скрывает. В густой тени шумит ветер и слышен зловещий шепот зарослей. Я смотрю на покачивающиеся бедра Джеда, идущего впереди меня по тропе, и меня охватывает трепет. Я думаю о том, как ты ходила по этой тропинке изо дня в день. Это было твое уединенное место вдали от ранчо.
– Ты когда-нибудь приходил сюда навестить Рэйчел?
– Зачем бы мне приходить сюда, чтобы увидеть Рэйчел?
– Я просто думала, вы проводили время вместе.
Он останавливается.
– Нет, я не об этом. Я имел в виду, что Рэйчел не жила здесь.
– Что? Но это же ее дом.
Он окидывает взглядом тропу.
– Там никто не живет. Там жить невозможно. Электричества нет. И вода не подведена. А протянуть трубы сюда ой как непросто.
– Зачем же они построили дом без воды и электричества?
Джед корчит гримасу:
– Не знаю, заметила ты или нет, но эти люди не особо заморачиваются с планированием или с продумыванием чего-либо наперед. Им нравится внешняя оболочка вещей, но если присмотреться, почти все здесь разваливается или зарастает ежевикой.
И он прав.
– Ее заросли действительно повсюду.
– Эдди свято убеждена, что сможет приготовить яд, который уничтожит всю ежевику. Она возит бутылки с этим средством в своем квадроцикле. Она работает над ним с прошлого года. Рэйчел любила шутить, что она поубивает нас всех. Эта женщина возомнила, что сможет разрулить любую ситуацию, будто она сама создала жизнь и смерть.
– И в теплице тоже стоят бутылки с этим ядом?
– Часть бутылок для ежевики, а часть – универсальное средство, должно помочь от всего, что только можно представить. Она называет это своим «снадобьем». Если способ решения одной проблемы – это создание еще большей проблемы, то, думаю, она на пороге великого открытия. Грейс ненавидела все эти штуки. Говорила, что это колдовство. – Его лицо смягчается, когда он упоминает имя своей бывшей жены, словно в этом имени сокрыта своя особая магия. – Я бы держался подальше от этого места и вообще всего, что она пытается тебе дать. Самые опасные люди в мире – те, кто считает, что что-то знают.
Мне нравится Джед. Я ничего не могу с собой поделать. Во всем, что он говорит, есть флер поэзии.
– Если Рэйчел не жила в доме у ручья, где же она жила?
– Со своими родителями.
– Но… я думала… – Ты фотографировала его, писала о нем – о своем доме. О своем идеальном доме. Ты солгала мне. Но я не стану этому верить. Джед, должно быть, ошибается. А может, лжет именно он. – Я думала, это дом Рэйчел. Так же как твой дом – дом Гомера. Разве они не для нее его построили?
– Наверняка они построили его, чтобы поиздеваться над ней, как они это любят. Наверняка они построили его, чтобы он никому не достался. – Джед стискивает зубы, кажется, довольный таким ответом, который выставляет твою мать злодейкой.
– Рэйчел работала на ранчо?
– Так, немного. Помогала тут и там. Объезжала лошадей. Ей очень нравилось кататься на Белль Стар.
– Эдди говорила, что на ней никому нельзя ездить.
– Я бы не верил ни одному слову из уст этой женщины.
– Что происходит между тобой и Эдди?
Он выпрямляет спину.
– Я ей не нравлюсь.
– Почему?
– Она считает, что я недостаточно хорош.
– Хорош для чего?
Он поворачивает голову, провожая взглядом лучи заходящего солнца. Из-за того, что вокруг горы, оно здесь рано садится.
– Еще когда я был в Техасе и мы общались по скайпу, они постоянно спрашивали, не буду ли я возражать, если ко мне будут относиться, как к «грязному батраку». Я думал, они имели в виду со стороны гостей.
– И что ты на это ответил?
– Это была работа моей мечты, Сера. То, к чему я стремился. Но эти люди? Им не нужны сотрудники, им нужны рабы.
– Как будто они покупают утерянную над собственными детьми власть.
Он удивленно вздрагивает.
– Точно. Именно так и есть.
Джед обводит байк вокруг заграждения у выезда на шоссе и останавливается. Передает мне розовый шлем.
Я надеваю его и сажусь за Джедом. Так странно ощущать близость другого человека, так неожиданно приятно прикасаться к чужому телу. Обхватив руками его за талию, я чувствую неожиданную мягкость его живота, который оказывается менее спортивным, чем я ожидала. Оказывается, он такой же обычный человек, а не супергерой. Он нажимает на кикстартер, и мотоцикл оживает, дрожа так, что зубы стучат.
Джед говорит что-то, чего я не улавливаю, и мы стартуем с места. Я крепко обнимаю его. Когда мы подъезжаем к дороге, из-за угла выглядывает грузовик. Джед был прав: они всегда появляются именно тогда, когда вы собираетесь переходить дорогу. Джед рывком останавливается, ожидая, пока грузовик проедет мимо, обдавая нас своим тарахтеньем. Затем Джед жмет на газ, и мы пристраиваемся за машиной.
На мотоцикле повороты дороги чувствуются еще сильнее. Байк кренится набок, я хватаюсь крепче, однако он не смеется, как делала твоя мать. И меня охватывает тепло, которое растекается от макушки по спине, как будто это что-то из ряда вон выходящее, когда люди не жестоки.
Мы пересекаем реку по длинному подвесному мосту, и нашим взорам открывается долина. На воде играют отражения, и на долю секунды я – другой человек, и все проблемы, возникшие у меня, уходят на задний план.
Байк едет быстрее, и я чувствую, как мышцы живота Джеда напрягаются, когда он наклоняется вперед, и думаю: я нахожусь в красивом месте, с красивым человеком. Мы едем дальше, и мир, сверкая, стрелой мчится мимо: горы, деревья и захватывающие пейзажи мелькают у меня перед глазами.
Мы приезжаем в Хеппи-Кэмп. Я вся в растрепанных чувствах, потрясенная. Джед легко въезжает на парковку возле кофейни, а мне так и хочется спросить его: зачем ты остановился? Хочется сказать ему, чтобы он продолжил ехать дальше по извилистому каньону, пока мы не окажемся на противоположной стороне. Но вместо этого я еле-еле сползаю с мотоцикла. Он протягивает мне руку, чтобы поддержать меня.
– Ты в порядке?
– Периодически меня тошнит от этого места.
Я разминаю ноющие костяшки пальцев. Солнце уже село, скрылось за горой. Мир вокруг нас окрашен в черно-синий цвет.
Он со вздохом уводит меня от мотоцикла.
– Мне очень хорошо знакомо это чувство.
Мы идем в сторону кафе – и тут внутри гаснет свет.
– Нет!
Я мчусь вперед, толкаю дверь, которая беспомощно распахивается, и влетаю в полутемное помещение.
– Я торчу здесь день-деньской, а вы решаете прийти сейчас? – Говорящая стоит в тени, освещенная теплым светом из офиса.
– Все путем, Тас? – небрежно, по-приятельски спрашивает Джед. Интересно, насколько хорошо они знают друг друга?
Она кладет руки на бедра, глаза ее расширяются.
– Джедедайя. Давненько тебя не было.
Он подходит к стойке и опирается на нее локтями.
– Как жизнь?
– Все в порядке. Как ты там? Держишься?
– Ну, ты же знаешь, каково там…
– Это уж точно…
Я подхожу ближе, и Джед вспоминает о моем присутствии.
– Это – наш последний новобранец. – Он стучит костяшками пальцев по столу. – Сера.
Они оба смотрят на меня широко раскрытыми глазами.
– На самом деле мы уже встречались. – Я пытаюсь вспомнить яркий эпизод из нашей предыдущей встречи, который помог бы ей узнать меня; что-то, что рассеяло бы тень недоверия в ее глазах, но не могу. – Вы тогда еще уронили чашку.
Она безучастно моргает – эта информация ни о чем ей не говорит, в ее глазах я могу быть кем угодно. Затем она снова переводит взгляд на Джеда.
– Она хотела бы задать тебе несколько вопросов. О Рэйчел.
Я хмурюсь. Я вполне в состоянии сама за себя говорить. К тому же я не уверена, что хотела вот так сразу бросаться в омут с головой. Лучше было бы постепенно подходить к нужной теме; так, как это обычно делают профессиональные следователи, как ты меня учила. Начинать разговор издалека, с пустой болтовни, заговаривать свидетелю зубы, пока тот не расслабится. И только тогда, когда человека убаюкивает ложное чувство безопасности, отбрасывать церемонии и переходить прямо к делу.
Но этот момент упущен. В кафе темно. Твоя мать ждет меня на ранчо. Тасия испытующе смотрит на меня, словно у меня есть ровно две минуты. Поэтому, не теряя ни секунды, я беру быка за рога:
– Перед тем как исчезнуть, Рэйчел составила список людей, с которыми можно было бы связаться, если с ней что-нибудь случится. Ваше имя есть в этом списке.
– Быть того не может… – Тасия замирает. Длинные волнистые дреды подчеркивают овал ее лица. – За каким чертом она это сделала?
Я смотрю на Джеда.
– Мы пытаемся выяснить, где она. – Тасия молчит. – Копам плевать. Ее родители думают, что ее убили. – Глаза Тасии мерцают. – Мы надеялись, что вы сможете нам помочь.
Она ничего не говорит. Выражение ее лица не меняется, поэтому невозможно понять, что она чувствует: злится, ликует, чувствует себя загнанной в угол.
– Вы были друзьями?
Эта фраза разбивает мистическую тишину вокруг нас.
– Нет. То есть я хотела сказать, что да, мы дружили когда-то. Когда были детьми, но… это было очень-очень давно. – Она вздыхает, как будто все это ее действительно расстроило.
– Насколько давно?
– Не знаю. Еще в школе?
– Почему вы перестали дружить?
– Выросли, наверное. Все, кроме Рэйчел.
– Что вы имеете в виду?
– Клэм вышла замуж. Я тоже.
Меня подмывает сказать ей, что брак не делает вас человеком другого класса, но в то же время я хочу, чтобы она не сомневалась, что я тоже была замужем. В итоге я останавливаюсь на «я не думаю, что брак имеет какое-то отношение к этому».
– Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что мы продолжили жить дальше.
– Дальше после чего?
– Послушайте. – Из ее глаз исчезают любые эмоции. – Рэйчел была сумасшедшей.
Ненавижу это слово. Особенно когда речь идет о женщине (как это обычно и бывает). И еще больше, когда одна женщина так говорит о другой.
– Уточните значение «сумасшедшая».
Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сумел это сделать.
– Она была больна. Она была одержима нездоровыми вещами. – Я немного поеживаюсь. Интересно, что бы Тасия сказала обо мне. – Ей нравилось доставлять неприятности. – Она бросает на Джеда взгляд, будто он все поймет. – Послушайте, я не говорю, что безумно рада, что она пропала, или что-то в этом роде. Все, что я хочу сказать: я действительно не понимаю, как мое имя оказалось в каком-то списке, учитывая, что за последние пятнадцать лет мы с ней и парой слов не обмолвились.
У меня нет слов. Я смотрю в пол; у меня кружится голова, как будто твоя история – извилистая дорога, по которой я ехала; желчь поднимается у меня в горле. Я пытаюсь осмыслить услышанное. Ты не больна. Я это точно знаю. Ты заботилась о людях. Заботилась слишком сильно. «Она рассказала убийство» потому и существует, что ты хотела рассказать о тех людях, о которых все остальные давно забыли. Если ты и была одержима, то только поиском ответов. Я знаю тебя.
Но потом я вспоминаю о твоем доме. О том, что ты солгала мне, сказав, что тот желтый дом – твой. Что ты размещала его фотографии и снабжала их подписями. «Я прихожу сюда, чтобы обрести покой. Мне так повезло, что у меня есть этот райский уголок!»
Ты говорила, что тот дом твой, но Джед сказал, что ты жила в доме своих родителей. У меня снова кружится голова. Как мне отличить факты от вымысла? Мне нужны доказательства. Мне нужно сосредоточиться на фактах, но всё в этих краях кажется ненадежным. Мысли других людей, как хищники, пожирают мои собственные рассуждения.
Джед и Тасия украдкой смотрят друг на друга. Они притворяются, что смотрят поверх моей головы, но я их вижу и знаю, что означают эти их взгляды.
– Мне жаль. Но я не очень понимаю, чего вы хотите от меня, – наконец произносит Тасия.
– Сера просто хочет убедиться, что с Рэйчел все в порядке, – пытается прийти мне на выручку Джед.
– Я понятия не имею, как там Рэйчел. Хотите честно? Мне на это наплевать. Я не знаю, почему мое имя в том списке. – Она разводит руками. – Единственное, что могу предположить: у нее было не так много друзей. Быть может, наши отношения значили для нее больше, чем для меня.
– А что насчет Флоренс Уиплер? – Я стараюсь говорить спокойно, но это имя взрывает тишину. – Она тоже есть в списке. Вы не знаете, где она живет? – спрашиваю я, как будто не знаю ответа.
Глаза Тасии заволакивает пеленой.
– Флоренс была нашей одноклассницей. И она пропала. Это было громкое дело.
Это дело вдохновило тебя, заставило почувствовать себя избранной. С этого дела и начался подкаст «Она рассказала убийство».
– Зачем Рэйчел понадобилось записывать и свое имя?
– Я не знаю, – отвечает Тасия. Но потом, видя, что я от нее не отстану, добавляет: – Рэйчел была одержима. Всю историю она перевернула с ног на голову. Внезапно оказалось, что она и эта девочка были лучшими подругами. Потом выяснилось, что Рэйчел знала о ней все, а нам всем было наплевать. Когда же и этого стало недостаточно, сама Рэйчел начала пропадать без вести. Она пропадала на несколько дней, а потом возвращалась с этими дикими историями, говорила, что ее держали в подвале, или похитили на улице, или переодели в куклу. – Она вздрагивает. – Просто отстой, какие нездоровые фантазии. Тогда-то ее и выгнали из школы. Нет, не совсем так. Ее «попросили уйти».
В темноте кофейни я бью наугад:
– Вы были в том автобусе. В тот день. Когда пропала Флоренс, вы были в том автобусе.
– Я… – Она откидывается назад; ее глаза сужаются и сужаются, как будто она видит меня в новом свете. – Да.
Сохраняя спокойствие, я продолжаю:
– Что произошло?
– Я же сказала, я не знаю. Мы повздорили, и Флоренс убежала.
– Из-за чего вы повздорили?
– Она… Эй, погодите-ка! – Она выжидательно бросает взгляд на Джеда. – Это вас не касается. – Она скрещивает руки и делает шаг назад. – Я все сказала. Очень мило с вашей стороны, что вы заглянули. Приятно наконец познакомиться с вами.
Все внутри у нее клокочет, будто я веду себя как сволочь. И я действительно сволочь – мне плевать на нее. Единственное, что меня волнует, – как добраться до тебя. Меня тянет извиниться, но потом я понимаю, что не стоит. Я же просто спросила. Я просто пытаюсь помочь. У нас здесь не суаре с чаепитием – женщина пропала.
– Спасибо, – говорю я.
Джед поводит плечами, словно извиняется за меня. Я направляюсь к выходу. Звонит колокольчик над дверью.
– Ах да, кстати. – Я поворачиваюсь к ней, но она оказывается наполовину в тени. – Это действительно отстой. Когда ваша подруга умирает сразу после того, как вы серьезно поругались из-за какой-то ерунды. Если вдруг вам было интересно – от такого у всякого крыша поедет к чертям собачьим.
У меня сводит живот, когда мы с Джедом оказываемся на парковке. Пока нас не было, похолодало, я вздрагиваю от удивления и начинаю растирать свои голые руки.
– Что ж, мило поговорили. – Джед протягивает мне шлем.
– Я ей не верю, – слишком быстро выпаливаю я в ответ. Он резко вздыхает. Он разочарован мной, и мне не хочется, чтобы это меня волновало, но я все же расстроена. Мне хочется ему нравиться. Хочется нравиться всем. А еще хочется найти тебя, но становится ясно, что оба этих желания исполнить не удастся. – Ты тоже знал Рэйчел такой?
– Видимо, я не так хорошо ее знал.
Он выжидает.
– Заметил реакцию Тасии? Когда мы в первый раз упомянули список? Заметил, какой потрясенной она выглядела? Это не было похоже на лицо человека, вспоминающего о том, что произошло пятнадцать лет назад. Мне кажется, она лжет, думаю, что в этой истории еще много невыясненного. Ощущение было такое, будто она нас поджидала. Как будто она боялась. Как будто была реальная и вполне осязаемая угроза.
Увлекшись, я чувствую, как мое сердцебиение учащается.
– Не знаю. – Джед садится на байк и ждет меня.
– Ну а я знаю. Я знаю Рэйчел. – Совершенно точно знаю. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. И я не собираюсь сдаваться и предавать тебя. – Нам нужно продолжать копать. Нужно поговорить с Клементиной. Она ведь тоже живет в Хеппи-Кэмпе, разве не так?
– Я никогда у нее не был. А ты?
– Ты можешь узнать адрес у Тасии, – говорю я, но свет в кофейне не горит, а дверь заперта. Город безлюден, как любой маленький городок воскресным вечером.
Джед обмяк, как будто он уже выдохся, как будто не хочет тебя искать. Как будто ему все равно.
– Думаю, на сегодня достаточно.
– Ладно, но мы еще только в самом начале расследования.
Я натягиваю шлем, не обращая внимания на тошноту и недомогание в животе. Ты бы не сдалась. Ты никогда не сдавалась, каким бы глухарем ни казалось дело.
Когда мы выезжаем на шоссе, живот схватывает спазм. Как же я ненавижу эту дорогу! Особенно на мотоцикле, особенно в темноте, когда я не вижу поворотов, пока мы в них не заходим. Холодный воздух проникает под мою рубашку, под кожу.
Мы проходим поворот, и тут позади нас появляется черный грузовик. Он слепит нас дальним светом. Водитель начинает сигналить без остановки, будто мы не знаем, что он едет за нами. Звук рикошетом отлетает от одного гребня горы к другому и, кажется, усиливается, взрывает мои барабанные перепонки.
Я подвигаюсь плотнее к Джеду, чтобы спросить его, о чем, черт возьми, думает этот водила, но, конечно, Джед меня не слышит. Я наклоняюсь вперед, ветер хлещет меня по щекам, грузовик подъезжает к нам так близко, что, клянусь, я чувствую жар его металлической решетки и дым выхлопных газов. Он подъезжает еще ближе, водитель снова начинает сигналить, и мы тонем в этом оглушительном реве.
Байк начинает заносить, и Джед каменеет. Он поворачивается, чтобы посмотреть назад, и я поворачиваюсь вместе с ним, но все, что мне видно, – это два ярких белых огня и высокая черная полость. И вдруг решетка оказывается так близко, что, клянусь, она прямо под нами. Байк заносит, и мы слетаем с дороги к краю обрыва.
«Убирайся на хрен из этого города!»
